Голубь был ничем не примечательный. Не белый и без каких-то особых пёрышек, а вот именно что сизый: сам серый, зелёная шея блестит как чешуя, и глаз похож на рыбий. Обыкновенный голубь.

Марина даже не была уверена, что голубь всегда один и тот же. Может, неизвестный отправитель каждый раз ловил во дворе перед лавочкой нового — они там всё время прохаживаются, переваливаясь с лапки на лапку, ждут кормёжки от тётеньки с третьего этажа и топорщат перья перед своими голубками. Должно быть, нетрудно поймать одного из этих толстяков-лентяев, засунуть ему в клюв письмо и запустить в окно Марининой комнаты.

Когда голубь постучал в стекло в первый раз, Марина чуть не кышнула на него, но вдруг заметила в клюве записку. Впустила, и птица положила сложенную бумажку на подоконник и осталась стоять рядом. Странно, голуби ведь носят письма не в клюве, а привязанными к лапке?

«Марина, ты меня не знаешь...» — начиналось письмо.

— Не надо тут! — махнула рукой в сторону открытого окна Марина. Она чувствовала себя некомфортно с живым голубем в комнате. Мама и папа говорили, что голуби разносят заразу. Птица повела головой. Марина решила: раз почтальон дрессированный, значит, ждёт награды и надо хотя бы покрошить ему еды за услугу, — и сбегала на кухню за плесневелой горбушкой. А когда вернулась, на подоконнике уже никого не было. Марина дочитала письмо: «…но я давно хотел тебе написать. Может быть, я даже отправлю это письмо, а не порву, как десять предыдущих. Мне интересно, есть ли кто-то, о ком ты часто думаешь? Кто-то, о ком я часто думаю, это ты».

На другой день Марина показала письмо Вике, подруге по школе с углублённым изучением волшебства. На деле «углублённое изучение» означало всего лишь больше часов магии в неделю, чем в школах без уклона. Остальное в волшебной спецшколе было как обычно: типовое четырёхэтажное здание со спортзалом для уроков физкультуры и сверхзалом для уроков сверхспособностей. Заговоры преподавались с четвёртого класса, а алхимия — с восьмого, как у всех. В каждом классе учится хоть один вампир или оборотень — в любой районной школе такая же статистика. Во всяком случае, дрессировать голубей в волшебной спецшколе не учили ни на уроках, ни на внеурочке. Возможно, над Мариной кто-то подшутил. Но не слишком ли сложно для розыгрыша? Почему бы просто не бросить письмо в почтовый ящик? Марина с Викой перебрали всех, кого Марина могла не знать — отправитель же написал «ты меня не знаешь». Из параллельного? Или старшеклассник?

«Теперь ты знаешь, что я существую...» — начиналось второе письмо, принесённое точно так же. В этой фразе было что-то не то. Теперь Марина его знала, да. Но откуда он знал, что она знала?

— Подождёшь? — спросила Марина у голубя.

Голубь послушно переступил лапками. Марина написала короткую записку: «Как ты понял, что первое письмо доставлено мне, а не в помойку?» Голубь ловко захватил клювом листок из руки и вспорхнул с подоконника вверх.

На следующий день неизвестный корреспондент ответил, что узнал о доставке первой записки, потому что птица вернулась. Марина на его месте не стала бы так доверять голубям. Но приходилось признать, что этот конкретный был умный. Теперь он всякий раз приносил письмо, ждал, пока Марина прочтёт, а потом следил одним глазом, как она пишет, и получал ответ прямо в клюв.

Неизвестный поклонник писал, что Марина ему очень нравится, и от этих строчек она всегда улыбалась, отворачиваясь от голубя. Мало ли, может, тот не только письма передаёт, но ещё и на словах от себя добавляет. Может, корреспондент не дрессирует голубей, а общается с ними как с равными на голубином. Существуют же какие-то курсы по языку животных! Корреспондент ничего не рассказывал о себе. То есть нет, рассказывал — о том, что не любит проверочные работы, потому что от волнения забывает всё, что выучил. И о том, что собирает коллекцию обкатанных морем стёклышек. Но ни как зовут, ни как выглядит, ни в каком классе — ничего.

Марина фантазировала: а вдруг старшеклассник? Никто из парней за соседними партами не выглядел как способный признаться однокласснице хоть в стёклышках, хоть в волнении на экзамене — а тем более в том, что она ему нравится! Парни общались между собой, называя друг друга «дебил». А чтобы поздороваться, толкали в плечо.

Когда учителя объявляли результаты контрольных, Марина прислушивалась: у Гадалкина два, у Фамильярова три. Она включала внимание всякий раз, когда обсуждали, кто куда ездил летом: на море был Колдунов, и Ведьмаков тоже. Те, которые ездили к морю, не совпадали с двоечниками! Впрочем, неизвестный поклонник ведь писал: «Ты меня не знаешь». Но он мог иметь в виду, что Марина не знает, какой он на самом деле, а знает лишь его внешнюю сторону в чёрном пиджаке и белой рубашке.

У Марины появилось неотвязное ощущение чьего-то взгляда в затылок, в бок, в плечо и даже в лицо. Не прячется ли поклонник за углом, отправляя голубя? Вика, которая любила любовь, вызвалась посидеть до темноты под Марининым окном на заборчике газона. В тот же вечер она отчиталась, что мимо не прошёл парень ни с птичкой, ни с запиской. А тем временем в окно, как всегда, постучали.

Марина написала корреспонденту: «Это нечестно, что ты меня знаешь, а я тебя нет».

«Ты из писем узнала меня лучше, чем кто-либо другой», — возразил неизвестный поклонник. Должно быть, он не мог открыть своё имя после всех этих признаний про стёклышки. Хотя Марина ответила тогда, что при встрече могла бы подарить ему одно в коллекцию — зелёное. Отдавать найденное летом стёклышко было жаль, но сильнее хотелось узнать — кто. А «не стесняйся меня» у Марины отчего-то не вышло написать.

«Тебе так важно знать имя и фамилию?» — спросил он.

«Конечно, мне важно!» — ответила Марина.

«А что изменится, когда ты узнаешь?»

«Мы сможем пообщаться лицом к лицу».

«Но мы ведь и так общаемся».

Марина с Викой, сидя в комнате на кровати, как настоящие текстологи, анализировали письма. Конечно, перед этим Марина читала их одна, вдруг там окажется что-то смущающее. Смущающее было — про то, что она «смысл жизни» — но больше смущения было желание узнать. Поклонник утешал Марину, когда её класс в наказание из-за парней оставили без похода в кино. То есть он был из их школы. Слишком большая выборка.

Однажды утром Вика ждала Марину на школьном крыльце и сразу пошла ей навстречу:

— Голубь не почтовый!

У них был уговор не обсуждать переписку в школе, чтобы неизвестный поклонник не подслушал, но крыльцо — это ещё не школа. Да и Вика, видно, была слишком взбудоражена.

— Голуби, — поправила Марина. — Неизвестно, сколько их.

— Я узнала про почтовых! Они доставляют письма только своим хозяевам и никак иначе. Такого, как у тебя, просто не может быть. Они как бы, ну, не курьерская доставка. Не умеют навигатором пользоваться.

В тот день Марина так ждала стука в окно, что даже руки дрожали. И голубь появился — как всегда, одетый в голубиный светлый кардиган с двумя чёрными полосками, из-под которого выглядывал тёмно-серый низ, а высокий воротник переливался, как красно-зелёный шёлковый шарф вокруг шеи. Теперь он всегда отдавал письма прямо в руки и оставался на подоконнике подождать ответа. Марина закрыла за его спиной окно и сказала:

— Ты не почтовый. Они находят только свой дом. А ты находишь мой дом!

Голубь склонил голову.

— Курлыкни, если ты меня понимаешь.

Голубь молчал. Слишком глупая птица, чтобы курлыкнуть. Или слишком гордая, чтобы сделать это по приказу? Или слишком умная и боится разоблачения. Прямо как...

— Это ты, — сказала Марина. — Я поняла. Ты умеешь превращаться в голубя, пишешь мне письма, а потом сам их приносишь. Я писала, что хочу пообщаться лицом к лицу, а ты ответил, что мы и так общаемся. Потому что ты со мной лицом к лицу, да?

В каждом классе есть или вампир, или оборотень. Но часто неизвестно, кто это из учеников. В Маринином классе все считали, что Призраков — вампир. А про одного парня из параллельного — по имени, кажется, Дима? — ходили слухи, что он вроде оборачивается кем-то. Кем — никто не говорил. Может, как раз кем-то маленьким, кого все прогоняют словом «кыш». Кем-то, кто стесняется, что его считают толстяком-лентяем, который разносит заразу.

Голубь не двигался. Марина сказала:

— Если не хочешь, чтобы узнали, я тебя не выдам. Но я хочу увидеть тебя-человека.

Она вдруг испугалась, что он сейчас по-настоящему превратится, а в комнату заглянет мама. И правда, зачем Марине его лицо? Она ведь и так знает, какой он.

Голубь продолжал смотреть одним повёрнутым к Марине глазом.

— Ладно, — согласилась Марина. — Не хочешь — давай так, как ты умеешь. Как вы делаете. Ну, перед голубками.

Она не очень верила, что он послушается. Сомневалась, что он вообще её понимает. Впрочем, если она ошиблась, то не так стыдно оттого, что безмозглое существо слышит всякий бред.

Голубь вдруг опустил хвост, надул шею, так что она стала в два раза толще, наклонил голову к подоконнику и стал топтаться вокруг своей оси в одну сторону и в другую, словно не находил себе места. Для умной птицы это выглядело очень глупо — и ужасно трогательно. Он не постеснялся показать!

— Урр! — говорил он. — Урр!

— Дима?! — спросила Марина. Она закусила губы в улыбке, сдерживая желание засмеяться, чтобы он не подумал, будто это над ним. Это было не над ним. Кто угодно может подбросить любовную записочку анонимно, а попробуй-ка признаться прямо на подоконнике, когда тебя раскрыли. Вот зачем нужно было имя: чтобы узнать, какой он смелый!

Голубь остановился и кивнул. Точно, того парня звали Дима, а фамилия — Птицын.