Сплетенье молний расползлось по хмурому небу. Старый схимник распахнул шерстяную накидку, выставил ладони и свел их перед собой — воздух зашелся волнами, исказился и потоком пронесся вперед. Нечто густое, вязкое сковало все внутри себя. Невысокий юнец в черных латах статуей застыл на месте. Его рука с занесенным над головой клинком медленно двинулась к старцу.

— Ну, где ты?! — схимник мельком взглянул в сторону. Напряг пальцы, словно удерживая невидимый шар.

Из-за болотных зарослей, шлепая по зеленому ковру, мчал гигант в кольчужной рубахе. Тяжелый топор скрылся за широкой спиной — он замахнулся, испуская гортанный рык. Крепче сжав рукоять, махнул в направлении окаменевшего щуплого латника.

— Мои силы… не могу держать!

Схимник развел ладони в стороны — волна густого потока исчезла. Рука в черных латах упала в болотную грязь.

Белые глаза юнца взглянули на блестящий клинок в отсеченной руке — на сухой бескровный срез. Задрав голову на крупное лицо великана, рванул на него — обрубленным плечом врезался в грудь и повалил громадину наземь.

Старец свел ладони — густой прозрачный поток прошел по лежавшему в грязи гиганту. Раздался шелест в зарослях камыша, шаги по болотной хляби, мелькнула светловолосая голова противника. Наблюдая за упущенной жертвой, схимник все не мог отдышаться. Запахнув накидку, посмотрел на моросящее темное небо. Трясущимися руками накинул капюшон.

— Вставай. — Скрытые за морщинами век глаза остановились на измазанном грязью отроке.

Загустевший воздух медленно рассеялся, дав возможность двигаться в болотном месиве. Трехаршинный плечистый отрок встал на ноги, заткнул топор за пояс. Поднял с земли отсеченную руку и понуро зашагал к наставнику.

— Почему именно тебя приставили ко мне? Ведь это был молодой Аггел. Пару лет как в теле человека, еще привыкающий к нашему миру. — Махнув рукой, старик зашагал в сторону от проигранной битвы.

— Я только мастерил деревянное костровище и видел, как такого сжигают — я плотник. Даже подмастерье, — поспевая за стариком и склонив голову, здоровяк тихо оправдывался.

— Где ты такое мог видеть? Мозгов у тебя нет, вот аггелы и не берут твое большое тело.

— Старый дряхлый пень, — тихо буркнул под нос отрок. Грязный, с торчащим за поясом тесаком, он заковылял за старцем и принялся разглядывать отсеченную руку с вытянутым розовым отростком на срезе. Мерзко шевелясь, слизняк вытягивался, ища сбежавшего в болота хозяина.

 

 

***

 

В этом мире его прозвали Сагал — такое имя ему дали ранее явившиеся аггелы. Он даже не знал, зачем вообще оно нужно: в их перетекающем пространстве нет слов, названий, имен. Также только сейчас он познал, что такое усталость — его телесная оболочка все медленнее пробиралась вдоль болотной топи. Отсутствие руки кренило в сторону, щуплое тело тяжелыми доспехами тянуло к земле.

Присев на болотную кочку, Сагал взглянул на черные вороненые латы: вмятины, покрытые ржавым налетом, рубленные отметины, проколы от стрел.

— Лучшие, что мог отыскать. — Сагал перевел взгляд на плечо с недостающей конечностью: из среза проступили пять вытянутых отростков. — Как смогли меня выследить эти двуногие? Как я мог им попасться? — изучая язык прежнего хозяина, он все чаще говорил голосом молодого существа.

Его некогда необъятное естество, уместившись в плотную оболочку, постепенно познавало новую реальность. Мысли, будто живые, ощутимо роились в голове, без устали порождая внутренний голос: “Я уязвим. Уязвим, пока не отрастет новая. Нужно быстрее, — проговаривая про себя, он обдумывал дальнейшие действия. — Необходима плоть двуногих — точнее, сердце. Не зря же я готовился к такому исходу”.

В срезе плеча вились телесные отростки: тонкие бескостные пальцы стали плотнее и уже обросли ногтями. Взгляд Сагала скользнул по округе — замер на темно-зеленой ряске.

— Низинные болота: здесь они нашли небесную руду. И клинки им ковали где-то рядом, — звук ломкого голоса словно зудил в ушах и, не переставая, раздражал.

Воспоминания, ощущения, чувства прежнего хозяина растворялись где-то в глубине, постепенно угасали, но все еще мешали полноценно размышлять. Убрав назад спадающие на лицо светлые волосы, Сагал, не переставая, смотрел на непролазные топи. Все же самое сложное, с чем предстояло столкнуться, было время: оно будто тянуло вперед, оставляя за собой тающий след воспоминаний в этой еще не до конца захваченной голове.

Мир Сагала находился поверх этого, и такие как он, всегда любили наблюдать за возней двуногих. Открытый проход манил возможностью прочувствовать жизнь этих созданий. И вот он: плотный, липкий, давящий к поверхности мир. Где его хрупкое вместилище набирало силу, становясь почти неуязвимым. Сагал постепенно пропитывал собой плоть двуногого, окончательно стирая остатки сознания бывшего хозяина оболочки.

Опершись на руку, качнувшись в сторону, он с трудом поднялся на ноги. Почерневший небосвод погрузил болота в освещенный зеленой дымкой полумрак. Зависший над ряской светящийся туман проложил путь по суше вдоль высокого камыша.

Отнявший чужую жизнь Аггел, скользя по вязкой грязи, брел сквозь густую нависшую хмарь. На мгновение тело перестало подчиняться — он замер, осмысливая происходящее. Тлеющий остаток сознания двуногого еле слышно клял, силился вернуться. Вновь заполнив собой всю оболочку, Сагал вытеснил его и совершил шаг по зыбкому проходу.

Мелкая морось облепила латы. Тропа в зарослях осоки превратилась в липкую слякоть. Над зеленой ряской поднялись болотные огни. Медленно передвигаясь, они словно вели к очерченному темным небом краю болот.

Покрытый мертвой травой пригорок, гнилой дуб, маревый лес: Сагал уверенно шел по уже знакомым местам. Дух двуногого все не прекращал напоминать о себе. Он отдаленно звучал в голове, путая недолгую память с обрывками его никчемной жизни.

— Замолкни ничтожный! — истошный крик отнял силы, Сагал припал на колени. Подавив бунт сознания, лязгая латами, он встал на тяжелые ноги и продолжил путь.

Выбор вместилища был долгим: двуногий должен был быть молодым, крепким и знать ратное дело. Занятая оболочка кричала, отказывалась повиноваться. Дочиста белые глаза выдавали в нем аггела. Началась охота. Которая и наградила первыми яркими ощущениями: ярость, жажда убивать и проявление неудержимой силы. Израненный толпой Сагал бежал к своему спасению за стены Вирграда. Тогда, залитый кровью двуногих, он впервые ел исцеляющее сердце. Мелькающие перед глазами образы окончательно вернули контроль над блуждающим разумом. Даже лязгающие при каждом шаге латы стали немного легче.

— Как же я был уязвим, пока не пришел в Вирград, пока с каждым днем крепла сила. Проклятый Схимник с отроком! — сбивая дыхание, Сагал все привыкал к ломкому голосу.

Изливаясь мелким дождем, черное небо мерцало частыми всполохами. Озаряемая вспышками зарниц, тропа пронзала затопленные пашни с гниющими ростками. Вдалеке высветился речной утес с очертаниями домов на фоне синих сумерек.

— Все должно стать иначе!

Покинув бесплотный мир, Сагал вошел вслед за нашедшими проход. Нареченные двуногими аггелы уже вели нескончаемую борьбу за власть. Перед его глазами возникли яркие образы воспоминаний: дрожащий клинок, рассекающий все без усилий, такие же, как он, аггелы при встрече с мятежниками, рассыпающиеся на части. Новый князь назвал себя Хорон. Он начал войну с землями севера, и ему нужны были новообращенные воины. Сагал стал приближенный правителя Вирграда, получил вотчину с тремя дюжинами дворов.

Прежняя власть аггелов пала, а новая была слаба. И Сагал не терял времени: окружил себя союзниками, нанял ватагу двуногих. Оставалось только перебить всех за стенами Вирграда. В прежнем перетекающем пространстве они не знали желаний, не ощущали друг друга. Но по новым правилам он должен играть здесь основную роль. Перед глазами мысленным образом скользнул иссекающий камень меч.

— Клинки — единственное, что может противопоставить мне Хорон.

Гниющие поля остались позади. Однорукий Аггел уже был у поселения, к которому его приставили княжить. Прилюдные казни и истязания плоти делали из двуногих послушных существ. Проминая лежавшие в грязи доски, петляя по настилу вдоль курных изб, он искал взглядом своих смиренных слуг. Опустевшие улочки каждый раз становилось таковыми при появлении своего хозяина.

Выбор вотчины был предопределен: селение, где его могли убить и где до этого существовало это молодое тело. Месть — еще одно яркое, будоражащее чувство. Вернувшись с отрядом Хорона, Сагал душил обидчиков, отрывал конечности, сворачивал шеи, истязал кричащих и молящих двуногих — только через страх они могли принять власть над собой. И самым сильным оказался страх за свое потомство. Обозы беззащитных отпрысков были отправлены в детинец Вирграда. Челядь стала покорна и готова ползать за хозяином на карачках. Были и те, кто был готов делать это за золото: таких Сагал щедро одаривал и нанимал в дружину. Но была одна, непохожая на остальных. Она не имела потомства, не боялась за близких, отвергала деньги и сама пошла к нему.

Высокий рубленый дом, резное крыльцо. В сенях его встречал крепко сбитый услужник с плетеной бородой. Не сводя глаз с уродливого плеча, он трясущимися руками помог снять латы. Оставив Аггела в длинной рубахе, покорно замер. Висящие на стенах масляные светильники коптили жиром. По избе разнесся скрип половиц. Раболепные создания опасливо таились, боясь выходить к вернувшимся хозяину.

— Ваши покои готовы, — прозвучало за спиной Сагала.

Заслышав еще один тихий голос в голове, покачиваясь в стороны, он направился к распахнутой двери. Тяжело выдохнув, остановился в пороге.

— Тащи с подклета сердце двуногого. — Испытав чувство предвкушения, Сагал прошел вглубь помещения.

Устланная шкурами просторная опочивальня плясала отсветами масляных светильников. Сагал устало рухнул на край широкой койки и придвинул к ногам столик. Недолгая жизнь в этом доме приучила к скорому воплощению всех его желаний — в покои уже вносили живительную плоть. Бородатый двуногий робко подкрался к низкому столику.

Он хотел впиться в хрупкую шею услужника. Без всяких на то причин, только потому, что сильнее: жажда изничтожать, проявлять свою мощь, чаще других брали верх над остальными желаниями. А в глазах этого существа был только страх за свое потомство. У них всех становится такой взгляд, когда пленяли молодняк и увозили в Вирград. Но у его молодой двуногой он был не такой. В голове возник влекущий образ: стройный изгиб фигуры, молочного цвета кожа, зеленые глаза и спадающие до пояса рыжие волосы.

Послушный двуногий поставил на стол кружку вина и миску с холодным сердцем. Его шея оказалась на расстоянии вытянутой руки — Сагал еле сдержался, чтоб не подскочить с койки и унять жажду изничтожения слабой безвольной твари. Схватив сердце, он впился зубами и откусил кровянистый кусок — насыщаясь, чрево начало наполнять оболочку силой. Отростки плеча ожили и вытянулись.

— Зови ее, — с набитым ртом крикнул Сагал пятившемуся назад услужнику.

Вкус еды и опьянение с каждым прожитым днем становились все слабее. Оставался единственный стойкий вкус плоти этих существ. Сагал почувствовал движение в обрубленном плече — гибкие отростки вытянулись, показалась часть будущей ладони. Тут же зубы еще сильней вцепились в сердце — кровь струей потекла с подбородка.

Будучи бесплотным, он видел, что доставляло удовольствие всем двуногим. Так и не насытившись похотью, Сагал все же разогнал свой гарем. Оставил одну, которая не боялась его и была по-настоящему горяча в постели. Заняв собой часть мыслей, она вызывала неведомое чувство влечения. Ему даже пришлось запомнить ее имя.

И сейчас жажда плотского наслаждения затмила собой все мысли. Вновь явился влекущий яркий образ. Айка не имела в заложниках никого и сама пошла к нему. Ее полные страсти глаза видели в нем бывшего хозяина телесной оболочки. Заставляя себя каждый раз мириться с этим, она приходила сюда снова и снова. И вот это вожделение, переходящее в сладостное наслаждение, было самым ценным в этом мире. Больше всего он боялся потерять именно эти жгучие ощущения.

Отшвырнув кусок кровавой плоти, Сагал опрокинул стол. Направляясь к двери, стянул через голову длинную рубаху. Прервав шаг, он замер на месте — в опочивальню вошла Айка. Посреди освещенного масляными светильниками помещения Сагал ощутил присутствие двуногого в голове. Почувствовал его ярость.

Застывшее возбужденное тело, проступивший из плеча вьющийся отросток, насквозь белые глаза, стекающая с подбородка кровь. Всхлипывая, Айка залилась слезами. На ходу она сняла ситцевое платье. Оголив белокожее тело с синюшными отметинами пальцев, поджав губы, она прижалась к Сагалу.

 

 

***

 

Поросшее пепельной бородой лицо, выступающие скулы, впалые глаза в складках морщин, согнутый к земле хребет, опущенная ниже плеч голова — скрывающая старца шерстяная накидка будто сама по себе двигалась перед статным отроком.

— Вы, должно быть, последняя людская порсль этой земли… Да выкинь ты этот обрубок! — глянув через плечо, схимник сипло прикрикнул на напарника.

Тяжело ступая, он брел по еле видимой тропе. Взойдя на пологий склон с гниющей травой, он взглянул на сухое дерево. Сверился с картой, в вечернем полумраке отыскал еле заметный холм, также медленно зашагал впереди высокого юноши. Умиряя широкий шаг, отрок разглядывал обрубок в черненых латах. На срезе руки проступал бледно-розовый, почти прозрачный отросток. Извиваясь языком, он лез из отрубленной части — не уставая, искал хозяина.

— Слышал историю про отсеченную голову?

— Нет, — огрызнулся сутулый старик.

— Воин ополчения забыл про голову Аггела у себя в погребе. — густой рычащий голос верзилы, затихая, разносился по долине.

— Эту не слыхал, — схимник устало шел по тропе и также устало, еле слышно отвечал.

— Оставив новый отсеченный трофей у порога и не обращая внимания на шум в погребе, лег спать. На утро его самого нашли с оторванной головой. А рядом была голова Аггела, прорастающая в новое тело.

— Враки все. Дюжина ратников едва справляется с одним, — что-то обдумав, старик промолвил. — Смерть Аггела не в голове, а где-то под ребрами.

С трудом взобравшись на пригорок, схимник облегченно выдохнул и продолжил путь по сырой гниющей пустоши. Безжизненное урочище Низинных болот давно скрылось в вечерней мгле. Заморосил слабый дождь. И без того тусклое небо затянуло темной тучей, скрыв последние ориентиры пути. Дряхлый старец натянул накидку на голову, распростер руки. Промеж расставленных дланей появился яркий шар. Он перекинул его в одну руку и приподнял над собой — белый свет стал ярче, очертив путников светлым кругом.

— Еще в детстве я слышал об упавших в болота небесных огнях... Он много знает об этом. Ты не понимаешь, насколько важен этот Аггел. — Схимник сменил руку, державшую над головой яркий шар. Нахмурил густые седые брови. — Ты должен был оставить только торс и голову, которая нам бы все поведала. А не таскаться с этой рукой.

Молодой ратник и сам не понимал, зачем он тащит ее посреди ночи. Напоследок, взглянув на светлый шевелящийся срез, он отшвырнул отсеченную руку. И остаток пути по пустоши, свыкаясь с коротким шагом схимника, смиренно выслушивал его наставления. Белесое светило над головой старца слепило неопытного отрока. Он смотрел себе под ноги, иногда на блики лезвия топора заткнутого за пояс. Впереди плелся, причитал и освещал путь старик в шерстяной накидке. Под ногами возник пологий склон, покрытый колотым камнем.

— Из каких ты краев? — поднимаясь по белому отвалу каменоломни, схимник обернулся на карабкающегося позади отрока.

— Починок, нареченный Сивы. — Ломаный камень проскальзывал под крупными ногами, и юноша уже с трудом нес на себе кольчугу и тяжелое оружие.

— Не знаю даже, где это.

— Да, на Севере. За маревым лесом.

Взбираясь по склону, ослепленный шаром отрок поднял взор: впереди высилось крупное очертание, мелькнул свет огня. Заслонив ладонью глаза, он успел разглядеть скалистый утес: гора будто тлела, испуская со склонов столбы дыма. Подъем тянулся к ровному своду пещеры с чадящими у входа смоляными факелами. Схимник схлопнул ладони — слепящий шар исчез. Меловой белый портал с тесаными образами и накарябанными поверх рунами приковал взгляд богатыря.

— Где мы? — оказавшись будто в оживших сказаниях, он тихо ступал по россыпи белого камня.

— Это Первый скит. — Старец стянул капюшон с седой головы и вошел в широкий арочный проход.

Просторный грот, наполненный треском и светом костров. Перебирающие копытами лошади в бревенчатых загонах. Звук капающей воды в залитых нишах. Эхом по пещере прокатился человеческий голос. Это был еще один схимник, который кормил коней и говорил с покрытым латами ратником. Облаченный в расшитую золотом фелонь, он был заметно моложе скрюченного старца. Его напарник под стать выглядел ладно, нежели измазанный грязью отрок. Звеня железными пластинами кольчуги, он шепнул что-то монаху и указал на вошедших путников.

Расширенная кирками меловая пещера. Высокий купол, идущая кругом белая стена с множеством вырубленных входов. В большей части горных светлиц горели костры, мелькали тени. Старик прямиком направился к одной из них. В округлой келье без окон теплился очаг. У входа в нише поблескивала вода, на столике стояли глиняные кружки и стеклянный бутыль. У круглой стены — промятый лежак из сена. Схимник стянул со стены узелок, снял мокрую холодную накидку. Сев на край лавки, жестом руки пригласил к столу.

— У меня только вино и мясо.

Еле влезший в проем отрок, стоял склонив голову. Взглянув на дымоход в закопченном своде, он приставил к стене топор. Склонившись к горящему очагу, снял кольчугу, закатал рукава черной от грязи рубахи и присел у отверстия с водой. Умывшись, юноша принялся за аскезную трапезу. Сидящий с бородатым старцем отрок пьянел с каждым глотком. Отрезав очередной кусок вяленого мяса и допив кружку сладкого вина, он опустил взгляд на седящего рядом старца.

— Ты не единственный колдун? — Дождавшись кивка от чавкающего схимника, юноша налил себе еще. — Можешь еще ворожбу показать?

— И впрямь слаб умом. Лучше с умным камни ворочать, чем пить вино с дураком. — Схимник раскрыл морщинистые ладони. — Дарованная Нави сила, тянет к себе — поедает изнутри. Для нас, трехсотлетних, мир аггелов ближе, чем для остальных.

— Триста лет… — закашлялся отрок, поперхнувшись вином.

— Тебе не ведомо, кто мы? Из какого угла ты только вылез? — старик пригладил седую бороду, задрал голову и с улыбкой стал разглядывать скуластое лицо отрока. — Мы видели, как небо навеки заволокли тучи, как к нам проникли аггелы и начали забирать тела юнцов, как овладевала городами нечисть. А мы приняли все от Нави. Говорят, в западных землях живет темный монах. Этот скобленый ужасен, пострашнее пришлой нечисти. — старик осекся. Затаившись, посмотрел в проход, где прошел монах в вышитой золотом ризе. — Как ты такой только отроком стал. Как воевода тебя сюда направил? — схимник отодвинулся на край скамьи, пристально всмотрелся в недюжего ратника и заговорил сквозь улыбку. — Что еще узнать хочешь?

Отсветы затухающего костра рисовали на стенах крупные тени. Поросший сединой старец будто исчезал в слабеющем свете огня. Еле умостившийся на строганой лавке ратник громко сглотнул. На широких скулах напряглись мышцы.

— Обнесенная частоколами высокая твердыня на речном утесе с похищенным людом в каменном детинце. — поднимая взгляд к потолку, юноша пытался вспомнить все, что ему было известно. — Тысячи лачных людей за золото возводят городьбу в низинах… Сотни сражаются за них… Они все пойдут за нас! Только бы этот аггельский оплот порушить — разворошить осиное гнездо!

Оглядев келью, отрок ощутил давящий каменными стенами страх. Позабыв о старце, он вспомнил детство увезенных в Виргард сверстников. Плотницкую работу с отцом на безжалостных аггелов. В отсветах очага перед глазами пронесся их побег через северные густые леса. Чаща сосняка на краю речного утеса. Где он уже сам ладил новые срубы, корчевал подсеку, городил частокол вокруг починка. Где перед старейшинами был дан зарок не упоминать явившуюся на землю нечисть.

— Значит, триста лет? Тогда расскажи, что произошло в те времена.

Едва не подскочив со скамьи, отрок обернулся на мелькнувшие в низком проходе людские силуэты: отряд ратников заполнил эхом голосов нишу в чреве белой горы и разбредался по свободным кельям. Среди бойцов показалось лицо воеводы. Того, повстречавшегося с ним на обозной дороге.

— Небо почернело, земля тогда словно притихла. Сотни первых аггелов явились разом и заняли твердыни. Они избегали битв и медленно, как хворь, расползались по селеньям. Аггелы желали вкушать захваченные жизни и истребляли непокорных. Многие бежали далеко за камень, но и там являлись новые захваченные тела. Я помню последнюю сечу с изрубленными в клочья телами ратников и сбегающие в леса целые селенья.

Дотлевающие угли погрузили келью в красный полумрак. Ничего ни сказав, схимник пихнул локтем отрока и указал на поленницу дров. Затем его плохо видящие усталые глаза с равнодушием стали наблюдать за неповоротливым напарником.

— Я был у стен Вирграда. Где поселились первые и куда приходят все новые бесы в юных телах. Темный князь Хорон насаждает там свою власть. Он безжалостен к своим — рубит на куски неугодных. Там я лицезрел рассекающие камень мечи. Скоро его войско окрепнет, пойдет на северные земли.

Занявшееся пламя наполнило светом вырубленную в скале келью. Будто не замечая напарника, схимник направился к лежаку из сухой осоки. Укладываясь на прогретый каменный пол, ратник расслышал за спиной тихий сап и бурчание старика:

— Тот подранок с болот. Утром узнаю, где его сыскать, — сиплый голос уже звучал сквозь сон. — Завтра возьмем лошадей. Тебе еще нужно какое-нибудь оружие?

— Я топор с младых лет держу. — Лежа спиной к очагу, отрок взглянул на стоявший в углу пудовый инструмент. — Вся родня плотничала: срубы, остроги возводила… Да. Я знаю! Работали за чертово золото аггелов! И я буду последним, кто прислуживал им!!! — ратник перешел на крик и заставил содрогнуться задремавшего в углу старика.

 

 

***

 

Больше всего Сагал дивился неявной жизнью двуногих. Его сны шли вперемешку из видений двух миров: плавающие цветные образы, и липкое полное смердящих существ пространство. Беззащитность впавшего в небытие тела доводила до исступления, даже наводила непостижимый страх. Но его Айка ни разу не воспользовалась этим бессильем. И ее вновь не было в постели, а о долгой сладостной ночи напоминало только приятно ноющее чувство в паху.

Надев рубаху без рукава, он взглянул на отросшую до локтя бледную руку. Хоромы уже наполнились светом окон, а за стеной разнесся скрип половиц. Сагал вспомнил, как при ослабленном теле вернулся разум жалкого двуногого.

Это слабое существо зря проживало свою жизнь. Для Аггела его череда воспоминаний и чувств выглядели скудно и не стоили ничего. Боязнь одиночества в этом большом мире, мысли о продолжении рода и жгучее желание плотских утех — вот что видел Сагал, когда познавал жизнь двуногого. Этот убогий дорожил Айкой, как чем-то своим и принадлежащим только ему. Но и без этого его разум был полон ненужных мыслей, заблуждений и правил. Непостижимой бессмыслицей представало желание жить ради высших выдуманных богов.

— Низшие создания, — грозно прорычав, Сагал встал с кровати и направился к выходу.

Ударив кулаком в дверь, он вошел в прихожую — от неожиданности Айка смяла в комок бумагу и тихо взвизгнула. Затряслась, убирая волосы с плеч.

— Илин… — не успев прикрыть рот, она снова изрекла имя ненавистного двуногого. Стараясь не замечать этого, продолжила. — Утром был гонец. — Распрямляя лист бумаги, Айка уже была готова прочесть. Отведя взгляд от уродливого отростка, она выдохнула и склонила голову к письму. — “К северу от Низинных болот, лесное урочище с селением непокорных”.

Редко звучащий тонкий голос лишь на мгновение отвлек от мятежных мыслей. В памяти Аггела возникла карта Низинных болот.

— В тех краях кузнец, что ковал клинки Хорону, — поняв суть послания, Сагал прервал ее на полуслове.

Разум двуногого не знал письма — казался ущербным. Сагал даже хотел покинуть это тело, лишь бы ни чувствовать, ни думать о ненавистном Илине. Но озвученная Айкой весть очистила голову от надоевшего двуногого и наполнилась мыслями о начавшем воплощаться плане. Направляясь во двор, он представлял, как десяток сражающихся за него Аггелов пройдут через стены Виргарда, как он сам изрубит Хорона.

— Отправь ответ, что я позабочусь о клинках, — не оборачиваясь, прокричал Сагал стоявшей на крыльце Айке.

Закончив с упряжью лошади, услужник поднес латы. Со страхом за свою жизнь, он принялся крепить наручи на единственное запястье. Не сумев застегнуть наплечник, выронил его — снова хрупкая шея двуногого была на расстоянии вытянутой руки. Схватив его за грудки, Сагал, словно игрушку, отшвырнул слугу к ступеням крыльца. Подняв с земли меч, опробовал его уцелевшей левой рукой, вложил в ножны рядом с седлом. С трудом взобравшись на коня, натянул поводья и помчал по грязным, опустевшим дворам своей вотчины.

Через дырявые просветы нависшего мутного неба пробивались пучки солнечных лучей. Залитая дождями долина покрылась круглыми подсвеченными участками. Треть пути проходила по тропе к болтам, вторая — по обозной дороге к наполовину сгнившим лесам. Чем ближе Сагал был к селению, тем гуще становилась еловая чаща на последнем участке пути.

Густые зеленые деревья повдоль глинистой тропы, где за ветвями во мраке леса шевелились тени. Топот копыт, сопенье лошадиной морды, далекий треск ветвей в зарослях ельника. Наездник в белой рубахе и не думал беспокоиться: дикие звери знали, что встреча с аггелами может лишить их жизни, и просто вели его к просвету в конце лесной тропы.

За краем еловой чащи возник болотистый луг с торчащими пнями. Огороженное высоким частоколом селение. Снесенные с петель тяжелые ворота. Снова опустевшие дворы, такая же взбитая копытами грязь вдоль изб. Курящие дымом волоковые оконца также выдавали скрывшихся в домах двуногих.

Молодой Аггел уже хорошо представлял, сколько душ могло находиться в скрытом за лесами остроге. Скольких он сможет взять в дружину для скорой осады Виргарда. Вылезшая наполовину рука окрепла, кожа набрала цвет, появились кости. Кисть дернулась — без ведома сжалась в кулак. Крик в голове ударил, словно молот — Сагал покачнулся и едва не выпал из седла. Изгоняя прорывающееся сознание, он заново наполнил своим естеством оболочку. Взметнул над головой обрубком руки.

— Изыди, слабое отродье! Такие, как ты, никогда не возвращались обратно.

Ожившим отростком, Сагал убрал волосы за плечи и разглядел водяное колесо у протекающей сквозь селение речушки. Рядом — высокий сруб с отсветами огня в оконцах и клубящим дымом из широкой трубы. Силы заново наполнили сосуд. Сагал спрыгнул с лошади в вязкую грязь. Забыв про меч, скользя босыми стопами, он подошел к двери и вынес ее ногой.

Копоть на стенах, подвесные чаши с горящим огнем. Работающий от водяного колеса молот, торчащие из стены рычаги кузнечных мехов, уходящий в потолок горн. Коренастый двуногий дернулся от неожиданности, но не выронил из рук клещи. Взъерошенный, покрытый сажей кузнец сумел разглядеть безжизненный взгляд гостя и покорно замер.

Сагал вошел в озаренную чашами кузню: большой стол заваленный бумагами, вдоль стен на полках уместились глиняные и стеклянные носатые сосуды, книги, свитки. Широкая скамья с разложенными заготовками преграждала путь к двуногому. Стоя у наковальни, сжимая в крупной руке клещи, он насторожился, как перед диким зверем — замер, глядя в надвигающиеся белые глаза Аггела. Белокурый юноша в рубахе остановился у скамьи, осмотрел готовые поковки клинков, неровные стержни из темного и желтого железа. Взял в руку вытянутую в прут болотную крицу.

— В какой срок, ты обещал отковать их?

— Месяц, — тихий голос еле пробился из дрожащего рта.

— За десять дней сделаешь мне половину. Потом отправишься в мою кузню. — Взгляд Аггела скользнул вдоль скамьи по железным заостренным пластинам. — Обучишь моих услужников. — Сагал указал короткой рукой на наковальню с остывающей заготовкой оружия. — Это единственный готовый у тебя?

— Мне только заковать в булат стержни и приладить перекрестье рукояти. Лезвие ему не нужно, — затараторил кузнец и повернулся к горящему горну.

Сагал замер, глядя на стоящую в углу печь Атанор со стеклянными носатыми сосудами. Разум двуногого знал об этой магии совсем немного, но и этого ему было достаточно. Камни, порошки на полках; свитки, книги на широком столе. Сагал уже строил планы по использованию этого кузнеца-алхимика.

— Двуногий! Сможешь выковать такой же щит? — Непослушной рукой Аггел указал на откованный круглый лист булата.

— Надо поразмыслить. — Крепкий двуногий наклонил торчащий из пола рычаг — за стеной забурлил поток, заскрипело водяное колесо. Надулись меха — в горне зашипел воздух. Кузнец забросил в алые угли поковку и обернулся к стоявшему через скамью Сагалу. — Он назвался Хороном. Приходил не один, — глядя в раскаленное жерло горна, кузнец, не переставая тараторил. — Принес руду с Низинных болот. Приводил других кузнецов обучить меня. У него должно быть уже много звенящих клинков. — Плечистый двуногий вынул раскаленную до красна поковку с углублением на острие будущего меча. Вложил туда прут болотной крицы, посыпав бурой вернул заготовку обратно на угли. — Мне все равно, кто из вас победит. Просто не трогай моих людей.

Раскаленный булат лег на наковальню, кузнец вложил в него желтый прут и ударил молотом — несмолкающий звон заполнил пространство. Шипение воздуха, шелест мехов и протяжный дребезг не смогли заглушить нарастающий голос двуногого в голове. Навалившись на скамью, Сагал ударил себя по лицу отросшей рукой.

— Ты не должен быть в этом теле! — Теряющий контроль над сосудом Аггел, не переставая, смотрел на дребезжащий меч в руке кузнеца.

Снова дернулась отросшая рука, Сагал почувствовал, как его естество вытесняется из тела. Голос загудел внутри головы и вышел через рот:

— Я Илин! Это моя жизнь!!!

Пришедшее из другого мира существо покидало конечности, комком сжималось в районе груди. И все, что оно могло теперь делать — это мешать частым вздохам. Вернувшие цвет глаза уставились на кузнеца. Илин поднялся на ноги, отшагнул от скамьи. Человек вновь чувствовал свое тело: ноющую в плече руку, мокрую грязь на стопах, жар горна.

Весь творившийся с ним кошмар проносился пугающими образами: убийства, пытки, зверства, запах и вкус льющейся крови. Вопли стенаний, крики людей. Айку, каждый раз отдающуюся аггелу. Бескрайняя надежда вернуть любимого в ее глазах.

Кузнец обогнул скамью, держа рукавицей звенящий меч. Пошел на шатающегося юнца в длинной рубахе. Илин стонал и вздрагивал, не переставая, боролся с сидящим внутри демоном. Тело замерло, до сипоты сдавило горло. В груди разросся ком и вмиг наполнил сосуд. Аггел шагнул навстречу — глаза на молодом лице покрылись белым.

— Отдай мне! — Сагал приблизился к кузнецу. — Ну же, двуногий. — С хрустом выломав запястье, он выхватил зашипевший в ладони клинок. — Брысь!!! — рявкнул на отпрянувшего кузнеца.

Протяжный стон заполнил кузницу. Удерживая обмякшую кисть, кряжистый двуногий, не сводя глаз с Сагала, забился в угол.

Отросшая десница Аггела вновь дернулась и была неподвластна ему, как и постепенно застывшее камнем тело. Вцепившись в кисть, сжимающую горячий клинок, она вонзилась окрепшими пальцами. Под поплывший запах горелой плоти, бледная рука сильней сдавила ладонь держащую кованую рукоять, и вместе с ней подняла меч на уровень глаз. Из горла разъяренного Аггела вырвался надрывный рык. Дребезжащее лезвие направилось к неподвижному торсу.

Глаза вернули людской иссиня белый цвет. Запрокинув голову, явившийся Илин взвыл зверем и вложил все силы в неокрепшую руку. Дребезжащее лезвие вспороло рубаху, рассекло ребра и вошло в грудь.

 

 

***

 

Лошади брыкались, склонив головы, пятились у входа в тенистый лес. Весь пеший путь через еловую просеку схимник держал на вознесенной руке раскаленный добела шар. Поглядывая на старческий шаг, отрок брел рядом и крепко сжимал рукоять увесистого топора. На ходу расправляя широкую спину, он щурился и прятал взгляд от яркого света. С высушенной у костра кольчужной рубахи, не переставая, осыпалась ржавая глина. Четыре дня со схимником вымотали его, ноги ныли и уже не поспевали за ним. Узнав, где находится вотчина Аггела, они до предрассветной мглы выдвинулись из белого скита. В селении у Низинных болот не застали его, только покорный отчаявшийся люд и красивую рыжеволосую девушку. Которая узнав о силе старца рассказала где можно сыскать ее хозяина.

 

Сотворенный трехсотлетним старцем белый свет проникал глубоко в чащу, где в тернистой мгле рыскали звери, боясь показаться путникам.

— Как им удалось приручить зверье? — Молодой ратник старался держаться подальше от теснившего тропу густого леса. — Я слышал, они прикормили медведей, волков.

Сгорбленный старик терялся под шерстяной фелонью, виднелась только лысина и его длинная седая борода. Старец что-то обдумывал и тихо бормотал. Под начавшийся град вопросов тяжело выдохнул. Сменив затекшую руку с шаром, попутно ослепил отрока. Юнец завилял по тропе, не выпуская топор, потер глаза и догнал шаркающего старца.

— А вот ворожба твоя. Этим же не заканчивается? Ведь волхование, чтоб видеть наперед, излечивать. А если что со мной произойдет? А произойдет ли? — прозревающий отрок прислушался к затихшему лесу. В конце дремучей прогалины разглядел просвет.

Край тенистой лесной чащи полной зверья. Кругом вырубленный ельник, торчащие из сырой земли пни. Впереди высокий частокол, открытый вход с выбитыми дубовыми воротами. Тусклый свет сизого неба, снова начавший моросить слабый дождь и затихший за спиной лес. Схимник сжал ладонь в кулак — яркий шар исчез. Заткнув за пояс топор, отрок пустился вдоль частокола. Остановился у свежей прорешины в деревянной стене.

— Погоди! — прокричал рослый юноша и взмахом руки указал на иссеченные толстые бревна городьбы. — Кто-то забавлялся с неведомым оружием или проверял его в действии. Помнишь, ты рассказывал про меч?

Схимник, не сворачивая с тропы, зашел в острог, пробрался через сорванные увесистые воротины, и не оборачиваясь, побрел по селению. Нагнав бурчащего старика у испускающей дым курной избы, отрок на ходу не сводил глаз с напарника. Схимник прекратил еле слышную болтовню и, подняв взгляд, встретился глазами с великаном.

— Слышал, как она говорила: “Убейте его, избавьте меня от мучений”. — Старик пугающе захихикал и сошел с настила во взбитую копытами грязь. — Так это ж был ее жених! Вот она с ним и не расставалась — терпела этого Аггела. Да тебе, оглобля, такой любви не найти и за двести лет. Я такой не видел! — унимая остатки своего безумного веселья, схимник постепенно начинал бурчать себе под нос. — Аж опять охота верить в людей.

Дощатый настил совершал последний поворот. Впереди показалась коптящая трубой высокая изба с водяным колесом. Мелькали отсветы огня в оконцах. В проеме вынесенной с петель двери виднелся стол и горящий горн. Откуда и донесся раздирающий чью-то глотку крик.

Не сдержавшись, отрок обогнал старика. Сойдя в грязь, пригнувшись, направился к углу избы. Звериный рык из того же дверного проема заставил вздрогнуть и в мгновение выхватить топор. Мощная грудь вздыбливалась под кольчугой, крупные руки до красноты сжали деревянную рукоять. Плетущийся по пятам схимник скинул в грязь шерстяную накидку. Ссохшийся старик в пеньковой рубахе приготовил свое оружие: выставив перед собой ладони, создал прозрачный шар из густого воздуха. Вновь зазвучавший рык был все ближе.

Встав у входа, молодой ратник пригнулся — заглянув в дверной проем, оторопел: в центре просторной кузни, припав на колени, стоял белобрысый Аггел с болот; его бледная рука проткнула грудь издающим звон мечом и медленно вела его вдоль тела. Скользя, клинок увеличивал прорез, приближаясь к горлу. Схимник отодвинул плечом верзилу. Не выпуская шар из рук, также замер в ожидании: меч плавно резал плотную бескровную плоть. Существо задрало голову и, издавая оглушающий рык, резко повернуло лицо — белые глаза, не моргая, замерли на схимнике. В дальнем углу, повалив булатные поковки, зашевелился кузнец.

Шар промеж ладоней схимника стал плотнее — растянувшись в направлении Аггела, он хлынул искажающим воздух потоком. Вязкое колдовство покрыло стоявшее на коленях существо в людском обличье. Схимник обессиленно опустил руки — ворожба начала рассеивается, постепенно таять. Словно лед в горящем горне, она испарялась вокруг противника. Дождавшись освободившегося прохода, отрок вбежал в кузницу. Примеряясь к скорому удару топором, верзила прошел вдоль границы искривленного воздуха. Юноша в порванной рубахе, будто молясь, все также стоял на коленях. Запрокинув голову, он смотрел белыми глазами вперед, разрывающий рот крик застыл мгновеньем. Бледная рука двинулась, обхватила кованую рукоять дребезжащего клинка.

Стоя у границы полупрозрачного кокона, отрок выжидал момент решающего удара. Вдыхая дымный воздух раздувающимися ноздрями, он постучал обухом по кольчуге. Переминаясь на месте, затрясся. Глаза расширились, пальцы крепче сжали топорище.

Плавно высвобождаясь, рука Аггела вынимала клинок из проткнутой людской оболочки. Приглушенно звеня, оружие начало разрушать плотный кокон изнутри. Освободив перед собой место дрожащим мечом, существо поднялось на ноги, уставилось на дернувшегося от страха отрока. Дрожь расходилась в стороны и все больше рушила заклинание схимника. Не замечая сквозную рану, Аггел, сорвавшись с места, начал прорубать себе путь к старику — вязкий воздух под силой меча, все больше осыпаясь, таял.

— Черт тебя дери. Шевелись, старик! — прокричал отрок. Завороженный происходящим, отшагнул назад.

В ладонях дряхлого старца возник еще один прозрачный шар. Метнув его в надвигающегося противника, схимник затаил дыхание. Пробивающий себе путь Аггел снова застыл в возросшем коконе. Отрок что есть мочи отпрыгнул к забившемуся в угол хозяину кузни. Распластавшись, здоровяк взглянул на не выпущенный из рук тяжелый топор. Лежа у ног кузнеца, встретился с ним взглядом: плечистый дядька, вжавшись в стену, придерживал вывернутое запястье и зорко наблюдал за происходящим.

— Убей его, великан! Убе-е-е-ей!!! — загудел низкий голос кузнеца. Выпучив глаза, он словно смотрел сквозь отрока.

Схимник сотворил слепящий шар, швырнул его в густой искаженный воздух — кузница озарилась белым светом. Влетев в кокон, он увяз, остановился — при встрече с клинком, взорвался облаком искр, сквозь которое к входу пробрался разъяренный Аггел. Старик прикрыл лицо руками.

Меч в наотмашь рубящей руке прошелся по бревнам сруба — скользнул по сгорбленному старику в пороге — срубил вторую часть стены. Дверной проем сложился вместе с телом трехсотлетнего старца. Завал верхних венцов придавил разрубленного пополам схимника.

Грудной рык отрока заполнил все пространство кузницы. Аггел обернулся, выставил руку — по плечу скользнул топор. Оставляя разрез, будто в вязкой глине, лезвие дошло до кисти и с лязгом ударилось в крестовину меча. Острием клинок пронзил дощатый пол, войдя в него по кованую рукоять.

Неуловимым прыжком Аггел кинулся навстречу. Ухватившись за запястье, вывернул руку отроку — на предплечье из-под кольчуги показалась ломаная кость. Топор выпал из повисшей на мышцах руке — грудь вогнулась при ударе кулака. Заглотив немного воздуха, верзила начал оседать. Закатив глаза, он сдал назад и тушей повалился навзничь.

Еще познающий жизнь юнец ловил ртом воздух и морщился от боли. Впившись в него белыми глазами, у головы прохаживался Аггел. Хлестким ударом босой ноги в ключицу он выбил из сустава вторую руку.

— Не смей умирать. Ты все расскажешь мне.

Отрок выгнулся в спине, стиснув зубы, крепко зажмурился. Гневный голос звучал совсем близко. Крепкой хваткой рука вцепилась в волосы, закинула голову на бревенчатый завал. Натянув кожу, вынудила открыть глаза: заживающий порез груди в дыре льняной рубахи, располосованная повдоль бледная рука на глазах зарастала розовой шевелящейся плотью; полностью белые глаза склонившейся над ним нечисти. За грудой похоронивших схимника бревен зашумел ливень, фыркнула стоявшая во дворе лошадь.

— Есть ножны к клинку? — прокричал Аггел. Отпустил голову, вынул из пола звенящий меч и направился вглубь кузницы.

— На столе, — прозвучал надрывный голос кузнеца из дальнего угла. — В них он полностью безопасен.

Проломленные ребра, изувеченные руки — боль отступала, становилась слабее. Даруя последний шанс, тело налилось жгучей силой. Прояснившимся взором отрок смотрел вдоль распластанных ног: стоявший спиной у стола Аггел перекинул через плечо ремень. В повисшие у бедра ножны вложил звенящий клинок.

— Ну что. Очнулся? — обернувшись, злобно прокричал он из глубины избы.

Переваливаясь в стороны, шевеля непослушным плечом, отрок пытался сбежать. Размахивая крупными изломанными руками, он смог вскочить и только наступить на первое бревно завала. За которым виднелась дряхлая рука схимника. Скользнув на коротком полене, последнее, что он почувствовал — это удар затылком.

Затихшее жилище наполнилось босой поступью существа в людском обличье. За обвалившейся стеной разошелся ливень. Вновь послышалось неспокойное фырканье лошади. Босые ноги остановились у распластанного на полу тела. Уцелевшей рукой Аггел без усилий перевернул его на спину. Выворачивая ступни, встал на них обеими ногами. В тело великана вернулось сознание. Торс со свисающими плетью руками взвился змеем — сломанные ребра закололи грудь, мешали дышать. Медленно теряя рассудок, он крепко зажмурился и выставил злобный оскал.

— Где сейчас Хорон? — Отрок вспомнил, как старик упоминал про Вирград и называл это имя. — Старик говорил обо мне? Что ему было известно, что он мог поведать Хорону? — становясь громче, голос приобрел пугающий, нечеловеческий отзвук.

Вновь возвращающаяся боль смешала в кучу попытки осознания происходящего. Он разом вспомнил все: как повстречал ратников, как они заплатили задаток за службу и привели к этому дремучему старцу.

— Что. Раск-а-а-а!.. Не знаю я!!! — вырвался сдавленный крик из глотки отрока.

Стоявшее на его ногах существо залилось смехом. Перед закрытыми глазами мелькнул узелок с серебряными монетами в крепкой руке воеводы.

— Ты не знал того, с кем пришел? — Аггел вновь зашелся нечеловеческим смехом.

Юноша с трудом держал глаза закрытыми. Вспоминая свою жизнь, слыша голоса прошлого и пытаясь подняться, он, стиснув зубы, выдохнул сквозь боль.

— Все, что может сражаться, давно на стороне аггелов. И этот старик не самое грозное оружие.

Голос нечисти затихал отзвуком в голове уходящего в небытие отрока. Он вспомнил отвоеванный у леса починок на дюжину семей. Пришлых к ним ратников в звенящих латах.

— И дружина, в которой меня учили ратничить? — прохрипел отрок.

С трудом набирая грудью воздух, сплевывая кровь, он решился открыть глаза: стоявший перед ним Аггел через разрез рубахи прощупал зарастающую рану на груди. Осмотрел рассеченную повдоль бледную руку с шевелящимися отростками.

— Из какого угла ты только вылез? — Уцелевшей рукой он вынул из висящих у бедра ножен звенящий меч. — Все ратники принадлежат правителю Вирграда. Он платит вам. Старик не рассказал тебе, что все служат Хорону? Сколько их? Где скит? — Аггел направил дребезжащее лезвие к голове отрока. Наслаждаясь мучением, он сильней вывернул ступни. — Это они призвали нас. Трехсотлетние старцы открыли проход и впустили нас. Они питаются силой моего мира и служат нам… Где скит?

— За вертлявой рекой. В меловых горах каменоломня. Пещеры. — Слова тонули в заполняющей легкие крови. Вспоминая залитый светом костров образ белого скита, отрок погружался во мрак и уже не понимал, что его ждет на том конце.

— Айка рассказала, где меня искать? — Аггел подвел дребезжащее острие клинка к промятой, слабо дышащей груди. — Я убью ее! — Под слабый крик отрока меч разрезал кольчужные кольца, коснулся изломанных ребер. — Точно так же опробую иссекающий клинок на белоснежном теле своей Айки. — Аггел проговаривал каждое слово, будто его должен слышать кто-то еще, кроме отрока. — Только в запечатанном письме говорилось, что я буду здесь. Я так близко к стенам Вирграда… Убью эту тварь!

Вложив в ножны меч, Аггел наклонился и вырвал из освежеванного тела колышущееся сердце. Издыхание человека вышло стоном. На перекошенном лице окаменели веки. Последнее, что видел отрок — капли крови, струящиеся из надкусанного сердца. Боль исчезала вместе с ощущением тела. Сознание растаяло, покрылось белой пеленой.

Перебираясь босыми ногами по бревнам, Аггел направлялся к фыркающему под ливнем коню. Разглядев сдавленную поленьями голову схимника, он остановился у торчащей из-под завала руки.

— Ты не вернешь себе оболочку. Слышишь, двуногий?! — нечеловеческий голос Сагала загудел в стенах просторной избы. Надкусывая затихшее сердце, как большое яблоко, он повернулся к кузнецу. — К завтрашнему вечеру я приведу к тебе своих услужников. Ты покажешь им все. Десять дней и две дюжины клинков.

Заглотив последний кусок, смахнув липкую кровь с лица, Сагал взглянул на руку: изрезанные повдоль мышцы срослись множеством розовых отростков и тут же скрылись за затянувшейся бледной кожей. С усилием он сжал ладонь в кулак. Поправив ножны с дребезжащим мечом, застыл и снова зарычав, как зверь, пошатнулся в сторону.

Треск остывающего горна, шум водяного колеса, причитание сидящего в углу кузнеца. Сагал перелез через завал. Разглядел сквозь ливень подошедшую спасти двуногого лошадь. Проскальзывая в склизкой грязи, он схватился за седло. Замер. Скривив лицо, опустив голову, тихо проговорил себе:

— Я вижу всю твою жизнь, помню то, что помнишь ты, знаю твои чувства. Я убью всех, кто дорог тебе. По одному. Для начала я прирежу ее!

Проливной дождь нагнал сумерки. Стоя у топчущейся в грязи лошади, Сагал пытался ощутить присутствие двуногого. Ухмыльнувшись, он повесил на седло ножны со звенящим клинком. Еще раз взглянул в пролом стены на поднявшегося на ноги кузнеца.

— Она умрет, так и не вернув тебя — вы оба сгинете в этих болотах. Слышишь меня, двуногий?!

Вонзив ногу в стремя, Сагал запрыгнул на коня. Бледной рукой натянул поводья. Под темным шумящим ливнем он подъехал к высокой избе, где к завалу бревен подошел кузнец. Взглянув на тело отрока, он медленно поднял взгляд на всадника.

— Тебе понятно, что я сказал? — Сагал еле унимал уздой испуганную звенящим оружием лошадь. — Через десять дней!