Теплая декабрьская ночь дремала, роняя хлопья снега. Сонно-лениво снежинки падали на деревья и кусты, на ограды и дорожки, на камни и надгробия – из высокого темного неба в сумрак Никольского кладбища. Луна притаилась за тучей, ветер притих, бог знает где. Полночь зависла над Александро-Невской лаврой, накрыв мраком и тишью кресты – и церковные, и могильные. Впрочем, свет уличных фонарей разбавлял ночную тьму – где погуще, где пожиже.

Большой черный поджарый кот неспешно шагал по дорожке, блестя гладкой короткой шерстью, тихо и мягко ступая по свежему снегу. По-хозяйски поглядывая по сторонам и безмятежно покачивая хвостом, он брел привычным путем, оставляя четырехпалые легкие следы. Склепы, надгробия, ангелы, бюсты, развалины… В сумраке все кресты кажутся черными. Тихо, спокойно, мрачно, как всегда. Еще одна ночь в череде зимних ночей.

Тихо и спокойно… Вдруг истошный визг ворвался в кладбищенскую дрему. Отчаянный и надрывный, пронесся он над могилами и стих. На секунду испугано присев и прижав уши, кот замер, так и не опустив переднюю лапу, задранную в шаге. Но быстро придя в себя, вытянулся, прислушиваясь… Кто-то зовет на помощь? Нет, кто-то умирает. Кот бросился туда, откуда принесло этот вопль предсмертного ужаса. Галопом, прыжками, перебежками – к забору у Обводного канала. Ну? Где? Крикни еще разок. Но больше ни звука. Жертве зажали рот, или перерезали горло, или… Там, у высокой колонны на могиле Мациевича. Там что-то неладно. Нечисто, негладко… Кот сбавил ход. Здесь ли? Здесь. На снегу растерзанная жертва. Спасать уже некого. Расправа была скорой и безжалостной. Вытягивая шею, кот обнюхал притоптанный снег и осмотрел место преступления. «Ах, бедолага, за что ж тебя так?» Снег сохранил отчетливые следы. Куда ушел преступник? Ворочая ушами, кот оглядывался и ловил носом запахи. Может, убийца еще здесь, неподалеку? Может быть, он прячется в тех кустах? Что делать? Снег падает, засыпая следы, прикрывая жалкие останки. Над кладбищем снова воцарилась тишина. А кот срывается с места… Он знает, куда ему бежать.

 

Выезжая с площади Александра Невского, серый форд притормозил у перехода и подцепил на корму пассажира: черный кот, прыгнув на багажник, ухватился за дворник заднего стекла и отправился в путь по Невскому проспекту. Водитель не заметил седока у себя на задке. Кот бесстрашно с ветерком понесся сквозь снегопад и электрическое зарево. Город готовился к праздникам, уже горела иллюминация и сверкали ёлки, а в витринах магазинов буйствовало золотисто-пестрое сказочное ликование. Но хвостатому путешественнику не до красот, ему бы под колеса не свалиться. Мимо бегут сияющие фасады домов, проносится звёздный обелиск площади Восстания и вздыбленные жеребцы Аничкова моста, и распахнутая колоннада Казанского собора… И далее через Неву по Дворцовому мосту на Васильевский остров. На набережной Макарова, у светофора, кот спрыгнул на мягкий снег. Форд двинулся дальше, а хвостатый пассажир, переводя дух, посидел на тротуаре, потоптался, разминая лапы, и отправился своим ходом на седьмую линию.

Дом №16 на седьмой линии громоздится углом в пять этажей – два нижних терракотовые, выше цвета крем-брюле, а еще выше зеленая кровля. Уже триста лет он стоит на этом месте. Впрочем, последние этажи помоложе будут, их надстроили в начале ХХ века. Надстроили и украсили гербами – империи и владельца. На зеленой полосе крупными белыми буквами значится: «Т-во профессора доктора Пеля и сыновей». Над массивной двустворчатой дверью мерцает золотистая вывеска с надписью «АПТЕКА». К этой двери и подбежал приехавший с кладбища кот. Не раздумывая и не стесняясь, он встал на задние лапы и, закинув голову, призывно замяукал, заскребся. Не дождавшись ответа, хвостатый визитер опустился, повернулся и забарабанил задней лапой, выдав громкую рассыпчатую дробь. Его услышали. Клацнув замком, дверь приоткрылась, в щель протиснулась бронзовая львиная морда, сверкнула начищенным носом и заговорила приятным баритоном:

– Прокопий? Здравствуй, любезный. Чем могу быть полезен?

– Доброй ночи, Фирмус, – ответил кот хрипловатым человеческим голосом. – Мне бы Вильгельма Василича повидать.

– Василия Васильевича, – поправила гостя морда.

– Да-да, Василия Василича. Он на месте?

– На месте, проходи. Только лапы вытри.

Кот шмыгнул за дверь, послушно отер все четыре лапы о коврик и последовал за бронзовым крылатым львом. Фирмус служил в аптеке привратником и походил на прочих крылатых львов во множестве проживающих в Петербурге. Он был не больше собаки, но на посту выглядел вполне грозно, обладал зубастой пастью, крупными когтистыми лапами, не слишком густой, но волнистой гривой и ангельскими крыльями. Пройдя вестибюль и лестницу, гость в сопровождении привратника ступил в просторный зал аптеки.

Здесь витали сладко-пряные невнятные ароматы трав и лекарств. На полу кафельная плитка рябила мелким узором, массивные прилавки темного дерева тянулись строгим рядом, стеклянные шкафы и витрины отражали приглушенный свет настенных ламп. На окнах пенились белые французские шторы. И повсюду, на полках, столах и в витринах, в деловитом разнобое красовалась аптечная гвардия: коробочки, ящички, пакетики, мешочки, баночки, бутылочки, пузырьки, ампулы, градусники, шприцы, щипцы, пинцеты, ступки, спиртовки, весы, песочные часы и… еще не пойми что.

В кресле за небольшим столом с книгой в руках скучал аптекарь Пель ¹. Приятный с виду господин, уже не юный, еще не старый, со здоровым цветом лица, с ухоженными усами и бородкой. Серый костюм и песочный жилет сидели на нем с непринужденной элегантностью. Темный галстук перехватывал белоснежный воротничок рубашки. Стол, сервированный к чаю, блестел фарфором и благоухал сдобой.

– Кто там, Фирмус? Дмитрий Иванович? – крикнул Пель, оторвавшись от чтения.

– Нет. Это Прокопий с Никольского кладбища ²

– Грехи наши тяжкие, – с улыбкой пробормотал аптекарь, откладывая книгу. – Ну, давай его сюда.

Задрав хвост трубой, Прокопий уже шагал по узорчатой плитке:

– Желаю здравствовать, Василий Василич.

– И вам не хворать, друг мой. Чего прикажете, водки или молока?

– Я по делу.

– Не заболел ли кто?

– Хотел бы я сказать: все живы-здоровы. Да не могу. При всем желании.

Пель принял эти слова за мрачную шутку:

– Ваши подопечные в моих услугах больше не нуждаются.

– А я не о подопечных, доктор. Трагический казус приключился на вверенной мне территории. Убийство. Сегодня. Вскоре после полуночи. У могилы Мациевича.

Услышав эти слова, Фирмус, не пряча любопытных глаз, поджал крылья и сел у двери, ожидая подробностей. Не вставая с места, аптекарь подвинул к гостю стул и спросил тем тоном, каким обращался к пациентам со словами «на что жалуетесь»:

– Та-ак. Рассказывайте. Кого убили?

Легким прыжком кот занял предложенное место, уселся в привычную позу – передние лапы вместе, задние врозь, уложил хвост рогаликом и пояснил:

– Если я не ошибаюсь, жертва – нетопырь с Садовой, с Дома Городских Учреждений. Бедолагу разделали на куски, но по крыльям и лапам я узнал нетопыря. Думаю, мы потеряли одного из тех, что сидят на ДГУ.

– Ну, это легко проверить. Правда, Фирмус?

– Прикажете сгонять на Садовую? – отозвался страж.

Пель не ответил, поскольку Прокопий продолжил свою речь:

– Опознать жертву, конечно, нужно, но главное убийцу поймать. Верно я говорю?

– А вы видели убийцу? Вы знаете кто это?

– Нет, убийцу я не видел, но я видел его следы. И я не сомневаюсь. Снег свежий, сырой. Я отлично разглядел следы львиных лапищ.

– В Петербурге львы не редкость, – заметил аптекарь.

– Не редкость, – согласился кот. – Львов у нас предостаточно. Только вот незадача. Лапы отпечатались на снегу возле убиенного… И – все. Убивец не приходил на место преступления и не уходил с него. Нет таких следов.

– Так-так-так, – оживился Василий Васильевич и склонился к собеседнику. – Вы хотите сказать…

– Я хочу сказать, что он прилетел и улетел. Сдается мне, так дело было.

Пель начал понимать, зачем к нему пришел гость. Скрестив руки на груди, аптекарь откинулся на спинку кресла и тихо спросил:

– Вы думаете, это был грифон?

– Да. Я так и подумал: «Ух ты, грифон!». А потом подумал: «Схожу-ка я к доктору Пелю и спрошу, что он об этом думает».

Аптекарь метнул взгляд на Фирмуса, на бронзовой морде отражались тревога и интерес.

– Ясно-ясно, – сосредоточено пробормотал Василий Васильевич. – Следы только львиные? Птичьих к ним не подмешалось?

– Не могу сказать наверняка.

– Размер.

– Меньше натурально львиных, но больше собачьих.

– Хорошо. Значит под подозрением у нас грифоны и крылатые львы. И-и… Сфинксы.

– Сфинксы? – насторожился кот. – А в Питере есть крылатые сфинксы?

– Да вот, пытаюсь вспомнить. У тех, что на Неве крыльев нет.

– Сомневаюсь я, что к делу сфинкс приложился. Чтобы так размозжить, нужен мощный клюв или клыки.

– Ну, да. Оставим пока сфинксов. Займемся грифонами. Кстати, друг мой, надеюсь, вы не подозреваете Фирмуса? За последние сутки он ни на минуту никуда не отлучался.

– Я вам верю, доктор. Фирмус добрый и честный малый.

– Спасибо, Прокопий, – равнодушно отозвался лев.

– Мне бы самому на следы взглянуть, – заметил аптекарь.

– Снег, Василий Василич. Все засыпало.

– Да, снег. Фирмус, из-за чего, по-твоему, грифон может убить нетопыря?

– Ну, к примеру, если тот повадился воровать яйца из гнезда.

– Вот видите, Прокопий. Что если нетопырь сам виноват?

– Считаете, мне стоит заткнуться и убраться восвояси?

– Нет, я так не считаю. Я ищу причинно-следственные связи. На Никольском кладбище есть гнезда грифонов?

– Нет.

– А что этот нетопырь делал на вашем кладбище?

– Откуда же мне знать?

– Прежде нетопыри вам там не попадались?

– Летучие мыши у нас, конечно, встречаются. Но вот такие, с Садовой – нет.

– А где вы нашли останки?

– У могилы Мациевича.

– Мациевич. Кто такой?

– Авиатор, погиб на показательных выступлениях. Самолет в воздухе развалился. А вы не знаете? Вы в каком году почили?

– В тысяча девятьсот третьем.

– Так это уже после вас было, в десятом году. Первая жертва авиакатастрофы в России. Всем Петербургом хоронили.

– Н-да… Значит, геройская смерть. И как думаете, убийство именно у могилы Мациевича – случайность?

– Не знаю. Летучая мышь, летучий грифон, летучий авиатор – совпадение?

– Да, интересно.

Прокопия понесло, он сел на любимого конька:

– У нас там еще один из пионеров авиации похоронен – Абрамович. Княгиня Шаховская его угробила. Душераздирающая история. Эта Шаховская…

– Вы не отклоняетесь от темы?

Аптекарь вернул докладчика с небес на землю.

– Да. В другой раз расскажу.

– Значит, есть еще один авиатор?

– И не один, – спохватился кот. – Зверева, первая женщина-пилот в России, тоже у нас покоится. Но она мирно от тифа скончалась. Совсем молодой. Незадолго до революции.

– Ну, хорошо. Фирмус, отправляйся, братец, на Садовую. Пересчитай тамошних нетопырей и пораспрашивай.

– А сколько нетопырей должно сидеть на ДГУ?

– Сколько? – аптекарь глянул на кота и не получил ответа. – Восемь? Или двенадцать? В общем, разберёшься.

– А грифонов вы не хотите пораспрашивать? – подсказал Прокопий.

– Друг мой, вы знаете, сколько грифонов обитает в Петербурге и его окрестностях? С кого прикажете начать? Мне нужно побольше разузнать об этом деле. И хорошо бы, не только с чужих слов. Фирмус отправляется на Садовую, а мы с вами на кладбище. Следы засыпало, но что-то ж там осталось. Едем.

Кот насторожился:

– Надеюсь, не на грифоне.

– Зачем же? Возьмем извозчика.

– Извозчика?

– Нет, такси. Конечно, такси.

Скрипнув ботинками, аптекарь направился было к висевшему на стене аппарату Белла, но на полпути передумал и, запустив руку во внутренней карман пиджака, вынул мобильник.

Тихой декабрьской ночью на седьмой линии у дома № 16 остановился белый автомобиль с «шашечками» и забрал пассажира – господина в оливковом пальто и в темной шляпе с округлой тулей. В одной руке он сжимал трость, другой придерживал сидевшего у него за пазухой кота. Дверца тихо хлопнула, такси отчалило от тротуара и взяло курс на Александро-Невскую лавру.

 

А Фирмус меж тем держал путь к Садовой улице. Он несся по верхам – где пролетит, где по крыше пробежит, не стесняясь громыхнуть кровлей. Порхал с дома на дом, перелетал улицы, несся галопом по Дворцовому мосту, парил над Мойкой, над каналом Грибоедова… И вот – острый шпиль, красная крыша, а на фронтонах мрачные совы-филины в карауле. Дом городских учреждений – элегантный и суровый, модерн и готика – стоит, прикидываясь старинным замком. Прокравшись за спинами грозных каменных птиц, лев юркнул в колодец двора, а там – терракотовые стены, высокие окна, все янтарно-шоколадное. Словно вросшие в стены башни, снизу вверх тянулись эркеры, а на них под окнами четвёртого этажа хороводом сидели в дреме толстые загорелые лобастые нетопыри. Перепончатые крылья растопырили, уши развесили, усы распушили. Зацепившись за подоконник, Фирмус свесился вниз головой, как летучая мышь, и поздоровался:

– Добрый вечер, дамы и господа.

А ему в ответ гортанный испуганный крик, всплески, шум, визг – подхватились, посыпались и понеслись друг за дружкой на крышу, сбиваясь в суматошную стаю. Озадаченный лев повернул за нетопырями. Глядь – пустая крыша. Нет, вон сгрудились за трубой. Уши торчком, морды тяжелые, прикрываются крыльями, лапы в раскорячку. Фирмус постарался улыбнуться помягче и спросил фальшиво-сладенько:

– Чего всполошились, глупые?

Из толпы ему прилетело отчаянное:

– Пшел вон! А то сов позовем.

– Позовем! Будет тебе!

Ничуть не испугавшись угроз, лев все же спросил:

– Да за что же? Братья и сестры!

– Индрик-зверь тебе брат!

Но тут негромко и взволнованно прозвучал голос разума:

– Постойте… Это же Фирмус, привратник аптекаря Пеля.

– Пеля?

– Фирмус?

– Точно… Фирмус…

– Да, это я! По поручению господина Пеля. Справиться, все ли у вас в порядке, друзья мои?

На минутку установилась растерянная тишина, но вскоре она сорвалась недоверчивым вопросом:

– А с чего это вдруг доктор Пель о нас так забеспокоился?

– А чего это вы так нервничаете? Видно, не зря доктор озаботился.

В толпе нетопырей копошилось замешательство – шепот, возня, сопение. Пересчитать сбившихся в кучу недотеп Фирмусу было не под силу, и он спросил напрямик:

– Нет ли среди вас пропажи? Все ли на месте?

Неуверенное испуганное молчание прервал решительный голос:

– Не лез бы ты в наши дела, уважаемый.

– Почему? Почему бы мне не слазить в ваши дела?

– Ничего хорошего не найдешь.

– Я вижу, вы большие мастера пререкаться. А дело не шуточное. Убийственное дело. Думаете в сторонке отстояться?

– Наше дело по своим местам сидеть и помалкивать. А тот кто…

Грозная тень легла на красный лист кровли – огромной и мрачной глыбой из темноты возник каменный филин. Крылья словно рыцарский плащ, перья чешуей-кольчугой, кинжальные когти на лапах.

– В чем дело? – ухнул он строго. – Что за собрание?

– Фирмус к нам пристает, – спешно запищал какой-то ябеда.

– Фирмус хулиганит, – подхватил другой.

– По местам! – сурово скомандовала глыба.

Стайка послушно зашевелилась, всплеснула крыльями и без разговоров, кажется даже с облегчением, разлетелась и канула в колодец двора.

– В чем дело? – загремел вопрос в адрес незваного гостя.

Фирмус едва не оробел под ледяным взглядом каменного стража, но, не дрогнув ни хвостом, ни голосом, ответил:

– Меня прислал аптекарь Пель. Произошло убийство. Найден труп нетопыря.

– Убийство, – пробасил страж. – Труп нетопыря. Где найден?

– На Никольском кладбище. Возможно, это кто-то из ваших.

Филин тяжело ухнул, словно выругался, и ответил:

– Да, я заметил – одного не хватает. Наши нетопыри смирные обыватели. На месте сидят, растопырив крылышки. Но один дурак, видимо, нашелся.

– Вы что-то знаете?

– Ворон здесь кружил. Я сразу понял – не просто так. Что-то ему нужно было. Чего-то искал, вынюхивал.

– Обычный ворон?

– Что здесь делать обычным? У нас тут не свалка, не могильник, не скотобойня. Что им тут делать?

– И? Чего же он хотел?

– Похоже, он наших простофиль на что-то подбивал.

– Так нужно нетопырей расспросить.

– Вот вы и расспросили. И я спрашивал. У них один разговор: «ничего не знаем».

– А чужие грифоны к вам не заглядывали?

– Нет. Грифонов не было. Ворон кружил.

 

Окутанная теплым светом, Лавра горела в сумраке фонарем. Все вокруг спокойно, все спит, ворота заперты. Но замки не остановят призрака и кладбищенского кота – пройдут, пролезут, проберутся. Ночь их время. Торопливо, похрустывая снегом, мимо Надвратной церкви, по Лаврскому мосту через застывшую реку Монастырку и налево, потом направо. И вот оно, Никольское кладбище – притаилось за спиной Троицкого собора. Вотчина Прокопия. Свежий снег белеет в свете фонарей, шапками лежит на крестах и памятниках, горстями срывается с ветвей деревьев. Бело-желтая с зелёным куполом-луковкой церковь Николая Чудотворца стережет вечный покой усопших.

Господин в оливковом пальто, помахивая тростью, следовал за черным котом. По расчищенным дорожкам они шли вглубь, в сумрак, в сторону Обводного канала. Свет уличных фонарей дотягивался и сюда, отражался и множился чистым снегом, и все-таки… Сумрак. Но у стены отлично видно высокую терракотовую колонну на могиле авиатора Мациевича. Прокопий остановился в десяти шагах от захоронения, на заснеженной лужайке. Белая гладь коробилась, выдавая припорошённое место преступления. Кот склонил голову, принюхиваясь, навострил уши и приоткрыл рот, показав маленькие белые клыки.

– Здесь? – спросил аптекарь.

– Здесь. Вишь, присыпало. Вот тут он лежит.

Пель принялся осторожно разгребать снег тростью. Прокопий подключился к делу, аккуратно орудую лапами. Из-под белой трухи показались осколки – крупные и мелкий, рыжие, как глина. Присев на корточки, аптекарь смел снег руками в кожаных перчатках, поднял несколько черепков, и подосадовал сам на себя:

– Не догадался я фонарь взять.

– Все прекрасно видно. Это нетопырь.

– Вам-то видно, да я не кошка.

Прокопий продолжал рыться в снегу, приговаривая:

– Вот лапа, вот крыло, вот темечко. Э как он его тюкнул. Вот она, мощь грифонского клюва.

– Да, это от души. За что же его так? Уж верно не за пустяк какой. И почему именно здесь? – Пель поднял голову и, сдвинув шляпу на затылок, осмотрелся. – Если нетопырь летел с ДГУ, он должен был заходить с запада, почти с северо-запада.

– И что?

– Я думаю. Куда именно летел нетопырь? Если на кладбище, значит, ему понадобилась чья-то могила.

– Вероятнее всего, что так, – согласился Прокопий, тыкаясь носом в снег. – Какой-то странный запах проскакивает. Чуете, доктор?

– Извините, нет.

– Какой-то органикой попахивает, – не сдавался кот.

Встав с корточек, аптекарь рассматривал высившуюся у кирпичной ограды колонну.

– Кто, говорите, здесь похоронен? – спросил он.

– Мациевич.

– Чем он прославился?

– Тем, что разбился. Первая жертва авиакатастрофы в России.

– Какое дело нетопырю или грифону до Мациевича?

– Шут их знает. Однако связь между летчиком и нетопырем прощупывается – оба летали, оба разбились. А нет ли тут жертвоприношения?

– Кому? Авиатору? Господи, Прокопий…

– Верно. Жертвоприношение на самой могиле бы сделали. Да и на обряд не похоже… А ну-ка стойте, что это?

В месиве из черепков и снега кот отрыл странную вещицу. Не случайный мусор и не безделицу. Нечто рукотворное и злонамеренное – две небольшие кости крепко связанные черной бечёвкой, к которой словно ярлык был прицеплен кусок пергамента.

– А вот это уже кое-что, – оживился аптекарь, поднимая из снега загадочный предмет. – Тут что-то нарисовано. И написано. Похоже, на латыни.

– Не читайте это вслух! – спешно предупредил кот. – Ради бога, доктор!

– Да мне толком и не разглядеть. Как вы думаете, Прокопий, что это? Амулет?

– Скорее подклад.

– Нетопырь прилетел сюда, чтобы сделать подклад?

– Логично, не так ли? Мы много чего поймем, когда прочитаем пергамент. Спрячьте эту штуку понадежнее, Василий Василич. И смотрите, не потеряйте.

Пель завернул находку в носовой платок и засунул во внутренний карман пиджака, заметив при этом с опаской:

– Надеюсь, эта гадость мне не навредит.

– Я вас почищу, – пообещал кот. – Я бы и сам это взял, но у меня лапы. Впрочем, если хотите, могу понести в зубах.

– Не надо, мой карман надежнее.

– Интересно, что убийца эту вещицу не забрал.

– Раз не забрал, значит, она ему не нужна. Или мараться не захотел. Или не заметил – у грифонов не такой тонкий нюх, как у кошек. А может, вы ему помешали. Да и снегом засыпало.

Еще поковыряв тростью останки нетопыря, аптекарь предложил тронуться в обратный путь, однако кот ему не ответил. Уставясь на ограду, Прокопий замер напряженный, как натянутая струна:

– Гляньте-ка, – сказал он тихо сквозь зубы. – Гляньте – птица на заборе. Это ворон.

На кладбищенской ограде сидела крупная черная птица. Выглядела она траурно мрачно, и, пожалуй, даже зловеще.

– Ворон, – согласился доктор. – Ну и что?

– Он смотрит на нас.

– Пусть смотрит.

– Ворон плохо видит в темноте, это не ночная птица. Что он здесь делает? Он шпионит за нами.

– Да бросьте. Кому мы нужны?

Не сводя глаз с птицы, Прокопий сделал несколько шагов, остановился, вглядываясь, повел ушами, прислушиваясь, и пошел к забору, тихо и легко, оставляя на снегу цепочку следов. Ворон, не став дожидаться кота, взмахнул черными крыльями и улетел.

Ничего интересного на месте преступления больше не нашлось, и Пель вызвал такси к площади Александра Невского. Они двинулись обратно тем же путем, мимо собора, церквей и кладбищенских оград.

Ночную площадь заливал электрический свет, на высоком постаменте бронзовый всадник с копьем дежурил на рубеже божьего и мирского. Кот и аптекарь шли вдоль ограды Тихвинского кладбища к «зебре» у Чернорецкого переулка, собираясь выйти на проспект и там подождать такси. Они строили планы, как согреются и чем перекусят, вернувшись в аптеку. Безлюдную тишину, тревожил лишь гул изредка проезжавших машин. Сыро, сонно, пусто… Прокопий первым заметил и остановился – слева по Лаврскому переулку двигалось нечто: темный плащ развивался на ветру, из-под капюшона торчал длинный птичий нос. Странная фигура приближалась к аптекарю и коту.

– Гляньте-ка – чумной доктор! – вскрикнул Прокопий и в следующую секунду подобрался, выгнул спину, ощетинился и зашипел.

Пель, как зачарованный, смотрел и не мог понять, бежит или летит это странное существо. А оно надвигалось, хищно и грозно, и вдруг кинулось резким броском – полы плаща взметнулись крыльями, вспыхнула пара желтых глаз, руки в черных перчатках цепко ухватились за лацканы пальто аптекаря, и клюв прицельно рванулся ему в лицо. Но доктор успел увернуться и, размахнувшись, огрел напавшего тростью, прибавив на словах:

– Во имя Отца и Сына, и Святого Духа!

С воинственным воплем Прокопий вскочил на загривок обидчику, а Пель продолжал работать тростью, приговаривая:

– Отца и Сына, и Святого духа.

Шляпа слетела с головы аптекаря, пальто расстегнулось. Черный злодей все-таки исхитрился клюнуть соперника в грудь и плечо, но отступил и бросился спиной на стену ограды, пытаясь сбить с себя кота. Не удержавшись, Прокопий сорвался на тротуар, а супостат пустился наутек по Лаврскому переулку. Несся он с такой прытью, что был виден только черный развивающийся плащ, да и тот, помахав полами, вдруг исчез – то ли взлетел, то ли растворился во тьме.

– Боже, что это было? – просипел Пель, тяжело дыша.

– Как бы не демон, – ответил взъерошенный кот, опасливо поглядывая в переулок. – Проверьте, пергамент на месте?

Аптекарь, торопливо сорвав перчатку, сунул руку за пазуху, озабоченно порылся и с облегчением выдохнул:

– На месте. Все в порядке. Думаете, тварь хотела отобрать пергамент?

– Может и так. А может, ей просто страсть как захотелось вас в глаз клюнуть.

– Давайте поторопимся, Прокопий. Хватит с нас приключений, да и такси уже ждет.

Перекрестившись, доктор подобрал шляпу, подхватил подмышку кота и направился к переходу через Чернорецкий переулок.

 

В аптеке их встретил вернувшийся с задания Фирмус, он уже разогрел самовар, и теперь докладывал хозяину. Василий Васильевич раздевался, а ему в уши летело:

– Одного нетопыря на ДГУ не хватает. Остальные молчат и трусят. Говорил с филином, он ничего не знает, кроме того, что подозрительный ворон у них там кружил. Думает, что тот причастен к исчезновению нетопыря. Дмитрий Иванович заходил, велел кланяться, сказал, что заглянет завтра.

Пель поднес озябшие руки к горячему самовару и, разглядывая в серебряном пузе свое искривлённое отражение, приговаривал:

– Отлично-отлично. Сейчас чайку попьем, все обсудим. Пряники, ватрушки, сметанник. Прокопий, что думаете насчёт сливок и сардинок? Впрочем, у нас и сёмужка имеется.

– Благодарствуйте, Василь Василич.

Они уселись за стол, чай побежал в чашки, сливки потекли в блюдце, зазвякало, захрустело, посыпались крошки на скатерть. Тепло, горячо, сладко, сытно… На щеках Пеля занялся румянец, шерсть кота улеглась и заблестела, а нос Фирмуса запотел мелкими капельками.

– Странно, Прокопий, – задумчиво пожевывая, заметил аптекарь.– Мне кажется, что эту образину с клювом я уже где-то видел.

Кот закивал:

– И мне так показалось. Хотя, по правде говоря, птичья морда, она и есть птичья морда.

– Фирмус, дружок, что ты там про ворона говорил?

Облизав испачканную вареньем морду, лев подробно и с выражением пересказал свой разговор с филином.

– Ворон кружил, нетопырей на что-то подбивал, – повторил аптекарь.

– Вот и ниточка потянулась, – подхватил Прокопий. – Непростой ворон на заборе сидел, Василий Васильевич, непростой.

– Думаете, ворон уговорил нетопыря зарыть подклад? А потом прилетел посмотреть, что вышло?

– Да. А когда увидел, как мы кости с пергаментом подобрали, понял, что нетопырь сделать свое дело не успел.

– Увидел? Вы же говорили, что вороны плохо видят в темноте.

– Да полноте, Василь Василич. Неужто вы впрямь думаете, что это был обычный ворон?

– А кто же это был?

– Не знаю. Но чумной доктор, что на вас кинулся, и ворон на заборе – одно лицо. И я вам так скажу, – кот задумался, что-то прикидывая в уме, и повторил: – Я так скажу. Очень уж он на демона похож. А кто у нас является в образе ворона? – Прокопий повернулся к Фирмусу, будто его спрашивал.

– Кто? – прошептал лев затаив дыхание.

– Малфас, один из демонов Гоэтии, – ответил кот.

– И сильный демон? – поинтересовался Пель.

– Вполне себе. Могущественный губернатор. Командует легионом духов.

– Ну, так если у него легион духов под командой, зачем он с нетопырем связался? – усомнился Фирмус.

– Зришь в корень, приятель, – согласился кот. – Это странно. Мелковато для Малфаса.

– Ну что ж. Займемся нашей находкой, – предложил аптекарь, утираясь салфеткой. – Может быть, она нам что-то прояснит.

Со стола убрали самовар, чашки и тарелки. Расстелили оберточную бумагу, поставили лампу, положили лупу. Фирмус отправился на свой пост, следить за тем, чтобы никто не помешал.

Белый носовой платок развернулся и распластался. Среди крахмальной свежести батиста мрачнели пара костей и кусок желтоватого пергамента. Пель склонился, наведя на изучаемый объект лупу. Опершись передними лапами на стол, Прокопий сунул морду под руку аптекарю.

– Кости, кажется, куриные, – предположил доктор.

– Куриные. Голяшки, – согласился кот.

– Ну, хорошо. Имеем пергамент, – продолжил Пель исследования. – Писано черными чернилами. Похоже, тут у нас заклинание. На латыни. Не будем его произносить.

– Нет, не будем, – поддакнул Прокопий.

– Что тут у нас за узор?

Они разглядывали рисунок, который представлял собой окружность, заполненную замысловатыми знаками.

– Видите, здесь пять точек, соединенные линиями, – пояснил кот. – Это похоже на пентакль. На демоническую печать. Скорее всего, кто-то хотел подчинить себе демона или духа. И в этом рисунке зашифровано его имя из пяти букв.

– Имя заклинателя?

– Нет. Демона или того, кого хотят подчинить. М-м… Не припомню я такой печати. Но мы можем ее прочитать. Если наложим печать на матрицу, узнаем имя духа.

– Отлично. У вас есть эта матрица, Прокопий?

– А у вас нет? Вы же занимались алхимией.

– Вот именно, алхимией. Химией и алхимией, но не магией. Я дружу с грифонами, но не связываюсь с демонами и духами.

– Хорошо. Сделаем матрицу. Но вам придется мне помочь – у меня лапы. Ничего сложного в этом нет. Давайте бумагу и карандаш. А циркуль у вас найдется? Еще нам понадобится калька. Или кусочек полиэтилена или целлофана на худой конец.

У Пеля нашлось. И писчая бумага, и калька, и черная бархатная готовальня. Для удобства аптекарь снял пиджак и остался в накрахмаленной рубашке и песочном жилете. Поддернув рукава, он взялся за карандаш и бросил коту:

– Командуйте.

– Берите циркуль, Василь Василич. Рисуем большой круг, – приказал Прокопий. – Стойте. Э, как вы замахнулись. Ровняйтесь на размер печати. Так. Теперь в этот круг впишите еще три круга поменьше. Один в другой. Та-ак... Для ориентации нарисуйте в центре Герметический Розовый Крест. Да, все верно. Если заклинание написано на латыни, то печать, скорее всего, делалась на этом же языке. Делите наши круги на двадцать два сектора – внутренний на три, средний на семь, внешний на двенадцать. В каждую ячейку вписывайте буквы латинского алфавита. Древнего, без новых букв. Сюда А, сюда В, сюда С…

Аккуратно твердой рукой и острозаточенным карандашом Пель выполнял указания кота-чернокнижника. Прокопий был доволен и щедр на похвалу:

– Красиво. Должно сработать. Теперь берем кальку, копируем печать с пергамента и накладываем ее на матрицу.

Белая калька легла на желтоватый пергамент, сквозь дымчатую пелену проступили серые очертания печати. Карандаш заскрипел, скользя и копируя странный узор. Калька перенеслась на лист бумаги, узор лег на туманные круги матрицы. Кот и аптекарь замерли, пытаясь прочитать…

– Ну… Ну-ка. Что выходит? – в нетерпение зашептал Прокопий, навострив уши.

– К… Е… – тихо называл доктор буквы.

Он сбился и начал снова:

–К…Е…Н…Е…Л… Ке-нел. Кенел.

– Кенел? – переспросил кот.

– Да, Кенел.

– Не знаю такого демона. Кроцелл есть. Кимейес, Камо. Кенела нет. Может, дух какой-то? Их много.

Прокопий озадаченно опустил уши.

– Может, матрицу на древнееврейском нужно сделать? – подсказал Пель.

– Может. Но я его не знаю. Если печать делалась на древнееврейском, то это серьезный маг. Вы знаете древнееврейский?

– Нет. Но можно найти кого-то, кто знает.

– В общем-то, да. Можем поискать. Надеюсь, мы движемся в правильном направлении.

Озябнув, Пель натянул пиджак. Прокопий сидел на стуле, насупившись и поколачивая кончиком хвоста о сидение. Аптекарь уже поднял руку, чтобы погладить кота, но побоявшись обидеть его, ограничился словами:

– Не отчаивайтесь, друг мой. Проконсультируемся в Академии. Может, Дмитрий Иванович нам что-то посоветует. Не время сдаваться.

– Кто такой этот ваш Дмитрий Иванович? – вяло полюбопытствовал кот.

– Химик и умный человек.

У Прокопия вдруг вспыхнул глаз:

– А-а… Стойте, Василь Василич… Я понял! Все правильно! Не Кенел, а Кенель! Мягкого знака не хватило. Это Кенель! Архитектор. Он на нашем кладбище похоронен.

– Архитектор? Кто-то сделал заклятее на архитектора?

– Выходит, что так.

– Странные дела у вас там творятся. А впрочем… Нетопыри на ДГУ, грифоны, Кенель… Не кажется ли вам, что все это дело вокруг архитектуры крутится.

– Ну, да. И демон Малфас туда же. Он же покровитель архитектуры. А кто строил ДГУ? Не Кенель ли?

– Где-то у нас прозябал путеводитель по Петербургу. Сейчас посмотрим.

Порывшись в одном из шкафов, аптекарь достал толстый том в белом тисненом переплете. Зашуршали страницы, замелькали фотографии, столбики текста, схемы, карты… Недолго повозившись, Пель нашел то, что искал:

– Нет. ДГУ проектировал Лишневский. Он не у вас, часом, похоронен?

– Нет, не у нас.

– А где могила Кенеля расположена?

– У главного входа. На центральной аллее слева по пути к церкви.

– Если нетопырь летел к могиле Кенеля, то как он на другом конце кладбища оказался?

– Да заметил грифона и решил дать деру.

– Что же это получается? Грифон могилу Кенеля охранял?

– Получается, что так.

– Ладно. Кенель и Лишневский.

Повторяя фамилии архитекторов, Пель снова взялся за путеводитель. Листал, то быстро, то медленно, порой задерживался над страницей – читал, разглядывал фотографии. Прокопий азартным взглядом следил за шуршащими листами. Вдруг Василий Васильевич встрепенулся:

– Вот! Вот он! Я нашел эту птичью образину. Вот этот демон с клювом.

Доктор развернул путеводитель к коту, указывая на фотографию. Стена старого дома – над верхним окном горельеф: на фоне развернутого веером перепончатого крыла мускулистые плечи, ухмыляющаяся рожа и руки, кокетливо сложенные под подбородком. На голове из кудрей торчат короткие рожки. То ли черт, то ли фавн, то ли… Но палец аптекаря целился выше, указывая на то, что располагалось над головой у черта, на верхний барельеф, не такой яркий и выразительный. Мрачное существо с тяжелой головой и мощным клювом, опущенным, будто вниз смотрит. И что там у него еще? То ли сложенные крылья, то ли плащ на плечи накинут. То ли ворон, то ли чумной доктор, то ли сам Малфас.

– Он, чертеняка, – восхищенно ахнул кот. – Ну, прям, как живой! Да это же дом с Мефистофелем на Лахтинской, тот самый!

– Держитесь, дорогой Прокопий, кажется, мы взяли след. Этот дом с Мефистофелем, был построен по проекту Лишневского. И ДГУ тоже его работа. Вот и связь: нетопыри и птичья морда – братья по крови – у них общий создатель. Вот они и спелись. А филины, кстати, новые: их восстановили совсем недавно, несколько лет назад. Потому они, видимо, и не пользуются доверием у старичков.

Кот взялся строить выводы:

– И так. Птичья морда попросила нетопыря закопать подклад на могиле Кенеля. Сама морда сделать это побоялась. Знала, что грифоны за ней приглядывают. Или, в силу своего демонического происхождения, она за кладбищенскую ограду сунуться не может, там же блаженный Матфей похоронен.

– А зачем морде делать подклад в могилу Кенеля?

– Видимо, для того, чтобы получить власть над его душой.

– Зачем?

– А пойдемте на Лахтинскую и спросим у этого, с клювом.

– В лучшем случае он промолчит, а в худшем мне опять придётся тростью отбиваться.

– А если мы ему предложим кости с пергаментом? Нам они больше не нужны, мы все узнали. Носатый, наверное, из-за них на нас кинулся у лавры.

– А что он новый подклад сделать не может?

– А вы уверены, что он сам его делал? Мастеров темных дел в Питере хватает. Бог знает, сколько и чем он за этот пергамент заплатил.

– Ну, хорошо, мы к нему придем, а он нам соврет.

– Это да. Это возможно.

– Давайте-ка посмотрим, чего у нас Кенель понастроил.

Снова заметались страницы путеводителя, запорхали, заблестели глянцем, вспыхивая то одной, то другой фотографией, рябя россыпью текстов.

– Вот цирк Чинизелли. Красивый, правда? И без чертовщины. Все прилично, без вывертов. Владимирский дворец… Однако… Однако Кенель был личным архитектором великого князя Владимира Александровича.

Пель так резко захлопнул путеводитель, что Прокопий вздрогнул от испуга.

– Ну, что ж, – решительно заявил аптекарь. – Я думаю, настало время побеспокоить кое-какую особу. Мы собрали достаточно информации для того, чтобы задавать вопросы. Сейчас уже поздно, скоро начнет светать. Отложим этот визит до следующей ночи. Хотите, оставайтесь у нас. Фирмус найдет для вас укромный уголок.

– Спасибо, но нет. Я домой. Значит, завтра продолжим?

– Непременно. Встретимся после полуночи на набережной, у Владимирского дворца. Ныне Дом Ученых.

– А что там?

– Увидите.

 

Ночь темно-сизым небом раскинулась над городом. Сырой ветер скользил по Дворцовой набережной, от спящей Невы несло стужей. Унылая декабрьская безнадега подогревалась электрической подсветкой – янтарными и голубоватыми пятнами, россыпями, потоками. Праздничные гирлянды горели в ветвях голых деревьев, а за рекой на Заячьем острове сияла пирамидка Петропавловского собора.

Владимирский дворец возвышался флорентийским палаццо – кусочек итальянского средневековья на промозглом берегу Невы. Арочные окна, брутальный гранит фасада, княжеские гербы на портике – строго, основательно, торжественно. По углам широкого балкона, нависавшего над парадным входом, восседали два каменных грифона, похожие, как близнецы. Оба воинственные с виду – у каждого в лапе меч, а между колен щит. Из грозно разинутого клюва высунут язык, суровый взгляд устремлен вдаль. На щите сокол – оглянулся, словно ожидает приказа от командира. Сзади на грифонов лилась подсветка, отчего их крылья сияли, как у архангелов.

У крыльца на серой гранитной мостовой аптекаря уже ждал Прокопий. Друзья поздоровались и перекинулись парой слов о погоде – не то что б очень холодно, но сыро.

– Ну, мой друг, нам назначено, – деловитым тоном сообщил Пель. – Мы смело, можем стучаться в двери. Видите, кто там на балконе?

Задрав голову, кот глянул на одного из грифонов:

– Грозная тварина. Выдающаяся. Куда там наш добряк Фирмус, или увальни с Банковского моста.

– Это императорский грифон. Он с герба дома Романовых.

– Да уж. Шутки в сторону.

Изящным жестом Пель снял шляпу, адресуя приветствие крылатому воину. Тут же тихо и плавно распахнулась дверь парадного подъезда. Кот и аптекарь вошли в роскошный вестибюль – расписной, резной, позолоченный. Перед ними вздымалась мраморная лестница, по обе ее стороны белели ажурные балюстрады с монограммами и грифонами. Рядом возвышались две огромные бело-голубые вазы. Пель остановился, осматриваясь, кот, оробев, прижал уши.

– Все как прежде, как при великом князе, – улыбнулся аптекарь. – Дворцу повезло. Не тушуйтесь, Прокопий, вас здесь никто не обидит.

С балюстрад соскочили два небольших белых грифона и кинулись к гостям:

– Позвольте, господа, ваши шляпы и пальто.

Коту нечего было «позволить» дворцовым привратникам, а Пель сбросил им на лапы шляпу, шарф, пальто и трость. Сегодня Василий Васильевич нарядился в визитку с белым платочком в нагрудном кармане.

– Извольте ступать в малиновую гостиную, господа, – направили гостей грифоны.

По мраморным ступеням, застланным ковровой дорожкой, посетители побрели на второй этаж. Вокруг парила умиротворённая тишина, пахло мастикой и лаком. На лестничном повороте Прокопий оглянулся – вестибюль был пуст, грифоны заняли свои места в балюстрадах. Куда они пристроили вещи аптекаря, осталось загадкой.

Гостиная оправдывала свое название, здесь все горело малиновым – шелк на стенах, ковры на полу, портьеры на окнах, обивка на мебели. Комнату заполняли маленькие столы в окружении стульев, большие картины в позолоченных рамах, низкие диваны, высокие зеркала и полки с расписными вазами. К гостям, неспешно ступая, вышел серый грифон, один из тех, что сидели на балконе. Он встречал визитеров попросту – без меча, без щита, без сокола – и выглядел значительно, но не грозно.

– Ваша светлость, – аптекарь поклонился с уважением и достоинством.

– Добрый вечер, Василий Васильевич, – проговорил грифон низким суховатым голосом и ответил на поклон. – Рад вас видеть.

– Позвольте представить моего спутника. Прокопий, смотритель Никольского кладбища.

Кот склонил голову в приветствии, и так же, как и аптекарь, получил ответ. Пель сразу пояснил цель визита:

– Мы к вам за помощью, ваша светлость. Может быть, вы подскажете нам, как распутать одно странное дело.

Грифон пригласил гостей к столу, на котором сине-золотой глазурью блестел фарфоровый сервиз в компании хрустального графина и рюмок. Хозяин сам потчевал и, разливая когтистой лапой кофе и коньяк, бросил на Прокопия озадаченный взгляд:

– Прошу прощения… Вам?

Кот тут же пришел ему на помощь:

– Сливок, пожалуйста, ваша светлость.

Итак, все удобно расселись, всем налито и уже выпито несколько глотков – аптекарь перешел к делу:

– Прошлой ночью на Никольском кладбище был растерзан нетопырь. Один из тех, что сидят на ДГУ, на Садовой. Судя по следам, оставленным на снегу, на беднягу напал грифон.

Его светлость кивнул, то ли в знак того, что знает о чем речь, то ли давая понять, что готов слушать дальше. Пель продолжил:

– На месте преступления мы обнаружили пару куриных костей и привязанный к ним пергамент с заклинанием. Хотите взглянуть?

– Нет, увольте, – едва заметное отвращение скользнуло по морде грифона.

– Так вот, на пергаменте заклинание и печать. Нам удалось прочитать зашифрованное в печати имя. Если мы не ошибаемся, это Кенель. Похоже, речь идет об архитекторе Кенеле, похороненном на Никольском кладбище. Он ведь был личным архитектором Великого князя Владимира Александровича, не так ли?

– Да, это так. Пергамент при вас?

– При мне.

– Вы должны его сжечь, – тихо и спокойно потребовал грифон.

– Хорошо, – охотно согласился Пель. – Могу сжечь его хоть сейчас.

– Здесь не надо. Не будем дымить. У нас строго с пожарной охраной. Я вам верю. Сожжёте в своей лаборатории. Или где вам удобно.

– Договорились. Но как быть с хозяином этого пергамента?

– А кто его хозяин?

– Мы думаем, что в деле замешан господин с большим клювом, проживающий на Лахтинской улице.

– Почему вы так думаете?

– Некто весьма похожий на него напал на нас. Наверное, он хотел вернуть себе пергамент.

Грифон помолчал, раздумывая над услышанным, и наконец признался:

– Этот носатый господин обращался ко мне. Не лично, через посредников. Он просил о защите.

– От кого?

– Я не знаю. Он хотел, чтобы мои силы взяли его под охрану. Я отказал.

– Почему? – включился в разговор Прокопий. – Вы даже не поинтересовались в чем дело?

– Я не могу его охранять, – с нажимом произнес грифон, будто оправдываясь, и прежде всего, перед самим собой. – Даже если б захотел. Это существо демонического происхождения. Я не могу помогать демоническим силам.

– А вы уверены, что носатый принадлежит демоническим силам? – спросил Пель.

– А у вас есть сомнения? После того, что он сделал?

– А что он сделал?

– Ну, вы же в курсе. Он послал на могилу Кенеля нетопыря с подкладом. Уж не знаю, что он пообещал этому несчастному дурачку. Но носатый ошибся. Ему следовало направить своего подручного не на Никольское, а на Смоленское кладбище.

– Почему? – удивился кот. – Ведь Кенель похоронен на Никольском.

– Ему нужен не Кенель. Он ошибся. Я хранитель Владимирского дворца. Носатый хотел через архитектора, построившего это здание, получить надо мной власть. И он решил, что если Кенель был личным архитектором князя, то и этот особняк проектировал он. Но Владимирский дворец строил Рязанов. А Кенель перестраивал запасной дворец, тот, что стоит рядом.

– Вот та-ак, значит, – протянул аптекарь. – А если носатый поймёт свою ошибку?

– Мы взяли под охрану обе могилы и Кенеля, и Рязанова. Но вы пергамент с заклинанием сожгите. Не надо хранить эту дрянь.

– Вы накажете носатого?

– Гибель нетопыря, это предупреждение ему. Если он попробует выкинуть еще что-нибудь, сам будет уничтожен.

– А кто он такой?

– По правде сказать, это меня не очень интересует. Таких темных существ полно в Петербурге. Если он как-то проявит свою силу, присмотримся к нему пристальней. Но пока тратить на него время, – грифон скептически поморщился, – нет нужды.

 

Кот и аптекарь брели по набережной, трость постукивала о тротуар, ветер стих, Нева спала, весело и уютно горели огоньки на деревьях. Закончилась череда помпезных фасадов, показался дворцовый сад, до моста уже рукой подать.

– Ну что ж, мой друг, с делом покончено? – спросил Пель. – Со смертью нетопыря нам все ясно. Мы знаем кто, как и зачем.

– Хотел бы я сказать, что моя душенька спокойна, – ответил кот.

– Будем надеяться, что к вечеру, она все же успокоится.

Прокопий вдруг остановился:

– Он здесь!

– Кто?

– Носатый. Вон под деревом стоит.

В самом деле, неподалеку виднелось что-то темное, какой-то черный сгусток мрачнел в саду меж стволами.

– Вам показалось, это тень.

– Это точно он. Следит за нами.

Тень качнулась и медленно поплыла, подкрадываясь. Приближаясь, она приобрела очертания черного носатого существа в длинном плаще, на этот раз его движения были шаткими и неуверенными.

– Чего вы хотите? – сурово спросил аптекарь, сжав трость.

Существо остановилось, кажется, раздумывая бежать или остаться.

– Что вам нужно? – повторил Пель. – Пергамент? Я сжёг его.

– Нет, не сожгли, – ответил глухой и гнусавый голос. – Он у вас в кармане.

– В любом случае вы его не получите. Ступайте с богом.

– Мне, наверное, нужно было сразу обратиться к вам. Я не подумал. Я сглупил. Выслушайте меня, пожалуйста.

Сейчас носатый выглядел не жутким, а жалким, но по-прежнему траурно-мрачным. В его желтых глазах тлела печальная обреченность. После очередного тихого и умоляющего «пожа-алуйста», аптекарь недолго колебался:

– Обещаете вести себя прилично и не хвататься за грудки?

– Обещаю.

– Хорошо. Давайте сядем где-нибудь.

Они нашли в саду скамью – Пель устроился на одном ее конце, носатый на другом, Прокопий занял место между ними. Смирно сложив руки на коленях, незнакомец представился:

– Я живу на Лахтинской, двадцать четыре. На стене дома, в самом верху. Одни называют меня чумным доктором, другие пеликаном, третьи Малфасом.

– А на самом деле вы кто?

– Я не первое, не второе и не третье. Я всего лишь фамильяр.

– И кто ваш хозяин?

– Лишневский Александр Львович. Он создал меня и водрузил на фронтон, в честь Малфаса, покровителя архитекторов.

– Лишневский продал душу Малфасу? – полюбопытствовал кот.

– Нет, конечно. А впрочем, не знаю. Я всего лишь фамильяр. Александр Львович давно уже умер. Я виду тихую уединённую жизнь. Иногда превращаюсь в ворона и летаю по городу. Но чаще сижу на своем месте и охраняю дом. Раньше у меня это получалось. Мой дом даже в войну почти не пострадал.

– Так о чем вы хотели со мной поговорить? – напомнил аптекарь.

– Вы знаете, какое несчастье случилось у нас этим летом.

– Нет, не знаю.

– Как так, Василь Василич? – встрял удивленный Прокопий. – Весь город об этом гудел. Горельеф с Мефистофелем сшибли. Вроде бы, из-за новой церкви. Напротив дома с Мефистофелем построили церковь Ксении Петербургской. Диссонанс получился. Говорят, кто-то из православных не устоял и сванданльничал. Грешат на «Казаков Петербурга».

– Это кто ж такие?

– Бог ведает.

– Да, это правда, – вздохнул несчастный фамильяр. – Мефистофеля разбили, и теперь мой черед. Своей харизмой и выпуклостью горельеф затмевал меня. На мою скромную персону мало обращали внимания. А теперь я одинок и весь, как на ладони. Теперь мой черед.

Кот решил подбодрить носатого:

– Да бросьте, в вас же нет ничего демонического, вас за пеликана принимают.

– Но меня даже грифоны отвергли, когда я обратился к ним за помощью. Они в моем происхождении не сомневаются.

– А зачем вы с черной магией спутались? – с упреком спросил Пель.

– Из отчаянья. А вы осуждаете меня? Но разве вы, доктор, не дружите с чернокнижниками?

– Ой, как вы тихонько камешек в мой огород швырнули, – хихикнул Прокопий. – Я, конечно, большой грешник и чернокнижник и даже кладбищенской магией баловался. Но сознательно, из личной корысти, вреда не чинил ни живым, ни мертвым.

– А я кому навредил?

– Покуситься на чужую душу, это ли не зло? А про беднягу-нетопыря уже забыли?

– Так это не я его убил! И потом… Как насчет девицы, той самой?

– Да враки это все.

– Стоп. Хватит, – скомандовал аптекарь. – После грехами мериться будете. Я вам очень сочувствую, уважаемый. То, что произошло с вашим домом это безобразие.

– Он даже в блокаду почти не пострадал! – с горечью повторил фамильяр.

– Но чем же я могу помочь? – задумчиво произнес Пель, в мыслях ища ответ на свой вопрос.

– Надо поднимать общественность, – подсказал кот.

– Вы ученый человек, уважаемый, с большими связями, – тихая надежда горела в смиренном взгляде носатого.

 

Город отстоял своего Мефистофеля – через семь лет горельеф был восстановлен. Только через семь лет… А носатого никто не тронул, в своем первозданном виде он здравствует и поныне.

 

1. В.В.Пель (1820-1903 гг) – врач и провизор, владелец одной из старейших и известнейших в России аптек. Согласно городским легендам, алхимик, шеф и заводчик петербургских грифонов.
   
2. Кот Прокопий с Никольского кладбища – мифический питерский кот. По легенде, когда-то был человеком и чернокнижником, жил рядом с Никольским кладбищем. Добиваясь бессмертия, провел неудачный обряд, в результате чего превратился в черного кота. Бессмертного, но всего лишь кота. С тех пор обитает на Никольском кладбище.