Лампа, покачиваясь на конце шеста, освещала дорогу. Хотя Ян мог бы, наверное, и без света найти путь до своего дома. Даже в такую тёмную ночь он знал, где нужно обогнуть длинное здание с треснувшими колоннами. Знал, где обойти глубокую трещину в асфальте и где дорогу перегораживал упавший фонарный столб.

— Постой, — раздался голос в темноте. Милый, задорный, женский.

Ян вздрогнул, быстро повернулся на голос и увидел зеленоглазую… Дора! Он шагнул, но тут же замер. Нет, не она, ошибся.

В свечении лампы взгляд зеленоглазой казался добрым, не злым.

— Потанцуешь со мной?

Глупо звучало её предложение, будто шутка. И правда, какой смысл воскресшей из мёртвых танцевать с обычным парнем, да ещё и на тёмной улице. Но ещё глупее было бы отказаться.

Ян опустил под ноги шест с лампой и стал на краю островка света. Зеленоглазая подошла ближе, слегка поклонилась. Яну даже показалось, что она подавила улыбку.

Правой рукой он прикоснулся к руке зеленоглазой. Не холодная, как рассказывали многие. Левую завёл ей за спину и шагнул вперёд. Зеленоглазая, точно опытная танцовщица, плавно шагнула назад. Разворот, второй, третий, они вышли за островок света, вернулись, прокрутились ещё несколько раз и замерли. Зеленоглазая отстранилась.

— Благодарю, — сказала она.

И скрылась в темноте. Не было слышно её поступи, шелеста платья. Она словно стала частью прохладного ночного воздуха. Надо было спросить про Дору, запоздало догадался Ян. Но не звать же теперь, не кричать в темноту.

Дома он снял лампу с шеста и повесил её на гвоздь, вбитый в напольные часы. Подошёл к столу и зажёг свечи в подсвечнике, чтобы глаза не сильно уставали при чтении. Сел в кресло и открыл книгу.

Книга рассказывала о городе, полном людей, шума, веселья. Город не погружался в непроглядную тьму ночью, земля не вспучивалась, разводя в разные стороны трамвайные рельсы, дороги не были усыпаны трещинами. По ним ездили автомобили, много самых разных автомобилей. На иллюстрациях фары легковушек и автобусов светили даже днём.

Когда Ян дочитал, он проверил ещё раз, заперта ли дверь, потушил лампу, свечи и лёг в постель. Перевернулся на правый бок и посмотрел на часы. Хотя часы давно остановились, Яну казалось, что они пытаются завестись сами. Внутри что-то тихо себе щёлкало, будто деревяшки стучали друг о друга. А его сердце стучало всё громче, громче. И потом замерло. Ян открыл глаза, схватился за грудь, глубоко вдохнул, ещё вдохнул, ещё. Сердце стучало тихо, но стучало, он чувствовал его. Ян перевернулся на левый бок, так обычно было легче уснуть.

Почти каждую ночь его сердце начинало стучать громче, замирало и находило силы застучать вновь. Но он понимал, что однажды сил не хватит, оно замрёт и не забьётся. И возможно, произойдёт это скоро, в одну из таких вот ночей. Замрёт раз и навсегда, ведь сам он не девушка с зелёными глазами, он не воскреснет из мёртвых.

Утром сердце не тревожило. А когда солнце полностью показалось над крышами, Ян засобирался на праздник, устроенный в честь пополнения городских запасов. Идти не очень хотелось, но и заняться было нечем.

Дней пять назад, в тот час, когда Ян пообедал и сел почитать очередной рассказ, послышался далёкий стон металла, целой горы металла. Он сразу узнал этот звук — так стонали корабли, когда врезались в берег.

Быстро одевшись, Ян выбежал из дома.

Едва он повернул там, где улица прямо уходила к порту, как сразу увидел огромный корабль, длиною в целый квартал. Корабль лежал на боку, вспоров побережье килем и вывернув часть причала. А рядом с ним уже суетились те, кто успели раньше остальных.

Оказалось, что из всего груза разбились только стеклянные банки с чаем, да и то не все, консервы же, коробки с сухофруктами, упаковки с орехами, пачки с галетами сохранились. А ещё вино, много бутылок с вином.

— Снова никого? — махнул Ян в сторону корабля.

— Да, ни души, — ответили ему.

Ян взглянул на опрокинутую палубу, железной стеной закрывавшую обзор моря. Стёкла в рубке были разбиты. Стрела крана переломана, уткнулась в землю — прям как птица, которой свернули шею.

На радостях, что всем досталось столько еды, два хранителя городских запасов предложили устроить праздник в здании театра.

И вот день праздника настал.

Много людей сидели за низенькими столиками рядом с театром. Внутри, как увидел Ян, когда вошёл, собрались человек пятьдесят, некоторые привели детей. Под длинным трапезным столом уже валялись пустые бутылки. На тарелках желтели треугольники сыров, чернели овалы маслин, блестели конфеты в форме кубиков. Ян осмотрелся, решая, куда бы ему сесть, и увидел одно свободное место. Сел и заметил, что напротив него стоит тарелка с разрезанным инжиром, похожим на рассечённое сердце.

Сосед налил Яну вино и начал расспрашивать, чем же он занимается в последнее время. Всё так и живёшь дальше всех? А почему не переберёшься ближе к порту, где почти все живут? Ну, кроме тебя только Вик ещё со своей слуховой трубой. Слышал, что недавно зеленоглазые забрались в дом к Анне и Устину и порезали им одежду, лоскуты утащили? Да не врут, конечно…

— Это правда, я сама зашивала им всё, — послышался рядом голос Сони.

Ян не заметил, когда она успела сесть напротив него.

— Только не вчера, а может, позавчера. Я вчера как раз им всё залатала.

— Неважно, но чего эти девки ещё устроят? — спросил сосед.

— Так они раньше ничего не устраивали вроде, — сказал Ян. — Да и не будем их обвинять. О живых либо хорошо, либо ничего.

— Они не совсем живые. Ладно, а вот… — сосед потянулся за новой бутылкой.

Он ещё что-то рассказывал, спрашивал о чём-то, осушал стакан за стаканом, пока Ян старался пить поменьше. Рассказал, как на днях мимо города проходил караван и кочевники поведали о далёком пустом городе, в котором освещены улицы, светят окна в домах. Представляешь, как красиво? У нас многие собираются отправиться к тому городу.

Соня незаметно ушла. Ян оглядел зал театра, но не нашёл её и за другими столиками.

К инжиру так никто и не притронулся.

Дома перед сном Ян взял с полки книгу, которую ещё не открывал. Открыл, пролистал к началу одного рассказа и начал читать. Читать о том, как ночью звёзды спускались с неба, подкрадывались к тому, кто возвращался по пустой улице домой, и нападали. Кололи человека в руки, ноги, в живот своими лучами, и человек, чтобы спастись, швырял на асфальт кошелёк, убегал. А звёзды забирали из кошелька монетки, иногда только одну или две, поднимались в небо и бросали их в реки туманностей.

Яну рассказ понравился, чтение почти всегда успокаивало его. Ему нравились красивые и спокойные истории, в которых никто не умирал в конце. А ещё лучше, если бы в рассказе совсем не было насилия.

Но в самый момент засыпания дёрнуло. Ян быстро поднялся, свесил ноги с кровати, прижал ладонь к груди, как хотел удержать сердце — не рвись, не убегай. Глубоко вдохнул. Сердце билось слабо, едва-едва. Неужели это последняя ночь? Нет, не может быть, не может, не может. Я столько ещё не сделал, не познал. Ещё хотя бы день, один день, всего лишь денёк.

В груди снова застучало ровно, чуть громче обычного, как Ян и привык. Выбравшись из постели, он подошёл к окну, приоткрыл створки и задышал ночной прохладой. Затем выпил сердечных капель и вернулся в кровать.

Проснулся он ещё засветло. Сердце, как всегда бывало по утрам, не беспокоило.

Сел у окна и стал наблюдать, как воздух постепенно светлеет, обретает яркие краски. Так и уснул снова, скрестив руки на подоконнике и положив на них голову.

Разбудил его стук в дверь. Спросонок показалось, что стена в доме затрещала — Ян дёрнулся от испуга. Кто это мог прийти, зачем?

Он медленно подошёл к двери и прислушался. Постучали ещё раз, тихо, неуверенно.

Ян открыл дверь и увидел на пороге Соню.

— Привет, это тебе, — она протянула ему корзинку.

— Спасибо. А что это?

— Посмотри.

Он достал из корзинки маленькую баночку с мёдом и большую банку с рыбой, залитой водой с пряностями.

— Да, спасибо. Может, зайдёшь?

— Зайду, — сказала Соня.

Он посторонился.

— Это с нашей пасеки, — рассказывала она, проходя в комнату. — И рыбу только вчера отец привёз, они с рыбаками в ночную рыбалку ходили, ночь как раз была звёздная и луна светила. Наловили столько, что нам и не съесть.

— Проходи. Правда, я не убирал особо.

— Да ничего, — Соня подошла к кровати, расправила одеяло и села. — Давно не была тут. Как в первый раз… Ты всё читаешь что-то, — она взяла книгу со столика.

— Перед сном, да и то немного. Рассказ-другой.

— Интересное попадается?

— Попадается, — Ян подвинул стул так, чтобы сесть недалеко от Сони.

— И всё не хочешь перебраться поближе к остальным, как я вчера слышала. Живёшь тут один, вокруг пустые дома, читаешь.

— А мне тут неплохо.

— Неплохо так неплохо. Хотя есть в этом какое-то достоинство. Может, хочешь с теми, кто собрался, пойти в поход к городу огней? Я слышала, вы там вчера обсуждали.

— Пока не знаю, не думал…

Немного помолчали. Соня посмотрела на свои меленькие часики на руке, затем на большие напольные часы и сказала:

— Стоят.

— Ага, я не завожу, мешают спать, — сказал Ян и вспомнил, как в отчаянии выбросил заводной ключ в море.

— Это тоже папа подарил, — Соня подняла руку и показала запястье с часиками. — Нашёл в каком-то заброшенном доме. Пока идут.

— Часы должны стоять, — сказал Ян.

— Как эти твои? Ты о чём?

— Да ладно, это я так.

Она ещё что-то спрашивала, он говорил, что живётся ему тут, в окружении сотен пустых домой, не скучно, даже интересно.

За окном послышался тихий кашель металла. Ян и Соня тут же замерли, прислушались. Кашель приблизился, пролетел под окном, начал затихать. Они подскочили к окну и увидели удаляющийся автомобиль.

— Пошли быстрее, он будет по кругу ездить, — сказал Ян.

На улице они осмотрелись, прислушались. Звук мотора ниоткуда не доносился. Вокруг стояла привычная тишина, только слабый ветерок чуть шумел мелкой каменной пылью. А потом донеслось — как раз с той стороны, откуда и ожидал Ян.

Вывернув из-за угла, автомобиль поехал по дороге не отклоняясь. Мотор кашлял громко, но скорость была небольшой.

— Я однажды видела автобус, но он уже стоял. А тут первый раз вижу, чтобы ехал, — сказала Соня.

Они оба заметили, что в салоне никого, пусто.

— Пошли проследим его маршрут, — предложил Ян.

Автомобиль ещё раз появился, ещё раз проехал мимо Яна и Сони, завернул. Они завернули вслед за ним, пошли по тротуару вдоль дороги.

— Никогда не гуляла вот так по пустому району, — сказала Соня. — У нас там, рядом с портом, нет такого ощущения пустоты, там ведь почти все живут.

Она подняла голову, посмотрела на окна, где разбитые, а где целые, на закруглённые балконы и двускатные крыши. Хотя у многих зданий давно осыпалась краска, некоторые, как заметила Соня, сохранили цвет. И одно…

— Смотри, — она остановилась и показала пальцем. — Видишь тот дом?

— Вижу, — Ян тоже остановился.

— Зелёный. И как новый. Давай сходим туда?

— Можно, но я там был. Ничего интересного.

— Он как будто только построен. Слушай, должно быть объяснение, Ян, почему зеленоглазые девчонки воскресают из мёртвых. Почему зелёный дом как новый.

— Этого никто не знает.

— В книгах твоих нет ответа?

За спиной снова закашлял мотор. Они обернулись и увидели автомобиль, едущий тем же маршрутом, с той же скоростью. Но, проехав мимо них, он немного отклонился, угодил колёсами в глубокую трещину и заглох. Откашлялся.

Они подошли ближе, чтобы рассмотреть салон. Ян дёрнул за ручку и открыл дверь.

— Нет ключа зажигания, — сказал он, заглянув внутрь. — А должен быть.

Повернул руль в одну, затем в другую сторону и надавил. Сигнал пронзил тишину.

— Противный звук у него, — сказала Соня. — Он застрял навсегда?

— Наверное, — Ян отошёл от автомобиля.

— Мне почему-то его жалко.

— Знаешь, мне тоже. Пойдём пройдёмся до порта, провожу тебя.

Стояла полуденная жара, отражения в окнах стали растекаться. Верхушки башенок и громоотводы цепляли лучи света, точно хотели дёрнуть за них, сбросить солнце на землю, ведь на земле было очень пусто, скучно.

— Никого на улицах, никого в домах, — нашёптывал город.

И только когда Ян и Соня подходили к припортовому району, а между домами начало проглядывать море, послышались первые голоса. И всё вокруг тихо сообщило:

— Тут ещё остались люди.

Ночью, когда Ян потушил свечи и лёг в кровать, он стал размышлять о Соне, о том, что можно было бы последовать её совету и перебраться поближе к остальным. Выбрать любой дом, любую квартиру. И, конечно, жить там, среди людей, будет интересней. А ещё правда ведь многие засобирались в поход к городу с освещёнными улицами, поверили кочевникам. Но он столько не пройдёт, сердце не выдержит. Оно еле выдерживает простую жизнь без суеты и тревог.

Яну, как напольным часам, оставалось только жить остановившейся жизнью.

Он вспомнил, как ждал, что Дора придёт к нему после смерти, ведь зеленоглазые воскресали, это знали все. Следил за часовой и минутной стрелкой. Вот почти семь, она скоро придёт. Вот стрелка на половине восьмого. Видать, запаздывает. Может, выбирает красивое платье, какое и подобает вернувшейся из мёртвых.

Не приходила.

Отчаяние становилось озлобленностью. И в один день он взял ключ от часов, расчёску Доры и её книжную закладку, спустился к морю и зашвырнул всё подальше.

Смирился.

Но иногда отчаяние возвращалось. Дора, где ты, почему ты не приходишь ко мне? Ты ведь должна была вернуться из мёртвых, ты же сама говорила, что вернёшься.

Как-то раз один старый свечной мастер рассказывал, что умершая спутница его жизни приходила к нему. Приходила молодой. Ни дряблой кожи, ни сутулости, ни слабости. Выглядела как другие воскресшие девушки — гордая осанка, волосы до талии, каждое движение тревожит всё вокруг. Да только…

— Зачем приходила? — спрашивал он у Яна. — Вот ушла, и стало тяжелей.

И начинал рассказывать в десятый-двадцатый раз о том, как однажды видел поезд, медленно едущий по железной дороге. Свечной мастер старался увидеть в окнах кого-нибудь, но так и не увидел.

К нему приходила та, с кем он прожил всю жизнь, подумал Ян. Но и она задержалась на один день. Дора, кем я был для тебя? Скорее тем, в ком ты нашла спутника последних дней.

За окном начался дождь. Даже не обычный дождь, а ливень. Он успокаивал лучше любых книг, и сердце дёрнулось слегка, сразу забилось ровно. Под шум ливня Ян спокойно уснул.

Отправившись на следующий день на поиск лекарств, он решил, что можно пройтись чуть дальше обычного. Мягкий солнечный свет и слабый ветерок с моря успокаивали. И Ян направился к району, в который давно не забредал.

В одном доме ничего интересного не было: пропылённая одежда, хромые стулья, расколотые тарелки, ложки такие старые, что уже не звенят. В другом оказалось много лекарств, но не те, что были нужны. В третьем нашёлся лишь пустой пузырёк от сердечных таблеток. В четвёртом… В пятом…

Ян вышел на улицу и подумал, что если бы сегодняшнюю погоду превратить в капли, они бы помогали лучше любой медицины. Очень жалко, что ничего не нашёл. Не хотелось искать дальше, одни разочарования. Но и дома заняться было нечем.

Здание, в котором жил Вик, все называли домом слуховой трубы. Раньше, в позабытые времена, оно явно было не жилым, но Вик просто перенёс сюда мебель из пустых домой и так обустроил себе жилище.

— Смотри, что мне Соня вчера принесла, — сказал Ян и поставил на стол банку с рыбой в пряной заливке.

— Раз от самой Сони, то надо пробовать, — Вик пошёл за тарелками и крикнул из кухни: — Соня хорошая девочка, тебе повезло.

Пока они ели рыбу и зажёвывали её лепёшками, Ян рассказал о книгах, которые успел прочесть в последнее время. Пересказал недавно прочитанную историю о человеке, у которого нижняя часть тела была как у кабана. Все над ним насмехались, издевались, объявили причиной всех напастей. И вот он не выдержал, ушёл от глаз людских, скитался по свету и однажды услышал, как на берегу моря поёт раковина. Он всегда знал, что только красота способна победить уродство, поэтому дослушал песню раковины, схватил её и стал соскребать со своих ног кабанью шкуру вместе с копытами. Красота, конечно, победила, под шкурой у человека оказались вполне человеческие ноги. Только раковина после пережитого никогда больше не пела.

— Ну ты и книжки читаешь, — засмеялся Вик.

Затем Ян рассказал о том, что у него всё хорошо, и рассказал об автомобиле.

— Давно не кружили, — сказал Вик. — Но в мире много что кружит, сам знаешь. Я вот всё жду, когда хоть что-то не пустое к нам пожалует.

— Да, ещё ни в одно книге я не читал, чтобы машины работали без человека. Только видим мы сейчас другое.

Ян с Виком поднялись на верхний этаж здания, где находилась огромная слуховая труба, уходившая широким рупором в небо. Сели, надели наушники и прислушались. Каждый раз, когда Ян навещал Вика, они слушали звуки из далёких далей, но почти всегда слышали еле доносящийся вой и стон металла. Значит, где-то снова врезался в берег корабль. Или могли услышать стук колёс поезда, без цели тянущего по рельсам пустые вагоны.

Так и сегодня — сидели, слушали, молчали. Сперва никакие звуки не пробивались сквозь треск и шипение, а потом Ян услышал хлопок, будто бы где-то огромная каменная плита упала на другую плиту. Потом ещё хлопок, ещё.

— Слышишь? — сказал он. — Звук такой, как если бы далеко отсюда город разрушался.

— Сейчас, — Вик жестом показал замереть, сидеть тихо. Через несколько секунд добавил: — Нет, это гром далеко и туча сюда идёт. Получается, опять будет дождь.

И опять был дождь, заливающий трещины на дорогах. И опять Ян спал спокойно, сердце почти не волновало. Одним вечером снова зашла Соня, принесла целую сумку орехов. Столько собрали, что им с родителями не съесть. Пошутила, что вот кто его знает, вдруг в городе огней всё наоборот — рыба растёт на деревьях, её нужно собирать. А орехи плавают в реках и морях, их нужно ловить. Ян опять ходил к Вику, поделился орехами. Пересказал шутку.

— А она весёлая, — сказал Вик про Соню. — Хорошая и весёлая.

Потом были два тихих дня, две тихие ночи, когда сердце тоже почти не тревожило, а на третью Ян проснулся от шума. Он прислушался и понял, что шумят трубы в доме. Поднявшись, он подошёл к окну, наклонился, обхватил одну трубу рукой. Она была холодной, но он чувствовал, как быстро течёт внутри вода.

Ян знал из книг, что раньше, давно, когда города ещё не опустели, когда людей в мире было гораздо, гораздо больше, в холодное время года батареи прогревали горячей водой. Но откуда вода взялась сейчас? Да и труба, как он чувствовал, не становилась теплей. Может, котельную залило дождями и что-то там прорвало, вода пробила какие-нибудь заслонки и теперь течёт по трубам.

Послышался ещё звук — сигнал автомобиля. Тот самый, который Соня назвала противным. Снова просигналило, потом ещё три раза. Быстро, отрывисто. Было похоже, как если бы автомобиль звал на помощь.

Ян накинул плащ, зажёг лампу, повесил её на шест так, чтобы она освещала дорогу, и вышел из дома. То место с разломом было не очень далеко.

Дверь в салон автомобиля была открыта, внутри сидела девушка и давила на руль. Рядом стояли ещё три девушки, о чём-то весело разговаривали. Ян сразу понял, что это зеленоглазые.

— Не уходи, — громко сказала одна из них.

Ян замер.

— Подойди, — снова громко сказала она.

Он прошёл немного вперёд и остановился в нескольких шагах от неё.

Говорившая достала что-то из рукава, только было непонятно, что именно. Она подняла руку, и Ян увидел лезвие. Клинок. Зеленоглазая кинула его Яну под ноги.

Нет, не клинок. Ян поднял ножницы, покрутил в руке.

— Отрежь полоску от своей одежды, — сказала зеленоглазая.

Глупо прозвучало. Но глупее, конечно, было отказываться.

Ян оттянул рубашку, вспорол ткань ножницами и прорезал вдоль, затем оторвал лоскуток. Зеленоглазая подошла к нему, взяла лоскуток с ножницами и положила их на лампу.

— Говорят, ты танцуешь неплохо.

— Говорят? — Ян задумался, не зная, что ещё сказать.

Но тут зеленоглазая шагнула вперёд, завела руки ему за спину, и Ян почувствовал, что сил у этой девушки точно больше, чем у обычного человека.

Мир вокруг начал раскручиваться, темнота задышала в лицо прохладным ветерком. Лампа мелькнула раз, другой, третий, быстрей, ещё быстрей, вытянулась полоской жёлтого света. Словно продырявили луну и она растеклась.

Ян почувствовала, что воздух задувает ему в лёгкие, заполняет всё больше, ещё немного и разорвёт. Сердце стучало громче, начало звенеть в ушах, будто само сигналило о помощи, пыталось перекричать сигнал автомобиля. Казалось, сейчас от него начнут отлетать куски.

Зеленоглазая замедлила кружение, остановилась и отпустила Яна. Улица никак не переставала вращаться, почти невозможно было устоять на месте. Ян отступил на шаг, качнулся, но сразу почувствовал, как зеленоглазая схватила его за локоть, чтобы поддержать.

— У тебя сердечко слабое, — сказала она. — Лучше тебе больше не танцевать с нами.

Ян сел на тротуар, запрокинул голову, чтобы не тошнило. Тело само клонило в сторону.

— Постойте, — сказал он, задыхаясь. — Я хотел спросить, нет ли среди вас девушки по имени Дора? Она должна быть среди вас, у неё тоже были зелёные глаза.

— Нет, не знаю такую, — ответила зеленоглазая.

Другие тоже ответили, что не знают такую.

Ян зажмурился, пытаясь отдышаться, только сердце колотилось как никогда раньше. Нужно было как-то успокоиться, чтобы выровнялся сердечный ритм. Нужно было посидеть и ни о чём не думать.

Он не заметил, как зеленоглазые ушли. Лоскуток они забрали, а вот ножницы забыли. Ян оставил их на дороге, взял шест и, немного покачиваясь, пошёл домой. Голова не кружилась, только ноги иногда чуть подкашивались, приходилось ступать не спеша.

Интересно, есть ли такая болезнь, когда голова ясная, а ноги заплетаются, подумал Ян. Вот Дора знала про все болезни, могла лечить от любой. Выпадение ресниц у детей, покалывание в пятках у взрослых, не растут ногти у женщин, желчь подступает к горлу у мужчин.

Она могла помочь всем, кроме него.

— Я бы хотела тебе помочь, но не знаю как. Прости меня.

И ему действительно ничего не помогало. Сердце иногда замирало, иногда глухо стукало, точно молот. После долгой работы он начинал задыхаться. У Доры была книга знаний, но в ней не говорилось, как победить этот недуг.

Однажды она рассказала, что начала изучать болезни людей, надеясь спасти себя. Она не могла уснуть по ночам, её сон становился со временем всё короче и короче. Найденные в пустых домах таблетки от бессонницы переставали помогать. Однажды сон перестанет к ней приходить.

— Это неизлечимо. Прости меня.

Она могла помочь всем, кроме него и себя.

— Давай пообещаем друг другу, — сказала она как-то раз, — что никогда никому не пожалуемся, не заставим никого о нас волноваться.

И прочитала ему рассказ из книги знаний, рассказ о самой доброй девушке в мире, послушнице одного храма, которую люди злобными речами превратили в самую жестокую.

— Я проживу так, словно никто не виноват, — сказала Дора. — Это грустная, но правда — никто не виноват.

— Обещаю, — сказал Ян.

Заперев дверь, он повесил лампу на вбитый в часы гвоздь, выпил сердечных капель, а когда вошёл в комнату, то сразу понял, как успокоиться.

Подошёл к окну, опустился на пол и прислонился левым боком к шумящей батарее. Пускай за окном не было дождя, но холодная вода шептала через металл что-то успокаивающее.

Утром трубы уже не шумели, на ощупь были привычно пустыми и холодными. Ян собрался, взял с собой порезанную рубашку и вышел из дома.

День выдался тихий, ветер дул лёгкий, добрый. Только все мысли были тревожные. Зря я спросил о Доре, думал Ян по дороге к портовому району. И без того не получается забыть её, а тут зачем-то спросил у этих воскресших барышень, хотя сам понимаю, что она не вернётся. Это грустная, но правда — она не вернётся.

Дверь ему отворил отец Сони и сказал, что она у себя, латает кому-то одежду.

— Я как раз с той же просьбой, — сказал Ян и пошёл к дальней комнате.

— Привет! — Соня чуть не уронила иголку с ниткой. — Нечасто ты нас навещаешь.

— Всё не получалось. Я тут рубашку принёс, сможешь зашить? — он протянул ей рубашку.

— Лоскута не хватает… Зеленоглазые?

— Да. Пока я гулял, пробрались в дом и порезали.

— И какой в это смысл? — Соня растянула рубашку и посмотрела на разрез. — Но я заделаю. Правда, сейчас как раз собиралась передохнуть и сходить в музей. Сходим?

— Давай.

Одна картина, вторая картина, третья, Ян и Соня переходили из зала в зал. Кругом стояла тишина, было тише, чем на пустых улицах с окраины города. Стены и высокий потолок делали любой посторонний шорох и стук громкими.

— Как ты думаешь, где это? — показала Соня на картину с изображением людей в белых одеждах и с зонтиками. Их платья и костюмы отличались от тех, что удавалось находить в пустых домах.

— Не знаю, но явно не поблизости. — Ян пнул камешек. Звук потревожил самые дальние уголки музея.

— Я уже гуляла здесь, — сказала Соня. — Но одной скучно.

— Одному всегда скучно.

— И это ты говоришь? — её губы растянулись в улыбке.

— Я просто привык к скуке, мне как раз веселье непривычно, — Ян подхватил несерьёзный тон.

— Идём, — сказала Соня и повела его в следующий зал.

— А вот тут? — она указала на картину с изображением свирепого урагана. Но в верхнем углу картины можно было заметить небольшую птицу.

— Кстати, я читал в одной книге похожую историю, — сказал Ян.

И рассказал о птице, которая улетела на поиске еды для птенцов. Начался ураган, такой, который делает мир неузнаваемым. Бедная птица потеряла гнездо, отчаянно пыталась его найти. А ветер и дождь швыряли её в разные стороны, закручивали.

Ян не любил этот рассказ, но подумал, что Соне понравится. Соне понравилось.

— Знаешь, я тут вдруг понял, о чём это, — сказал он и вспомнил ночной танец с зеленоглазой. — Урагану просто хотелось потанцевать, но он умел только так — злобно и разрушительно.

— Да, я тоже так подумала. А вот это место, где оно? — Соня указала на картину с изображением застывших людей, застывшей оживлённости города, словно пойманной краской. На переднем плане стояла девушка, взметнувшая волосы.

— Если бы я знал, — сказал Ян.

Соня обернулась.

— Так мы и собираемся узнать.

— Всё же отправляешься?

— Да. Здесь одиноко, и я не привыкну. Никогда.

— Родители не против?

— Нет, смирились. А ты всё думаешь?

— Всё думаю.

— Вот что тут делать? Мы уже всё знаем об этом городе. Одно занятие — ждать, когда очередной корабль врежется в берег. А если в других городах совсем другая жизнь?

— Там всё будет то же самое. Да и вот мы видели, как автомобиль кружил, а потом застрял и всё, заглох навсегда. Так и тот свет, про который говорили кочевники. Может, посветит какое-то время и потухнет. Если кочевникам всё это просто не привиделось.

Соня помолчала. Затем повернулась к стене и немного дрожащей рукой указала на очередную картину:

— Вот тут, как ты думаешь…

Ян возвращался домой и думал, что поход к другому городу это интересно, это как открыть новый мир, поэтому глаза у Сони так блестят. Только сам он не сможет пройти двадцать дней, или даже больше, тащить на себе вещи и провиант.

Он зашёл в первый попавшийся дом, и там нашлись сердечные капли, какие и были нужны. А ночью они ему понадобились, когда сердце замерло, а потом ударило не в груди, а в самой комнате. Ян отдышался, выпил капель, но дёрнуло ещё раз, отдалось в руке. Углы комнаты начали крошиться от тяжёлых ударов сердца, подсвечник сделал два шага по столу.

Ян посмотрел в потолок и не нашёл сил просить ещё об одном дне жизни. Он забыл слова. Внезапно сердцебиение успокоилось. Но в комнате будто бы стало холодней, как если бы воздух подул сквозь стены. Ян поднялся и подошёл к столу, дотронулся до подсвечника. Наверное, подсвечник правда пытался шагнуть, хотел его спасти.

Вернулся и упал на кровать. Ладно, ещё поживу день-другой, подождёт вечный сон, подумал он. Смерть — вечный сон, как сказано в старых книгах. И вот девушки с зелёными глазами засыпают вечным сном, но просыпаются. А у Доры тоже были зелёные глаза, но её поразило вечное бодрствование, она не-уснула навеки, поэтому и не проснулась. И это очень несправедливо.

Утром в дверь постучала Соня, протянула аккуратно зашитую рубашку. И поведала, что ночью — ты представляешь?! — зеленоглазые утащили куда-то тот огромный корабль. И тащили его верёвкой, связанной из лоскутков.

— Утащили? — Ян от удивления чуть не засмеялся. — А кто это видел?

— Рыбаки, которые на ночную рыбалку отправлялись. Получается, кусочек твоей рубашки они тоже использовали в своей верёвке.

А потом Соня, сама чуть не смеясь, сказала, что сегодня хранители городских запасов устраивают обед на центральной площади. Там будет небольшой праздник для тех, кто отправляется в путь. Там будет весело. Приходи.

И Ян пришёл вечером, когда люди уже наелись и откупорили далеко не первые бутылки. Соня вышла из толпы, помахала ему рукой.

— Я рада, что ты пришёл. Вот, сама испекла — она протянула ему булочку.

— Спасибо, — он взял булочку и откусил немного. — Вкусно.

— Пойдём отойдём, — она взяла его под руку. — Сейчас будут бумажные шары в небо запускать, хочу посмотреть издали.

Пока они шли до края площади, Соня весело о чём-то расспрашивала, и Ян понял — смирилась. Смирилась, что он не пойдёт с ней, останется.

Они сели на скамейку. Соня смотрела по сторонам, так же улыбалась, словно завтра счастливейший день в её жизни.

— Не молчи, Ян, может, больше и не поговорим.

— Да ладно, увидимся.

— Нет, не увидимся. Мы завтра уходим.

Ян молчал, Соня молчала, тянула нитку, вылезшую из кромки платья. В центре площади начали запускать бумажные шары. Не очень ровные, с дрожащими огоньками внутри. Сперва взлетел один, а потом сразу несколько, потянулись за ним, догоняли, не убегай.

— Смотри, смотри, — Соня положила свою ладонь на ладонь Яна. — Красиво как. Их ещё давно нашли в одном доме, но всё повода не было запустить.

— Да, красиво, — он откусил ещё кусочек от булочки. — Как-то даже успокаивает.

— Ты просто не хочешь, — на мгновение её голос дрогнул. Помолчав, она добавила: — Ничего, многие ведь остаются. Надо кому-то остаться. Да и вдруг в том городе огней действительно плохо.

— Просто я думаю, что везде одинаково.

— А я не думаю. Тебе вот книжек достаточно, а я хочу познать мир. Здесь всё нам известно, никаких ответов.

— Книжки как раз иногда могут ответить. Я в одной книге как раз нашёл ответ, почему мир такой.

— И почему? — Соня повернулась и взглянула с интересом.

— Это была книга нашей лекарши. Помнишь её?

— А, да, Дора, помню. Она маме как-то зубную боль лечила.

— Она хотела научиться лечить разные болезни. Вдруг кто плохо станет видеть, или сердце у кого заболит… В общем, она мне давала почитать одну книгу и сказала, что в ней правда о мире. Была там такая история о людских злобах: когда-то, когда в мире было очень много людей и техника не ездила сама по себе, все мучились от душевной злобы, от желания говорить плохое, облачить боль в слова и высказать её хоть кому-нибудь. Высказывали родным, друзьям, незнакомым людям. Многие мужчины и женщины так и жили друг с другом — днём они делали вид, что всё хорошо, а ночью, когда один засыпал, второй ему на ухо шептал что-нибудь злобное. И всё это доводило людей до кровопролития, ведь кому оно нужно, слушать только плохое?

— Мне бы точно не хотелось такое слушать, — перебила Соня и снова потянула за нитку.

— Так никому не хотелось. Но история о другом. Люди не могли отказаться от жестоких слов. А потом они узнали, что живёт при одном храме добрая послушница, которая согласна принять все людские злобы. Стали ходить к ней люди со всех городов мира, выговаривать все злобы. Но после рассказов обо всём плохом, что у них в жизни было, они выдумывали новое и говорили, говорили, говорили. Как ни была добра послушница, но однажды она не выдержала и ответила людям такой чёрной речью, что от её ответа замертво упали все находившиеся рядом, а те, кто стояли вдали и едва слышали, свалились с болезнями. Послушница отправилась пешком по миру, не прекращая говорить чёрные речи, от которых разбегались люди из городов. Но здания не могли убежать, им приходилось принять судьбу, трескаться, разрушаться. Так и ходила послушница из города в город, пока люди почти все не умерли или не сошли с ума от её речей. Города опустели, и направилась послушница по лесам и полям в поисках людей, но однажды случайно угодила в болото и не смогла выбраться. Да только и после смерти она продолжала говорить свои чёрные речи. И будет говорить вечно, чтобы мир медленно разрушался.

Ян замолчал и понял, что Соня восприняла историю как небылицу.

— Интересно, но не похоже на правду, — ухмыльнулась она.

— Да может и выдумка. Там ещё, в этой книжке, выдумка была о том, что если из лоскутов одежды, согретой человеческим теплом, связать верёвку, то ей можно сдвинуть целую башню. Получается, тоже неправда. Да и как зубы лечить там тоже сообщалось.

Соня замерла, недолго помолчала. А потом сказала:

— То, что написано в книгах… просто написано. Это как тот рассказ про птицу, которая искала в ураган своё гнездо. Было такое или нет — кто знает?

Она указала на новые шары в воздухе.

— Смотри, ещё запускают.

— Ага, запускают.

— Да, всё забывала тебе сказать. Те мои часики сломались, больше не идут. Зря хвасталась.

На следующий день Ян старался не думать о том, что сегодня Соня и ещё две сотни человек уходят в поход к городу горящих огней. Он искал, чем бы занять себя, как бы отвлечь мысли. Проверил, хватает ли у него питьевой воды. Воды хватало. Взял с полки альбом с фотографиями бабочек. Но он помнил все эти изображения крыльев, похожие на самые красивые ткани. Листать было неинтересно. Открыл книгу с рассказами, и первый же попавшийся поведал о последних часах жизни художника. Художник лежал на кровати, мучился в агонии, ему казалось, что с потолка на него падает красный снег, засыпает всё больше и больше. Художник дотянулся до комода, схватил кисть, которой всю жизнь рисовал, начал отмахиваться. И в первые мгновения у него получалось, но силы покидали его, красный снег валил всё сильнее, пока человек не сдался и его не засыпало. Остался холмик.

Яну не понравился рассказ. Он громко захлопнул книгу, поднялся, начал ходить вперёд-назад по комнате. Достал рубашку, которую залатала Соня. Смотрел на неё, будто увидел в первый раз, потом надел и отправился к портовому району.

Ещё на подходе стало понятно, что многие жители покинули дома. Ян настолько привык к тишине своего района, что всегда чувствовал, приближаясь к порту, что вот они, близко, те дома, в которых разговаривают, спорят, читают вслух. Сейчас город будто сам говорил:

— Никого.

Может, подумал Ян, все ушли провожать отправившихся в путь.

Он прошёл ещё немного, завернул и на улице, прямо уходящей к порту, увидел, что того огромного, лежащего на боку корабля нет. Только остался глубокий шрам на причале и широкая борозда, уходящая вдоль берега. Значит, про зеленоглазых Соня сказала правду.

Можно было зайти к её родителям, но что им сказать? А Соня уже ушла? Я не смог. Почему? Привык к одиночеству. Извините…

Нет, к чему такие пустые разговоры?

Ладно, навещу Вика, подумал Ян и повернул обратно. Но у самого дома со слуховой трубой чувствовалась та же пустота зданий без жителей. Ян замедлил шаг, поняв, что Вик тоже ушёл, покинул город. Если сейчас не застану его, то так оно и есть.

На лестнице было пусто. Дверь скрипнула протяжно и жалобно, как скрипят двери брошенных людьми домов. Всё понимая, Ян прошёл внутрь и осмотрелся. Везде был порядок, на полу не валялись вещи, столы были протёрты почти до блеска, накидка на диване поправлена.

Ян поднялся на верхний этаж, где тоже было убрано, наушники с аккуратно свёрнутыми проводами покоились на подставках. Сел в кресло, надел одни и стал слушать, не донесутся ли сквозь помехи разговоры удаляющихся от города людей. Но слышал только шум, только треск.

Сперва звучало тихо, но всё громче и громче доносилось бормотание металла. Приближалось так быстро, как ни один автомобиль раньше. Ян сбросил наушники. Бормотание не исчезло, звучало где-то над зданием. В окне ничего не было видно.

Поднявшись по приставной лесенке, Ян выбрался на крышу и замер. Над крышами домов кругами летал самолёт с пропеллером в носовой части. Как с иллюстрации в книге. Пропеллер бормотал, а самолёт клонило на левое крыло, как если бы у него самого было больное сердце. Вот сейчас оно дёрнется в стальной груди и он упадёт прямо на слуховую трубу в наказание за то, что она подслушивала шёпоты мира.

Но самолёт пролетел ещё несколько кругов, неожиданно выровнялся и полетел прочь из города. Ян смотрел ему вслед, пока он не скрылся вдали. В кабине ведь, промелькнула запоздалая мысль, наверняка было пусто.

Ян спустился в комнату, сел в кресло, в котором всегда сидел, когда они разговаривали с Виком.

— Что там в книжках твоих интересного? — спросил бы он.

Пора было возвращаться домой. Ян открыл шкаф и взял одну из ламп. Шеста с грузом не нашлось.

Он шагал неспешно, отчего-то хотелось пройтись по улицам, погружённым в ночь, испробовать свет новой лампы. Когда немного стемнело, Ян достал спички, поджёг и увидел сквозь стекло лампы, как впереди загорелся один уличный фонарь. Ян опустил лампу, перевёл взгляд со спички на фонарь. Спичка догорела, потухла, фонарь не потухал.

Ян подошёл ближе, пригляделся к светящемуся яблоку в плафоне. Свет заставлял жмуриться, но так хотелось смотреть на него, такого непохожего на свет лампы, слишком белого, как будто сухого. Фонарь немного дребезжал. Едва слышное дребезжание металла.

Загорелся ещё один фонарь, стоящий чуть дальше, на углу дома. А потом загорелись и те, что тянулись вдоль улицы. Загорелся даже тот, что лежал на дороге и мешал пройти. Ян понял — освещён путь к его дому. Сердце забилось от волнения. Забилось там, за углом, а из груди пропало. Ян остановился и задышал глубоко, чтобы успокоиться. Прижал левую руку к груди и почувствовал слабое биение. Ничего, надо идти, ничего.

Он попытался ускорить шаг, но сердце снова, хоть и слабо, дёрнуло. Пошёл чуть медленней. Всё равно путь был освещён. Тени от этого света были не плавные, а с острыми краями. Махнёшь рукой — поцарапаешь окно дома напротив. Но откуда взялся свет? Зеленоглазые раньше так не игрались.

Недалеко от своего дома Ян почувствовал, что где-то поблизости есть кто-то живой. В каком-то из домов. Да не в каком-то, а явно в его доме.

После света фонарей темнота на лестнице казалась осязаемой, мешала пройти. Тяжело ступая, он поднялся, отворил дверь и направился в комнату. Горели свечи в подсвечнике, освещая пустой диван и стулья. А на подоконнике у раскрытого окна сидела она.

— Я думал… — дальше он не мог произнести ни слова.

— Наконец-то, — сказала Дора.

— Всё же ты вернулась.

— Конечно, разве могло быть иначе?

— Не знаю, я думал разное, — Ян поднял одну руку и замер, рассматривая Дору. На ней было красивое платье. Даже в тусклом свете было видно, что оно новое, а не найденное в старых домах.

— Хотя могло, конечно. Ты проходи, садись, ты ведь у себя дома.

— А ты?

— Мне тут удобно. Да садись ты на диван, а то как напуганный.

— А так и есть. Вернее, нет, не напуган, — сказал Ян чуть уверенней и сел на диван, поставил рядом лампу. — Так где ты была?

— Много где. И ещё много где побываю.

— Побываешь?

— Да. В мире столько интересного. В некоторых городах люди поняли, как создавать топливо, научились управлять техникой. Восстанавливают дороги, мосты, новую одежду шьют, не донашивают старое и пыльное, как тут. Даже книги новые пишут. Интересные книги.

— Знаешь… — он опять не мог закончить мысль.

— Знаю. Я теперь много что знаю. — В голосе Доры звучали добрые нотки.

— Новые дороги и мосты ведь разрушаются потом, — сказал Ян.

— Потом ничего не разрушается. Всё уже давно не разрушается. Та история о послушнице — у неё было продолжение. Про глухую швею, которая нашла болото с послушницей и зашила ей рот нервущейся нитью, чтобы она своими чёрными речами не разрушал города. Все разрушения позади.

— Откуда ты узнала это?

— Мне рассказали в далёком отсюда городе. Но потом я и сама читала в новой книге знаний.

— Значит, те, кто сегодня ушли, тоже смогут об этом узнать, — тихо проговорил Ян.

— И ты узнаешь. Тебе нужно пойти догонять их.

— Я не смогу. Мне не стало лучше с тех времён, когда ты пыталась помочь мне и была… живой.

— Я и сейчас живая, у меня вторая жизнь. Швея-спасительница была зеленоглазой, и вот мир как-то странно мыслит, думает, что раз его спасла девушка с зелёными глазами, значит только такие и способны помочь. Но таких мало, поэтому он возвращает нас к жизни.

— Мир возвращает? — удивился Ян.

— Мир. Только мы пока многое не можем. Но не переубеждать ведь его. Вообще мир добрый, он иногда говорит с нами, но вы этого не можете слышать. Ты вот слышал голос мира?

— Нет, конечно. Я слышу только тишину.

— А я помню, как очнулась после смерти и мир просил меня помочь ему, ведь сам он не справляется. Но как ему поможешь? Я ещё плохо понимаю. У него-то самого не особо получается себе помочь, возит эти машины туда-сюда, чтобы раны городов зашивать.

— Зашивать раны?

— Ага, — Дора внезапно спрыгнула с подоконника, подошла к Яну и провела пальцем по шву на его рубашке. — Вот люди умеют аккуратно зашивать вещи. А мир берёт какой-нибудь корабль или машину и пробует ею, точно иголкой, заштопать разлом. Получается плоховато, но надо как-нибудь научить его.

— Я бы сказал, что совсем не получается, — ухмыльнулся Ян.

— Пока что. А тебе нужно собираться и догонять тех, кто ушёл в поход. Видел бы ты город огней, он великолепен! Тебе ведь понравились фонари, которые я зажгла?

— Да, понравились. Но я же говорю, моё сердце всё хуже и хуже, я не смогу проделать такой путь пешком. Мне не…

— Я и пришла это поправить, — Дора достала из кармана нечто вытянутое, отбросившее тень на стену. Нечто длинное, как кисть художника, с крыльями как у птицы и с двумя дырочками на крыльях, не больше монеток. Ян понял, что это заводной ключ. Но не маленький, а гораздо больше того, что он выбросил в море.

— Смотри, — сказал она. — Один оборот — это год жизни.

— Оборот? — Ян не успел договорить, как Дора толкнула его на спинку дивана, наклонилась и приставил ключ к его груди слева. А потом надавила. Ключ прошёл сквозь одежду и грудную клетку, как сквозь воду.

Ян дёрнулся от испуга, но сразу почувствовал, что никакой боли нет. Сердце билось спокойно, без замираний.

Дора провернула ключ на один оборот.

— Видишь, ничего страшного. Я проверила уже, этим ключом можно заводить целые котельные.

— Котельные? — повторил Ян за ней.

Она молча провернула ещё раз.

— Кажется, я живой, — сказал он, чувствуя, как ровно бьётся сердце. И спросил: — Только котельные и людей?

А Дора всё проворачивала и проворачивала ключ, смотрела ему в глаза и не отвечала.