О состраданье! Нет грознее силы!
И. Сельвинский

1 июля 2022 г.

Я не знаю, как назвать то, что обнаружил в себе сегодня. Пиромания? Пирокинез? Пиротехника? Нет, всё не то…

В общем, ехал я с работы в спортзал. Ехал, естественно, стоя, на задней площадке — не хватало ещё мне, молодому, здоровому, полному сил мужчине, в автобусе садиться! Да и работа у меня — сидячая, что там, в офисе сидеть, проекты составлять?

Приблизились мы к зданию местного УВД. Около него омоновцы разгоняли митинг в поддержку блогера Анатолия Маслова, осуждённого вчера за клевету.

— Позор какой, а? — услышал я и обернулся. Пожилая женщина стояла позади меня и причитала, какой беспредел вокруг:

— На настоящих преступников кишка тонка у полицаев, они митинги разгоняют!

Я отвернулся к окну. Всё правильно она говорит, я тоже считаю, что блогера осудили несправедливо. Даже если бы чиновник, разоблачённый Масловым, не украл ничего — статье о клевете в УК делать нечего. Тем более, что в таком деле, как борьба с коррупцией, лучше перебдеть, чем недобдеть.

Рожи омоновцев, упивающихся своей властью над людьми, казались мне не человеческими, а какими-то чучельными. Я ужасно страдал от бессилия помочь людям, такое желание было — раскокошить окно и пуститься туда, на площадь!

Чтобы хоть как-то уменьшить свои страдания, я представил, что головы омоновцев охватывает пламя. И тут же увидел, что все они загорелись на самом деле!

Когда-то я читал, что такое возможно. Не очень-то я этому верил, надо признаться. И вот теперь я сам вижу такое. И если бы только видел! Я сам, взглядом, могу зажечь огонь!

Нескольким пассажирам стало плохо, те, кто был впереди, застучали в кабину водителя, затребовали остановиться… «Как хорошо, что водитель не заметил», — подумал я.

Автобус остановился, мы вытащили потерявших сознание. Вызвали «Скорую помощь».

И вдруг я почувствовал страшную слабость, опустошение. Ужасно захотелось спать, всё остальное было безразлично. Дожидаться «Скорой» я не стал, на ватных ногах кое-как добрался до ближайшего двора, повалился на первую попавшуюся скамейку и заснул.

Разбудил меня телефон. Звонила мама.

— Вася, ты где? — спросила она.

Что я мог ответить? «Зажёг взглядом омоновца на митинге, почувствовал слабость и уснул на первой попавшейся скамейке»? Нет, конечно — она испугается, что я с ума сошёл. И я сказал:

— Ты только не волнуйся, теперь у меня всё хорошо…

— Да что такое с тобой?!

— На работе задержали…

— Как задержали? На шесть часов?

Я огляделся. Было действительно поздно, солнце уже зашло за гаражи…

— На полчаса задержали, потом я поехал в спортзал, упал, выходя из автобуса. Сильно ушибся и заснул прямо на автобусной остановке.

— Какой ужас! Ну ты там на автобус не садись, такси вызови!

Я так и собирался сделать. Неимоверно хотелось спать, и хорош же я буду, если засну прямо в автобусе!

Таксист растолкал меня прямо во дворе моего дома. Я вышел, ко мне тут же подбежала Ия. Она повела меня домой.

Дома я прямо в одежде и обуви повалился на диванчик, стоявший в прихожей. Так и заснул там.

2 июля

Проснулся я рано, ещё шести не было. Почувствовал прилив сил и бодрости. Хотелось есть, и я пошёл на кухню.

Перекручивая мясо, я задумался о вчерашнем. Нет, не жалко мне было омоновцев — собакам собачья смерть! А люди, которых эти мерзавцы избивали — не пострадали ли от огня они?

Фарш из мяса, картошки, лука, капусты и сухарей был готов. Я быстро сформовал котлеты и собрался их жарить, как вдруг подумал: а что, если попробовать зажечь взглядом спичку? Взяв спичку, я представил, как её охватывает пламя. Но, как живо я это себе ни представлял — ничего не получалось. Я придвигал спичку к глазам. отодвигал её… Эффекта было ноль. В конце концов, мне это надоело, я зажёг газовку обычным путём и пожарил котлеты.

Домочадцы проснулись и потянулись на кухню.

— Вася, ты как себя чувствуешь? — спросила мама.

— Прекрасно, — бодро ответил я, мучительно раздумывая, почему не получилось со спичками? «Наверное, для этого надо, чтобы на них светило солнце»?

— Может быть, ты на работу сегодня не пойдёшь?

— Пойду.

«Офис у меня на южной стороне, — думал я. — Надо будет взять с собой спички».

— А что вчера было в городе… — начал отец и осёкся.

— Что? — непринуждённо спросил я. — Приезжал кто?

— На площади перед зданием областной администрации собрался митинг. Люди требовали освободить Маслова. Ну ты его знаешь, он блогер… Полицаи прибыли задерживать его участников. Гады, нам когда нужно было — «Убьют, тогда и звоните», а тут — сразу отреагировали. Начали бить митингующих. И вдруг все загорелись!

— А люди не пострадали? — спросил я о том, что мучило меня всё это время.

— От огня — нет, — ответила мама. — Только один из митингующих так был избит, что идти не мог. Нести пришлось.

— А где про это написано?

— Очевидцы во всех соцсетях пишут, и в новостях было по телеку, — ответила Ия. — Там много свидетелей было, замолчать невозможно же.

— Вот как? — удовлетворённо ответил я. — Хорошо, остальные, может быть, подумают, прежде чем на такие задания выезжать.

На работе я еле дождался минуты, когда остался один в офисе. Было это уже к концу рабочего дня, офис был залит солнцем. Я взял спичку, выставил её на солнце, представил, как она загорается, как её охватывает пламя. Ничего не получалось. Тогда я начал двигать спичку, перемещать её то подальше, то поближе. Результатов – ноль!

Так почему же не получилось? Неужели для этого нужно что-то живое? От одной этой мысли мне стало не по себе. «Придётся ждать очередной встречи с нелюдем каким-нибудь», — подумал я, успокоившись.

Но ждать мне не пришлось. Подойдя к дому, я увидел Асю. Она увлечённо болтала с каким-то мальчиком и, конечно, не замечала, как у неё по шее поднимался клещ.

Пока я снимал его, подумал: а что, если использовать для опыта клеща? В самом деле, на паразитов принципы зоозащиты не распространяются. Как не распространяются принципы гуманизма на паразитов социальных — уголовников всяких там.

Дома был только отец, он стирал свою рубашку — одну из тех, в которых выезжал в рейсы. Не раздеваясь, я шагнул в туалет, посадил клеща на бумажку, сосредоточил на нём взгляд, представил, как он загорается… Ничего не выходило.

«А ведь этот паразит мог впиться в шею Асеньке», — подумал я. — От этой мысли меня передёрнуло, и клещ запылал.

«Так вот оно что!» — догадался я. И тут из ванной раздался голос отца:

— Что за вонь? Вася, ты жжёшь там что-то?

Надо знать моего отца — нюх у него, как у собаки! Лгать ему смысла не было.

— Клеща на шее у Асеньки нашёл, убил и сжёг для верности.

— Он ей в шею впиться не успел?

— Если бы успел, я бы не сжёг его, а отнёс в санэпидстанцию.

Отец вышел из ванной, стал вспоминать, как видел клещей в Сибири, куда в молодости ездил на заработки. Под эти воспоминания мы приготовили ужин, дождались маму и Ию (Ася прибежала раньше), поужинали и сели смотреть новости.

8 августа

Я вышел вынести мусор. У помойки копошился бомж. Типичный такой — грязный, опухший, со следами обильных возлияний.

Не сразу я узнал своего бывшего одноклассника, Женю Уварова. Да что там не сразу – даже когда он меня окликнул, я не понял, кто это.

— Женя! Как же так… — вырвалось у меня.

— Как я до жизни такой дошёл, хочешь ты спросить? Ну что ж, идём, сядем, расскажу. Долго стоять не могу, нога болит.

Мы прошли до скамейки. Настроение у меня резко упало. Как такое могло случиться с Женей, единственным круглым отличником в классе?

От него сильно воняло — даже не грязью, не перегаром, а какой-то гнилью. Мы сели на скамейку, и он заметил, как я подложил под себя вынутую из кармана газету. В глазах его мелькнула зависть, и я смутился.

Он сел со мной — нет, не рядом, а поодаль. Видно было, что он понимает, какой от него исходит запах. И хриплым, пропитым голосом начал свой рассказ:

— Институт я закончил с красным дипломом. Устроился в НИИ. Зарплату нам не платили долго, жили на пенсию родителей, ещё выручал огород. Да все через это проходили, — он вздохнул и посмотрел на меня.

Конечно, у нас тоже это было — нам пришлось чуть ли не забастовку объявлять, чтобы зарплату выплатили!

— Ну и решил я — нечего работать на кого-то, надо открыть своё дело. Сколько таких случаев есть — разбогател человек на торговле, взяв кредит, а потом ферму открывает или предприятие какое. В газетах о них пишут, по телевизору говорят, в Интернете… Решил и я попытать счастья — взял кредит в банке, открыл на него ларёк на остановке, накупил всякой мелочи. Но покупали у меня мало. Никакие вывески с рекламой не помогали, — он шумно вздохнул, — я на вывеске написал: «Проверь, ты ничего не забыл?»

— Что за мелочь была?

— Как сейчас помню — сигареты всякие, жвачки, пастилки от кашля, салфетки, одноразовые носовые платки, сладости, спички. Бич-пакеты ещё, напитки, мелкий садовый инвентарь, инструменты, удобрения — с этой остановки дачные автобусы ходят. Думал — может кто забудет что дома, и у меня купит?

— Сам продавал или нанимал кого?

— Продавала жена, а я закупал, с налоговиками договаривался, с чиновниками…

— Взятки требовали?

— И взятки тоже, как же без этого? У меня ларёк чистенький был, а проверяющий от СЭС придрался, что пятно на стене было, плесень в нём узрел. Я доказывал, что это от краски пятно, а он на своём стоял. Пришлось месячный доход отдать, чтоб отстал. Так и шли месяцы, выручка небольшая была, а проценты по кредиту набегали. Кредит надо было отдавать, так, в счёт кредита, ушла квартира. Переехали мы жить на дачу. А тут ещё мама слегла, не выдержала. К зиме наш дачный домик не приспособлен, пришлось много чего там переделывать. Поставил печку, обогреватели электрические. Зарабатывал на огородах соседей подённо, брался за любую работу. Жена от меня ушла, не выдержала, ну я её не виню. Мама умерла, пришлось на похороны деньги занимать.

— Опять занимать?

— А что поделать, если ни гроша не было? Весь заработок сразу уходил. А потом и дача за долги ушла. Так и оказался я на улице.

Я понимал, что на месте Жени мог оказаться кто угодно, и я в том числе. Если бы коллектив у меня был не дружным — я бы, скорее всего, тоже клюнул бы на рекламу кредитов, льющуюся из каждого утюга. И конечно, я тоже не преуспел бы. Выгодные места все заняты родственниками чиновников, те через торговые точки отмывают коррупционный доход. Как знать, может быть, и тот коррупционер из СЭС присмотрел Женино место для своего родственника?

Как же ему помочь? План у меня сложился, но для реализации его нужны были деньги. А кто берёт деньги, идя выносить мусор?

И я сказал:

— Женя, обещай, что не уйдёшь отсюда? Я вернусь через пять минут.

— Водку принесёшь? — загорелись глаза у Жени

Я опешил. Конечно, я знал, что бомжи пьют, но чтобы Женя? Женя, выросший в семье, где царил культ трезвости?

— Что ты удивляешься? Да, я пью. В моём положении, да не пить?

— Хорошо, принесу, — я понял, что только так могу его удержать здесь.

Водки у нас в доме никогда не было. Я взял деньги, купил водку в ближайшем магазинчике и пошёл к Жене.

— Ну что, принёс? — нетерпеливо спросил он.

— Только после бани, — ультимативно ответил я, показывая бутылку.

— Нельзя мне в баню. Гангрена у меня.

— Гангрена? — ахнул я. — Где?! — и тут я понял, чем от него так несло.

Он стянул сапог. Вонь не только усилилась многократно, но и обострилась. Носок ступни у него весь был коричневый, на пальцах засох гной.

Таксист не хотел пускать Женю в свою машину. Пришлось заплатить ему больше. Повозился я и с врачами — они неохотно, со страшным скрипом приняли такого пациента.

Я шёл домой и думал, откуда в людях такое ожесточение. Я ещё мог понять таксиста, которым двигала брезгливость, но врачи! Они-то сталкиваются с такими ранами часто, должны привыкнуть…

А может быть, это страх? Люди же не дураки, понимают, что сами могут стать бомжами. Но страх разрушает человека! И отгораживаются люди от этого страха спасительной мыслью, будто все бомжи сами виноваты, что стали такими. И ожесточаются против них.

Вечером, поужинав, мы всей семьёй, как всегда, сели смотреть новости. В них показали сюжет о том, как некий грузчик с восемью классами образования взял кредит, занялся торговлей, и теперь владеет сетью магазинов.

Возмущение этим лживым сюжетом охватило меня, перед глазами стоял Женя — беспомощный, жалкий, больной… Ведь тоже с кредита начал, клюнув на рекламный репортаж. А сколько ещё таких, как Женя, могут клюнуть на это?

Самодовольная рожа репортёра в очередной раз появилась на экране. Я представил, как загорается его голова, как её охватывают языки пламени. Запомнил фамилию репортёра — Жутиков.

После новостей должна была быть очередная серия «Приключений жулика», которые мы обычно тоже смотрим все вместе. Но я заснул ещё в самом начале серии, почувствовав жуткую усталость.

9 августа

Наутро я встал раньше всех, приготовил завтрак и полез в Интернет. Хотелось узнать, жив ли Жутиков? Судя по моему состоянию после просмотра новостей, моя способность действует и на расстоянии, но это состояние могло быть вызвано и впечатлением от рассказа Жени.

Я вышел на сайт телеканала, пробежал глазами по новостям… А, вот, нашёл – «Репортёр телеканала «Зенит» найден мёртвым».

Я открыл новость. В ней говорилось именно о Жутикове, который неожиданно сгорел в своём особняке на глазах жены и детей. Причём домашняя его одежда не пострадала, а сгорел вместе с ним тот костюм, в котором он делал вчерашний репортаж. Произошло это как раз в десять двадцать пять вечера по времени столицы, то есть, когда тот репортаж шёл по телевизору.

За этим занятием меня застал отец.

— Ну что ты с утра пораньше за смартфон хватаешься? — проворчал он.

— Я номер больницы смотрю. Надо будет позвонить, узнать, как там Женя, — ответил я, набирая номер.

Дежурный сухо сообщил мне, что Женя умер, не справившись с анестезией. Конечно, этого надо было ожидать. Неизвестно, какие спиртосодержащие жидкости он пил ещё вчера. Я это понимал, и тем не менее, убедил Женю пойти на риск. Потому что иначе он умер бы от гангрены, уже через два-три месяца.

Но сколько мне ещё предстоит мучиться из-за того, что я не смог ему помочь!

9 сентября

Тихое воскресное утро не предвещало ничего плохого. Я лежал, составляя план на сегодня. Надо было почистить сковородки, починить стул и повести Асю в парк на встречу с Интернет-друзьями.

Возвращаясь с Асей из парка, я слушал её болтовню о том, кто из подружек какой. Только когда она сказала, что Маша и Тина не пришли, я ответил:

— Им родители не разрешили, это же опасно…

Так я сказал, а сам подумал: «А может быть, под видом Маши или Тины какой-то педофил скрывался, а потом увидел, что все девочки с родителями пришли, и ретировался? Какой же это позор для государства, что родители вынуждены сопровождать своих детей, и куда? в парк культуры и отдыха, не по каким-нибудь там гаражам или заброшенным стройкам!»

Мы вошли в подъезд. Тут мои мысли были прерваны звуками, доносящимися из-за двери квартиры. Глухие удары перемежались женскими и детскими криками, мужскими бормотаниями. Я понял, что в квартире какая-то драка, крикнул Асе, чтобы позвала наших, сам стал стучать в дверь… Крики, стуки и звон прекратились, открыл мужик — на голову меня выше, с мускулами, как у штангиста.

— Ну, чего надо?! — грозно спросил он. Где-то в глубине квартиры надрывно плакал грудничок, его плач перемежался с женским и мальчишеским голосами….

Я придержал дверь (хорошо, что теперь они открываются наружу!) и твёрдо сказал:

— Что у вас тут происходит?

— Не твоё дело! — он хотел рвануть дверь на себя, но кто-то, спустившись, схватил его за руку. Я обернулся.

Да, я знал, что ко мне придут на помощь. Уж вчетвером мы как-нибудь справились бы с дебоширом. Но о такой помощи я и не предполагал. К Ие пришёл её друг Максим — моряк, голыми руками гнувший гвозди и поднимавший машины.

Мы закрыли разбушевавшегося соседа в ванной. Я заметил, как смутился Максим, приборматывая: «Ты же мужик, ты же мужик». Жена дебошира вышла, укачивая ребёнка. Лицо её было в ранах, глаз заплыл, одежда изорвана, в крови. Она испуганно сказала:

— Вы не говорите ему, что он мужик, он считает, что если он мужик, женщин должен бить.

— А эта драка из-за чего? — спросил я.

— Я не в ту тарелку ему насыпала. Перепутала.

— Что ты врёшь! — дебошир разбил стеклянную часть двери и высунулся из ванной. Ты ничего не перепутала, ты специально в синюю тарелку насыпала! Синий цвет аппетит уменьшает, ты это знала!!!

Я опешил. Не сказать, что у нас с Ией совсем не было ссор. Нет, ссоры были, бывало, и неделю после них мы не общались. Мама в них вставала то на мою сторону, то на сторону Ии, отец не вмешивался. «Это их дело, их жизнь, не наша», — говорил он матери. Но чтобы раздуть такой скандал из-за такого пустяка!

— Да какая разница, из-за чего! — сказал Максим. — Если человек скандалёныш, он из всего повод найдёт. Уж поверь моему опыту. Я знаешь сколько коллективов сменил, до того, как на «Быстрый» устроиться?

Действительно, не на пустом же месте появилась пословица «Свинья грязь найдёт». А Максим продолжал, обращаясь уже к женщине:

— А что вы не разведётесь? Пока это легко — разводитесь, мало ли какая моча в голову законодателям ударит. Это ведь…

— Да кому я буду нужна, с двумя детьми? — перебила его женщина.

— Детям… — Максим хотел продолжить, но она снова перебила:

— Детям, говорите? А кто мне деньги будет приносить? Дети? Работать я не смогу, пока Миша маленький, разве что удалённо. Вы пробовали удалённо работать? Я пробовала, знаю, что это. Но ладно бы только это, с этим я как-нибудь, с трудом, справилась бы. Страшно другое — и хулиганья полно кругом, и организованных всяких. Без мужа женщине жить страшно.

Проговорив это, она расплакалась. «А ведь и правда! — подумал я. — Тяжело ей без мужа будет, да ещё с детьми. Хорошо, что я его не сжёг».

А Максим выговаривал дебоширу:

— Ты, гнида, запомни – если искалечишь жену — мы с Васей сделаем всё, чтобы нас вызвали в суд как свидетелей. И тебя мы выгораживать не станем, всё сделаем, чтобы ты присел надолго.

Вечером мы собрались у телевизора. Шло очередное шабаш-шоу на тему традиционных семейных ценностей, уже изрядно навязшую в зубах. Приглашены были лидер общественного объединения «Крепкая семья», о котором я впервые услышал, два депутата от партии власти, певица, актриса, фотомодель и священник. Все они наперебой утверждали, что семейное насилие надо декриминализировать, чтобы жена слушалась мужа, а дети – родителей, что разводы надо запретить, за исключением тех случаев, когда поводом является бесплодие у одного из родителей. Певичка утверждала, что всю ответственность за детей должны нести родители, ей вторил один из депутатов, гавкавший, что надо ввести наказание для родителей, у которых дети стали жертвами преступников или несчастных случаев. Актриса попыталась робко возразить «А если женщина воспитывает детей одна? Когда ей работать и за ними следить?», на что другой депутат ответил: «Это её проблемы, не надо свои проблемы навешивать на государство». Лидер ОО утверждал, что женщинам надо быть только домохозяйками, что им достаточно пяти классов образования…

Подобные шабаши я смотрю только для бездумного отдыха. Но теперь, после безобразной сцены у соседей, я возмущался каждым словом этих мракобесов-домостроевцев. Вспоминались строчки из «Час быка» Ефремова: «Более того, терпение и кротость женщин помогали мужчинам сносить тиранию и несправедливость общественного устройства. Унижаясь и холуйствуя перед вышестоящими, они потом вымещали свой позор на своей семье. Самые деспотические режимы подолгу существовали там, где женщины были наиболее угнетены и безответны: в мусульманских странах древнего мира, в Китае и Африке. Везде, где женщины были превращены в рабочую скотину, воспитанные ими дети оказывались невежественными и отсталыми дикарями»^

Под конец шабаш-шоу я представил, как загораются его участники – все, кроме актрисы. Конечно, я догадывался, что актриса, скорее всего, играет роль, как и все остальные участники, но всё же… Сразу после этого я встал, превозмогая внезапно навалившуюся слабость, постелил постель, прямо в одежде упал на кровать и заснул

10 сентября

С утра пораньше я полез в Интернет. Нет, я не сомневался, что с теми мракобесами случилось то же самое, что и с репортёром, рекламировавшим кредиты. Но мне хотелось посмотреть, догадываются ли люди о причине.

Искомую новость я нашёл на падком на сенсации полужёлтом сайте. Как я и предполагал, сгорели они все в одно время, как раз тогда, когда заканчивалась передача с их участием. И, как и в случае с телерепортёром, не пострадала ни их домашняя одежда, ни мебель вокруг них, а те платья и костюмы, в которых они были на шоу, сгорели.

Уже в дороге я запостил эту новость в соцсети, где был зарегистрирован, сопроводив комментарием: «Подозреваю, что их гибель связана с шабаш-шоу, в котором они участвовали. Так им всем и надо, другие, может быть, подумают, прежде чем патриархальщину всякую нам навязывать и оправдывать уход государства от воспитания и защиты наших детей!»

На обратном пути мне пришлось долго ждать автобус. Сидя на остановке, полез в Интернет. Под моим постом уже накопилось много комментариев.

Обычно, когда я писал про семейное насилие, большинство комментаторов строчило всякие гадости, обвиняя меня в покушении на вековые традиции. Спрашивали: «А как ещё воспитывать детей?» «А что делать, если жена слов не понимает?», «А что делать, если жена пилит?». Были (хоть и поменьше) и негативные комментарии к постам, осуждающим отход государства от воспитания и защиты наших детей. Попадались даже призывы сделать всё образование платным – как же, их налоги на чужих детей идут! Я, конечно, понимал, что большинство из этих комментариев пишутся на заказ, всякими ботами вроде героя рассказа Ирины Маленко «Трололо»^, но другие читатели могли и принять это за чистую монету.

Но сейчас из тридцати четырёх комментариев таких было только три. «Испугались!», — удовлетворённо думал я, читая комментарии.

Конечно, потом я понял, что дело не только в том, что они испугались. Эти люди принадлежат к тому сорту, у которого распространён какой-то пиетет, какое-то благоговение перед силой. Пока сила была на стороне патриархалов – эти комментаторы защищали их. А тут — целых пять патриархалов погибло, да ещё какой страшной смертью! Да ещё из-за своей позиции! И обыватели растерялись, увидев такое, и решили, что это – знак свыше. Знак о том, что высшие силы поддерживают не их.

12 декабря

Я вышел с работы. Вспомнил, что надо купить кое-какие лекарства для мамы и отправился в аптеку. Шёл я осторожно, чтобы не упасть — весь тротуар был покрыт льдом. Подойдя уже к аптеке, я увидел, как поскользнулась и упала пожилая женщина в полушубке, и помог ей встать.

— Спасибо, Вася, — прошелестела она.

— Пожалуйста, — на автомате ответил я.

— Не узнаёшь меня, вижу, — печально сказала она.

— Не узнаю, — признался я, всматриваясь в её лицо.

— Арина я! Бывшая твоя соседка.

Арина? Сколько ей лет было, когда она уехала из нашего дома-то? Ну никак не больше двадцати. И так постареть за какие-нибудь двадцать пять лет? Моей маме шестьдесят, и она выглядит моложе Арины!

А она, глядя мимо меня куда-то в пустоту, сказала:

— Не ты первый, кто не узнаёт меня. С тех пор, как Игоря посадили… — она тяжело вздохнула и задумчиво посмотрела вокруг.

— Мужа? — спросил я, вспоминая, за кого Арина вышла замуж. Кажется, говорили во дворе, что он торговец, госзакупками занимается? Тогда, возможно, за устранение конкурента могли посадить, или наоборот – конкуренты с родственниками в органах обвинили в каком-то нарушении…

— Сына.

— Сколько ему лет? — удивился я.

— Сейчас двадцать шесть должно было бы быть. Он погиб три года назад. И года не просидел… Ой!

Лицо Арины исказилось от боли. Я кинулся к ней.

— Это нога… Наступила неосторожно. Я сама идти не могу. Проводишь?

— Да, конечно, только в аптеку зайду. Вы пока тут посидите, — я отвёл её до скамейки.

— И мне купи, пожалуйста. Вот рецепт, — она подала аккуратно сложенную бумажку. — Деньги внутри.

Я купил всё, что было надо и позвонил Ие. Сказал, что задержусь, потому что встретил бывшую соседку, которой надо помочь.

О том, за что посадили её сына, я решил не спрашивать. Захочет — сама скажет, не захочет — всё равно не скажет, придумает, будто на митинге за сопротивление полицаям повязали или за пост в соцсетях. Знаю я такое…

Арина сидела всё в той же позе. Я помог ей подняться, она, опираясь на меня, сделала несколько шагов, морщась и вздрагивая от боли.

— Я напротив соседнего дома живу, это недалеко, — сказала она, остановившись, чтобы перевести дыхание.

— В общежитии!? — ахнул я.

— Ну да, в общежитии. Муж после ареста Игоря выгнал меня из дома, сказал, что это я виновата, воспитала его неправильно. Пришлось мне уборщицей работать, подъезды мыть. Специальности-то у меня никакой! Понадеялась, дурёха, всю жизнь с богатым мужем прожить и горя не знать. И все знакомые от меня отвернулись, все! Раз такого сына я воспитала…

Я повёл резко замолчавшую Арину домой. У подъезда она села на лавочку и сказала:

— Отдохнуть мне надо, чтобы на четвёртый этаж забраться… Совсем слабая стала, силы-то, похоже, со слезами ушли…

— Да, — осторожно сказал я, — жаль, конечно, что так вышло…

— Конечно, жаль! Сел-то он по очень грязной статье — изнасилование несовершеннолетней!

Я приготовился к сентенциям на тему «она сама виновата – нечего было юбку выше щиколотки поднимать!» Приготовился жёстко на них отвечать. Как бы ни было жаль Арину, а жертву насилия жаль было тоже. И потом, Арина ведь действительно виновата! Но она расплакалась и заговорила совсем о другом:

— А что я могла сделать против Аркадия Шарапова? Думаете, я не говорила, что он бред несёт? Я говорила! А Игорь мне: «Это ты бред несёшь! Шарапов же учёный, а не такой. как ты!»

— Погодите-погодите! Кто такой Шарапов?

— Блогер. На ютубе выступает. Говорит, что воздержание вредно для здоровья, что до шестнадцати лет девственницей оставаться нельзя, и тому подобный бред. О каких только органах он ни говорил, что они от воздержания страдают — и печень, и сердце, и лёгкие! А секс, по его словам, чуть ли не панацея от всех болячек! Тьфу, пропасть!

— Сколько Игорю лет было, когда он смотрел это?

— Начал где-то с пятнадцати.

— Так он при регистрации свой возраст завысил? Вроде там блокируют подобные передачи для незарегистрированных и несовершеннолетних?

— Да все подростки так делают, кто хочет смотреть такие вещи.

Я догадывался об этом и ранее, но как-то не очень задумывался. А теперь вот пришлось задуматься — у меня же дочка растёт! Тринадцать лет ей уже. И что она там смотрит, в Интернете? На ютубе-то мы хоть слышим, что она смотрит.

Надо бы посмотреть этого Шарапова, — подумал я, выходя из общежития. Только где? Дома нельзя: домочадцы удивятся — с чего это я такими передачами интересуюсь? На работе тем более нельзя — от репутации озабота потом не отмыться. На улице тоже не вариант — вдруг я его зажгу и сил лишусь? Всё-таки, Арину мне было жалко, хоть она и виновата, конечно — не смогла научить своего ребёнка критически мыслить.

«А если в наушниках посмотреть, пока домочадцы будут смотреть «Приключения жулика»?», — подумал я. Идея показалась подходящей, и я приобрёл наушники.

Когда начался фильм, я уединился в комнате родителей, сказав, что мне надо посмотреть кое-что по работе. Нашёл Шарапова, начал смотреть самую короткую из его передач. Это был монолог, перебиваемый цитатами неких «великих» учёных-сексологов. Смысл его состоял в том, что многие женщины хотят, чтобы их изнасиловали, и надо знать признаки таких женщин, что мужчина, не домогающийся женщин – не мужчина. Не обошлось и без «патриотичной» повестки — куда же без неё? Он вещал, будто феминистки, осуждающие домогательства, хотят лишить мужчин их мужского начала, будто заказ на это поступает с Запада…

Я слушал его с чувством омерзения. Сколько подростков купились на эту пропаганду и сломали навсегда жизнь – и себе, и девушкам? А сколько адвокатов получило свои гонорары, а сколько судей, следователей, прокуроров получило взятки?

Я понимал, что таких «учёных» спонсируют те, кому надо, чтобы больше было развратников. То есть те, кто содержит притоны с проститутками. Вон какой у него костюм – мне за годовую зарплату такой не купить! А статуэтка, а картина позади него? Это что, на доходы от блогерской рекламы куплено? Но сейчас я понял, что заинтересованы в этом также всякие взяточники — судьи, следователи, прокуроры, ну и адвокаты, законно получающие гонорары.

Я представил, как этого Шарапова охватывает огонь, как он расползается по всему помещению. Сразу после этого, превозмогая слабость и усталость, я закрыл браузер и выключил ноутбук. Сил едва хватило, чтобы дойти до своей кровати и свернуть покрывало. Упал я прямо на одеяло и заснул.

13 декабря

Утром я проснулся раньше всех и сразу полез в Интернет. Начать решил с солидного новостного сайта. Набрал в сайтовом поисковике имя и фамилию видеоблогера. Вышла только одна свежая новость, и то скупая. Сообщалось, что Шарапов сгорел в своей машине, причём ни машина, ни одежда его не пострадали. Проводится следствие по статье «Неосторожное обращение с огнём».

Зато на другом сайте, с изрядной желтизной, я нашёл целую статью о нём. Там говорилось, что сгорел его костюм, в котором он вёл передачу восемнадцатого июня и комната в его коттедже, из которой он обычно их вёл. Я репостнул эту новость в свои соцсети, сопроводив комментарием «Вот так пропагандистам всякого разврата отливаются слёзки изнасилованных девушек!»

За этим занятием меня застал отец.

— Ну вот, опять с утра пораньше в Интернет лезешь, — проворчал он.

— Да, вчера же я отправил проект, вот и хотел посмотреть, написала ли начальница ответ.

— Понятно, — кивнул он. — И как? Написала?

— Пока нет.

На работе меня опять задержали, потом надо было зайти в магазин. В автобус я сел уже не в час пик, и свободные места были. Не терпелось посмотреть реакцию людей на мои посты, и я вынул телефон.

Но посмотреть в соцсети мне не пришлось. От вошедших вместе со мной девушек я услышал фамилию «Шарапов» и прислушался.

— Какая страшная смерть, — говорила одна. — Представляешь, ни с того, ни с сего загореться? Непонятно, почему?

— Может, он курил в машине, и загорелся от того, что пары бензина проникли? — предположила другая.

— Да прям, там же машина не пострадала, и даже одежда осталась цела. А вот та комната, в которой он записывался, сгорела в то же самое время, что и он. Костюм, в котором он вёл одну из передач — сгорел у совсем другого человека, он его в секонд-хенде купил. Вот странно…

— И ничего странного! — вмешался я. — Он такие мерзкие вещи из этой комнаты говорил, такие гадости людям внушал! Вот и отлилось ему. Другие секс-пропагандисты, может быть, подумают, прежде чем внушать людям, будто воздержание вредно.

Девушки посмотрели на меня — одна с испугом, другая с любопытством. Одна из них робко спросила:

— Не поняла. А кому повредили его передачи? Я бы поняла ещё — Константин Маслов, он про коррупцию передачи ведёт, или Алексей Тулинов — власть критикует, а это? Чистое развлекалово же, про секс.

— От этого развлекалова страдают потом люди, — жёстко ответил я. — Оно провоцирует развратное поведение, большей частью у мужчин, и те склоняют к разврату женщин, а бывает, и насилуют их. И появляются потом никому не нужные дети, которые страдают в детдомах. А сколько есть девушек, которых втянули в проституцию, навсегда сломав жизнь? Женщины тоже — нахватаются этих глупых баек о вредности воздержания, и соглашаются… Так что его развлекалово — вредительство натуральное!

Говорил я это вполголоса, так, чтобы слышали только мои собеседницы — в автобусе были дети. Но услышала это и бабка, сидевшая рядом со мной. Услышала и громко, на весь автобус сказала:

— Правильно, хоть кто-то наказан! А то внукам слова не скажи, что беречься надо — тут же всякими ютуберами рот затыкают! Они, дескать, учёные, а ты кто?

— Да, — поддержал её пожилой дядька. — Из-за них всякая распущенность у молодёжи. А ведь это опасно, за детей переживаем. Особенно за сыновей — дочка-то хоть по уголовной статье отвечать не будет.

Я был рад, что меня поддержали — значит, люди поняли, что чушь, которую нёс Шарапов, яйца выеденного не стоит. Значит, не зря я его сжёг!

1 января 2023 г.

В первый день нового года я вышел на улицу, чтобы вынести мусор. В принципе, можно было и не торопиться, мусора было немного, но так хотелось прогуляться!

Падал снег, покрывая потемневшие от осевшего смога сугробы. Пушистые лёгкие хлопья мягко садились на деревья, одевая их в нарядные шубки. Из-за туч показалось солнце, и снег заблестел под его лучами. Я залюбовался, и не хотелось думать, что солнце скроется за тучи, красивую шубку с деревьев сдует резкий порыв ветра, а побелевшие сугробы вдоль дороги – покроет тонкая, но такая заметная плёнка смога.

Навстречу мне шёл инвалид. Шёл согнувшись, опираясь левой рукой на костыль, правую держа скрюченной. Поравнявшись со мной, он воскликнул:

— Здравствуй, Вася!

— Здравствуй, — автоматически произнёс я, напряжённо вспоминая, кто это может быть.

— Не узнал ты меня, вижу, — печально проговорил он. — Да и мудрено узнать… Толя я! Толя Альтов.

Я вспомнил своего однокурсника — ничем не примечательного студента. Впрочем, ничем не примечательным был и я.

А он продолжал:

— Слушай, Вася, а давай, ко мне сходим? Новый год вместе отметим. У меня жена знаешь, какие классные пироги печёт? Только жаль, что чувство меры ей изменяет, может напечь, как на Маланьину свадьбу, и потом не знаем, куда деть.

Я согласился. Поговорить с другом юности всё-таки хотелось, а заодно и посмотреть – не смогу ли я ему помочь?

В прихожей нас встретили четыре кошки. Вышедшая нам навстречу старуха попыталась их прогнать, но Толя сказал:

— Не надо, Ада Юрьевна. Не стесняйтесь его, он сам кошек любит.

— Но не в таком же, наверное, ненормальном количестве? — сурово сказала старуха, явно скрывая смущение— Насобирали их тут.

— Правильно, жалко же, — попытался я заступиться за друга, но старуха меня перебила:

— Жалко, говорите? Сына им не было жалко, а кошек жалко. Что за лицемерие!

— Мама, не нагнетай, — тихо попросила заглянувшая в прихожую женщина средних лет с седыми прядками в рыжих волосах, собранных в гулю.

Но старуху было уже не остановить:

— Загубили своего ребёнка, да теперь и не нагнетай. И ведь говорила я ему, после забастовки: не возвращайся на завод, найди другое место. Но разве он бабушку послушает? А эти, вместо того, чтобы поддержать — «он уже взрослый, сам всё решает»… Дорешался!

Женщина вышла из прихожей, вскоре из-за двери послышался плач.

— Так трудно же другое место найти, да ещё и более безопасное, — заступился я за друга. Было бы легко — и бастовать не было бы необходимости.

— Хоть ты это понимаешь, Вася, — Толя с благодарностью посмотрел на меня.

Он разделся (я удивился, с какой ловкостью он, когда-то ярко выраженный правша, орудует одной левой рукой) и пригласил меня в комнату. Я сел за длинный широкий – почти на всю комнату – стол.

Чего только на нём не было! И голубцы, и всякие салаты, и пироги… Толя отрезал мне кусок пирога, набрал салат и начал рассказывать:

— Сразу после института поступил я на автомобилестроительный завод. Проработал там семнадцать лет. Сын вырос, поступил учиться в тот же самый политех, который закончил я. Только он решил учиться заочно и работать разнорабочим в том же цехе, что и я. Ну ты понимаешь – на стипендию теперь не проживёшь, а от меня он зависеть не хотел. Оборудование у нас было напрочь изношено, меняли его хозяева только тогда, когда оно уже не могло работать. И аварии случались. Зато с нами разговор был короток: не нравится – уходи, никто тебя тут не держит.

— Часто были аварии? — спросил я.

— Часто не часто, а были. Рабочие и инженеры старались их не допустить, но от них не всё зависело. А тут ещё и зарплату задерживать стали. И вот, после очередной аварии мы объявили забастовку.

Я стал припоминать, где мог слышать об этой стачке хотя бы краем уха. А ведь, казалось бы. за новостями слежу — и по телевизору смотрю, и в Интернете. Толя продолжал, словно отвечая на мои мысли:

— Информации об этом было мало, только на одном новостном сайте была заметка, да и то скупая. Обо всех наших требованиях там не говорилось, только о выплате зарплаты. Зато ждуны отреагировали.

— Кто? — в недоумении спросил я.

— Ждуны. Это так называют тех, кто уже заплатил за машину, и ждут, когда она будет готова. Так вот, их сайт изобиловал оскорблениями и угрозами в наш адрес. Такие же они писали на тех сайтах левого направления, где были статьи о нашей стачке и можно было комментировать, в соцсетях под постами наших активистов. И если бы только оскорбления и угрозы! Ждуны, жившие в нашем городе, выслеживали наших активистов, избивали их. Напали и на меня. Повредили руку, ногу, избили до сотрясения мозга. Когда я вышел из больницы, узнал, что стачка объявлена судом незаконной, рабочие вынуждены вернуться на работу, из требований выполнено только одно – выплата зарплаты, да и то частично. Я вернуться на завод не смог, а сын вернулся…

Толя тяжело вздохнул. Я ошалело на него смотрел – это же надо, какие события разворачивались в моей стране, а я о них ничего не знаю!

— И не замедлило ведь оно сказаться, это наше поражение! — горячо воскликнул Толя. — Через два месяца на заводе случилась авария…

— Не рассказывай дальше, Толя, я же вижу, — сказал я. — Я всё понял.

— Да, — ответил Толя, с благодарностью на меня посмотрев. — Так вот, с Энском нас уже ничего не связывало, и мы переехали сюда. Я стал фрилансером, тексты для рекламы на заказ пишу. Тоже нехорошо: то густо, то пусто.

Мы расстались, обменявшись номерами телефонов и адресами электронок. Уходил я от него в тяжёлом, безрадостном настроении. Из головы не шли ждуны.

В самом деле, должны же были знать эти люди о требованиях бастующих? Должны же были знать, что если человек работает в условиях аварийности, то продукция у него выходит более низкого качества. И что получается, они хотят ездить на плохих машинах?

И даже, если бы думали, что бастующие требуют только повышения зарплаты! Бастуя за повышение зарплат, рабочие бастуют за своё понимание справедливости их начисления. За то, чтобы зарплаты начислялись только исходя из вклада каждого в производство, без учёта ситуации на рынке труда.

А ведь хотя бы часть этих ждунов тоже где-то на кого-то работают. Не думаю, чтобы все они были ИП. Должны же понимать, что если проиграют автомобилестроители – проиграют все люди наёмного труда, в том числе и они!

И чтобы такая дешёвка, предавшая свой класс даже не за машину, а за срок её получения, не предала при случае свою родину? Обязательно предаст!

13 января

Я получил письмо от Толи. Он писал: «В Энске автомобилестроители опять бастуют. Требуют повышения зарплаты и замены аварийного оборудования. Ждуны активизировались, снова бьют наших, шипят на них в соцсетях. Ты не мог бы перечислить в кассу бастующих, сколько не жалко?» Далее шёл номер Яндекс-кошелька и несколько ссылок.

Отправив несколько сотен, я нажал на одну из ссылок — на ютуб. Судя по всему, это был персональный канал «ждуна». Некто Тресков – молоденький типок, одетый во всё фирменное, вещал о незаконной стачке, якобы организованной рейдерами. Показывая свой гараж, он стенал, что теперь не знает, когда поставит туда машину. Перемежая обильным матом корявую, безграмотную речь, он призывал к расправам над забастовщиками.

«А я вот с тобой расправлюсь сейчас!» — подумал я и представил, как его охватывает пламя. Уже через секунду я почувствовал ужасную слабость и усталость. Сил хватило только на то, чтобы выключить компьютер, добраться до кровати, повалиться в неё прямо в одежде и уснуть.

14 января

Я проснулся и сразу пошёл в ванную, где Ия вчера замочила бельё. За стиркой прошло почти три часа. Когда я закончил, домочадцы ещё спали. Отец мог бы проснуться, но он позавчера уехал в рейс.

Пока я готовил завтрак, проснулись домочадцы. Доваривать я предоставил маме и Ие, а сам пошёл на балкон — развешивать бельё.

Позавтракав, я полез в Интернет. На новостных сайтах, где были поисковики, я забивал фамилию «Тресков». На некоторых вышла новость о таинственно сгоревшем молодом мужчине, служащем в торговой сети. Сообщалось, что сгорел он в постели у любовницы, которая не пострадала. Не пострадала и постель, зато сгорел его костюм в шкафу и в гараже — всё, что могло гореть.

Я репостнул самую развёрнутую новость, сопроводив комментарием: «Что-то мне подсказывает, что это связано с забастовкой на автозаводе. Вспомните, как Тресков клеветал на участников забастовки, призывал к расправам с ними? Вот в итоге и расправились с ним самим». Опровергать мои слова комментаторы не решились. Только один написал: «Каким бы он ни был – а всё-таки, человека жаль».

Я ответил: «А людей, которых он призывал убивать — вам не жаль? Людей, которые были вынуждены бастовать, потому что на заводе высокая аварийность?»

Какой-то тип (подозреваю, что тоже ждун) мне ответил: «Трескова понять можно. Вы представьте себя на его месте. Вы заплатили за машину немалые деньги, она почти готова. И вдруг – на заводе забастовка, машину придётся ждать ещё долго».

В ответ я написал: «Я бы подумал, прежде всего, о том, что с улучшением условий труда улучшится качество машин. И плевать мне на сроки!»

Как я надеюсь, что большинство тех, кто это прочитает – поймёт!

 

2 февраля

Ася прибежала из школы взволнованная. Не по обыкновению неряшливо скинув пальто и стянув шапку, она торопливо повесила их – совсем не на тот крючок. Светлые волосы растрепались, и казалось, что над головой её то и дело поднимается лёгкое облачко. Запутанные пряди то и дело падали на её заплаканные глаза, она их отбрасывала.

— Ася, что случилось? — воскликнул я, приготовившись к объяснениям насчёт двойки и утешениям.

— Умер Рома, мой сосед по парте, — всхлипывая, ответила Ася.

— Как? От чего?

— От передозировки наркотика, — ответила она громко. И шёпотом добавила: — Это… так страшно… Все так плакали, и Инна Николаевна тоже!

— Как же так, — недоумённо ответил я. — Ему четырнадцать лет было? Как и тебе?

— Пятнадцать. Он с восьми лет в школу пошёл.

— Как же он наркоманом стал? — недоумённо спросил я. — вроде из благополучной семьи…

— Наркоманы таких и вербуют, — сказал отец, до сих пор молча слушавший наш разговор. — Небось своих родителей до нитки ободрал?

— Да, — поморщилась Ася. — Родители его лечили, курс в какой-то частной клинике летом прошёл. А как вернулся — по новой начал принимать.

— И ведь кто-то же его склонил к этой гадости, — сказал я.

Тут пришла Ия. Ася кинулась к ней, стала рассказывать про Рому, Ия заахала, потом с беспокойством спросила:

— А тебе он наркотики не предлагал?

— Предлагал, да. И многим в классе предлагал. Приводил в пример своего кумира — Гуру Чёрта, он, мол, вылечился.

— А кто он такой, Гуру Чёрт? Ну и имя… — покачала головой Ия.

— Это, конечно, псевдоним, настоящее имя его я не знаю. Ну, это музыкант такой, модный. Он про наркотики поёт. И он тоже был наркоманом, потом его вылечили.

— Вот мерзавец, — возмутился отец. — Это же сколько он денег получает, от наркопроизводителей да наркоторгашей, за такие песни?

— И за интервью тоже, — ответил я. — Что ты думаешь, такой Рома — один, что ли, который подумал: он-то победил свою наркозависимость, а я чем хуже, тоже смогу побаловаться и бросить… Тысячи таких ром, и все дают денежку этим нелюдям…

Когда я служил в армии, я видел, как умирали наркоманы. Зрелище, конечно, ужасное, только злейшему врагу можно пожелать такое видеть. До сих пор не могу спокойно смотреть на окровавленные шприцы. А каково было родителям видеть, как умирает их сын?

Теперь я желал этому Гуру Чёрту и всем ему подобным увидеть, в каких страшных муках умирают те, кого они своим так называемым «творчеством» склонили к этой гадости.

И надо же было так случиться, что сюжет про Гуру Чёрта показали в новостях! Анонсировали его большой концерт к десятилетию творческой деятельности. Журналист спросил его, почему он так часто поёт про наркотики, про ощущения под наркотическим опьянением. Певец ответил: «Потому что это мне знакомо, я сам был наркоманом, сам прошёл через это всё, и теперь хочу, чтобы как можно больше наркоманов победило свою зависимость».

«Хочешь ты, гад! Ты хочешь, чтобы пробовали наркотики как можно больше людей! И ведь удаётся же тебе — это сколько же ты, мразь, за десять лет молодых людей погубил!» — подумал я и представил, как Гуру Чёрт загорается.

Я уснул прямо перед телевизором, откинувшись на спинку кресла. Мама с Ией кое-как меня растолкали, отвели к кровати, уложили и сели смотреть «Приключения жулика».

3 февраля

Встал я сегодня рано, ощутил прилив бодрости и сил. Хотелось неуёмно их растрачивать, и я пошёл на кухню, воображая, какой пирог испеку.

За немного подзабытым рецептом пришлось лезть в Интернет. Уже поставив пирог в духовку, я стал искать новости про Гуру Чёрта.

Незаметно на кухню пришла мама. Она потянула носом и извиняющимся тоном сказала:

— Запах пирога разбудил. Ты когда успел капусту нарезать и яйца нарубить?

— Я капусту с яйцами на мясорубке перекрутил. Жилки твои любимые — тоже.

— Что, новый рецепт нашёл? Это хорошо, а вот то, что вчера ты заснул прямо перед телевизором — это уже нехорошо. Что с тобой? Вроде суббота вчера была, не мог ты устать?

— На работе я совсем не устаю, а вот от переживаний, от стресса — могу устать, да ещё как!

— Но раньше же у тебя такого не было?

— Не знаю. Старею, наверное, — шутливо сказал я. Но мама и не думала шутить:

— Тебе и сорока нет, какое тебе «старею»? Это ты тогда, в прошлом году, упал, ушибся, и до сих пор последствия есть. Запишись к неврологу.

— Хорошо, завтра запишусь, — ответил я как можно беспечнее.

Конечно, на самом деле я не собирался ни записываться к неврологу, ни, тем более, идти к нему на приём. Я знал причину этих внезапных «отключений» и очень не хотел, чтобы о ней узнал кто бы то ни было ещё. Где гарантия, что врач не расскажет об этом кому-нибудь? Где гарантия, что этот «кто-нибудь» не окажется бизнесменом, которому надо устранять конкурентов? Если такой узнает обо мне — всё сделает, чтобы меня в рабство заполучить! И плевать ему будет на то, что для моего огня нужна жалость — не поймёт он этого нюанса.

Найдя новость про Гуру Чёрта, я репостнул её во всех соцсетях, где только был зарегистрирован. Сопроводил её комментарием: «Хорошо, что ещё одним наркорекламистом стало меньше. Плохо, что другие вряд ли задумаются!»

Снова сесть к компьютеру удалось лишь к вечеру. Среди комментариев к моим репостам я нашёл ответ моего постоянного оппонента, под ником «Когтиаст Бдительный». Он писал: «Котоваська, вот вы говорите постоянно о важности свободы слова. Что же Вы так радуетесь, что люди гибнут из-за того, что они говорят? Значит, в тюрьмы за слова сажать нельзя, а радоваться гибели людей из-за их убеждений – можно?

Я ответил: «Слово слову рознь. От слов, например, Гуру Чёрта пострадали сотни молодых людей. Их он склонил к употреблению наркотиков. А кто пострадал от слов, например, того же самого Константина Маслова? Разоблачаемые им чиновники? Так пусть страдают, заслужили!»

Через какое-то время Когтиаст ответил: «Брал чиновник взятки или не брал, крал из казны или не крал – должен решать суд, а не какие-то там журналисты и блогеры. А если чиновник на самом деле не крал и не брал взятки, но его оклеветали? Прикиньте, бывает и такое».

Я ответил: «Ни один журналист или блогер не возьмётся решать, воровал ли чиновник. Но предполагать об этом должны иметь право все. Предположение клеветой быть не может, клеветой может быть только утверждение. И Маслов не утверждал ничего, он предполагал только».

Так я ответил, а сам задумался. В самом деле, где она, граница свободы слова? Это я на пятерых её жертв наткнулся, а на самом деле, их, несомненно, больше?

Но в отношении клеветы на чиновников, крадущих и берущих взятки – свободу слова надо только расширить. Мотивы журналистов и блогеров не угадаешь, может быть, им в самом деле казалось, что чиновник живёт слишком роскошно для его зарплаты? Это дело такое, в нём лучше перебдеть, чем недобдеть!