Чернильная ночь настигла Париж, но огни центра города не позволили ему утонуть во тьме. Не дали скрыться забулдыгам и месье, которые ступали по мокрым и грязным булыжникам, стараясь поскорее добраться до увеселительных заведений, кои теснились друг к другу в квартале Монпарнас. В одних разгорячённый воздух отдавал дешёвым виски, в других – дорогим шампанским, где-то даже предлагали вино из самого аббатства Сент-Илер, но немного находилось тех, кто готов выложить целую гору франков за бесцветное пойло, больше похожее на мутную водицу.

Бонефас двигался вместе со всеми в этой разношёрстной толпе, которая работала как единый механизм на одной из фабрик, где трудяги пытались заработать несколько франков на еду. Беда крылась лишь в том, что это место выманивало у них все сбережения, но сделка была честной: они получали то, чего жаждали больше всего – забвения. На время они отвлекались от мыслей о том, сколь трудна и убога их жизнь. Дешёвая, но в то же время бесценная…

Настроение Бонефаса не располагало к веселью: очередной отказ издательства – какой кошмар! – скоро ему будет нечего есть. Он поставил всё на свою писательскую карьеру, столько времени потратил, а вышло лишь… Зато этот напыщенный мальчишка, Рауль Нарсис, получил контракт – тот самый, о котором он так мечтал. Разве это справедливо? Putain de merde!

Накрапывал дождь. Он крался словно пронырливый воришка, следуя за легкомысленными жертвами, изучая их движения и фигуры, случайно касаясь каплями шляп и пальто, словно оценивая, как проще будет забраться в их карманы. Бонефас споткнулся, и часть листов его рукописи полетели на дорогу, тут же угодив в грязь. Он даже не обратил на них внимания, лишь извинился перед месье, которого случайно задел рукой. Дождь, наконец, решился и припустил основательно, когда Бонефас выдохнул и шагнул в «Тихую бухту». Эта таверна отличалась от похожих тем, что в ней всегда было чисто, а строгий хозяин следил, чтобы опьяневшие и радостные посетители не превратились в грубых ротозеев, готовых переломать все столы и стулья. Небольшой очаг одарил Бонефаса теплом, а запах свежей еды тут же защекотал ноздри. Большинство столиков уже были заняты, но Бонефас нашёл один, самый непримечательный, и сел на деревянный табурет. Думы о том, что делать со своей никчёмной жизнью, и почему все его двадцать два года были столь бессмысленными и бесполезными, он решил оставить на завтра, а сегодня он напьётся. К счастью, денег на это ему ещё хватало. Да и месье Фейбен пока не посмеет выселить его, ведь он заплатил за аренду комнатушки на несколько месяцев вперёд.

Рядом раздавались весёлые голоса, порой тонущие в громогласном смехе. Таверну наполнял запах жареного мяса и недорогой выпивки, однако есть Бонефасу не хотелось. Он плескал пиво по стакану, словно пытаясь утопить в нём мысли, все до последней, растворить их в жидкости, чтобы голова опустела и безрадостные картины перестали его мучить.

- Месье, бонжур, - раздался рядом девичий голос. Следом послышался смех.

Он не сразу понял – в глазах ли у него двоится или их правда было двое. Густо напудренные девицы с высокими причёсками и в пышных платьях разместились за его столиком. Что они здесь делали? Бонефас отчего-то попытался вспомнить всех посетителей таверны, но разум, уже затуманенный алкоголем, противился.

- Месье, что же вы здесь совсем одни, - сказала другая фигура более взрослым голосом.

И Бонефас наконец смог разглядеть, что их и правда было двое. Из-за густого слоя косметики они казались близнецами – одинаково одетые и причёсанные, ухоженные, но слишком вычурные, даже броские, словно выставленные на показ.

- Я не один, - выпалил Бонефас, сам не до конца воспринимая свои слова.

- И правда, мы же теперь с вами, - улыбнулась та, что заговорила с ним первой. – Проводить такой вечер лучше в компании. В приятной.

Она едва заметно коснулась его руки. Бонефас сделал глоток пива, понимая, что желал бы избавиться от назойливых девиц, но уже с трудом осознавая, как вежливо прогнать их, чтобы не прослыть грубияном.

- Давайте познакомимся, пока идёт дождь, а затем прогуляемся до нашего дома. Вам, вероятно, есть что рассказать.

- Я не собираюсь никуда идти, - буркнул Бонефас, отпивая ещё пива. – Меня и здесь всё устраивает.

- Отчего же? Мы вам даже скидку сделаем. Хотите – берите двоих за ту же цену. Марго… - девица подмигнула подруге, переведя взгляд на Бонефаса.

Он не выдержал такой назойливости и всё же выругался. Дамы наконец ушли, оставив его с пустой кружкой и чувством собственной никчёмности. Он перестал ходить по борделям с того момента, как всерьёз занялся писательством. Теперь им владела другая страсть – книги. Его друзья бывало посмеивались над ним, соблазняя прошвырнуться по вполне себе не злачным районам и купить удовольствие на пару часов, но он почти никогда не соглашался. Почти. Теперь всё иначе…

- А вы чем занимаетесь? – спросил его мужчина, беспардонно подсев за столик, который показался ему пустым. Всё вокруг уже было занято. Мужчина был мрачным, очень серьёзным, а его тонкие губы, казалось, никогда не изгибались в улыбке. Тёмные волосы были намаслены, а на рукавах куртки блестели капли дождя. В его словах слышался едва заметный английский акцент.

- Я… - но у Бонефаса язык не повернулся назваться писателем. Тут же противный голосок заставил вспомнить обо всех неудачах, которые разъедали его душу.

- Я работаю на фабрике, - наконец, выпалил он, вспоминая то прошлое, которое, как ему казалось, он навсегда оставил за спиной.

Мужчина хотел усмехнуться, но сдержался и лишь кивнул на бумаги, лежащие на столе.

- А я думал, вы пишете. Видел вас в издательстве. Неплохая рукопись.

Теперь уже усмехнулся Бонефас.

- Это уже не имеет смысла. Она всё равно отправится в навозную кучу. Рауль победил, да провалится ему… - Бонефас отсалютовал пустым стаканом, будто собирался пить за здоровье.

Мужчина долгих пару мгновений смотрел на Бонефаса, словно оценивая, стоит ли говорить следующие слова.

- Послушайте, у меня есть для вас предложение, - он замялся, делая паузу. - Этот шанс выпадает не каждому. Вы могли бы выступить в «Le Chat Vert»…

- Вы поиздеваться надо мной пришли? – разозлился Бонефас, стукнув стаканом по столу так, что пара посетителей посмотрела на них.

- Я серьёзно, - заговорщицки произнёс он. Мужчина хотел успокоить его, но так и не решился дотронуться.

- Кто меня туда пустит? Билет стоит целое состояние, да и то… - Бонефас выдохнул, ощущая, как жар приливает к лицу. Этот странный мужчина предлагал ему невозможное.

- Я помогу вам.

- Зачем вам это? – быстро перебил Бонефас. – С чего я должен вам верить?

Мужчина потёр левое запястье – это движение помогало ему успокоиться.

- Вы не понимаете. Мадам всегда в поиске новых талантов. Мы очень известны благодаря постоянной работе. Разной работе. Она будет благосклонна к вам, - быстро проговорил он. - И больше никто. Откажетесь сейчас и навсегда потеряете шанс стать кем-то большим, оставшись лишь с воспоминанием об этой встрече. И жалостью к себе.

Бонефас посмотрел на него мутными глазами. «Le Chat Vert», или «Зелёный Кот», был одним из самых изысканных и желанных кабаре в Париже, где выступали не только красивые девушки, но и опальные поэты, смелые художники, где собирались молодые революционеры, недовольные властью Жюль Греви. Во Франции всё ещё было много людей, жаждущих возвращения монархии и истинного короля, который принесёт величие их стране.

В таверне становилось всё жарче, воздух словно испарялся, и Бонефас понял, что должен рискнуть. Не иначе как судьба послала к нему этого мужчину. Однако… как он предстанет перед мадам в таком виде – намокший от дождя, волосы в лёгком беспорядке, с раскрасневшимся от алкоголя лицом… Не лучшее выйдет знакомство, но мужчина уже шёл к выходу, обходя официанток, умело лавирующих между посетителями. Бонефас следовал за ним, словно ведомый пророчеством в густом тумане бренной и такой сложной жизни.

Когда они вышли на улицу, в лицо им пахнул холодный воздух, дождь смыл запах конского навоза и прочих нечистот, которые лились здесь все выходные.

- Поймаем фиакр, - кивнул мужчина, даже не взглянув на Бонефаса.

Когда они проходили мимо одной пивнушки, Бонефас заметил бедолагу, привалившегося к стене и усиленно освобождающего свой желудок. Он явно не справился с выпитым. Когда-то и Бонефас был в таком положении. В другом переулке, очень узком, где едва помещалась женщина на корточках и стоящий мужчина, Бонефас увидел, как она обслуживала клиента, как крепко держала его за руку, прижимаясь лбом к его животу. Как мужчина сполз вниз по стене, а она отпустила его, запрокидывая голову и облизывая пухлые губы.

- Фиакр, фиакр, где же ты… - мужчина махнул рукой, остановив экипаж.

Чужой голос и стук копыт вернул Бонефаса в другую реальность.

Лошадь остановилась, недовольно фыркнув.

- Куда вам, уважаемые месье? – спросил кучер, придерживая вожжи.

- Далеко отсюда. Мы едем в «Le Chat Vert».

 

Округ Монмартр выглядел иначе. Очаровательные улочки бежали неспешной змейкой, огибая парижские кварталы и крутые лестницы, ведущие наверх холма. Когда Бонефас ступил на брусчатку, то понял, что так и не узнал, как зовут его попутчика. За время поездки он успел немного протрезветь. Бросив взгляд вокруг, он наткнулся на недостроенную базилику, которая возвышалась в центре этого холма – Сакре-Кёр. Святое Сердце. Какое кощунство, что совсем рядом расположены столь сомнительные заведения, где поносят не только политиков, но и религию. И есть ли Бог, если на головы этих людей всё ещё не сыплются его проклятия? Однако мысли, въедающиеся в ослабленный разум, не успели поселиться в нём, ведь двери четырёхэтажного здания с изящными балкончиками уже распахнулись. Людей на улице было мало, большинство уже нашли пристанище на эту ночь, и лишь воришки да флики ходили по улицам, однако никто не желал натолкнуться на них.

Окна здания горели яркими глазницами, вперившись в посетителей, застывших перед входом. Задёрнутые тяжёлыми шторами изумрудного цвета, они скрывали всё то, о чём ходило столько молвы. Странное и таинственное заведение, достать билет в которое стоило таких усилий, что многие тратили месяца на это. Холодок мелькнул в груди Бонефаса. Так ли он хотел там оказаться? Так ли ему нужна помощь от незнакомых людей? Казалось, этот мир за изумрудными шторами был ему совсем чужд. Разве он мог стать его частью? Или он всё же боялся оказаться среди всей этой артистической богемы, среди нахальных художников, становившихся знаменитыми по воле одной лишь мадам или сумасшедших поэтов, поносящих правителей?

Мужчина повёл его через вход, кивнув охране, которая пристально следила за ними. Видимо, он не лгал насчёт своего места здесь, иначе, как решил Бонефас, их бы вышвырнули отсюда ещё пару минут назад. Их встретил небольшой коридор с тусклым светом, где они оставили верхнюю одежду. Сюда доносились смех и музыка.

Когда они вошли в зал, то никто не обратил на них внимания. Он был полон людей разного толка – молодых и старых, богатых и бедных, красивых и своеобразных. Столь разношёрстной аудитории, Бонефас был готов поклясться, не видел нигде. Мужчины во фраках и студенты в простых брюках на подтяжках поверх льняных рубашек. Здесь царила атмосфера праздника, и она никогда не заканчивалась. Холм Монмартр по счастливому стечению обстоятельств стал центром мира для этих людей, а это кабаре – центром этого холма. Здесь собирались буржуа и наследники трона, работали шпионы и, конечно, любили до сумасшествия. Здесь не было столь видной классовой разницы и серых будней, к которым все вернутся после полной волшебства ночи. Поистине – остров среди застойных вод привычного мира, в которых то и дело тонули люди.

- Садитесь за свободный столик, если таковой имеется, а я поговорю с мадам, - сообщил ему мужчина и скрылся в толпе.

Бонефас, протискиваясь мимо людей, всё же отыскал столик, у стены, небольшой. Ему показалось странным, что никто так и не занял его, но испытывать удачу он не стал. Дым сигар мешался с запахом дорогих духов, совсем не похожих на те, которые он чувствовал от девиц в «Тихой бухте». Между столиками и посетителями скользили официантки, наряженные в сияющие короткие платья, которые переливались цветными огнями, когда свет падал на них. Волосы их были уложены волнами, в прическах сверкали бусины и декоративные перья. На их подносах помимо еды и выпивки Бонефас заметил фарфоровые чашечки с белёсым порошком, похожим на сахар. Краем глаза он видел, как некоторые посетители добавляли его себе в напитки.

На сцене как раз выступал один из поэтов с карикатурой на правящий режим. Совсем молодой, не растерявший пыл и блеск в глазах, он читал свои стихи, которые, к слову сказать, показались Бонефасу весьма остроумными. Публика решила также и аплодировала смельчаку, которого тут же сменил танцевальный номер. На сцену выпорхнули Колибри, Фазан, Лорикет и другие девушки, имён которых Бонефас не запомнил. Он как и большинство присутствующих лишь заворожено смотрел, как эти птички буквально летают по сцене, заставляя поверить, что танец даётся им совершенно легко. И как они только не путаются в платьях? Да их каблуки выше, чем сама Эйфелева башня. Но загадка быстро раскрылась – к концу танца большая часть одежды осталась на сцене, проводя всех присутствующих по очень острой грани приличий.

Время шло, и Бонефас поймал себя на мысли, что никто к нему не явился, кроме официантки с подносом выпивки. Всё же зря он надеялся, что на него обратят внимание. Однако воспоминания о волшебном вечере останутся с ним навсегда, ведь он едва ли повторится в его жизни.

Объявили перерыв, и Бонефас откинулся на спинку стула, обитого зелёным бархатом, без стеснения разглядывая присутствующих. Одни вели почти что светскую беседу, другие жарко спорили о чём-то, кто-то покупал картину… Жизнь бурлила. Так и создавались имена и истории. Бонефас прищурился, разглядывая тощего мальчугана, который рассказывал о том, что скрывалось в его холсте помимо красок и линий. Возможно, он смотрит на будущего великого художника, который изменит представление об искусстве…

От мыслей его отвлекли возгласы, после которых все взоры устремились в одну сторону. Она плавно двигалась к нему, однако то и дело дорогу ей преграждали мужчины, которые желали приблизиться к ней, прикоснуться, увидеть, спросить о чём-то. Теперь Бонефас понял, почему вечера называли волшебными. Магия так и сочилась из неё, заставляя воздух вокруг подрагивать. Мужчины целовали ей руки, затянутые в чёрные перчатки выше плеча. В одной руке она держала длинную сигару. Подумать только! Бонефас неотрывно следил, как она аккуратно курила, выпуская тонкие струйки дыма, и осознавал, что в эту эпоху свой детородный орган мужчина видел во рту женщины чаще, чем сигару. Да и к слову, большинство аристократов Франции курили трубки, не изменяя себе и не подчиняясь новым веяниям Европы, однако в этом заведении царили свои правила.

Но больше его поразили крылья как у феи – прозрачные, блестящие, переливающиеся разными оттенками зелёного. Что за дешёвый реквизит? – усмехнулся он про себя.

Когда женщина приблизилась, вернее, девушка (она была совсем молода), Бонефас разглядел в ядовито-зелёных глазах призрачный огонь, выдающий натуру весьма деятельную и хитрую. Он встал, приветствуя её.

- Я восхищён, мадам… - сказал он, поцеловав воздух над её рукой.

- Fée de l'absinthe, - произнесла она. – Бонефас, как вам наш вечер? Я ждала вас.

Фея абсента. Она и правда походила на неё: эти бездонные зелёные глаза, слишком яркие от света вокруг и крылья за спиной… образ удался, хотя Бонефас и не любил такой вычурности, однако чего ожидать от кабаре?

- Я и не мечтал попасть сюда, тот мужчина… - Бонефас замялся. – Он привёл меня сюда.

- Да. Маркус – мой помощник. Он рассказал мне о вас, так что не скромничайте, - уверенно улыбнулась она. – Маркус ещё ни разу не ошибся, пытаясь отыскать настоящие таланты. Знаете, я думаю, у него чутьё.

- Я не… - споткнулся Бонефас.

Она подняла руку, прерывая его бормотание, и просто спросила.

- Так на что вы готовы ради своего творчества?

- На всё, - горячо произнёс Бонефас. - На всё. Это моя жизнь.

Он выпалил не задумываясь.

- На всё значит, - улыбнулась мадам, и всполохи изумрудного пламени стали ярче. – Молодой, талантливый, отчаявшийся… - мой любимый типаж.

Она обернулась, поманив кого-то рукой. К ним тут же подошла официантка в золотистом облачении, похожая на птицу из райского сада.

- Марго, принеси ко мне абсент и пыльцу.

Девушка кивнула, приветливо улыбнувшись Бонефасу, и тут же упорхнула.

- Пойдёмте, обсудим детали у меня в кабинете, - сказала мадам и последовала к выходу из зала.

Бонефасу оставалось лишь следовать за ней, люди вокруг улыбались и кивали ей, иногда бросая взгляды и на него. Чувство неловкости обуяло душу Бонефаса. Наверно, эти почтенные месье размышляли, почему мадам обратила на него внимания. Он и сам так думал. Всё вокруг казалось странной фантазией, слишком удачным стечением обстоятельств, которому не было места в его жизни, тогда почему же?.. Пасовать уже было поздно, поэтому Бонефас собрал остатки уверенности, грозившей раствориться, как сон поутру, и направился во тьму.

Мадам вела его за собой по тёмному коридору, после шума и света который казался совсем пустым. Бонефас слышал лишь, как платье шуршало при каждом её шаге, как каблуки глухо утопали в ковровой дорожке. Она не боялась споткнуться или оступиться. Наконец они зашли в кабинет, и неяркое освещение позволило ему оглядеть помещение. Что можно ожидать от рабочего кабинет? Огромный письменный стол с кипой бумаг, шкаф с книгами и документами, однако здесь ничего этого не было. Стояли лишь пара кожаных глубоких кресел тёмной обивки со столиком, а также диван у входа. Комната больше походила на гостиную, где собирались товарищи для игры в карты или обсуждений бывалых побед.

- Вы можете присесть, - бросила ему мадам, подходя к столику, на котором уже стоял поднос с бутылкой зеленоватой жидкости, а рядом – та самая миска с порошком.

Бонефас проследил, как она налила абсент в бокалы и добавила щепотку этого порошка, а затем поднесла ему.

- Что это? – спросил он, бросив подозрительный взгляд на бокал.

- Не беспокойтесь. Это за счёт заведения. Каждый новый посетитель должен отведать этот напиток.

Бонефас принял бокал, однако так и не решался выпить его.

- А этот порошок…

Мадам отошла к столу и взяла поднос.

- Пыльца феи.

Бонефас усмехнулся, надеясь, что в тусклом свете это будет незаметно.

- Простите, что?

- Пыльца феи. Попробуйте. Здесь нет ничего противозаконного, лишь вкус усилится.

Она поднесла плошку с порошком к нему, и Бонефас нехотя взял щепотку, а затем отправил в рот. Кристаллики белого вещества растворялись на его языке, впитываясь в слизистую, оставляя приятный аромат. Сладковатые, они исчезали без остатка. Затем он всё же выпил абсент, ощущая необычный привкус.

Мадам отошла к креслу, но так и не села в него, лишь опустилась на подлокотник. Он смотрел на неё, на то, как переливались блёстки на её тёмно-зелёном платье, создавая подобие морской пучины, как в его глубоком разрезе белела кожа над чёрным кружевом чулок, как метались крылья за её спиной. Бонефас был готов поклясться, что они двигаются!

- Мы сделаем вас звездой нашей программы, как и многих тех, кого вы видели. Вы будете выступать на наших вечерах, общаться с богатыми и влиятельными людьми. Я напишу про вас в нашем журнале. Будьте уверены, этого будет достаточно.

Глаза Бонефаса мечтательно заблестели. Он так долго желал этого, и лишь один шаг отделял его от цели сейчас.

- О, и чем же я должен буду заплатить за это? У меня ведь ничего нет.

- Ничего нет, - задумчиво повторила мадам. – Я слышала это из уст людей так часто, что эта фраза потеряла для меня всякий смысл.

- И всё же.

- Выбор. Я дам вам пятнадцать лет счастья, после чего вы должны будете стать моим. Отдать своё право распоряжаться судьбой мне.

Бонефас снова усмехнулся, поглядел на ярко-зелёную жидкость в бокале, которая уже ударила ему в голову. Именно от этого крылья и казались такими настоящими, он не сомневался. Странная мадам. Теперь она ещё и требовала от него повиновения. Приятная слабость навалилась на него, словно тяжёлое одеяло, не позволяя двигаться и даже говорить. Язык не желал шевелиться, возразить хоть что-то, спросить, узнать. Зелёный змей вползал в него через горло и отравлял, принося привычное безразличие и равнодушие, которыми он так долго защищался от внешнего мира.

Пятнадцать лет… что будет с ним завтра? Быть может, он умрёт от голода или холода следующей зимой, когда его выставят за неуплату аренды. Разве ему есть дело до того, что будет через пятнадцать лет?

- Хорошо, я согласен, - сказал он, неловко улыбаясь, словно ему рассказали глупую шутку.

Она кивнула, даже не изменившись в лице.

- Вы уже знали, что я соглашусь. Откуда?

- Не буду отрицать, я не только вам предложила эту сделку, но ни один ещё не отказался от неё. А вот почему – уже ответьте мне вы.

Бонефас смотрел, как её фигура грациозно приближается к нему. Как она возвышается над ним. Лёгкий флёр опасности, источаемый её образом, должен был насторожить его, оттолкнуть, но если мадам даст ему то, что он хочет…

- Скрепим наш договор… - сказала она, протягивая ему руку.

Он коснулся длинных пальцев, затянутых в чёрный бархат перчаток, а фея тут же склонилась к нему, едва касаясь его уха. Зрачки вытянулись, зубы вдруг стали необычайно острыми. Лёгкая боль в шее вмиг затмила все радости и мечтания, но алкоголь и пыльца не позволили разуму забить тревогу.

- Оставляю вам мой поцелуй на прощание, - сказала она, слизывая капельку крови с бордовых губ.

Бонефас так и не понял, что произошло. Он потёр пальцами шею, и они тут же окрасились красным.

- Мадам, простите?

Она обернулась. Все странности исчезли, оставляя Бонефаса перед выбором, доверять ли столь смутным сомнениям. И он спросил первое, что пришло ему в голову.

- А почему собственно… «Зелёный кот»?

- А почему бы и нет? – пожала она плечами.

И тут Бонефас увидел, как на спинке кожаного кресла развалился зелёный кот. Огромный и величественный, он потянулся, зевнул, его жёлтые глаза впились в Бонефаса, и было в этом взгляде нечто человеческое.

 

После той встречи жизнь Бонефаса менялась как во сне. Он не верил, что всё получится так, как говорила эта мадам, но свою работу сделал умело – написал политическую сатиру, пару более глубоких рассказов и песенки эротического содержания, чтобы повеселить публику.

Произведения и правда понравились посетителям «Le Chat Vert», и первые приятные отклики не заставили себя ждать. Сыграла ли роль мадам, или они и правда были хороши – Бонефас не знал, но его мечта воплощалась в реальность. Ежемесячный журнал «Зелёный кот» рассказывал о новых художниках и писателях, которые отличались современными взглядами и острым умом и многие с удовольствием читали заметки о них. К Бонефасу стали подходить люди, готовые купить его произведения, и он задумался о публикации. Первый заказ в издательстве был небольшим, всего сто экземпляров, но через год его рассказы и стихи читал уже весь Париж. Бонефас богател, каждый раз удивляясь, сколько же ещё он может заработать на своём творчестве. Теперь уже вперёд его вела не нужда, а азарт, который подогревался мадам.

- Бонефас, - сказала она, положив руку ему на плечо и поправив воротник рубашки. – Вернее, месье Лотар, теперь мне стоит так к вам обращаться?

Она поцеловала его, и он вновь ощутил сладковатый привкус во рту. Её пальцы нашли пуговицы его рубашки.

Она была столь красива в тот момент и так эфемерна. И Бонефас в очередной раз поддался ей. Он посвятил ей столько произведений, скрыто и напрямую. Некоторые судачили об их связи, но какой ему интерес до этого? Чем больше говорят – тем лучше. А мадам лишь таинственно улыбалась. Время от времени её видели с разными деятелями искусства, в основном – молодыми и страстными, однако никаких подтверждений её связи никто так и не нашёл.

Он погладил её тонкий стан, замечая, как выделяются в темноте жемчужные бёдра, когда она взбиралась на него. Как её светлые пряди падали ему на лицо, и как ему хотелось вдыхать её аромат всё больше. Как комната наполнялась их стонами. Он хотел схватить её за крылья, чтобы, наконец, проверить, из чего они сделаны, но она поймала его за руку, не давая ему коснуться их.

 

Годы шли, и Бонефас женился на дочери аристократа, которой очень полюбились его произведения. Он читал ей стихи о любви, а она восхищалась его чувственностью, совершенно не подозревая, что посвящены они были Fée de l'absinthe. Бонефас обзавёлся поместьем в тихом округе Парижа, где мог гулять по парку и смотреть, как всё выше вырастала Сакре-Кёр. Вскоре у него родилось двое сыновей с разницей в один год. Семейная жизнь увлекала его, а кабаре больше не дарило ярких красок своим шумом и разгулом.

- Что же ты, забыл про меня? – спросила мадам, выдыхая тонкую стройку дыма от длинной сигары и поворачиваясь к нему.

- Я теперь женат, у меня обязанности…

- И что же… Ты – мой, помнишь? – сказала она, с вызовом заглядывая ему в глаза. - L'amour ne se paie qu'avec l'amour.

За любовь платят любовью.

Она схватила его за воротник, притягивая к себе, и всё его нутро похолодело, словно воды бурной реки тут же сковало волшебным льдом. Она целовала его, гладя по груди, по животу, спускаясь всё ниже, расстёгивая ремень его брюк. Он хотел остановить её, но она не позволила. Железной хваткой держала его запястье, подталкивая к злосчастному дивану.

 

После того раза Бонефас больше не ходил в «Le Chat Vert». Тревога разъедала сердце, но никто не преследовал его, не напоминал о себе, и со временем он стал забывать о прошлом. Семья и литература наполнили всю его жизнь. Он начал писать роман о бытие и душе, который назвал «Обитель Сакре-Кёр». Базилику уже вот-вот должны были построить, и это место привлекало всё больше людей. Здание обещало стать одним из самых значимых в Париже. Туда уже выплавляли один из самых больших колоколов в Европе, и об этом не переставали говорить.

Бонефас с трепетом вспоминал про пятнадцать лет, которые уже подходили к концу, и в тайне он надеялся больше не увидеть Fée de l'absinthe. А если она всё же появится, то он готов заплатить ей столько, сколько она скажет, лишь бы больше не видеть её в своей жизни. Никогда.

- Спокойной ночи, любимый, - сказала Аделин, целуя его в щёку. Мягкие каштановые пряди коснулись лица. Его жена чуть располнела после рождения двух детей, однако это не повредило её красоте, скорее наоборот – в её движениях появилась некая мягкость и степенность.

Бонефас поцеловал её в ответ, погладив по плечу. Так они и заснули. Вот только в этот раз ему снились не просторы полей за Парижем или море на севере, о которых он столько читал из дневников путешественников – ему приснилась она. Её неизменная хитрая улыбка, которая стала хищной, тёмно-зелёное платье, яркие глаза, от цвета которых тошнота подкатывала к горлу, однако он всё ещё не мог оторвать от них взгляд. И это изумрудное пламя, в котором он сгорал каждый раз, как…

- Бонефас, ты снова пропал, - сказала мадам, разглядывая его без тени беспокойства.

- Я не…

И он снова чувствовал себя тем молодым парнем, который первый раз пришёл в её кабаре. Когда мямлил и не знал, что сказать. Когда был готов на всё. И когда продал себя, сам того не осознавая.

- Ты не можешь забыть меня. Просто не имеешь права, - улыбнулась она. – Разве кто-то может сравниться со мной?

Он лежал у себя на кровати, а она присела рядом и поцеловала его в губы. Он словно глотнул абсента, и напиток сразу же ударил в голову, мысли помутнели, разум ослаб, голова стала лёгкой. Он снова утопал в прозрачных облаках, оставаясь наедине с пустотой. Её тело тут же оказалось на нём, обнажённая кожа с лёгким сиянием, словно покрытая волшебным кремом, тёмное кружево белья, которое ему захотелось снять. Она потянулась к его брюкам, поглаживая ему грудь и спускаясь к животу.

Утром Бонефас проснулся совершенно разбитым и без сил, словно его выпили, или будто он сам осушил не одну бутылку. И даже крепкий кофе не спас его. Но больше его встревожило, что она всё же нашла его. И даже его собственная голова не являлась теперь его личной территорией, где он мог спастись от всех. Неужели ему теперь нигде не скрыться?

Он стоял с кружкой чая вечером в кабинете, где ранее работал допоздна, а теперь лишь просиживал время, однако всё своё внимание он сконцентрировал на романе о Сакре-Кёр, словно в нём было его спасение.

Он вздрогнул, когда руки в чёрных перчатках легли на его грудь, и женское тело прильнуло к нему сзади. Она снова и снова являлась к нему, и он думал, что сходит с ума. Бонефас уже так привык к её присутствию, незримому и пугающему, что иногда даже ждал этого.

- Разве ты забыл, кому ты обязан такой жизнью? – сладко пропела она. Однако эта сладость ядом сочилась из её губ. Прозрачными кристалликами проникала в его кровь и парализовала, заставляла подчиняться, перестать размышлять. Он не мог выбраться из этих пут.

- Когда ты оставишь меня? – устало сказал он.

- Скоро, совсем скора, - раздался шёпот у его уха.

 

С каждым днём Бонефас худел, иссыхал, здоровье покидало его, и некогда молодой и крепкий мужчина превратился в призрака, гонимого тревогами и страхами. Под глазами залегли круги. В таком состоянии работать над романом становилось всё сложнее.

- Бонефас, что происходит? – спросила Аделин.

Она сидела у трюмо и расчёсывала длинные тёмные волосы. Вечер уже был поздний и они собирались спать.

Он промолчал и хотел замять этот разговор, но она словно почувствовала это.

- Только не скрывай ничего от меня, я же вижу, - сказала она, подходя к нему и беря его за руку. – Я уже давно вижу, что с тобой что-то происходит. Скажи мне. Мы что-нибудь придумаем. Вместе.

Она с тревогой и заботой взглянула ему в глаза. Между аккуратных тонких бровей пролегла едва заметная морщинка. Бонефас был старше Аделин почти на десять лет, однако сейчас выглядел так, будто годился ей в отцы.

- Я, знаешь… знаешь, похоже, я схожу с ума, - он потёр осунувшееся лицо.

Аделин округлила глаза и промолчала, но затем всё же заговорила.

- Почему… почему ты так думаешь? – она подошла к нему, погладив его по волосам.

Её нежные касания подействовали на него успокаивающе. Он был готов подчиниться этой мягкой силе, которая в тот момент казалась целительной. Аделин всегда умела добиваться от него своего. Без скандалов, истерик и грубостей.

- Кажется, я вижу то, чего нет. Вернее, оно есть, но… - на мгновение он задумался.

Можно ли считать его сумасшедшим? Ведь мадам существует, но она никак не могла попасть в его дом. Что, если Аделин отправит его к мозгоправу? Все эти психиатры стали так популярны в последнее время.

- Ты слишком погрузился в работу. Может, стоит оставить её пока? Мозг от переутомления и мигреней может рисовать разные картины перед глазами. Я недавно читала об этом в журнале. Мы достаточно богаты, чтобы дать тебе время на отдых. И ты совсем не уделяешь внимания нашим мальчикам. Они будут рады провести время с тобой.

Он вздрогнул при упоминании о своих сыновьях. Лишь бы эта garce не дотянула своих лап до них. О себе он уже не беспокоился. Слишком поздно. В глубине души он уже это понимал.

- Да, ты права, - он устало улыбнулся. – Я слишком ушёл с головой в это дурацкое дело. Оно уже не одного человека до могилы довело. Надо развеяться.

- Вот и отлично, - улыбнулась Аделин. – Завтра мы с тобой отправляемся на променад в парк, а затем заедем к мадам Гаудрэ.

 

Так он и поступил – позволил себе отвлечься, и это даже помогло на короткий срок. Слабость будто отступила, но лишь затем, чтобы вернуться вновь. И Бонефас понемногу стал понимать, что жизнь его подходила к концу. Однако это в какой-то мере даже принесло ему успокоение. Его радостно встречали во многих домах, цитировали его книги и спрашивали, когда выйдет следующая, однако он уже понимал, что вряд ли подарит миру новое произведение. Прошло почти пятнадцать лет до той злосчастной встречи мадам, оставались лишь считанные дни. Тело известного парижского писателя нашли в его кабинете. Он наглотался белладонны, и передозировка привела к печальному исходу. Всё записали в несчастный случай и далее разбираться уже никто не стал.

Аделин впала в тяжёлое уныние, оставшись с огромной суммой денег и двумя детьми, она всё ещё чувствовала, что в этой истории было что-то не так. Бонефас так и не открылся ей в ту ночь, и печаль от этого давила на неё лишь сильней. Несмотря на их любовь и доверие… Так любил ли он её?

Когда Аделин разбирала его вещи, засиживаясь в кабинете Бонефаса, то обнаружила в одном из тайных ящичков стола недописанный роман «Обитель Сакре-Кёр». В нём закладкой лежало письмо без имени, однако она точно знала от кого оно. Его почерк не спутать ни с чем, ведь она часто вычитывала его произведения, помогая с оборотами, героями, а порой и идеями.

«Mon amour, я проиграл. Проиграл. И если ты читаешь это письмо, то меня уже нет в живых. Юность так горяча и спонтанна, она желает всего и сразу, поэтому совершает столько ошибок. Но ты бы сказала, что для того она и дана, однако к сожалению не все из них можно исправить. И мне пришлось познать это на своём опыте. Когда-то я заключил сделку, которая и привела меня к той точке, в которой я оказался сейчас. И это тупик. Мне придётся платить, и я готов. Но вы не должны страдать из-за моей глупости, поэтому передай Пьеру и Ламмеру, чтобы никогда – ты слышишь – никогда не связывались с Fée de l'absinthe и её заведением. И пусть никогда не смотрят в глаза зелёному коту.

Допиши мой роман, я уже рассказал тебе весь сюжет, и ты обязательно дополнишь его своими блестящими идеями.

И знай, что я любил тебя, всегда любил и буду любить там, где окажусь после смерти.

Навечно твой»

Приступ дурноты накатил на Аделин, заставив руки дрогнуть, а сердце сжаться. Словно сделанное из стекла, оно было готово треснуть и разлететься на тысячи осколков.

- Ох, что же ты наделал, Бонефас? – сказала она, зажимая рот рукой и всхлипывая.

Уныние душило её, заставляло чувствовать себя одинокой и потерянной. И даже любовь к их детям не спасала Аделин. Всё казалось бессмысленным и несправедливым, и эти раздумья лишь больше опустошали её. Однако она сделала всё, чтобы уберечь мальчиков от тёмного влияния сущности, которая поглотила их отца.

 

Пьер всегда любил рисовать, изображать мифических созданий, которых все считали вымышленными, но в глубине души он знал – они принадлежат этому миру. Так же как он, как все вокруг. Быть может, они даже более реальны. Аделин наняла для него учителя и время от времени наблюдала за их успехами.

- Что это? – спросила она как-то, открывая папку с его работами.

- Её зовут… Fée verte, - произнёс Пьер, не отрываясь от рисования. – Она живёт в большом доме и любит музыку.

Зелёные крылья, зелёное платье и ядовитые глаза… Ноги Аделин едва не подкосились. Нет, быть может, это совпадение, и это существо с рисунка не имеет отношения к смерти их отца, но в последнее время Аделин всё чаще замечала странные знаки, которые посылал ей мир: изумрудные занавески, приглашения в «Зелёный кот», художник, ставший таким известным совсем не давно. Всё это не имело никакой связи для постороннего человека, но для Аделин – сливалось в единую картину. Ужасающую, заставляющую сердце биться быстрее, а разум – безнадёжно искать решение. Существо преследовало их.

Она пролистала пару рисунков, но ей вновь попалась зелёная фея, с усмешкой глядящая на неё с картинки.

- Как ты её придумал? – выдохнула она, закрывая папку.

- Мама, я ничего не придумываю. Я же тебе говорил, - тихо сказал Пьер.

Аделин тяжело вздохнула: она потеряла Бонефаса, не обратив должного внимания на слова, что он сказал ей в ту ночь. Быть может, она могла бы, могла что-нибудь сделать… И теперь, когда Аделин услышала эти слова от сына, она уже поняла, как ей следует поступить.

 

Раздался колокольный звон. Пьер отложил жития святых, быстро сунув закладку почти в самый конец, и побежал ко внешним вратам монастыря. В одной рубашке и штанах, даже без робы, он рисковал столкнуться с настоятелем, который снова будет ругаться за его вид, но медлить было нельзя.

- Брат, - Пьер радостно обнял Ламмера. – Рад, что ты вернулся, дружище.

Очередной поход не прошёл бесследно. Ламмер попытался обнять брата в ответ, но левая рука не двигалась.

- Да ты ранен, - тут же заметил Пьер. – Ты свою работу закончил, теперь моя очередь.

Он внимательно оглядел брата, оценивая его вид и то, что предстоит сделать. Последние пять лет Пьер и Ламмер жили в монастыре. Аделин навещала их, каждый раз лишь повторяя, что здесь им будет лучше, но их детские сердца не могли понять этого. Потеряв отца, а затем и мать, они долгое время не принимали своей участи, обижаясь на всех вокруг. Но эти чувства в итоге сделали их теми, кто они есть сейчас. Ламмер стал экзорцистом, а Пьер – целителем. Он всегда был тихим и покладистым, не любил драться и часто таскался с Библией, просиживая с книгами даже тогда, когда надо было работать руками. А вот Ламмер раскрыл в себе настоящего бойца. Из-за этого он чувствовал ответственность за младшего брата. Вместе они помогали людям освободиться от тёмных сущностей, заполонивших Париж и другие города.

- Что за твари принадлежали эти когти? До кости распорола, - сказал Пьер, промывая рану.

В нос ударил стойкий запах спирта и ладана. Боль была чудовищной. Ламмер стиснул зубы, ощущая, как на лице выступил пот. Экзорцист едва шевелил губами, вспоминая молитву, которую не забыл бы даже при страшных пытках. Его страдания сейчас мог облегчить только Бог.

- Кто бы мог подумать… что в такой хрупкой девушке… ах-ш, - он зашипел, напрягаясь ещё сильнее.

- Потерпи, ещё немного, я должен промыть её до конца, - твёрдо сказал Пьер, беря бутылочку.

- Делай, что должен, - ответил Ламмер.

- И да поможет тебе Бог, - улыбнулся Пьер, заканчивая присказку. – Так что там с той девушкой?

Он пытался отвлечь брата от боли, прекрасно понимая, что тот испытывал.

- В ней был демон из низшего астрала. Мы не рассчитывали на это.

- Демон? – присвистнул Пьер. – Тогда ты легко отделался.

Пьер бросил на него тревожный взгляд, но тут же вернулся к ране, которая стала кровоточить сильнее. Чаще всего попадались бесы и полтергейсты, которые знатно портили жизнь простым людям, и разобраться с ними не стоило большого труда. Однако с демонами всё было иначе. Они не возникали сами по себе, лишь тёмный маг мог призвать его себе на службу, пока не осознавал, что сам становился его рабом.

- Плохая подготовка. Но в следующий раз всё будет иначе, - сказал Ламмер полным решимости голосом.

 

Многие заведения разорялись, менялись, их поглощали конкуренты, но не «Le Chat Vert». Оно, словно замороженное временем, всё так же манило к себе посетителей, угощало абсентом с пыльцой феи, всё также радовало красивыми девушками и самой мадам. Она будто и не старела, оставалась столь же грациозной и соблазнительной.

Пьер и Ламмер долго готовились к судьбоносной встрече. Именно такой она станет. Для всех. Поэтому нужно было заранее узнать, к кому в логово они собирались. Мать рассказала им всё, что было известно. Сведений оказалось немного, но этого уже хватило, чтобы Ламмер определил уровень силы этой твари.

В кабаре они явились как молодые художник и поэт, которые искали покровительства. Там всё ещё собирались талантливые творцы, жаждавшие славы и денег, а также аристократы и богачи, готовые заплатить за это.

Юноши сели за один из столиков, оглядываясь по сторонам. Играть было несложно, они и правда были совсем молоды, и кабаре удивило их до глубины души. Яркие цвета, сочные блюда, блистательные танцовщицы, - всё здесь было на высоте, поражая воображение даже искушённых зрителей.

В зал лилась музыка, среди которой то и дело слышался смех людей. Богачи оставляли щедрые чаевые официанткам. Дым от сигар порой становился столь густым, что мешал разглядеть сцену. Пьер закашлялся, понимая, сколь отличны широкие свода монастыря, где он провёл последние несколько лет.

Когда появилась мадам, почитатели устремились к ней, будто ничего вокруг не существовало. Для каждого она являла нечто своё: будь то власть, богатство или соблазнительность. Этот притягательный и опасный флёр струился за ней, заставляя мужчин следовать за ней даже в огонь. Именно этим она и была. Адским пламенем, которое поначалу лишь согревало, а затем сжигало заживо.

Ламмер отклонился на спинку стула, оценивая обстановку. Инфернальный суккуб был сильной тварью. Скорее всего, на этом самом месте много веков, а то и тысячелетий назад устроили ритуал, который и привлёк её сюда. Древняя тварь. Конечно, она узнает его сразу же. Но едва ли осмелится устроить кровавую бойню прямо здесь. За столько лет суккуб уже должен изучить человеческую психологию и повадки досконально. Она часто меняла личины, но сколько душ успела поглотить именно здесь?

- Простите, - сказал Ламмер, отвлекая мужчину рядом. – А сколько лет мадам?

- Никто не знает, - улыбнулся тот, - но, не правда ли, она потрясающая?

- Да уж не поспоришь, - усмехнулся Ламмер.

Сегодня мадам блистала в тёмно-синем платье, которое переливалось словно звёздное небо. На руках были длинные чёрные перчатки, а на груди висело алмазное колье, которое стоило целое состояние. На белокурых локонах красовалась кокетливая шляпка с чёрной вуалью. Для большинства мадам олицетворяла идеальную, но такую хищную красоту, но не для Ламмера. Он видел адскую тварь, которая не так давно утащила его отца. И не только его одного. Он не был опытным экзорцистом, но личные счёты не позволят ему остановиться. Он покончит с ней сегодня.

- Я сейчас, - шепнул Ламмер и скрылся в толпе.

Пьер видел, как брат обращаться к мадам, как заискивает перед ней и улыбается, как неловко потирает голову, указывая на их столик. Эта женщина посмотрела туда, прямо на него, в его глаза, и всё тело Пьера напряглось. Было в её взгляде что-то пронизывающее и неприятное, словно она видела его насквозь. Однако Пьер лишь неловко улыбнулся ей, продолжая играть свою роль.

Наконец, Ламмер и мадам подошли к их столу.

- …а вот мой друг, он поэт… - продолжал говорить Ламмер.

- Мадам, - встал Пьер, желая поцеловать её руку, как было принято, однако она не протянула её ему.

- Удивительно, - хищно улыбнулась она. – Столько талантов сегодня в нашем заведении, даже не знаю, с кого начать.

Её глаза полыхнули опасным огнём, однако Ламмер не растерялся. Эта игра стоила лишь тех свеч, которые горели божественным пламенем.

- Быть может, вы поговорите с нами вдвоём?

- Нет, - резко ответила она. – С тобой – первым.

Мадам указала на Пьера и поманила его рукой. Он бросил быстрый взгляд на Ламмера и тот едва кивнул. Он ощущал эту смертоносную силу, исходящую от суккуба. Только для них она была такой. Рядом со светом тьма сгущалась, поэтому остальные люди не чувствовали этого.

Пьер последовал за мадам в коридор, поднимаясь по лестнице. Без брата он чувствовал себя совсем не так уверенно. Его боевые навыки уступали способностям экзорциста, но он знал, что Ламмер его не оставит. Нужно было лишь продержаться. Он старался не приближаться к фигуре мадам, которая шла перед ним, обманчиво медленно переставляя ноги в чёрных туфлях на высоких каблуках.

Едва ли он справится с ней в одиночку.

Когда они зашли в кабинет, то Пьер сразу окинул его взглядом. Мадам зажгла одну чёрную свечу. Похожие они жгли в монастыре, но…

- Проходите, располагайтесь, - обвела она кабинет рукой.

Мадам подошла к шкафчику и открыла его, Пьер наблюдал за ней, но не смог разглядеть, что она делала.

- Я слышал, вы помогаете творческим людям, - осторожно начал он.

- Тогда вы должны знать, что это кое-чего стоит.

Наконец, она закрыла шкаф, обернувшись к нему.

- И чего вы хотите? – продолжил Пьер.

- Неправильный вопрос. Главное, чего хотите — вы.

Зрачок в её глазах удлинился, вытянулся в линию. Она даже не скрывалась, да и зачем?

- Знаете, это так забавно, - сказала она, садясь в кресло, закидывая ногу на ногу и покуривая длинную сигару.

- Что именно? – Пьер попытался расслабить сводившие судорогой мышцы.

Комната наполнялась запахом дыма, от которого ему хотелось кашлять, однако он пытался сдерживаться. Образ мадам стал представляться в других тонах, не столь опасным, а порой и соблазнительным.

- Вы, вы так забавны, - улыбнулась она. – Вы думаете, что вы умнее всех. Сколько вам лет?

- А это важно? – улыбнулся он.

- Нет. Важно лишь то, что вы пришли сюда сами. По доброй воле.

Она направилась к нему, но Пьер не боялся. Наоборот – интерес заставлял его желать этого.

- Это ведь уже – да, - сказала мадам, положив руку ему на лицо и приподнимая его к себе.

Она откинула подол платья и уселась верхом на Пьера. Сладковатый запах, смешанный с дымом в комнате, тут же окутал их, погружая в ядовитый дурман. Она взяла его руку и положила себе на бедро, провела по талии до груди. Её упругое тело в его ладони… Бордовые губы на его губах. Пьер и забыл про кинжал, который покоился у него за поясом.

- Тварь, пора домой, - сказал Ламмер, сразу же бросая кинжал, который мадам отбила, словно игрушечный.

Она зарычала, отбросив кресло в сторону и принимая свой истинный облик. Пьер упал, но тут же вскочил, приходя в себя. Времени на заклинание изгнания было совсем мало, да и стоило бы начертить мандалу, но всё это казалось роскошью, поэтому Ламмер приготовился драться.

Она кинулась на него с огромной скоростью, сбивая с ног и выламывая суставы на руках. Чем сильнее тварь, тем больше душ она поглотила, и Ламмер уже догадывался, что в этот раз он встретился с древним врагом. Хрустнула кость, а затем она оторвала ему руку.

Пьер бросился к ней, вгоняя кинжал, пропитанный ладаном и святой водой, прямо в её сердце. Но тут же на него кинулся зелёный кот, который явно увеличился в размер, и сейчас больше походил на барса. Суккуб развернулась и впилась зубами Пьеру в шею. Брызнула кровь, и рана на её теле стала затягиваться. Ламмер понимал, что если сейчас не закончит заклинание, то они останутся здесь навсегда. Даже хуже. Она поработит их души. Поэтому, собрав всю волю, которая у него осталась и забыв про рану, из которой хлестала кровь, он продолжил читать заклинание, пока последние слова не сорвались с его губ.

Портал разверзся перед ними и стал затягивать демона и его питомца. Они уже ничего не могли сделать.

- Ты заплатишь, заплатишь за это! – прошипела она.

- L'amour… ne se… paie… qu'avec… l'am…our… - одними губами проговорил Ламмер. – Я уже заплатил.

Едва только портал закрылся, как в комнате стало легче дышать. Ламмер подполз к Пьеру, который лежал с закрытыми глазами. Он был мёртв. Его глотка была разодрана. Шок из-за потерянной руки не позволил Ламмеру испытать ту боль, что стучала в его висках. Это… неправда. Нет. Так не могло быть. Губы тряслись, на глаза навернулись слёзы.

- Вставай, слышишь? Вставай! – он сидел рядом с братом и тряс его единственной рукой, совершенно теряя нить с реальностью.

Пока слёзы на глазах не застлали всё вокруг. Он упал на спину, тяжело дыша и желая, чтобы всего этого мира просто не существовало. Несправедливость, жестокость, смерть и боль – вот и всё, что в нём осталось.

Раздался звук бьющегося стекла. Один, второй, третий… словно сосуды трескались, и комната осветилась мерцающими шарами. Сначала немного, лишь бросая отблески на пол, затем всё ярче, пока свет не залил всё вокруг. Спасённые души, которые демон держала в заточении, освободились. Их мягкий свет попал Ламмеру на лицо, на рану, на грудь, проник в его сердце, принося желанное облегчение. От боли, от страха, от бессмысленности. Всё вдруг показалось совершенно правильным и значимым. Когда человек умирает, то не кричит о своих принципах – он лишь взывает к Богу, шепча имя возлюбленной или матери, ведь конец – это отражение начала. В конце всегда вспоминают женщину и родную землю.

- Мама, прости.

Бог всех принимает, но не все об этом знают. Поэтому Ламмер не боялся, он знал. Боль кончилась в единый момент. В краткий миг всё затопил тот самый свет, и реальность растаяла, оставляя его наедине с Богом.