На опушке леса, залитой солнцем, играли дети. Майя - девочка лет пяти, с копной белых как пух волос, худенькая длинноногая, смотрящая на мир яркими зелеными глазами, и мальчик Эдам, двумя годами старше, с темно-русыми волнистыми волосами и темно-зелеными глазами, они казались такими разными и в чем-то невидимым родными, что, глядя на детей, их Отец невольно любовался своими созданиями, считая их совершенными.

В один из хмурых ненастных дней, их Отец решил создать своими рукам особенную совершенную душу, вложив в нее всю свою любовь и веру в то, что именно ей удастся радовать его в минуты разочарований и грусти.

Увлекшись этой идеей, он не заметил, как сотворил большую по размеру душу, а затем, внезапно, решил разделить ее напополам, и из одной половинки получилась Майя, как он решил назвать девочку, а из второй Эдам - один из его сыновей, который стал тринадцатым.

Дети играли, казалось, не замечая Отца, но каждый из них чувствовал его любовь, и они привыкли к этому ощущению, как если бы он всегда был рядом. Дети не разговаривали, они понимали друг друга без слов, они даже не знали о том, что людям на земле невозможно слышать друг друга без этих слов, а иногда и слова людей были бесполезны, хоть кричи на весь мир.

Их отец понимал, что, вырастая, дети захотят покинуть его и увидеть землю, такую загадочную и притягательную для чистых душ.

И с этим он ничего поделать не мог: система мироздания, когда-то выстроенная им, не могла быть нарушена. Он, как все живое, мог ошибаться, но законы Вселенной должен был соблюдать. По этим законам чистая душа отправлялась на землю, если пришло ее время и она желает этого.

Души, приходящие на землю, обретая там плоть, наделялись им силой воли, правом выбора, возможностью изменить судьбу, но там в небесах это было уже невозможно.

Он отгонял от себя эти грустные мысли, а пока радовался вместе с детьми теплу, солнцу и чистоте их помыслов.

Когда настало время, Эдам отправился на землю. Сначала Майя затихла, а потом стала выспрашивать у Отца, что такое земля и где сейчас Эдам. Потом запросилась в мир людей. Отец был печален, он то знал, что ждет Майю там, на земле, но запретить дочери не мог, решив, что две родственные души обязательно встретятся на земле и тогда порадуют его силой небесной любви, которая озарит небеса светом и счастьем.

По судьбе его дети не должны были встретиться, и это уже было прописано в книге их жизни. Отец это знал и решил, что поможет им встретиться там, на земле, и посмотрит, смогут ли они узнать и почувствовать родственные души и стать счастливыми вместе на земле. Так получалось, что родственные души могли быть счастливы и по судьбе: если она так была им прописана, то они легко находили друг друга, но и тогда их отношения могли складываться тяжело и трудно, что удивляло Отца небесного.

Происхождение родственных душ то же было разным: воплощаясь на земле десять раз одного цикла, они давали друг другу обещания вновь встретится, на земле они были свободны и некоторые искали друг друга всю жизнь. Встречаясь, эти души переплетались и с разными судьбами, иногда понимали, что в этой жизни они не могут быть вместе, как будто это зависело не от них.

Прошло время и Отец, взглянув на землю, увидел своих взрослых детей.

 

Первая жизнь

Мара вышла из дома рано утром. Сегодня молодая женщина решила порадовать мужа собственноручно приготовленным обедом, что в их семьях было редкостью. В белой тунике, повязанной золотым ремешком, с рыжей копной кудрявых волос, обвязанных золотистой тонкой лентой и белых сандалиях также с золотыми ремешками, высокая и стройная, она шла, едва касаясь земли. У Мары было хорошее настроение, и она шла на рынок, поскольку сама хотела выбрать лучшие продукты для блюд. Сзади шедшая за ней служанка с плетеной корзинкой в руке едва успевала за хозяйкой. Служанка любила хозяйку, но ей казалось блажью желание Мары иногда готовить самой, тем более ходить на рынок за продуктами. В других богатых домах хозяйки так не поступали, но ее Мара была необычной, хотя доброй и щедрой, за что служанка свою хозяйку любила и часто шла ей навстречу. Мара среди подруг своего круга также слыла странной, так как была образована, да еще и писала стихи. Эти стихи она читала подругам, те недоумевали, но то, что Мара была талантлива, признавали все.

Рынок был полон народу, торговля шла бойко, туда-сюда сновали посредники, предлагавшие товары. Мара любила этот шум, кажется, жизнь здесь шла другая, хотя и скована была одним интересом - заработать денег.

Служанка едва успевала за хозяйкой, знавшей и продавцов, и их товар, складывая все новые и новые свертки с продуктами в корзинку. Вдруг на какой-то момент Мара остановилась и почувствовала, как кто-то в толпе задел ее за локоть, и в этот момент она почувствовала сильный толчок в грудь где-то рядом с сердцем и по всему телу пробежала дрожь, она двинулась было за задевшим ее, видимо случайно, мужчиной, но потом поняла, что потеряла его из виду и тот затерялся в толпе. Ощущение тепла, проникшее в тело, разлилось внутри и давало о себе знать долгое время. Мара позже, продолжая ходить на рынок за продуктами, все время вспоминала то тепло, поселившееся в ее душе, и хранила его как тайну, совсем не понимая почему.

Мужчина, нечаянно задевший на рынке женщину, ощутил то же чувство необычного тепла, но влекомый делами, забыл его и продолжил свой путь.

Отец, наблюдавший с небес за происходящим, был печален: дальнейшая жизнь этих двух людей была ему известна и уже неинтересна. Ничего они не поняли или не захотели понять.

 

Вторая жизнь

Мона росла в семье необычным ребенком. Последняя в семье уже зрелых родителей и как бы появившаяся у них случайно, она, не в пример другим детям, любила одиночество и часто, забравшись в кабинет отца, в кресло, подолгу рассматривала лежащие на столе у известного ювелира украшения: кольца, серьги, колье. А посмотреть было на что. В отдельных шкатулках у отца лежали разноцветные камни, большие и маленькие, разных огранок и цветов. Мона очень любила синий камень. Отец называл его сапфир. Этот камень напоминал ей дальние неизведанные страны, путешествия и диковинные деревья и цветы, где, как она представляла, на солнце и играли всеми цветами радуги эти камни. Ходи и собирай. Она могла с ними разговаривать и те с радостью делились с девочкой своими историями.

Позже, взяв перо и бумагу в руки, Мона стала по примеру украшений из шкатулок рисовать красивые серьги, перстни, браслеты, которые напоминали ей цветы, сплетения кустарников, деревьев. Отец удивлялся, глядя на рисунки дочери, не умевшей писать, но так умевшей красиво рисовать. Сначала он хотел запретить дочери пачкать без толку бумагу, но затем, решив, что его младшая дочь ничего не хочет взамен, оставил девочке это развлечение, решив, что может и будет в этом толк. Он и представить себе не мог, что украшения по эскизам его дочери будут пользоваться таким успехом у богатых заказчиков.

Мона, взрослея, не менялась. Из послушной девочки она превратилась с такую же послушную для родителей девушку, которая по-прежнему в кабинете отца часами проводила время, разговаривая с камнями и рисуя прелестные эскизы украшений и, казалось, больше их дочь ничего не интересовало. Разве только цирк. Мона любила цирк. Бродячие артисты радовали девушку больше, чем ее подруг, которые ходили на рынок не смотреть на цирковых, а показывать свои новые наряды, улыбаться молодым людям и сплетничать о соседях.

Мона же, не отрывая глаз, следила за артистами, искренне восхищаясь их умением и разными талантами. Родители, посчитав, что посмотреть на бродячих артистов дешевле, чем радовать дочь обновками одежды, не запрещали дочери с подругами ходить на рынок.

Эдвард - артист бродячего цирка, лет десять живя и работая в цирке, многому тут научился. Сейчас он ходил по канату. Крепкий и сильный, он ловко жонглировал на высоте, не боясь упасть, ловя на себе восхищенные взгляды людей. Он смотрел на них снисходительно сверху вниз, не понимая их боязни. Ему высота покорялась легко, как, впрочем, и жизнь, о которой он особо не задумывался. Рожденный без любви, он привык быть одиноким, в бесконечные цирковые разборки и проблемы не вмешивался и поэтому считался среди своих бессердечным и безразличным. Но за силу и ловкость его уважали, а любви в цирке не было никогда. У него не было прошлого, не думал он и о будущем, а делиться своей пустотой в душе не хотел ни с кем.

Однажды, выступая в одном провинциальном городе, он в толпе увидел девушку. Копна кудрявых волос, упрямо выбивающихся из-под косынки, и внимательный взгляд остановил его и он, испытав беспокойство, стал вспоминать, где он ее видел. У него было ощущение, что они давно знакомы, но память упрямо не хотела напомнить ему, где и когда они встречались. Спустившись с высоты, он хотел подойти к ней, но она ушла. В последующие дни она вновь приходила на представление, и он решил, что в последний день он найдет ее и обязательно поговорит. Ему почему-то хотелось вдруг рассказать ей кто он, откуда и как одинок, и ему трудно всегда быть одному. «Странно, - подумал он, - а если и она меня не узнает, вот как я буду смешон». Но решил, что она не будет над ним смеяться и поймет его, одна из всех.

Мона пришла домой в каком-то волнении, ей вспомнился канатоходец. Подумалось, что они где-то раньше виделись, но где она вспомнить не могла. Ей почудилось, что после выступления он кого-то искал, может ее, но она спряталась, боясь, что он ее найдет и заговорит. Она умела разговаривать только с камнями.

Дома Мона застала старших брата и сестру. Они были к ней очень внимательны, а брат смотрел на нее как-то нежно и в то же время напряженно. Родители огорошили известием, что завтра они все вместе едут в Варшаву по приглашению родственников на ужин, где будут важные люди, среди которых много заказчиков украшений ее отца.

Мона удивилась, ведь раньше ее никогда не брали родители с собой. Но все молчали. Она вдруг вспомнила, что завтра последний день работы цирка и она не увидит больше канатоходца. Но перечить родителям не посмела.

На следующий день по дороге в столицу, сестра шепнула Моне, что ее собираются сосватать за жениха много старше ее. За обеденным столом сестры мамы было много гостей, все знали друг друга и внимательно смотрели на Мону. Она в новом платье была ослепительно хороша. Мужчины с одобрением смотрели на нее, и она видела, как ее оценивали. Через какое-то время родители позвали ее в кабинет, где сидели мужчины. Отец представил ее немолодому мужчине с залысиной, который годен был ей в отцы. Мона ничего не поняла, по дороге домой отец сказал ей, что пора готовится к свадьбе, ее будущий муж солидный и богатый человек, имеющий состояние и он обеспечит Моне безбедное существование. Мона была, казалось, безучастна. Ей и в голову не приходило не согласиться с отцом. Она только горько подумала, что теперь не сможет ходить на рынок и смотреть представления бродячих артистов.

На улице в это время разгулялась непогода: пошел проливной дождь, внезапно стало холодно, раскаты грома оглушили пространство, казалось, небеса за что-то обрушили на людей всю свою мощь. Только сумасшедший или счастливый мог в это время выйти на улицу и смотреть в темное небо. Но улица была пуста.

Бродячий цирк продолжал гастроли. Только однажды вдруг мужчина на канате, сорвавшись, упал с высоты. Цирковые недоумевали: Эдвард всегда держал равновесие, был собран, высоты не боялся. А он, посмотрев ввысь, в небеса, решил, что ему хочется туда и неожиданно для всех, упал на землю.

Мона ушла за ним вскоре. После замужества, она перестала разговаривать с камнями, ее эскизы украшений стали холодными, неинтересными, как у всех остальных.

Отец небесный всерьез задумался над судьбами людей. Он задавался вопросом, почему люди не слушают свои души, не поступают так, как велит им сердце, боятся менять жизнь, ведь они должны чувствовать, что шанс изменить судьбу есть у всех. Почему люди боятся быть по-настоящему счастливы, не доверяют ему. Должны же они понять, что эта смелость окупится: небеса всегда придут на помощь и все устроится так, как нельзя лучше, только сделай этот шаг. Если нет - живи как умеешь, правильно живи, слушай людей, смотри вокруг и включай голову.

 

Третья жизнь

Майя вновь запросилась на землю. Она убеждала Отца, что люди изменились, они стали такими красивыми, умными и жизнь теперь комфортна и радостна. Города преобразились, стали чистыми и светлыми. Ей так вновь хотелось найти и увидеть Эдама. Она была уверена, что на этот раз порадует их Отца.

 

Мария Александровна Ставская шла по неширокому и длинному коридору областной Орской администрации, глядя под ноги на незатейливый ковер, думала, что очередной виток подковерной борьбы остановился. В руках она несла приказ о своем назначении на должность исполняющей обязанности начальника Департамента экономики области. Значит будут ждать нового начальника по гендерному принципу - мужчину. Она знала всех толковых экономистов области, но почему-то назначение кого-то из них не последовало. «Будет варяг, - подумалось ей».

В отделах департамента недоумевали: Маша - заместитель Департамента подходила на эту должность как никто другой. Подтянутая, грамотная, всегда владевшая нужной информацией, на которой весь коллектив держался столько лет, опять стала исполняющей обязанности. Ее любили в коллективе, будучи умной и сдержанной, она никогда не позволяла себе публично кого-то ругать за неисполнительность и разгильдяйство, своих вовсе всегда считала лучшими работниками во всей администрации. В то же время Маша всегда находила общий язык с людьми и выше и нижестоящими, и только непокорная копна вьющихся волос, упрямо не желающая укладываться в деловой имидж, выдавала сложный и стойкий характер ее владелицы.

В один из дней по коллективу поползли слухи, что на должность начальника Департамента приедет москвич родом из этих мест - Смагин Федор Николаевич. Жена - коренная москвичка, разумеется, с мужем не прибудет, а ему эта должность нужна для дальнейшего роста. Он недавно защитил кандидатскую диссертацию по экономике и работает в Министерстве экономики. Вскоре слухи подтвердились. Машу вызвал к себе главный и познакомил с Федором Николаевичем. Это был чуть выше среднего роста мужчина с темно-зелеными внимательными глазами, темно-русый волнистый волос красиво обрамлял его лицо. Что-то во внешности начальника было знакомым Марии Александровне, но она, не подав виду, заулыбалась и предложила ему познакомиться с коллективом. Федор оказался простым в общении, несмотря на внешний столичный лоск, разбирался в работе, что выгодно отличало его от прежних начальников, вникая в суть цифр и не стеснялся прилюдно обнаруживать незнание регламента.

Маша нужна была ему каждый день. Она спокойно, доступно и терпеливо объясняла ему организационные и сущностные вещи. Он внимательно слушал, не перебивая, и при этом не спускал с нее глаз. Он все время хотел спросить: «не встречались ли они прежде с ним?». Но всякий раз стеснялся и решал, что для этого будет время. Между начальником и замом установились деловые отношения. Но иногда, глядя на них со стороны, было непонятно, только ли они деловые. Было в их общении что-то большее, чем дело. Он отказывался проводить без нее совещания, терпеливо ожидая ее прихода. Хотел, чтобы она непременно была рядом, а если она вступала в диалог, очень внимательно ее слушал, так, что со стороны было неясно, кто кем командует.

Прошло два года. Все привыкли к тому, что Смагин и Ставская вместе гуляют, обедают, живо обсуждают какие-то вопросы, спорят и подолгу смотрят друг другу в глаза. Народ судачил о том, что эти двое общаются слишком уж близко. Но Ставская никогда не давала никакого повода так о себе думать и слухи затихали.

Однажды он вызвал ее в кабинет и пригласил в комнату отдыха, где прямо спросил, считает ли она правильным принять ему предложение о переходе вновь в Москву. И если она заявит, что следует отказаться, он так и поступит. Он говорил, что ему хорошо в Орске, он часто ездит к родителям, встречается с друзьями, одноклассниками, и не хочет возвращаться в чопорную Москву. Она, помолчав, произнесла, что он никогда не простит себя, если откажется от такого предложения. На подоконнике его комнаты отдыха всегда лежала пачка сигарет, зажигалка и пепельница. Он не курил, давно бросив, но всегда держал эти предметы, не поясняя зачем. Он закурил, видимо предполагая, что это понадобится когда-нибудь. Она тоже подошла к окну. Так, глядя друг другу в глаза и не произнеся ни слова, они стояли, позабыв о времени и пространстве. Кто-то заходил, выходил, тихо, боясь спугнуть эту тишину. Выходившие просто молчали, никто не сказал ни слова, словно люди понимали, что этим двоим надо побыть одним и не надо нарушать их тишину ни словами, ни шумом. В эту минуту люди остро ощущали себя настоящими людьми.

Как только его самолет взял курс на Москву, Маше вновь принесли приказ о возложении на нее исполнения обязанности начальника Департамента. Ей было все-равно. Все вокруг перестало для нее иметь хоть какую-то значимость, и она погрузилась в привычную атмосферу работы и быта, спасавшую ее от навалившейся безысходности. Она знала, что выстоит, как всегда.

Москва встретила Федора радостно. Началась суета с назначением на высокую должность, обустройством кабинета. Жена и сын-студент помогли ему вновь обрести семью. Ему даже показалось, что они любят его. Бесконечные поездки по родственникам жены, коллегам, друзьям заполнили его дни. И за этой каждодневной суетой прошла весна и лето. Он обосновался в большом кабинете с мягкой кожаной мебелью, комнатой отдыха, где по-прежнему на подоконнике лежали все те же курительные принадлежности. Казалось, все обычно. Только иногда, особенно по утрам, когда открывалась дверь в его кабинет, сердце его замирало в ожидании чуда - он ждал, что зайдет Маша и он почувствует себя нужным и любимым только ею. Но входили другие люди и к этому надо было привыкнуть.

Жена Смагина - Алла Валентиновна Плешкевич, была женщиной яркой и красивой, сохранившей внешность с годами. Закончив также, как и Смагин Институт народного хозяйства, она никогда не работала и необходимости в этом не чувствовала. С Федором они познакомились, учась на экономическом факультете. Алла была звездой факультета - яркая уверенная в себе, дочь высокопоставленного чиновника МИДа и преподавателя факультета экономики их института, она была заводилой всякого нового: то собирала к себе на дачу студентов, празднуя очередной день рождения, то организовывала народ для участия в столичной олимпиаде по экономике, студенты хотели быть рядом с ней, в ее близком окружении, откликаясь на ее затеи. Федор Смагин не отлынивал, но и деятельного участия не принимал, наблюдая со стороны. Он поступил в институт после службы в Армии, был чуть старше остальных и по возрасту и по сути, к нему прислушивались и уважали. Он был своим, только имел собственное мнение и не всегда соглашался с остальными. Если нужно было что-то сделать для факультета, то декан предпочитал обращаться к Федору, небезосновательно надеясь на него.

Организацию студентов на олимпиаду по экономике возложили на Федора. Мать попросила Аллу присоединиться к этой работе, так как студенты не хотели в этом участвовать: дополнительно тратить время на бессмысленную подготовку и участие ни у кого желания не было, а такие слова как честь института нужны были только ректору и его приближенным. Алла вместе с Федором взялись за это, казалось, провальное дело. Федор через организаторов олимпиады раздобыл вопросы, а Алла сообщила всем, что занявшим призовые места будет даровано участие в ее празднике на даче с дополнительным призами, которые пока для всех будут секретом. Дело сдвинулось. Лучшие студенты факультета были собраны, обучены и подготовлены. Среди них были Федор и Алла. В процессе этой работы они очень сдружились, Федор с удивлением обнаружил, что Алла хорошо разбирается в экономике, а Алла решила, что Федор очень простой и надежный в отношениях с людьми. Не рассчитывая на такой высокий результат, а факультет экономики занял в олимпиаде второе место, институт во главе с ректором ликовал. Призеров чествовали с помпой, в профессорском зале, всем ректор пожал руки и долго поздравлял, говоря о престиже их ВУЗа. Вечером был банкет на даче у Аллы, на которой впервые был и Федор. В ту ночь они с Аллой оказались в одной постели, а утром Федор сделал ей предложение. Алле предстоял долгий разговор с родителями.

Родители Аллы были в высказываниях осторожны. Мать знала Федора по факультету, считала его хорошим парнем, но понимала, что он «ни кола, ни двора», не москвич, и им придется тащить его по московским лестницам самим. Помощи ждать было неоткуда. Отец, памятуя, что после школы его Аллка неожиданно выскочила замуж за обалдуя Женьку - сына его товарища - ответственного работника аппарата ЦК партии, решил не пороть горячку и взять время подумать. Они с женой помнили, каким ужасом обернулся ее брак с Евгением Левиным, закончившийся к радости сторон, разводом, после которого Алла лечилась от депрессии у известного психиатра Москвы, но затем согласившаяся поступать в институт на факультет, где преподавала ее мать - кандидат экономических наук Вера Адамовна. И вот следующее испытание для родителей. О первом замужестве Аллы в институте никто не знал. Она поступила через год после школы, но это ни она, ни ее близкие не афишировали, да и о чем говорить было - брака не получилось.

После института Федор остался на факультете, сначала в аспирантуре, а затем, защитившись, перешел в Министерство экономики, под крыло молодого реформатора, набиравшего в свою команду подающих надежды молодых ученых, особенно из провинции. Министр считал, что экономика нуждается в обновлении, и Федор как раз соответствовал этим критериям, и не без помощи тестя, попал в нужный список. Алла после окончания института родила сына, отдавая ребенка периодически в руки любящих бабушки и дедушки, не думая о работе ни дня. Работал Федор и родители. Алла не любила экономику и цифры, ее интересовали лишь какие цены на товары, продукты и услуги.

После возвращения Федора из Орска, Алла, вечно занимавшаяся лишь собой, не заметила перемены в отношении мужа, но родители Аллы предупредили дочь о ее неправильном поведении: фитнесс-инструкторы Аллы с годами лишь молодели, а их дочь совсем забросила дом, который к приезду мужа блистал лишь усилиями клининговой компании. Приехав в Москву, Федор с грустью заметил, что в его семье ничего не изменилось: жена все также занималась собой, а сын живет своей жизнью, родителям периодически звонит, а к дедушке с бабушкой иногда приезжает.

Федор как-то неожиданно решил переехать жить в дом деда Аллы, в ближнем Подмосковье, где он сделал предложение Алле, который семья жены, да и они, посещали очень редко. Алла с решением мужа согласилась, поскольку Федор практически жил на работе, и в этом жена ничего необычного не находила. В целом, его семья ничем практически от других не отличалась: напоказ трогательные семейные отношения, а внутри холод и равнодушие к друг другу. Федор по-прежнему обеспечивал семью, поэтому в нем самом нуждаемости не было.

Со временем Федор устроился с комфортом и без семьи: его помощница Нелли Ахмадулловна обеспечила шефа всем необходимым, объяла шефа вниманием, заботой и лаской. Эти отношения устраивали обоих. Нелли - молодая, подающая надежды экономист с университетским образованием, была одинокой, замуж не собиралась и ценила начальника за ум, умение ладить с людьми и сдержанность.

Очередные документы, которые с пометкой «срочно» и пояснительными записками внесла в его кабинет Нелли, развеселили Федора и он, предложив Нелли объявить маленький перерыв, повел ее в комнату отдыха. Для такого расслабления там стоял огромный кожаный диван зеленого цвета.

Хоть с перерывом, хоть без него, а закончить вовремя рабочий день опять не удалось, и с грустью, посмотрев на гору бумаг, Федор предложил своему секретарю идти домой, сам оставшись работать. Зайдя неожиданно в комнату отдыха, он подошел к подоконнику, взял сигарету и затянулся. Глядя на диван, подумал: «разве я мог бы предложить Маше отдохнуть со мной на этом диване? - и ответил, - Нет. Даже такая мысль не пришла бы мне в голову. С ней я мог сплестись только душами». По-другому, ни тогда, ни сейчас ничего бы не получилось.

Его мысли прервал звонок сотового телефона. Он взял трубку, звонила сестра. В ее голосе зазвучала тревога. Она сказала, что отец тяжело заболел, но родители предпочитают не говорить ему об этом, она же считает, что он должен срочно прилететь в Орск и помочь родителям, повидаться с ними. Он вспомнил, что со времени последней их встречи прошло пять лет, да и отпуска по-настоящему у него и не было. Он тут же написал заявление об очередном отпуске, позвонил Нелли, которая должна была заказать ему билет в Орск на ближайшее время и, вернувшись в комнату отдыха, вновь закурил.

Его родители жили недалеко от областного центра, в тридцати километрах. Нелли – умница: закупила продуктов, подарков. В отличие от жены, она уже знала, что купить и по списку все сложила Федору в две огромных сумки.

Родной дом порадовал запахом свежего хлеба: мама, зная о приезде сына, напекла пироги, любимые плюшки, наготовила полный стол. Сестра с мужем, племянники, приехавшие на встречу, напомнили о себе шумом. Федор, глядя на отца, подумал, что тот очень сдал, осунулся, похудел и был бледным и каким-то болезненным. Сердце сжалось от тревоги, нежности и какой-то отчаянной любви к отцу и маме. Он подумал, как же он их любит, и как ему просто и тепло с ними. Мать Федора не могла наглядеться на сына, но внутренне она почему-то понимала, что ее сын в Москве не был счастлив. Да, его дом - полная чаша: жена-красавица, сын, родственники. Но с каждым приездом она отмечала, что ее Федор напряжен, больше молчит, хоть и старается с ними больше общаться. Мать не понимала, что с ним происходит, но спросить стеснялась, да и не была уверена, что сын откровенно с ней поговорит.

Федор мотался по больницам Орска, встречался с врачами, вместе с отцом ходил на многочисленные обследования, с каждым разом все больше понимая, что время упущено, и что онкология не щадит никого, и дни отца сочтены, судя по тем лекарствам, которые отцу были назначены: лечения не было, были лишь сильнейшие обезболивающие. Федор не был к этому готов, его жизнь, вытолкнув его из привычности, послала ему сильнейшее испытание и как его пройти, он не знал, не понимал, и от этой безысходности не мог найти себе места. В какой-то момент он взял в руки телефон и неожиданно понял, кому он позвонит. Ей он не звонил с тех пор, как улетел в Москву с новым назначением, а прошло более десяти лет. Они понимали оба, что звонок друг другу означал бы что-то особенно важное для них, а звонить с вопросом «как дела» не мог ни он, ни она. Когда она ответила «привет», он понял, что все эти годы хотел услышать этот голос. Ему стало радостно и спокойно на душе. Казалось, теперь он не один, она даст ему силы справиться со всем. Они проговорили более трех часов. Он узнал, что за это время она потеряла мужа, поселилась в доме за городом, работает по частным заказам и не бывает, как прежде, в родной администрации. Его мать, случайно проходившая мимо комнаты сына, удивленно услышала его тихий и нежный голос. Таким ее сын был только, работая в администрации Орска.

На следующий день Федор сказал, что вечером едет в гости к друзьям и, возможно, у них задержится. На улице бушевал май: солнце тепло и ярко светило, улица утопала в молодой зелени, люди тихонько привыкали к неожиданной смене времени года и ждали лето. Но уже хотелось ярких красок в природе, одежде, жизни.

Подъехав к придорожному кафе, построенному в стиле русской избы, на полчаса раньше, Федор сел за столик и, оглянувшись по сторонам, увидел, что оно почти безлюдно, хотя молоденькая белокурая официантка сновала от столика к столику, поправляя скатерти и листок меню. Он заказал ужин и стал ждать Машу. Она вошла в кафе, и он ее сразу узнал, не удивившись, что та не изменилась, только постройнела, и нарядное платье из легкого шифона, яркое и майское, никак не увязывалось с ее бывшими деловыми нарядами.

Она поздоровалась, села напротив. Он взял ее за руки, и они оба почувствовали сильную необходимость рассказать друг другу так много всякого-разного. Сколько они так просидели молча, непонятно. Официантка, глядя на них думала: «как люди могут разговаривать друг с другом только глазами?».

Затем они встали и, взявшись за руки, направились через дорогу в лес по лесной тропинке, и опять официантка удивилась, ведь всем было известно, что эта тропинка ведет в никуда. И только эти двое, идя по тропинке в лес, точно знали, что она приведет их к опушке леса, залитой солнцем.

Через какое-то время небо озарилось каким-то неестественно ярким и сильным заревом: эти краски были и рыжими и коричневыми с красными всполохами. Такой природной аномалии здесь давно не видели. Кажется, небеса приветствовали людей, предвещая в их жизни радость и счастье. Какой-то световой поток полился на землю, освещая ее даже самые темные уголки, кажется, попадая и в человеческие души.

 

Их Отец гордился своими детьми: они нашли путь к свету сами, смогли без его помощи найти и понять друг друга, а он думал, что снова ошибся. Он был рад за них и понимал, что они наполнили его такой силой, которую он отдаст в помощь всем тем, КТО в ней нуждается. Он подумал о том, что восьмая человеческая цивилизация упрямо несется на всей скорости туда, куда едут по жизни все человеческие души, и некоторые, как Маша и Федор, выходят из этого бесконечного поезда на перрон, прогуливаясь на остановке, и в эти минуты бывают счастливы, радуя небеса и вселяя надежду Вселенной, что все это не зря. Веря в Создателя и слушая собственную душу, поступая по чести и совести, мы делаем правильный выбор, становясь счастливыми, ведь только у нас есть эта возможность, здесь, на земле, преодолевая трудности, испытывая себя на прочность, проявляя смелось, решительность, мужество и ничего не боясь, меняя собственную судьбу.