Второй лиховетер налетел к вечеру.

Неясный шум зародился в осенней тишине и мало-помалу начал нарастать. Меньше, чем через час, пастух Кован пригнал домой стадо. Он щёлкал кнутом громче обычного и кричал:

- Лиховетер! Запирайте окна, загоняйте скотину!

Люди распахивали ворота и чуть не пинками вталкивали в них испуганных коров. Потом прятались сами. А ветер рос и ширился, пока не загрохотал на окраине деревни. И вот он встал во весь свой рост. Прокатился валом, оставляя после себя жухлые листья, разбросанную утварь, выломанные кустарники.

Шимо-воробей стоял на холме под Старым дубом. Холод заползал под рубашку и растекался по венам. Шимо ужасно хотелось убежать, упасть, зарыться в землю. Но бежать было некуда. Он смотрел на приближение лиховетра и слушал со смесью ужаса и нетерпения его зловещую песню. Вот ветер подошёл вплотную кипящей стеной, за которой не разглядеть было мир. Стёрлись очертания деревни, осталось лишь вращающееся месиво. Шимо вдохнул – и захлебнулся ледяным воздухом, в глазах почернело. Ноги его оторвались от земли, тщедушное тело потащило вперёд…

Потом лиховетер выпустил его и прошёл дальше. Шимо остался лежать ничком на мёрзлой земле. Некоторое время он хватал ртом воздух, ничего не понимая и не чувствуя. Потом с трудом разомкнул веки и посмотрел на вершину холма, нависшую над ним. Оттолкнулся локтем от земли и сел. Его била дрожь.

Но всё-таки он увидел вблизи второй лиховетер!

Шимо слабо улыбнулся и тут же помрачнел.

Скоро придёт третий.

И с ним – самым свирепым – уже не совладать. Только одному человеку в деревне – Гобу – удалось встретить третий лиховетер и выжить. Это случилось два года назад. Гобу исполнилось пятнадцать на следующий день. А ещё через день лёг глубокий снег, и избы занесло до середины окон. Той зимой только и разговоров было, что о Гобу. Малыши благоговейно повторяли его имя. Кое-кто даже заявлял: «Вырасту и тоже так сделаю, Гобу не будет единственным!». Но матери и бабки в лучшем случае пожимали плечами, а в худшем – наказывали за такие речи. Нечем тут гордиться, говорили они. Гобу мог бессмысленно погибнуть. Своим поступком он никому не принёс пользы, никого не спас.

Много чего было сказано о Гобу той зимой. А весной случилось чудо – в деревню прибыл вестник герцога и вручил ему грамоту о поступлении на придворную службу. Свидетельства об этом событии, правда, путались. Шимо тоже не помнил, как Гобу покинул деревню, – в какой час и с чьим напутствием. Как бы то ни было, он ушёл и превратился в легенду.

После третьего лиховетра наступит зима – долгие дни без лесного озера и Ясеневой рощи. Долгие дни в избе, с трудом вмещающей всю семью. Матушка и отец, да старший брат Сохан с женой и двумя сыновьями, да средний брат Арун с женой и двумя дочерьми, да младшая сестра Дила, да бабушка Руаза. И он сам, всего тринадцать голов. Недоброе число.

На поверхности ручья блестел лёд, но ещё можно было зачерпнуть из него чуть-чуть воды. Шимо умылся, счистил кровь. Матушка опять скажет: «Одни глупости в голове. Ни помощи, ни путного слова от тебя не дождёшься». Шимо ускорил шаг, потом побежал.

 

Матушка, запахнувшись в овечий полушубок, стоит у крыльца. Она широкоплечая, высокая – на полголовы выше отца, – с жёсткими красными волосами и тяжёлыми веками. И рука у неё тяжёлая. Сохан хоть и добр сердцем, но пошёл статью в неё, а в лице Аруна ни капли сходства с ней, зато отцовский подбородок. На кого похож Шимо, трудно понять. Он раскрывает калитку и идёт, краем глаза замечая перевёрнутую бочку и опрокинутые вёдра у колодца, вырванные кусты крыжовника на грядках, с которых, к счастью, убрали брюкву и капусту. Шимо идёт, глядя в глаза матери: не отступив перед ветром, неужели убоится женщины?

- Ты опять встречал лиховетер? – спрашивает матушка.

Слова её падают, как камни.

- Да, – коротко отвечает Шимо.

Матушка смотрит на его изорванные штаны, грязную рубаху.

- Кто будет чинить твою одежду?

- Я сам, – непреклонно отвечает Шимо.

Мать молчит. Взгляд из-под тяжёлых век леденит сильнее ветра.

- Насыпь свежего сена в корыта и воду смени. Да не вздумай засиживаться в хлеву, – велит она и хочет уйти в дом, но на пороге оборачивается. Шимо смиренно ждёт.

- Тоже надеешься снискать милость герцога? – говорит мать без улыбки. –Думаешь, повезло одному, так повезёт и другому? Ты не Гобу. Спустись на землю.

 

Самые просторные комнаты в избе – у братьев и матушки с отцом. А у Шимо каморка, зажатая между кухней и хозяйственной пристройкой. Но он доволен: справа тянет съестным, слева – тёплым дыханием, шерстью, навозом. Слева склад и зимовье для коровы с телёнком и лошадки Сохана.

В каморке Шимо квадратное окошко, на расстеленной шкурке – липовые дощечки, ножик, кусочек меха и куски глины. Постель устроена прямо на полу – свёрнутый тулуп под голову и стёганое одеяльце. Но самое ценное для него – книга – хранится у бабушки.

Шимо навещает её по вечерам: садится на сундук, покрытый вытертым лисьим мехом, и рассказывает, все ли наказы выполнил за день. Бабушка зажигает свечу, откидывает крышку сундука и вынимает книгу. Шимо с трепетом рассматривает картинки – огнецвет на ночном болоте, речную деву, крылатых лисиц. Он умеет читать, даже писать – бабушка выучила его понемногу. Он и лепит, и по дереву вырезает недурно, на липовых дощечках под его рукой оживают чудные растения – подсмотренные в книге и выдуманные. Их любит разглядывать десятилетняя Эзра, дочь брата Аруна. Большие глаза её при этом сияют. А продаёт он их на ярмарках дважды в год. «Талисман, – говорит Шимо, почтительно потупив глаза. – Талисман из заговоренного дерева, на удачу». И пускай липа самая обыкновенная – кому плохо от его лжи? Зато домой он приносит настоящие деньги. Жаль только, ярмарки устраиваются редко.

Да матушка и не любит отпускать на них Шимо. Лучше бы помогал чистить котлы да таскать дрова. Она всё чаще советуется с отцом, на какую работу определить младшего. Шимо слушает их разговоры, затаившись в своей каморке. Знает он, что любимец матушки – Сохан, затем Эзра, а теперь и маленькая Дила. Знает, что в семье Аруна ждут третьего ребёнка, и, значит, скоро станет совсем тесно. Знает – если кому и покидать отцовский дом, то ему. Как же не отпроситься ещё разок на ближайший праздник? Ведь уже поставлены киоски, развешаны ленты на деревьях. До третьего лиховетра надо успеть. Кто знает, что случится весной?

 

- Проходите, гости дорогие! Провожаем тепло, встречаем холода – веселимся, чтоб на всю зиму хватило! Лебёдушка, не проплывай мимо – взгляни на эти гребни, на кольца…

Дилам-балагур заигрывает с женщинами. Те улыбаются в платки. Дилам – умелый резчик по дереву. Шимо пошёл бы к нему в ученики, но он живёт бедно и далеко – у самой реки, где, по слухам, обитает колдун, Меняющий Имя. Дилам продаёт товар за бесценок, чуть не даром отдаёт. Чудак он, к нему в ученики никто не отдаст своё чадо.

Развеваются ленты на ветвях деревьев. Бойко идут торги. С утра народ шёл лениво, но к полудню началась потеха. Дудки и свистульки поют, музыканты подмигивают красавицам. Иное дело – гусляр Ном Акпод. Он сидит на большом пне и что-то тягучее выводит на гуслях. Тесно обступает музыканта толпа, иные даже вытирают слёзы. Впрочем, стоит заторопиться по делам, и забывается минутная слабость. Не до грусти! Успеть бы обойти ряды с колбасами, сырами, мёдом, вареньем, играми-забавами для зимних вечеров!

Детей угощают бубликами и орехами. Шимо смотрит на них с тайной тоской. Если бы продать все дощечки да фигурки! Тогда и он бы купил себе бублик, леденец для Эзры. Но пока карман его пуст, а ремень лотка всё сильнее натирает плечи. Можно и передохнуть минутку. Шимо снимает лоток и выпрямляется. Среди детворы замечает Вихора, живущего через три дома. Тот грызёт орехи и посматривает по сторонам. Вихор приехал с отцом и уже упросил купить ему то, это. Но ему многое прощается: сестре Вихора посчастливилось попасться на глаза богатой горожанке, и та взяла её в услужение. С тех пор Вихор приобщён к городской жизни. Иногда рассказывает подслушанные сестрой и переданные домой сплетни. Впрочем, может, и привирает – как проверишь?

Шимо сдержанно кивает ему. Вихор кивает в ответ и подходит.

- Что здесь у тебя? – любопытствует он. Перебирает дощечки, рассматривает узоры.

- Где ты видел такие цветы? – спрашивает со смесью недоверия и уважения. – У нас такие не растут…

- Нигде… придумал… – рассеянно отвечает Шимо. Под весёлые удары бубнов и барабанов все спешат мимо, обтекают его. Вихор подносит к глазам фигурку лисы с длинным телом, распростёртым в прыжке.

- Да разве же лиса такая! – хмыкает Вихор.

Шимо не отвечает. Как объяснить, что лепит он не реальность, а образ? Надо лишь сосредоточиться как следует – и открывается мир, где водятся длинные лисы, и узорчатые зайцы, и цветные волки, и двуногие птицы.

- Я куплю у тебя эту лису! – вдруг объявляет Вихор. – Не веришь? Держи!

И суёт опешившему Шимо монету.

- А хочешь, вместо тебя поторгую? Не бойся! – вдохновенно говорит он. – Что выручу, отдам тебе. А ты отдохни, возвращайся потом!

И не успевает Шимо отойти, как за спиной раздаётся крик:

- Деревянные узоры, звери невиданные! Цветы, каких нигде не сыскать! Для дома украшение и для глаз услада! Вырезает и лепит мальчик-сиротинка, не спит, не ест!..

«Сиротинка?» Шимо хочет вернуться, не по душе ему этауловка. Но люди уже тянутся посмотреть на «зверей невиданных». Они обступают Вихора, что-то спрашивают. Тот бойко отвечает. Вот уже его не видно за людскими спинами. Шимо колеблется мгновение, но потом машет рукой и ныряет в толпу.

Много удовольствий таит ярмарка. Нет лишней копейки – слушай музыку да глазей на товары, за погляд ведь денег не берут. Размышляя, куда прежде пойти, Шимо оказывается возле гусляра. Тот окончил очередную балладу, опустил руки на струны и сидит невозмутимо, отрешённо. Немигающие глаза его устремлены вдаль. Многие думают, что он слеп, но это не так. Глаза его и вправду очень слабы, но он различает силуэты и цвета.

- Погадай, Акпод, погадай! – кричит какой-то шутник в толпе, и раздаётся смех. Впрочем, иногда гусляр и впрямь предсказывает – ему ведомо больше, чем простым людям.

- Погадай! – подхватывают новые и новые голоса.

Вперёд протискивается румяная соседка, подталкивая к гусляру семилетнюю дочку.

- Отче! Расскажи, что ждёт мою доченьку! Четыре взрослых дочери у меня, почтительных, работящих, а эта пятая – самая беленькая, самая ладная. Хочу для неё особой судьбы!..

Но гусляр недовольно хмурится.

- Дочь твоя – чистый лист, –говорит он. – На нём ещё не выводит письмена судьба. Иди, женщина, не торопи её час.

Шимо не успевает пожалеть соседку – Ном Акпод поворачивается прямо к нему.

- А ты, мальчуган, – говорит он, и сразу стихают шутки, – ты уже на пороге. Вижу чужую семью. И двух женщин вдалеке, но они как в тумане. Много камней. Красивых камней. Будешь страдать из-за них и страдания одолеешь, если сможешь. Но сможешь ли?..

Старик задумывается на миг. И вдруг обрывает сам себя:

- Довольно и того. Ступай.

Все смотрят на Шимо теперь. Соседка, и мальчишки, и музыканты. Отворачиваясь от любопытных взглядов, он отходит и плетётся, сам не зная куда. Щёки его пылают. Чужая семья… стало быть, отдадут в учение. Или в услужение? Да куда же? Неужели скоро?

Шимо не сразу замечает Вихора, который что-то втолковывает ему. Вихор протягивает горсть медяков.

-… и он купил последние три, понимаешь?!

- Кто? – спрашивает Шимо и не узнаёт собственного голоса.

- Говорю же, человек приезжий. Плащ пыльный такой. Он о тебе спрашивал. Кто таков, что за семья. Я… я ему сказал, где твой дом. Он захотел потолковать… с родителями твоими.

Вихор неуверенно смолкает.

- Может… он тебя в ученье забрать хочет? – спрашивает тихо.

- Я пойду домой, – говорит Шимо.

 

Во дворе он находит почти всех домашних. Только братьев нет – они ещё на ярмарке. Посреди двора сидит незнакомый человек. Перед ним на столе, покрытом чистой тканью, стоит крынка с вареньем, рядом ломоть свежевыпеченного хлеба. Шимо почему-то знает, что человек не станет есть пышный хлеб, тот остынет и опадёт. Хоть, кажется, не хлеб впору ему теперь жалеть. Незнакомец одет во всё чёрное. На камзоле его поблескивают пуговицы, плащ стелется по земле. По левую руку от пришельца сидит отец, за их спинами – матушка с кувшином.

Капюшон человека откинут, и Шимо видит бледное лицо с правильным носом и тонкими губами. Его нельзя назвать зловещим или даже злым, не назвать и добродушным. Незнакомец смотрит прямо на Шимо и говорит:

- Вот и ты, юный мастер. Подойди.

Шимо повинуется. Несмотря на тревогу, он польщён: никто ещё не называл его мастером. Он пытается прочесть во взгляде отца, чего следует ждать, но отец глядит с непонятным выражением. Шимо решает лучше смотреть на мать. Та встречает его взор спокойно, даже улыбается краем рта.

- Я осмотрел твои работы, – говорит незнакомец. – И, не откладывая, решил навестить твоих родных. Они видели бумаги, подтверждающие мои полномочия. Нет никаких сомнений, что я говорю правду. Не так ли? – обращается он к отцу.

- Да, сир, – тихо отвечает отец.

- Сколько тебе лет? – спрашивает незнакомец у Шимо.

- Двенадцать.

- Хороший возраст, – одобряет мужчина. – Ты наделён даром, мальчик, и дар этот должно развивать. Я намерен взять тебя в обучение. Но предупреждаю – оно займёт не один год и потребует от тебя стойкости. Тебя обучат обращению с камнями, редкими камнями. Ты сможешь открыть собственное дело, даже прославиться. Ты никогда ни в чём не будешь знать нужды. Я полагаю, отказываться от моего предложения было бы очень неосмотрительно.

Хмуро глядя в землю, отец говорит:

- Ваши слова лестны, сир. Но у нас нет денег, чтобы платить за обучение столь тонкому ремеслу.

- Взгляните на нашу бедность! – подхватывает матушка.– Большая семья, а скоро станет ещё больше. Вы очень добры, но…

Губы незнакомца трогает слегка презрительная улыбка.

- Ничего не требуется, – бесстрастно говорит он. – Наши мастерские созданы на средства благотворителей, и мы обучаем только талантливых юношей. Освоив ремесло, они какое-то время работают у нас, чтобы отплатить за крышу над головой и полученные знания. Выполнив обязательства, они вольны отправиться куда пожелают. Итак, решено.

- Поблагодари! – слышит Шимо, как мать шипит ему сквозь зубы. – Поблагодари!..

Он смотрит на незнакомца, но горло его будто сдавливает ледяная рука.

- За тобой пришлют карету, мальчик, – между тем говорит незнакомец. – Через три дня после заката жди у калитки. С собой можешь взять немного еды, белья и одну памятную вещь из дома. Имя моё – Гилар-дон, но в мастерских все меня зовут Распорядитель. Так и ты будешь меня звать.

Человек уходит, и родители почтительно провожают его. Шимо не смотрит им вслед. Он зол на них. Он зол на этого человека, ни разу не спросившего, чего хочет он сам. Он суёт руку в карман и нащупывает деньги от проданных вещиц. Шимо зачерпывает их пригоршней и швыряет на землю.

«Не поеду!» – упрямо шепчет он. – «Не хочу, не поеду!».

 

Погасли все огни. Кров, под которым Шимо провёл двенадцать лет, спит. Спит Эзра, спит бабушка Руаза.

Шимо стоит у калитки и крепче сжимает свою котомку. Ему было велено взять лишь одну ценную вещь, и такую вещь подарила ему бабушка. Это миниатюрный портрет на кости. На портрете незнакомая женщина с диадемой в пепельных волосах. Глаза у неё серые и печальные.

- Если бы знать, кто это, – сказала бабушка. – Может, такой женщины и вовсе нет на свете. Этот портрет долго хранился у меня. Право, не помню, как он мне достался… Сердце подсказывает, что теперь он пригодится тебе. Пусть напоминает о красоте жизни…

Тишину улицы нарушает скрип колёс. Из-за соседского дома выезжает крытый возок, запряжённый парой лошадей. В ночи он был бы неразличим, если бы не наружный фонарь. Плотные шторы на окнах наполовину спущены. Возница, чьё лицо полускрывает широкая шляпа, легонько хлещет лошадей, и возок останавливается.

Шимо влезает на ступеньку, и в нос бьют запахи прелой ткани и кожи, человеческого пота. Самым неприятным оказывается то, что в повозке он не один. Три мальчика, сидящие на узких скамейках, поворачивают к нему головы. Незанятым остаётся последнее место у окна. Дверцу захлопывают снаружи, и возок трогается.

Некоторое время в нём царит молчание.

Потом Шимо взглядывает на попутчиков. Лунные блики и отсветы фонаря скользят по бледным лицам. Напротив сидит мальчик постарше Шимо, с красивыми чёрными глазами и большим ртом. Рядом с ним ютится щуплый мальчонка лет десяти, зябко кутающийся в тулупчик. Оба смело встречают его взгляд, а худенький даже улыбается. Шимо тоже улыбается и косится на своего соседа. Это нескладный рыжий подросток с широкой челюстью. Одет он не по погоде и шмыгает носом.

- Как тебя зовут? – спрашивает черноглазый.

Шимо называет себя. Мальчик одобрительно кивает.

- Я Дегу. Это Крол, – он указывает на своего соседа в тулупчике. – А это Заски.

Рыжий мальчик вдруг начинает взахлёб рассказывать:

- Меня отец отдал. Хочет, чтоб я стал резчиком. Прямо помешался на этом. Мне сначала не особо нравилось, но он как услышал про мастерские, так покой потерял. Бывало, что и бил, ну конечно, лучше уж резчиком, чем такое. Он вроде даже спознался с кем-то из тамошних служащих, чуть не до Распорядителя дошёл.А мне сказал: если из тебя толк там не выйдет, не возвращайся даже – выброшу, как собаку…

Дегу и Крол внимательно слушают, но Заски обрывает рассказ и шумно выдыхает.

- Меня отдала матушка, – говорит Дегу. – Уж как не хотела. Отца у меня нет, братьев тоже. Как ей без мужской помощи? Но Гилар-дон уговорил. Сказал, если положение её ухудшится или я захочу уйти, то уйду тотчас.

- Он разве… ко всем сам ездит? – спрашивает Шимо. – Распорядитель.

Имя этого человека ему почему-то неприятно произносить.

- Нет, – подаёт голос Крол. –Может, только к очень способным?

Повисает молчание.

- Вы знаете, что там… будет? – неловко интересуется Шимо. – Как всё… происходит?

Дегу качает головой, а Крол спрашивает у Шимо:

- Откуда ты? Из какой деревни?

- Из селения Старого Дуба, – отвечает Шимо. Крол оживляется, его щёки розовеют.

- Возле Ясеневой рощи? Моя деревня от неё с другой стороны!

Шимо из вежливости говорит:

- Надо же! – но прошлое занимает его сейчас мало.

Их везут в неизвестность. Хорошо, что он оказался не один в этот час. По крайней мере, в мастерских будет с кем перемолвиться словом, обменяться дружеским участием. Главное – не растерять друг друга там, в неведомом. Держаться вместе, что бы ни случилось.

 

Дверца распахнулась, вырывая Шимо из дрёмы. Против ожидания, дневной свет не ослепил его, не проявил детали нового мира. Они выехали ночью и прибыли ночью, только другой. Друзья, спавшие в неудобных позах напротив, задвигались.

- Вылезайте, да поживее, – грубовато сказал возница, заглядывая в проём. – Мне ещё лошадей распрячь надо.

И он принялся возиться с упряжью. Фонарь не горел, и Шимо почти ничего не различал в темноте. Впереди высились железные ворота в два человеческих роста. Что было за ними, не разобрать. Шимо застучал зубами от холода. Должно быть, третий лиховетер уже прошёлся по его деревне и выпал снег. Но здесь снег пока не лёг.

Ворота оставались недвижны, но рядом с ними с лязгом отворилась небольшая дверь. Дегу вошёл первым. Остальные потянулись за ним, желая лишь поскорей оказаться в тепле.

Высокий человек в плаще встретил их, и дети пошли за ним. Мало-помалу из темноты проступили очертания огромного строения с переходами, башнями, пристройками. Их провели к центральному входу. Тогда появилось ещё несколько человек. Один из них кивком пригласил Шимо следовать за собой. Крола, Дегу и Заски подозвали остальные. Шимо не сразу опомнился, а когда очнулся – понял, что вместе с проводником продолжает путь в одиночестве. Он оглянулся. Новых его друзей нигде не было видно.

Они шли и шли. Спускались, проходили насквозь туннели и спускались снова. У Шимо мелькнула мысль, что следовало бы запомнить путь – так, на всякий случай. Но он ничего не запомнил. Коридоры, туннели и спуски походили один на другой. Его уводили куда-то под землю – это всё, что он мог понять.

За очередным поворотом не оказалось длинного туннеля. Вместо него обнаружился закуток с единственной дверью. Проводник Шимо снял с пояса ключ и отпер её, пропуская мальчика внутрь. Шимо вошёл, и ключ повернулся с той стороны.

Он оказался в сухом чистом покое без окон. В углу виднелось подобие кровати. Рядом с ней Шимо обнаружил два шкафчика с книгами. Настоящими книгами! Эта находка немного ободрила его. Он положил на кровать котомку и обошёл покой. Ещё одно открытие ждало его: занавесь скрывала второе помещение с большим столом, с полками по стенам. На полках лежали и стояли инструменты, названия которых Шимо не знал.

Шимо вернулся к кровати и сел. Он никак не мог собраться с мыслями.

Что-то зашуршало и заскреблось в стене. Рядом с дверью разошлись невидимые панели – должно быть, механизм снаружи приводил их в движение. В отверстии показался поднос, соскользнувший на подставку, которую Шимо принял за обычную полку. Стена сомкнулась.

На подносе стояли кружка с водой и миска с какой-то бурдой, но Шимо унёс поднос в комнату со столом и проглотил всё поданное. Он не был приучен к разносолам, а теперь был ещё и голоден. Потом он вернул поднос на место. Голова отяжелела, перед глазами поплыли круги. Не в силах совладать с навалившейся усталостью, Шимо лёг и провалился в сон.

 

..Он открыл глаза и некоторое время разглядывал тёмные своды комнаты. Этой ночью ему спалось неважно – образы прошлого теснились перед ним. Впрочем, ни один из них не касался родительского дома. То казалось теперь бесконечно далёким.

Шимо сел и одёрнул рубашку. Провёл рукой по лицу. Панели в стене привычно разошлись, и на подставку плавно съехал поднос. Есть не хотелось, но завтрак состоял всего-то из кружки с водой и куска хлеба с сыром. Покончив с едой, Шимо вышел в мастерскую. Нетерпение снедало его. Он присел к столу и в последний раз осмотрел законченную накануне шкатулку. Возможно, через несколько дней он нашёл бы и в ней изъяны, но пока она казалась ему почти совершенной. Шимо провёл пальцем по её гладкому боку, полюбовался узором на крышке – и нетерпеливо оттолкнул.

Неприметная с первого взгляда дверь между полками отворилась, и в мастерскую, пригнувшись, вошёл старик с грязно-седыми волосами, забранными в хвост. В его рабочий передник въелась каменная пыль, пыль впиталась в кожу и забилась под ногти. Должно быть, потому то, что он нёс, было плотно завёрнуто в тёмно-зелёный бархат. Шимо вскочил и низко поклонился старику. Тот улыбнулся и, подойдя к столу, аккуратно опустил на него свою ношу.

- Я принёс его, –сказал Мастер, и глаза его блеснули. – Запомни этот час. Сегодня я принёс тебе величайшую ценность, так как ты достоин её.

Шимо не мог оторвать взгляд от свёртка. Он ещё раз поклонился. Старик благоговейно прикоснулся к ткани и медленно, очень медленно развернул. Потом резко отбросил её концы в стороны и отступил на шаг.

На зелёном бархате лежал кусок горной породы с огненно-жёлтой, неровно окрашенной сердцевиной. Он оказался меньше, чем представлял себе Шимо. Но всё-таки был достаточно велик. Теперь, когда драгоценность оказалась так близко, он забыл всё, чему его учили. Порода выглядела так обычно. От Мастера не укрылось его волнение.

- Не торопись, – со смешком сказал он. – Ты ещё не чувствуешь его.

- Что я должен делать? – спросил Шимо.

Мастер обошёл стол и взял законченную накануне шкатулку. Рассмотрел её на свет, попробовал пальцем внутреннюю часть и издал удовлетворённое мычание.

- Сегодня у нас не будет занятий, – объявил он. – Ближайшие дни ты посвятишь настройке. Тебе необходимо ощутить даальмит, его душу. А он должен ощутить тебя. Это будут ваши первые шаги навстречу друг другу. Дотронься до него!

Шимо подошёл и коснулся жёлтой сердцевины. Она была тверда, как алмаз. И холодна. Ничто в ней не отозвалось на прикосновение.

- Видишь? – сказал Мастер. – Он молчит. Он пока не знает тебя. Лишь постепенно он станет размягчаться и высвобождаться из тесной руды, из этой ненужной шелухи.

- Что я должен делать? – терпеливо повторил Шимо.

- Говори с ним, – сказал Мастер. – Говори воспоминаниями и образами, как говорил когда-то с Наставником. Расскажи ему о себе. Чем больше твоих мыслей и чувств он впитает, тем легче ты однажды создашь из него даальм – неповторимый и бесценный.

Шимо поклонился в третий раз. Он ещё раз, чуть смелее, дотронулся до камня, но тот оставался безучастен.

 

Многое прошло перед мысленным взором Шимо.

Он вспомнил первую встречу с Мастером. Тот принёс ему глиняную фигурку – чью-то поделку, – поставил на стол и велел слепить копию.

Шимо слепил копию. Потом другую, третью, двадцатую, сотую.

Потом Мастер принёс свежие разноцветные куски глины и сказал:

- Вылепи из них, что сам пожелаешь.

Шимо вылепил Старый дуб – символ своей деревни.

А однажды Мастер сказал:

- Вылепи то, чего никогда не видел.

Но этого Шимо сделать не смог. Взаперти воображение его стало угасать. Небывалые цветы и фантастические звери померкли, новые образы не рождались.

Тогда-то и появился Наставник.

- Сколько книг ты прочитал в своей жизни? – спросил он в первый день.

- Только одну, –признался Шимо. – Ту, что хранилась у бабушки.

- Теперь у тебя много книг, – сказал Наставник. – Тебе следует прочитать их все.

И Шимо стал читать сказки и легенды, учебники, мемуары. Наставник приходил к нему, и они говорили о прочитанном. Наставник расспрашивал о его детстве, семье, о родных краях. Шимо вспоминал, что мог вспомнить, а что не помнил, додумывал. И всё-таки небывалые цветы и фантастические звери не возвращались.

- Я думаю, мне… не хватает солнечного тепла, – осмелился заметить он однажды.

- Тепла? – удивлённо сказал Наставник. – Но сейчас стоит зима.

Шимо не считал, сколько дней он провёл в заточении. Вдали от мира время тянулось иначе. Вечер и утро были неразличимы, как и месяцы, и он поверил, что зима ещё тянется. Он стал ждал весну. Мечтал выйти на поверхность, почувствовать живую землю под ногами. И воображение его, согретое этой мечтой, стало оттаивать.

Однажды Наставник, довольный его успехами, сказал:

- Ты был слаб духом, но теперь достаточно окреп, чтобы узнать. Та зима, в которую ты прибыл сюда, давно прошла. Прошла весна, затем лето, а теперь вновь заканчивается осень.

На другой день Шимо слёг в жестокой горячке.

Так он оказался в палатах, где познакомился с Сиделкой.

Это была добрая женщина. Много ночей она провела у его постели. Шимо мог умереть, он и хотел умереть, но всё-таки выжил. И когда он открыл глаза, Сиделка улыбнулась ему.

Шимо провёл в палатах много дней. Все эти дни они беседовали, и беседы эти мало-помалу вернули покой его душе. Сиделка рассказывала ему сказки, которых он не слышал прежде. Она учила его покоряться судьбе и благодарить за крышу над головой, за милость благодетелей, за мастерство, к которому стараются приобщить его добрые люди.

Спустя много дней Шимо вышел из палат обновлённым. Он покорно вернулся в свою комнату. Он перестал вспоминать обретённых и нелепо потерянных друзей.

Он смирился.

 

Камень оставался безжизненным и холодным, и Шимо вспоминал ещё.

После болезни Наставник сделал ему подарок. Раз в месяц на рассвете Шимо позволили посещать башню – в сопровождении слуги, конечно. Находиться там разрешалось ровно пять минут. Шимо не мог надышаться этими минутами. Он впитывал зрелище бескрайнего леса внизу, леса до самого горизонта. Пять минут под настоящим небом. Целый месяц Шимо ждал этой скудной прогулки. Он начал работать с Мастером и обучаться обращению с камнем. Он учился работе с резцом, станком, паяльником и сверлом. Из его рук выходили вещицы всё более тонкие и затейливые. Тогда-то Мастер и заронил в нём новую искру.

- Ты хороший ученик, – сказал он. – Настанет день, когда тебе доверят создать величайшую вещь – твой собственный даальм.

И он стал рассказывать о даальме, каждый день понемногу.

Шимо узнал, что в глубоких пещерах под горой находятся подземные озера. Вокруг них столетиями нарастают пласты пород, меж которыми зарождается камень даальмит. Куски пород с ним находят и осторожно откалывают, затем поднимают наверх, в мастерские. И там, доставленный к мастеру, даальмит проходит долгий путь преображения. Не только материального, но и духовного, ибо таинственная природа его, обогащаясь опытом мастера, производит на свет живой артефакт – даальм.

- Непростое это дело – добывать даальмит, – сказал Мастер. – За него берутся те, кто самого дьявола не боится. Ближайшие к поверхности пещеры уже выработаны, так что приходится лезть всё ниже. Воздух там давит, мешает дышать. Спуск иной раз сужается так, что не каждый протиснется. Обычному человеку находиться там невыносимо. Бывает, что и искатели сходят с ума. Такой ценой достаётся даальм.

- А что происходит с даальмом, когда он закончен? – спросил как-то Шимо.

- О, его продают, – ответил Мастер. – За огромные деньги.

Шимо промолчал. Его покоробило, что камень с собственной душой позволяет обменять себя на деньги. Но Мастер посмеялся над ним.

- Великая вещь для великого человека, – сказал он, смеясь. – Ибо состояние редко наживает человек заурядный. Ты ещё мал, чтобы об этом судить.

Разговоры эти по капле точили камень, и с каждым днём жажда узреть даальмит росла в Шимо. Создать даальм, непостижимый и загадочный – он сам не понял, когда это стало его главной мечтой. Да и единственной.

Об этом и многом другом вспоминал Шимо. Он рассказывал камню о доме, о книгах и даже показал миниатюру, подаренную бабушкой.

И камень откликнулся.

Прикоснувшись к нему на шестнадцатый день, Шимо впервые ощутил тепло. Он пробежался пальцами по грубой поверхности и почувствовал её податливость. Камень пылал ярко и нетерпеливо, он будто ворочался внутри своей скорлупы. Он тянулся навстречу Шимо и завораживал танцем огненно-золотистых отсветов. Когда на другой день Мастер вошёл к нему, Шимо сидел за столом, будто околдованный. Он не мог отвести глаз от камня, от непрерывной смены его оттенков.

- Мало смотреть на него, – проворчал Мастер. – Ты должен создать даальм. Этого не произойдёт без твоей помощи.

Шимо очнулся и посмотрел на Мастера с удивлением.

- Но как я могу? – спросил он. – Как я могу резать и кромсать его? Как я могу… причинять ему боль?

- Ты сделаешь ровно то, что нужно, – сухо сказал Мастер. – Но прежде ты должен понять, что именно нужно сделать. Слушай его. Слушай внимательно, но не впадай в очарование, иначе он поглотит тебя.

И, уходя, добавил:

- С этого дня тебе позволено передвигаться по нижним ярусам без сопровождения. Почему? Скажу как есть: камень тебя уже не отпустит. Советую побывать в общей столовой. Без живого общения ты совсем захиреешь.

 

Но Шимо слишком сроднился со своим одиночеством. Мысль о людях почти пугала его. Он смутно понимал, что так быть не должно. Но к чему люди, когда есть живой камень, его будущий даальм? И Шимо не послушался Мастера.

Он проводил подле камня дни напролёт, впав в состояние, подобное трансу. Он по-прежнему не решался изменять форму даальмита, но чувствовал, что сущности их сплетаются всё теснее, что камень говорит с ним на своём языке. Краски даальмита менялись ежесекундно, как бушующее море, как закатное небо.

В один прекрасный день порода, обрамляющая его, треснула и распалась. Даальмит возвышался на столе, очищенный от природной шелухи. Шимо долго решался, даже мысленно просил прощения и, наконец, попробовал размять его в ладонях. Даальмит легко поддался. Он перестал быть алмазом и стал глиной, воском в его руках.

В тот вечер Шимо впервые пришёл в общую столовую.

Он шёл, вжимая голову в плечи, ожидая увидеть за столами десятки и сотни сверстников. Но мальчиков было гораздо меньше. В столовой ужинало человек тридцать. Не успел Шимо оглядеться и выбрать стол, как на него налетел кто-то. Он отпрянул и вдруг узнал улыбающегося Крола. А из-за ближайшего стола навстречу ему поднялся Дегу, и Шимо почувствовал непрошеную влагу в уголках глаз.

- Вы здесь! – только и сказал он.

Крол и Дегу потащили его за свой стол. Они принялись вспоминать, как тряслись вчетвером в повозке, как их разлучили в первые же минуты. Дегу работал над даальмом уже более полугода. Он далеко опередил Шимо и, судя по всему, был очень горд собой. Крол же только начинал настройку на камень, и пока дело шло неважно. Шимо раскраснелся. Жизнь стала казаться ему почти прекрасной. Он вновь обрёл друзей, а наверху в комнате его ждало сокровище, и мысль об этом обжигала сердце восторгом.

Лишь в конце ужина Шимо спохватился:

- А где Заски?

Крол и Дегу отвели глаза.

- Его… его отослали из мастерских, – сказал Крол. – В прошлом году.

Дегу добавил:

- Он худо зарекомендовал себя. Не хотел работать, постоянно болел...

- И как же он ушёл? – осторожно спросил Шимо. – Кто-то довёз его до дома?..

Крол и Дегу переглянулись.

- Мы не знаем, – ответил Дегу. – Думаем, что нет.

 

В тот вечер произошло ещё одно событие. Спускаясь на свой ярус, Шимо притормозил, пропуская наверх группу юношей. Они отличались повадками от прочих – в их голосах и походке сквозила самоуверенная дерзость. Они даже не взглянули на Шимо, но шедший последним случайно столкнулся с ним. Взгляды их пересеклись, и Шимо ахнул.

- Гобу? – прошептал он.

Да, это был Гобу. Гобу, что встретил третий лиховетер. Гобу, о котором складывали в деревне легенды.

- Шимо, малыш?! – воскликнул он и остановился, засовывая руки в карманы. – Впрочем, ты уже и не малыш вовсе. Как тебя занесло сюда? Родители сбыли с рук? Ладно, ладно. Сюда попадают по-разному, знаешь ли. Не хочешь посидеть с нами? Мы с ребятами тут малость особняком, но не бойся, тебя со мной никто не обидит.

В столовой товарищи Гобу шумно расселись, но Гобу позвал Шимо за другой стол.

- Ну, расскажи про деревню. Когда ты видел её в последний раз?

- Не помню, – сказал Шимо. – Мне кажется, здесь прошла вечность.

- Вечность? – фыркнул Гобо. – Что вы знаете о вечности? Кабы ты очутился на моём месте…

Шимо молчал, пока Гобо неторопливо хлебал суп. Потом спросил:

- Значит, ты… никогда не был на службе у герцога?

- На службе у герцога? – громко и насмешливо повторил Гобу, и его приятели расхохотались за соседним столом. Гобу посмеялся тоже, потом посерьёзнел.

- Меня взяли сюда, чтобы я мёрз в воде по колено, дышал гнилым воздухом пещер. Ползал по-пластунски, колол камни. Я согласился, ведь мне обещали золотые горы. Когда разобрался, было поздно. Но я работаю, и меня ценят. Уже не помню, как бывает иначе.

Второй раз за вечер Шимо подавил слёзы. Он сам не знал, почему – потому ли, что ему было жаль легенды или потому, что было жаль Гобу.

- Но-но! – прикрикнул на него Гобу. – Собрался страдать по мне? Да я, может, счастливее вас всех, вместе взятых!

- Почему? – не поверил ушам Шимо.

- Потому что именно я добываю вам даальмит.

Гобо наслаждался недоумением Шимо.

- Вы думаете, камни говорят с вами и всё такое прочее, но меня, а не вас, они видят первым. И запоминают меня.

- Но ты не можешь знать…

- Отчего? – возразил Гобу. – Я убеждён, что так и есть. Если подумать… если подумать, истинный хозяин всех ваших камней – я один.

Гобу улыбнулся, и улыбка эта показалась Шимо безумной.

 

Шимо вспоминал эту улыбку, и она не нравилась ему. Боясь новой встречи с Гобу, он долго не ходил в столовую. Возле даальма, который уже медленно обретал форму, ему было спокойно. А с людьми порой было страшно.

Наконец он решился сделать новую вылазку.

В столовой на этот раз сидело меньше людей. Шимо оглядел их, и дурное предчувствие сжало сердце. Крол и Дегу вяло поприветствовали его. Потом Крол сказал:

- Ты слышал? Ночью в пещерах случился обвал, и один искатель погиб.

Шимо замер.

- Как его звали?

- Гобу, кажется, – нехотя отозвался Дегу. – Вроде бы Гобу.

- Ты знал его? – спросил Крол, внимательно наблюдавший за Шимо.

- Да, – глухо сказал Шимо. – Он… он родился в той же деревне, что и я.

- Это очень грустно, – тихо откликнулся Крол.

- Ничего грустного, – раздражённо отозвался Дегу. – Простой рабочий попал в обвал. Он сам выбрал свою судьбу.

Шимо и Крол испуганно посмотрели на него.

- Что с тобой, Дегу? Ты не болен? – осторожно спросил Шимо.

- Я в порядке, – огрызнулся Дегу. Он оттолкнул миску с супом и подпёр голову рукой.

Выглядит он неважно, подумалось Шимо. Волосы всклокочены, под глазами залегли тени. Злобное выражение сделало красивое когда-то лицо неприятным. Шимо вспомнилось, как в прошлый раз Дегу хвалился успехами с даальмом, и его царапнуло подозрение.

- Дегу, как… продвигается твоя работа? – робко спросил он.

Дегу вскинул на него глаза, и Шимо поразило их отчаянное выражение.

- Работа? – переспросил Дегу. – Работа продвигается… продвигается!

Он почти выкрикнул это и запустил пальцы в волосы.

- Я скоро закончу её, – сказал он. – И что потом? Что со мной будет? Что мне делать потом? Я не могу отдать его. Не могу!

- Но Дегу, ты должен! – воскликнул Крол. Волнение невольно передалось Шимо, и его тоже заколотила дрожь. – Он не твой!

- Кто сказал это? Кто? – вскинулся Дегу. – Откуда вам знать?! Я проводил возле него дни и ночи! Говорил с ним, делился каждой мелочью! Это самая совершенная моя работа, лучшей мне не сотворить! Почему я должен с ним расставаться?!

- Пожалуйста, успокойся! – взмолился Крол, но Дегу было уже не унять. Он вскочил, с грохотом отшвырнув табурет, и размашистой, нервной походкой пошёл прочь из столовой.

Через два дня Крол сидел в столовой один. Шимо сел рядом с ним, и оба долго молчали. Даальм Дегу был окончен минувшей ночью, и утром Мастер должен был забрать его – за вещь был уже внесён задаток. Войдя в мастерскую, Мастер обнаружил осколки драгоценного даальма, разнесённого молотком вдребезги. Осколки эти ещё светились, остывая. Брошенный молоток валялся здесь же. А чуть дальше лежал Дегу в луже крови, и рядом плавал маленький ножик. Дегу вскрыл себе вены.

 

«Кто настоящий хозяин даальма?»

Шимо провёл кусочком меха по гладкому боку своего творения и невольно улыбнулся. Даальм засветился ярче, посылая ответную улыбку. Их мысли переплетались, покачиваясь на волнах света. Немыслимо было представить, что кто-нибудь разорвёт эту связь.

Если бы Шимо спросили, кого напоминает ему даальм, он не смог бы ответить. Даальм не был ни животным, ни человеком, ни мужчиной, ни женщиной. Он был собой. Но очертания его, пожалуй, иногда напоминали женскую фигуру. И хотя лицо не читалось, она представлялась Шимо женщиной с миниатюры.

«Кто же хозяин даальма?»

Этот вопрос он задал даже Сиделке. Та подумала и сказала:

- Мальчик, я не настолько умна, чтобы рассуждать об этом… Я слышала, что у даальма своя воля. Конечно, его изготовляют ради денег, но он может и покинуть владельца, если тот живёт недостойной жизнью…

Её ответ грел Шимо душу. Это давало надежду, что когда-нибудь даальм, даже покинув его, сможет вернуться.

Со дня смерти Дегу Шимо перестал бывать в столовой. Страх охватывал его при мысли, что нечто страшное может произойти и с Кролом. Он не хотел, не мог этого видеть. Лучше вовсе ничего не знать! Всё, чего он желал, – оставаться рядом с даальмом. Ещё неделю, месяц, год! Если бы оградить его от недобрых владельцев, от алчных безумцев!

- Если бы я мог, я бы сам выкупил тебя, – шептал Шимо. – Но я беден. Такой владелец, наверное, тебе не нужен.

Даальм беспечно переливался. Он утешал человека, который отдал ему всего себя – свои воспоминания, мысли, мечты и надежды. Шимо ложился подбородком на руки и любовался своим сокровищем. Он знал, что даальм почти закончен. Но он будет сопротивляться, пока возможно. Обманывать, если нужно. Он будет говорить, что даальм ещё не готов, лишь бы продолжать видеть его, любоваться им.

- Мы с тобой ещё долго-долго будем вместе, – обещал Шимо, и даальм сиял.

 

Минул месяц, и разразилась гроза.

- Завтра утром, – сказал Мастер. – Будет паршиво, так что приготовься.

Ложь готова была сорваться с языка Шимо, но взгляд Мастера сверлил его, и Шимо понял, что не сможет солгать. Если и солжёт, никто не поверит.

Когда Мастер ушёл, Шимо посмотрел на даальм и сказал:

- Значит, тебе всё равно?

Тот лучился безмятежным светом. И впервые Шимо ясно осознал, что его творение не принадлежит ему. Даальм готовился к иной судьбе. Он собирался вырваться из тесной комнаты и уйти навстречу прекрасному миру, уйти навсегда. А Шимо предстояло остаться.

И когда Шимо понял это, он разрыдался.

Он рыдал, как ребёнок, рыдал от чудовищной несправедливости. Рыдал, потому что был опустошён, выпит до капли. Выл, скорчившись на полу, бился головой о стол, кусал костяшки пальцев. Когда вечером прибыл поднос с едой, Шимо швырнул его об стену. Он почти обезумел, он понял, что испытывал Дегу.

Но это прошло. Забившись в угол, с опухшими глазами, глядящими в одну точку, он встретил рассвет. Когда вошли Мастер и Наставник, он даже не посмотрел в их сторону. Частицей души он всё ещё чувствовал жизнерадостный огонь, исходящий от даальма. И вдруг огонь погас: Мастер взял даальм и вынес вон. Шимо дёрнулся, как от боли, вскочил и нос к носу столкнулся с Наставником.

- Мне незачем жить, – сказал ему Шимо и потерял сознание.

 

Прошли многие недели беспамятства. И всё-таки жизнь победила.

Бледной тенью он бродил по палатам и бормотал, бормотал. Это продолжалось долго и, может, кончилось бы плохо, но однажды Сиделка подошла к нему и положила руку на плечо.

- Вернись к свету, – сказала она. – Тебя хочет видеть друг.

И мутный взгляд Шимо впервые прояснился от этого слова.

Его привели к маленькой кровати, на которой под толстым одеялом лежал Крол. Он улыбнулся бледными, почти синюшными губами и высвободил из-под одеяла худую руку.

- Я рад, что ты жив, – прошептал Крол. – А я вот скоро умру.

Шимо покачал головой. Но Крол жестом остановил его.

- Я закончил свой даальм. Я всё-таки сотворил что-то ценное в жизни.

- Ты настоящий мастер, – сказал Шимо, и Крол кивнул.

- Ты тоже. Послушай… я хочу, чтобы ты взял кое-что.

Крол пошарил под подушкой и протянул Шимо круглый медальон, составленный из двух половинок. Он разомкнул их, потом сомкнул снова.

- Возьми.. Когда-нибудь ты выйдешь отсюда и встретишь девушку. Подари ей половинку медальона, а другую оставь себе. Эта вещь была моей… но я-то уже никого не встречу. Пожалуйста. Сохрани его. И ещё… передай моей маме, что я…

Он помолчал.

- Помнишь, я говорил, где находится моя деревня?

- По ту сторону Ясеневой рощи, – сказал Шимо. И, сглотнув комок в горле, добавил:

- Я сделаю, как ты просишь.

 

Он порядком устал, продираясь сквозь ветки. Лес разросся за время его отсутствия.

Шимо шёл и мысленно продолжал диалог с Гилар-доном.

После излечения Распорядитель пригласил его в кабинет с настоящим окном, в которое заглядывало весеннее солнце. Он усадил Шимо в настоящее мягкое кресло и, выразив восхищение его мужеством, спросил, не хотел бы Шимо… заняться новым даальмом. Ведь единицы способны потерять даальм, не потеряв себя.

Это было откровенно. Шимо усмехнулся и не ответил ни «да», ни «нет». Потом сказал:

- Вы знаете, что работа над даальмом делает с душой. В ней остаётся зияющая дыра, выжженное поле. И, прежде чем браться за новый даальм, душу следует исцелить.

- Что ж. Я даю вам год, – сказал Распорядитель. – И по истечении срока рассчитываю услышать ответ. Пока же вы… свободны.

И Шимо покинул мастерские. Но прежде он задал Распорядителю вопрос. Он спросил, кто купил созданный им даальм, и узнал, что это была богатая, довольно молодая женщина.

Ноги узнавали тропинки детства и сами несли его вперёд. Вот уже справа блеснуло озеро. Утром прошёл дождь, и оно сильно разлилось. Шимо, улыбаясь, встал на колени, окуная руки в воду. Он брызнул водой в лицо и вдруг удивлённо опустил руки. Из озера на него смотрел незнакомый худой мужчина с щетиной и неровно отросшими волосами. Шимо моргнул, но видение не исчезало.

Он поднял глаза и узрел перед собой девушку с корзиной, полной ягод и кореньев. Она, видно, вышла к озеру и остановилась, завидев незнакомца. Шимо медленно поднялся на ноги, боясь спугнуть её, и почувствовал, что краснеет. Девушка была хороша собой. Пушистые косы её вились по тонким плечам. Солнце ласково обнимало фигурку, и она вся светилась, будто… что-то другое, дорогое, но забытое.

- Ты из этих ли краёв, милая? – мягко спросил Шимо.

- А зачем спрашиваешь? Откуда сам?

Голос её ласкал слух, и бессознательно Шимо тронул медальон, лежавший в кармане.

- Когда-то я жил здесь с семьёй. У меня был брат Сохан, и брат Арун, и сестра Дила…

Девушка вскрикнула и, бросив корзину, вдруг кинулась ему на шею. Затормошила:

- Ты не узнал меня? Я Эзра! Помнишь меня? Помнишь?

- Эзра… – повторил Шимо, бледнея. Он всмотрелся в её лицо, пытаясь вызвать образ десятилетней девочки, которую когда-то знал. Но это было нелегко – ведь с тех пор прошло восемь лет. И пальцы его, стискивающие медальон, разжались.

- Помнишь, как ты мечтал встретить третий лиховетер? – смеясь, спросила Эзра.

- У каждого он свой, – тихо сказал Шимо. – Я его встретил.

 

В доме всё изменилось. Первые следы запустения видел Шимо – некрашеную калитку, покосившуюся дверь, пустые грядки…

- Наши почти все переехали в город, – рассказывала Эзра. – Отец первый уехал и наладил там дело. Скоро обещал забрать и нас с бабушкой. Только, говорит, дострою дом большой, добротный. А пока я остаюсь здесь, при ней. Она о тебе вспоминала, Шимо. Как хорошо, что дождалась тебя! Если бы ты вернулся осенью, нас бы уже не застал.

Она провела его по опустевшим комнатам и отворила самую дальнюю.

- Посмотри, бабушка, кого я привела! – звонко воскликнула она, и бабушка Руаза повернулась вместе с креслом рассмотреть гостя. Шимо поклонился.

- Вот я и вернулся, – сказал он.

Она сильно постарела, но встала с кресла, подошла к нему и положила руки на плечи. Лицо её лучилось счастьем.

- Дорогой мой мальчик! – сказала она. – Это и вправду ты.

Эзра принесла морс и лепёшки. Он, как в детстве, сидел на сундуке с кружкой, а Эзра села возле него на маленькой скамеечке. Шимо испытывал неловкость, ощущая на себе её восторженный взгляд. Они втроём болтали о каких-то пустяках – о соседях, об их курицах и собаках, о погоде, о нарядах Эзры… не говорили только о прошлом. Но когда он начал заговариваться и часто моргать, когда Эзра поднялась, чтоб отвести его на ночлег, бабушка Руаза остановила их.

- Ты должен узнать одну вещь, мальчик, – сказала она. –Ты вправе не рассказывать, что с тобой произошло за прошедшие годы, но я кое-что расскажу тебе. Если ты думаешь, что Эзра – твоя племянница, это не так.

Сон слетел с ресниц, и Шимо непонимающе уставился на бабушку.

- Двадцать лет назад, – сказала она, – в нашем лесу нашли ребёнка. Видно, его потеряли в спешке. Должно быть, ехала богатая повозка, но лошадей напугал волк или какой другой зверь. Сердце говорит мне, что путники те благополучно добрались до места, вот только ребёнок… не бросать же его было там. Неподалёку от него отыскали в траве портрет женщины. А ребёнка взяли на воспитание мой сын и его жена…

 

Наутро Шимо разыскал дом Меняющего Имя.

Он никогда не встречал колдуна прежде. К его удивлению, это оказался не старик, а крепкий человек с русой бородой, в белоснежной длинной рубахе. Он стоял на пороге хижины, пожёвывая стебель одуванчика, и издалека увидел подходящего Шимо. Шимо поклонился первый. Хозяин ответил на его поклон и сошёл с порога. Приблизился почти вплотную и впился в гостя цепким взглядом.

- Знаю, зачем ты здесь, – сказал он. – Ты многое прошёл. Но ритуал займёт время. Я должен всё подготовить прежде. Какое имя ты желаешь взять?

Помедлив немного, предложил:

- Угодно ли тебе Тедашу – Тот, Кто Вернулся Из Темноты?

- Нет, – без удивления ответил Шимо. – Я буду зваться Терунех – Тот, Кто Познал Утрату.

 

После омовения в реке, завершающего таинство, он оделся и вернулся к Эзре, которая ждала его, сидя с шитьём в рощице, на берёзовом пне. Она встала ему навстречу, опустив руки с шитьём. Тогда он вынул из кармана медальон и, разделив его надвое, протянул половинку ей.

- Меня ждёт дорога, – сказал он. – Я видел во сне свой даальм. Он сказал мне, что над ним нет власти хозяев, но он ничего не забывает. Я пойду за ним и отыщу свою мать. А потом \стану много работать, и выкуплю мастерские у Гилар-дона, и закрою их навсегда. Если не дождёшься меня…

- Я дождусь тебя, – сказала Эзра и взяла его за руку.