Лида нервно постукивала по рулю машины поочерёдно каждым пальцем левой руки. Ещё бы немного — и её ярко-красный маникюр откололся бы, хотя я предупреждала сделать длину покороче, на что она тогда нервно закатила глаза. Я представляла всё, что будет происходить в машине, как по списку. И в первую очередь — я лезу куда не надо.

— Да кто тебя просил? Боже, просто сколько ещё мне тебе говорить НЕ ЛЕЗТЬ в мои дела, тем более ВТАЙНЕ от меня самой!

— Прости, ты же знаешь, я думала, что…

Тут я даже не пыталась продолжить, потому что она никогда не слышала меня. Телефон трясся от вибрации звонка, но она просто откинула его на соседнее сиденье. Пункт второй: я бестолковая и ничего не понимаю.

— Да ты же со-вер-шен-но ничего не понимаешь в моей жизни! Я уже выросла! Мне не пять лет, даже не пятнадцать, чтобы так таскаться за мной, а ты не понимаешь!

— И не пойму… Как можно легко отпустить ребенка, которого родила, воспитала и…

Лида неожиданно дала по тормозам, из-за чего скрип шин сильно резанул слух. Нас обеих спас ремень безопасности, который я напомнила пристегнуть. Пункт третий: меня никто не заставлял.

— Тебя НИКТО не заставлял рожать! Я не просила об этом! Почему из-за твоего решения Я должна всю жизнь прожить твоей куклой?

Такие разговоры всегда били по живому и ни разу — мимо. Она никогда не думает о моих чувствах, пока топчет их. Я никогда не могла себе позволить того же. Никогда…прежде.

— Может, и я об этом не просила…

Всего минутная слабость заставила произнести это вслух. Моя девочка застыла, и вскоре из светло-карих глаз показались слёзы. Я заметила их в зеркале заднего вида, через которое она обращалась ко мне во время разговора. Внезапно я почувствовала, как всё небо на меня обрушивается. Только тогда пришло осознание, насколько неправилен весь наш диалог.

***

Раньше я думала, что знакома с одиночеством. Оно стервятником кружилось вокруг моей жизни, отгоняя прохожих и сжирая душу по крупинке. Подобный расклад меня не устраивал, поэтому я хотела бунтовать и брыкаться. Я находила лазейки из холодного, отторгающего родительского гнезда, чтобы вдохнуть свежесть улиц, почувствовать тепло и мягкость дружеской компании, а особенно — благоухающую любовь своего молодого человека. Это было незабываемое время, наполненное запахом костра под звездным небом и треском хвороста. Домашний арест преследовал чуть ли не каждую мою вылазку, но я была так счастлива. Пока, как и в этой истории, меня не настигло «однажды».

— Ты не можешь сохранить ребенка. Это нам не по средствам, да и не к твоим девятнадцати годам.

Мама проговаривала эту реплику в третий раз. Отец в стороне молча кивал, но помощи от него я и не ждала. Эта семья не знала таких понятий. Я пыталась в одиночку выстоять под напором старших, не роняя слез. Мой и без того жалкий вид лишь позабавил бы их.

— Кстати, о твоём дружке. Родители уже сослали его учиться в другой город. Благо, хоть денег на аборт не пожале...

— Нет.

Тогда я впервые осмелилась её перебить. В голосе этой женщины не было ни любви, ни жалости. В моем же теперь пропало терпение.

— Я уменьшу ваши расходы, раз это столь важно, своим немедленным уходом.

Эти слова оказались слишком громкими, ведь, чтобы окончательно покинуть отчий дом, мне потребовалось около двух суток на сборы и обзванивание подруг с жильем. Родители еще долго докучали полиции моим поиском, но я была совершеннолетней, чтобы куда-то насильно возвращаться. Эти события и привели меня к появлению дочери. Лучику, который давал надежду, силы и защиту от вечно голодного хищника.

Ах. Да. Одиночество.

***

— Выйди из машины.

Голос Лидии стал холоден как никогда. От недоумения я не могла пошевелить и пальцем. Обычно всё заканчивалось хлопком входной двери, но там, на трассе, окруженной бескрайним пшеничным полем справа и тёмным густым лесом слева, уходить было некуда. Лидочка крепче вцепилась в руль, а машина на пару со временем застыла на месте.

— Ольга Николаевна, я прошу вас покинуть машину.

Я не поверила ни своим ушам, ни её чужому тону. Меня охватила паника. Словно посторонний наблюдатель, я следила, как мои дрожащие руки отстегивают ремень безопасности и открывают дверь, как мои ноги становятся на грубый асфальт, как молниеносно ветер подхватывает мои волосы, как размыкаются мои сухие губы. Я хватала ртом воздух, чтобы наполнить легкие, но крик вышел немым в сравнении со звуком удаляющегося мотора. Она уехала взаправду. Моё тело, обездвиженное, стояло на обочине под палящим солнцем, пока внутри я истерично молила дочь вернуться. Её обида не могла пересилить любовь к семье. Хотя… и семья-то у Лиды теперь другая. Точнее, новая. С мужем, с новым домом, в новой стране. Зачем же ей старая мать?

И всё-таки я ждала. Первые двадцать минут прошли легко: я рассчитывала, что примерно сейчас доченька окончательно остынет и поймет ошибку. Вот она уже разворачивает машину и мчится сюда с извинениями. Вот-вот и капот автомобиля покажется на горизонте. Ещё чуть-чуть… Но и в последующие полчаса даже мимо никто не проехал. К тому времени ноги налились свинцом и стоять оказалось уже непосильной задачей. Солнце же только усиливало свой жар, и мне пришлось перейти дорогу, чтобы укрыться в тени деревьев. Стало заметно прохладнее и легче, когда я присела на траву. В таком положении я и выдержала еще примерно час ожидания. И под этим же деревом, облокотившись о кору, незаметно погрузилась в тревожный сон… В нём я слышала зов, то далекий, то приближающийся. Голос казался таким четким, будто я не спала вовсе, и каждую секунду теплилась надежда, что сейчас меня разбудят и скажут: «С возвращением!», но я всё так же оставалась под деревом. Пока в одну секунду сон не прервался сам по себе. С ним дневное время утекло, и, когда я открыла глаза, уже смеркалось. Темно-лиловые лучи растекались над полем, вокруг царил покой. Тишину прерывал лёгкий шелест листьев, а из леса периодически доносились далекие птичьи разговоры.

От успокаивающей обстановки я даже забыла, по какой причине тут оказалась. Она не вернулась. Или вернулась, но не заметила меня за травой? Может, забыла, где именно останавливалась? Нет, глупости… Она просто не поворачивала назад и, возможно, уже собирала вещи, лишь бы оказаться от меня еще дальше. Ком горечи подкатил к горлу и застрял там. Мне становилось страшнее с каждым сантиметром солнца, исчезающим за горизонт. Нужно было что-то делать, не поддаваться панике, но я даже не знала, сколько пришлось бы идти по дороге, чтобы куда-то попасть. Я нашла в карманах брюк смартфон, но он был бесполезен, ведь я так и не научилась вовремя его заряжать. То и дело оглядываясь по сторонам в надежде уловить свет фар, я пыталась прикинуть, сколько прошло часов. Воображение издевательски подкидывало кажущиеся блики. Неужели не проехало хоть одной машины? Или люди в них настолько бессердечны? Сплошные необоснованные догадки заполняли мысли. От незнания и обиды слезы заслоняли глаза. Я вернулась в самое страшное мгновение своей жизни, оказавшись одна, совсем не представляя будущего. Ощущение брошенности самым важным человеком в жизни разъедало меня изнутри, раздаваясь ноющей болью во всем теле. Становилось трудно дышать. Мне просто хотелось спрятаться от всего. Стать прозрачной, неосязаемой, чтобы проблемы не могли на меня давить. Но получалось только стоять столбом, краснея от возмущения.

Нужно было взять себя в руки. Для этого я закрыла глаза и сделала несколько глубоких вдохов, выдохов. Ещё раз осмотрела дорогу. Прошлась на несколько десятков метров вправо и безрезультатно вернулась обратно. Всё же мнимая, пусть и гаснущая надежда на возвращение дочери меня не оставляла. Ей будет легче, если я останусь на месте.

Но прошли напрасные минуты ожидания. Тогда я ждала скорее из вежливости, чем от отчаяния. Поэтому, смирившись, подумала, что разумнее будет пойти в обратную сторону, откуда мы ехали, чем шагать в неизвестность. Хотя туда дорога неблизкая, решила идти, пока держат ноги. Недавний сон у дерева пошел на пользу, прибавил сил, поэтому путь я начала бодро. Ветра почти не было, вечерний воздух освежал, и беспокойство на душе понемногу спадало.

Я не останавливалась вплоть до первых звездочек на небе. Картина вокруг меня никак не менялась. Либо я выбрала темп медленнее, чем нужно, либо дорога только удлинялась. Усталость накрывала новой волной, ступни стали ныть, и, кажется, появилась мозоль. До сих пор не было ни одной машины, и мне начало казаться, что я так и не проснулась. Страх возвращался и давил, я хотела выбраться из этого кошмара, но сама природа противилась. Погода ухудшалась, и месяц постепенно исчез за тучами. Ночь окончательно накрыла землю. Меня трясло, и начавшаяся морось заставила остановиться. Капли дождя обжигали кожу холодом, но мне нечем было укрыться. Из вариантов — только свернуть влево, но лес так пугал своей тьмой, что я не знала, как поступить. Хотелось очутиться дома. Хотелось проснуться и заплакать от счастья.

Из последних сил я прошла еще метров десять и, к удивлению, обнаружила тропинку. Обычная притоптанная трава вызвала во мне такой прилив счастья! Ведь значит, по ней кто-то ходит, она куда-то сможет меня привести. Дождь усиливался, будто подгоняя меня спрятаться под кроны деревьев, и я повиновалась. Насколько было возможно, я вгляделась вниз. В густой растительности не виднелось ни мусора, ни даже земли под ней. Я разулась и осторожно ступила на траву. Облегчение мурашками пробежалось по ногам. Только прилипший сгусток крови, образовавшийся между мозолью и туфлей, неприятно отодрался. Немного размяв ступни, я продолжила медленно углубляться в лес.

Птицы затихали по мере моего движения, и сама я пыталась шагать бесшумно. Здравый смысл уверенно заявлял, что не найдутся здесь хищники, жаждущие напасть, но кружащаяся от мрака голова не следовала логике. Любое прикосновение с природой, чудесное при свете дня, в настоящий момент призывало наистрашнейшие картины из самых глубин сознания. Милейший прыжок белки с ветки на ветку над моей головой был равноценен кружащему грифу над раненой добычей, а касание щиколотки цветами и травами представлялось как касание тысячи холодных змеиных языков. В груди стыло от каждого удара капель о листву. Я не издавала ни звука, даже если в ноги впивались камни. Непроизвольно ускоряла шаг в надежде скорее увидеть свет домов, ведь чем дальше вилась тропинка, тем сильнее щеки намокали — и не только от дождя.

От нарастающего бессилия хотелось бежать куда подальше, но я пыталась сохранять самообладание. За всеми этими размышлениями незаметно закончился дождь. И немного времени спустя я наконец-то увидела свечение впереди. Вся промокшая и уставшая, я думала, как объясниться перед хозяевами дома и что делать в случае, если такую подозрительную незнакомку, как я, не пустят на порог. Но, приблизившись к избе, поняла, что свет исходит далеко не от ламп или фонарей — то были совсем крохотные, но яркие как огоньки светлячки, прячущиеся под навесом крыши. За секунды их вид поразил меня, и страх внутри застыл на месте. Глубже вдохнув, я постучала в деревянную дверь. Звук по твердой поверхности отозвался тупой болью в костяшках, но я нашла силы постучать еще дважды. Мне никто не открыл. В окнах даже не загорелся свет, не было слышно ни шага. Дом пустовал, а светлячки от моего шума стали потихоньку разлетаться. Меня снова поглотила темнота.

Стоять спиной к такому, кажется, бесконечному лесу, когда спасение буквально за стеной, ужасно. Я легонько дернула дверь, но она не поддалась. Приложив последние силы, я потянула сильнее и даже испугалась, когда она со скрипом и скрежетом открылась. Я ступила на голый и холодный пол, спеша избавиться от ощущения болота под ногами, и закрыла дверь. Свет через окна не проникал, но мои глаза уже привыкли к темноте. Я могла видеть очертания предметов, чтобы просто не споткнуться, но в поисках выключателя это не помогло. Спустя пару минут, когда внутри дома чувство защищенности окрепло, я смогла смириться с мраком и не искать больше освещения. Вместо этого мои ладони уперлись в нечто мягкое и приятное.

Как только я оказалась на кровати, а ноги перестали чувствовать тяжесть, тело моментально перестало слушаться. Только вот сознание не давало покоя, будто все тяготы этого дня навалились разом, напоминая, что положение мое печально. Хоть я и понимала, что простынь подо мной мокнет и впитывает влагу с одежды, все равно не могла шевельнуться, даже чтобы прикрыть отекшие ноги. Я была способна только тысячный раз прокручивать этот день в голове, пытаясь осознать, что произошло. Я чувствовала что-то вроде жара в теле, головокружения и тошноты одновременно — все эти мучения и боль смешались в кашу, которая закипала внутри от температуры. Безнадежность сильнее вдавливала меня в пружины матраса. В голове мутнело, а перед глазами, видимо, плыло, раз мне казалось, что потолок то приближается ко мне, нависая над кроватью, то отдаляется. Я закрыла глаза прежде чем это довело меня до головокружения. И, вконец обессилив, смогла уснуть.

***

В бреду казалось, что меня везут на медицинской каталке. Отовсюду доносился детский плач, прямо как в день её рождения. Белый потолок и мелькающие лампы ослепляли, вокруг мельтешили люди в халатах и масках. Один из них нащупывал мой пульс, хотя мне самой было сложно уловить сердцебиение. Вокруг началась суматоха, а тело парализовывало всё больше. Лишь спустя время среди всех голосов я смогла уловить один.

«Мама!»

Он пробудил меня ото сна. Дневной свет ударил по глазам, и я прикрыла их рукой, не понимая, откуда столько солнца. Пришлось осматриваться, прищурившись. И, к большому удивлению, я обнаружила, что вместо крыши остался один только деревянный прямой каркас, похожий на восьмиконечную паутину, свисающий параллельно полу. Совершенно ничего не прикрывало дом. Ветер гулял над стенами, донося до меня свежий влажный воздух, а облака медленно плыли вокруг солнца. Я замерла. Мне не удавалось понять, как я могла спокойно проспать и не заметить этого. Рука тянулась ущипнуть себя за бок, но у меня не было уверенности в желании проснуться. Где-то неподалеку мелодично и успокаивающе журчала вода. Я наблюдала за облаками в ожидании, когда же они затмят собой источник света, но они лишь нехотя касались его краями и проходили мимо. Вместо них под солнцем прошмыгнуло нечто другое, больше, быстрее. Вскоре оно пролетело вновь, и дом накрыла тень. В этот момент я смогла разглядеть силуэт. Огромные распахнутые крылья были похожи на птичьи, и на секунду мне стало страшно, насколько же велик их обладатель вблизи. Но он скрылся прежде, чем я вспомнила хоть какой-то вид птиц.

Комната вновь залилась солнцем, а вчерашние очертания наконец превращались в настоящие предметы. Я приподнялась, чтобы оглядеться, но под руками почувствовала нечто прохладное и пушистое. Весь матрас оказался устлан густым сочно-зеленым мхом. Он примялся в форме моего тела и был зеленее того, что дальше. Одежда на мне высохла полностью. Видимо, напитавшись водой, растение радостно расцвело и позволило на нем ночевать, притворившись бархатной простыней. Странным показалось то, что на моих ногах не осталось грязи, которой я набралась по пути, а мох по всей постели выглядел чистым.

Я села и осмотрела пол. Ногами он ощущался как мягкий ковёр, но глаза видели короткие травинки, щекочущие ступни. Только сейчас я обратила внимание, что дом был круглым. Стены из голого кирпича и пустое окно возле двери. Привлекал внимание единственный предмет интерьера — деревянный стол напротив кровати. На нём лежали довольно разные вещи: наручные часы, пара заколок, клатч и шляпка. По-моему, они совершенно не сочетались между собой ни цветом, ни стилем, будто оставленные разными хозяевами. Среди них затесались и мои туфли. Они блестели, будто только что купленные, лакированные. Я даже загляделась на их красивый новенький вид, пока внезапно не выключился свет.

Меня это не пугало, пока я не вспомнила, что светло было не от электричества. Я задрала голову, но рассмотреть хоть что-то не получалось. Казалось, сам ветер сорвал чью-то крышу и пригнал сюда, собрав конструктор. Не помогали и тусклые лучи из окна. Теперь его полностью заслоняли растения, свисающие откуда-то сверху, как лианы, как шторы с наружной стороны. Будто лес стеснялся чьего-либо присутствия.

Я собиралась с духом еще две долгие минуты. Всё происходящее не поддавалось логике. Это определенно меня тревожило, и невольно я вспомнила, по какой причине оказалась в этом положении. Тогда я сразу же отворила дверь и шагнула на улицу. Потому что хуже произошедшего предательства быть не может.

И вот снова солнечно, а вокруг стройные и величественные деревья. Под их кронами было полно тени, а дом, оказалось, стоял на поляне. За ним, в метрах десяти, находилась небольшая речка. Мне виделись то ли брызги, то ли плещущиеся и прыгающие в ней рыбки, но всё это второстепенно. Охотнее мне хотелось рассмотреть крышу. Я предполагала, что на неё могло повалиться дерево, но всё же было слишком тихо для этого. Ещё пара шагов от дома — и я застыла, разглядывая кровлю. Ещё пара шагов — и она уже разглядывала меня.

В меня впился любопытный взгляд нефритовых глаз. Под солнцем они блестели как настоящая драгоценность, переливались внутри зеленым, завораживая. Или, скорее, гипнотизируя, иначе я не знаю, почему не убежала в ту же секунду. Это точно была та же птица. Её размеры действительно огромны, раз она скрыла собой весь каркас под крышу. Она мостилась на этих палках как на гнезде, прижимая к телу длинные крылья. Её хвост свисал вплоть до окна, и теперь я поняла, что его закрыло. Все перья зеленого цвета казались, скорее, листьями, так похожими по оттенку с остальным лесом. Или, скорее, лес походил на неё. Уверена, будь я ближе, точно разглядела бы их прожилки. Но сдвинуться мне не дал голос, донёсшийся из острого загнутого клюва — столь похожий на человеческий, что я не поверила ушам.

— Что?

Ощущение было похуже вчерашнего топтания в грязи. Я переспросила что-то у говорящей птицы размером с дом. У меня дрожали руки, перехватывало дыхание, а босые ноги всё равно пригвоздило к земле. Птица же спокойно вытянула длинную шею, выпрямляясь.

— Пойди к реке.

Её тон не казался враждебным, но сама ситуация не вызывала доверия. Я посмотрела в сторону реки, а потом в противоположную, туда, откуда вчера пришла.

— Все пути неизменно приведут тебя обратно.

Эти слова уже были сказаны иначе. Слишком в точку, излишне знакомо. Фраза всплыла из самых дальних уголков моей памяти, как будто я снова стою и униженно слушаю нотации. Слишком реальное ощущение звонкой пощечины на щеке. Напротив — красное материнское лицо, каким я его запомнила в последнюю нашу встречу.

Я направилась к реке под пристальным взором, надеясь уйти от собственных воспоминаний. Низко свисали веточки молодых деревьев, несколько раз пришлось пригнуться, прежде чем оказаться у берега. Вода была такой зеркально-чистой. Её даже не засоряли листья или палки. Но, наверное, я не об этом должна думать.

Река в своём темпе бежала вперед, но в ней я стала видеть не только собственное отражение. Картинка на поверхности стояла на месте как проекция. Сперва изображение было мутным, но чем ближе в нем была машина, тем скорее я узнавала Лиду. Я невообразимым образом наблюдала, что произошло после того, как дочь оставила меня. Она как сумасшедшая жала на газ, а слезы со щек смахивал ветер из окна. Вокруг находилась всё та же пустошь. Солнце грело асфальт, над ним плавился воздух. Лидия не останавливалась. Я смотрела, как она отдаляется. Внутри меня тоже что-то отдалялось. Я ведь, наивная, ждала.

— Что ты видишь?

Никогда бы не подумала, что такой простой вопрос может вызвать такую боль. Мне не хотелось отвечать. И смотреть тоже. Но закрыть глаза не давала надежда.

— Как мой смысл жизни уезжает со скоростью сто километров в час.

— А что ты видишь вокруг?

Я не знала, что ещё мне нужно было видеть. Всё и так становилось понятно. Будто Лида специально выбрала такой маршрут, чтобы выкинуть ненужный хлам.

— Поле слева, лес…справа? Но… — ведь если бы она ехала дальше, он был бы слева… — Так она возвращается ко мне!

Я вскрикнула слишком громко и радостно, совершенно забыв, что прошла целая ночь. Столько времени ей понадобилось, чтобы вспомнить обо мне?..

Внезапно привычный вид перед лобовым стеклом машины изменился. Его потихоньку стал застилать дым. Лида в своей манере резко затормозила и выскочила из автомобиля. Но дальше мне увидеть не довелось.

— Не стоит долго наблюдать за чужой жизнью. Так можно пропустить оплошность в своей.

Изображение действительно изменилось. Течение реки в свою очередь ускорилось, и вода стала слышимо биться о берег. Теперь я видела себя. Судя по одежде, это как раз тот момент, из-за которого мы в очередной раз поссорились с дочерью. Комната тогда осталась пустой, и я взяла в руки телефон. Не Лиды, а её жениха. Потому что заявляться к нам в дом с предложением руки и сердца спустя три месяца знакомства — это подозрительно. А не познакомившись со мной сразу — вообще оскорбительно. Только тогда я допустила единственную ошибку — не вслушивалась в шаги. За моей спиной почти сразу возникла Лидочка.

— Мама! Что ты творишь? В своём уме? — она резко выхватила телефон. На моем пальце осталась неприятная линия от её ногтя, но я смолчала.

— У него в контактах какая-то Диана! Ну послушай ты, ну кто улетает жить в незнакомую страну с малознакомым человеком? Чем вам здесь не...

— Я, по-твоему, дура безмозглая?! Каждому встречному что ли отдаюсь? Он прекрасный человек! И знакомы мы гораздо дольше, чем встречаемся! А ты не знала как раз потому, что так неадекватно ко всему относишься! А Диана вообще наш риэлтор!

В груди заныло. Так же, как тогда. От волнения я стала потирать руки. Ладони стали влажными и неприятно липли. И всё же я не понимала, зачем понадобилось пересматривать эту ссору.

— Ты моя дочь…

На этих словах изображение остановилось и вернулось к началу. Я нахмурилась, а рядом появилось еще одно. В нём я узнала молодую себя, еще до рождения Лиды, наблюдающую, как мать листает мой дневник. Обе картинки шли параллельно, однако я не путалась ни на секунду.

— Мама! Что ты делаешь? Это личное! — я схватилась за корешок блокнота, но безуспешно. Мама одёрнула руку вместе с дневником.

— Ты снова лазила к тому мальчишке! Опять пропустила мои слова мимо ушей! Разве приличная девочка бегает по дворам с каким-то беспризорником, а?! — она снова была мной недовольна, опять повышала голос. И вечно махала правой рукой у моего лица.

— Я уже не маленькая! И он не просто какой-то мальчишка, а мой возлюбленный! Причем давно, и ты прекрасно это знаешь, но постоянно открещиваешься, будто бы я должна быть такой же бесчувственной, как вы с отцом уже долгие годы!

Наши с Лидой молодые голоса звучали в унисон, различаясь разве что формулировкой. Как и мои слова с собственной матерью, отличаясь только тоном…

— Как же так вышло… — я ведь всё делала наоборот, но в итоге обернулось, как в прошлом. Я стала тем, кого боялась и кем брезговала. И… теперь не знала, что чувствовать и как успокоить ноющее сердце. Я так сильно ошиблась. Переборщила с тем, чего мне самой так не хватало в детстве. Моё внимание стало для неё не поддержкой, а тяжестью. Это всё стало невероятной тяжестью и для меня сейчас.

Птица продолжала молчать, но и я не хотела слышать ответ. Мне нужно было к дочери. Во мне сидела уверенность, что птица понимает это, поэтому я двинулась по её указке обратно в дом. Вновь легла на кровать, и дверь за мной закрылась. Снова темнота накрыла с головой. Я томилась в ожидании сна и принялась считать про себя.

Раз.

Два.

Три.

— Пациент стабилен, просто небольшое недомогание и обморок. Судя по вашим словам, после дождя и долгого пешего хода она простудилась. Так что отдых, витамины и семейная поддержка. Завтра отправим домой отсыпаться, — голос говорившего мужчины отдалялся и вскоре исчез. На своей ладони я почувствовала чьи-то мягкие руки и непонятную влагу. Проморгавшись, я с трудом сфокусировала взгляд на взволнованном лице дочери.

— Мама! Мамочка! Прости меня, пожалуйста. Похоже, я ехала так быстро, что проскочила несколько километров, а когда развернулась, двигатель сдох, потом дым, и, пока я ждала хоть какую-то помощь, прошли часы, и все тебя искали, а ты в лесу лежишь без сознания, босая, и я уже грешным делом подумала, что больше никогда с тобой… — Она всхлипывала, глотала слова и всё время сжимала мою ладонь в своих. Я не могла рассмотреть её красивых глазок из-за слёз. Она всё жмурилась и шмыгала носом, как в детстве, когда сдирала коленки. И раскраснелась вся как спелая ягодка.

— И ты прости меня тоже… — наверное, тогда я заплакала вместе с ней, потому что Лида принялась вытирать мои щеки.