«Дамы и господа! Моя история началась... Нет… Не то, не так. История моя закончилась несколько веков тому… Вперёд. Э-э-э… Странно звучит. Правильнее будет сказать: несколько веков тому назад. Хотя… С какой плоскости посмотреть… Ох, голова моя деревянная! Запутался я в хронологии событий бытия. Эй, не трясите вы меня так! Останусь лысым! Да буду, буду говорить. Никакой я не мямля. Дайте же собраться с мыслями. Что за люди?! Тфу, то есть, не люди, а… Ну, простите… По привычке».

С этого многообещающего монолога началось моё необычное утро в обычном, на первый взгляд, городском парке Горькова.

Мы с Октябрём, ничего не подозревая, беззаботно бродили по опавшим листьям октября в Октябре. Добро пожаловать в моё трёхмерное пространство: октябрь в кубе.

Здесь три величины: грустный ньюфаундленд Октябрь, меланхоличный месяц Октябрь и родной одноимённый городок… Да, вы сами догадались: Октябрь. И он тоже печалился.

В осеннюю пору после рабочего дня я любил отправиться с Октябрюшкой в лёгкий мир шелестящих листьев и моросящего дождя, дабы проветрить голову от громоздкого мира шелестящих бумаг и моросящих сроков.

Глубокий и неуклюжий баритон, желающий поведать неведомую историю, издавался неподалёку. Туман ограничивал видимость, и как бы мы ни пытались разглядеть силуэт, всё было напрасно.

Голос, не прекращая, полуговорил-полупел:

«Вы меня примите за немного рассеянного, вероятно, даже очень много, но я не буду оправдываться, потому что я такой и есть! Вот. Да. А что я сказать-то хотел?».

Я вопросительно посмотрел на Октября – он молчал. Октябрь вопросительно посмотрел на меня – я молчал, пожав плечами. Так мы с минуту стояли, таращились по сторонам, друг на друга, в землю, небо, и слушали нелепую речь, доносившуюся непонятно откуда.

– Эй! Ты кто такой?! – крикнул я в пустом парке.

– Гав! Гав-гав?!

Ответа не прозвучало. Неведомое существо продолжало то бормотать, то неуклюже растягивать слова, и делало вид, будто не слышит нас вовсе.

– Слышь, голосистый, ты кто такой? А?! Ты где? Признавайся!

Ньюфаундленд смотрел на меня как на фраера ушастого и глазами открыто сообщал:

– Ты, Дим, не догоняешь – не слышит он тебя. Бросай это дело, пошли в магаз, ты корм обещал купить.

– Не, здесь какой-то чел несёт чё-то о какой-то там истории, а ты меня ещё за недалёкого держишь? Та ну тебя, – махнул я рукой, – тоже мне, ньюфаундленд! Друг, называется...

– Гав! – Октябрь подкрался к лавочке.

– Вот тебе и «аф». Что здесь у нас? Говорящая лавочка?! А, всего-то делов: лавочка… Говорящая… А я уж было испугался, – я стал нервно подхихикивать. – Кто здесь?

Я заглянул под лавочку, огляделся по сторонам, кусты прошелестел. Нигде не нашёл шутника.

Октябрь посмотрел ввысь.

– Гав-га-а-в!

– Что ты всё «аф» да «аф»?!

Я повторил взглядом траекторию взгляда Октября и замер в оцепенении, удивлении, ужасе, и ещё чёрт знает в чём. Короче, мне поплохело.

Исполинский дуб разевал деревяный рот; макушка и развесистые ветви грациозно двигались в такт выразительной речи, щедро сбрасывая листву на наши с ньюфаундлендом бедные головы.

Он заметил нас и удивлённо произнес:

– О. А вы как сюда попали?

Последнее, что я видел в темнеющем и кружащем надо мною мире, как дорогие очки разбивались о ножку лавочки.

– Они мне всё равно не нравились, – сказал я и провалился в пустоту.

Я чувствовал тот свежий воздух, что доносится по утрам из приотворённого окна; лучи солнца дотрагивались темноты, даря надежду нового счастливого дня. «Поэзия», – подумал я в сладкой дремоте.

Я с трудом разомкнул веки, и вместо спальни, марево выстраивало неразборчивые очертания в фигуру… «Поэзи… я… а-а-а… о-о-о, нет!»

– Доброе утро! – как ни в чём не бывало бодро возгласило дерево. – Кофейку?

– А-а-а! Помогите! Октябрь, ты где?!

Я быстро-таки проснулся. Октябрь подбежал ко мне и залаял на развесистое величавое существо.

– Ой. Я, наверное, громко вас поприветствовал? Я всегда начинаю говорить громко, когда удивлён.

– Могу себе представить ваше удивление, месье Дерево. Вы уж нас простите! – я подумал, что не утратил иронию, значит, нахожусь в здравом смысле.

– Ничего страшного, – невозмутимо и доброжелательно ответил наш новый знакомый.

– Мистер Дерево… – начал было я.

– Можно просто Гоша, – засмущавшись, он махнул веткой.

– Он же Гога, он же Жора?

– Гы-ы, – нелепо засмеялся дуб и одобряюще закивал верхушкой. – А вас как величать?

– Можно просто Димос и Октябрь.

– Рад познакомиться, Демос и Кентавр!

Звуковые волны Гоги явно были настроены на иные частоты. Но я не стал возражать.

– Вы это… Меня тоже простите, – виновато сказал Гога и тяжело вздохнул, прижав одну из правых веток, судя по всему, к сердцу, одну из левых к верхушке. – Я так не люблю причинять неудобства! Я помню одну историю, – его губы задрожали, и лицо, если его можно было так назвать, расплылось в плаксивой гримасе, – ах, я такой сентиментальный!

Он достал платок из кармана фрака и громко высморкался.

– Ой, я, кажется, запачкал вас смолой, – он посмотрел на нас зеленющими выпуклыми глазищами и зарыдал пуще прежнего, – я такой неуклюжий!

– Ладно, Гош, хватит. Расскажи лучше, чё происходит-то.

– С кем, с кем… С человеком и собакой! – не в тему произнёс он в воздух.

– Хотя, может, и не нужно знать. Пойдём мы, наверное. Не сочтите за невоспитанность, месье дерево… То есть, Жорик. Но нам пора. Всего доброго.

– Э-э-э... Я не сочту, но как вы пойдёте? Портал-то закрыт. Такое случилось однажды... Произошёл сдвиг на оси «пространство-время». Рискну предположить, что вы сейчас на грани тессеракта, то есть, на пути к нам, в четвёртое измерение.

– Сдвиг?

– Гав?

– Это, похоже у нас с ньюфаундлендом сдвиг по фазе, а не в четвёртом измерении…

Я развернулся, сделал пару шагов и уткнулся в невидимую стену. Привычно посмотрел на Октября, Октябрь безнадёжно посмотрел на меня. Мы уставились на нашего нового знакомого.

Дуб взглянул на наветочные часы.

– Не переживайте так, ребятули! – вдруг ободряюще заговорил Гога. – Скоро грань перенесёт вас полностью в четвёртое…

– Хорошо, что не по частям, – не удержался я.

– Гы-ы! – засмеялся он, и мы с Октябрём чуть не оглохли.

– Так вот, грань тессеракта перенесёт вас в четвёртое измерение…

– Тессеракта?

– Угумсь. Тессеракт – это чытерёхмерный гиперкуб, – по-простецки разъяснил дуб. – Ну хотите нарисую? Я же в прошлой жизни учителем был, – он гордо заулыбался.

Не дождавшись ни словесного, ни невербального ответа, то есть не найдя его в наших слегка удивлённых глазах, он достал из огромного портфеля доску, мел, очки надел. Поджав нижнюю губу, стал старательно вычерчивать геометрическую фигуру, сопровождая свой труд воодушевлёнными учительскими разъяснениями и используя ветви в качестве указок.

– Итак, что такое тессеракт? Кто хочет ответить? Пожалуйста, Кентавр, к доске.

– Гав, гав, гав, гав.

– Всё правильно понял! Четыре измерения. Молодец! Садись, пять.

Ньюфаундленд радостно завертел хвостом.

– Так вот, – Гога убрал указку за пазуху, но вспомнив, что это не указка вовсе, а ветка, сделал вид, что чешет спину.

Доску с мелом он хотел было убрать в портфель, который не мог найти, поэтому мел съел, а на доску присел – как будто, так и было задумано.

– Продолжим. Когда вы окажитесь в четырёхмерном, – Гоша поправил очки, – мы с ребятами что-нибудь сварганим. А то они даже не видят вас сейчас, и думают, что я как «здравствуй, дерево» сам с собой разговариваю.

– Ребятами?

– Да, корешами моими. Да не парьтесь вы так! И не такое проходили, тили-тили, трали-вали! – Жора рассмеялся и ободряюще похлопал меня по плечу, осыпав листьями.

Мне почему-то подумалось, что Гога сангвиник. Ну есть что-то от флегматика и меланхолика… Холерика не чувствуется. Да… Если бы мне кто-то ещё пару часов назад сказал, что я буду размышлять о темпераменте дерева во фраке и очках, я бы сам себе скорую вызвал.

– О! Начинается! Начинается! Держитесь, друзья!

Земля уплыла из-под ног. Я упал на лавочку, Октябрь вскочил на меня. Мы вцепились друг в друга, вцепились в лавочку, которую выдёргивал из земли ураган.

– Помоги-и-те! Помоги-и-те! – кричал я во всё горло.

Лавочку закружило центрифугой в воздухе.

Краски мира смешались в абстракции, в ушах загудело, перед глазами пронеслась вся жизнь!

Жорик ловко поймал нас.

Наконец, ураган прекратился. Гога опустил нас на землю.

Доносились шелестящие голоса деревьев: то в панике «Пришельцы!», то заинтересовано «Пришельцы?!», то обречённо «Пришельцы…», а некоторые просто констатировали факт «Пришельцы».

В любом случае смотрели на нас косо. Мы оказались в центре внимания и стали объектом сплетен: деревья закрывали ветками макушки друг друга и перешёптывались не стесняясь.

Голуби гукали: «Мы так и чувствовали, что приближается искривление пространства и времени, а вы, вороны, каркали какой-то чепуховый ветерок!»

– Октябрь! Они все говорят человеческой речью!

Октябрь укоризненно посмотрел на меня и произнёс хриплым басом:

– Говорил же я тебе, Димос, за кормом надо было катить в магаз, а не по парку шататься.