Ван Мэй покачивался на пятках, вынужденный стоять в присутствии Биан Джи уже второй час. Лес сигуанов, выстроенных по рангу во внутреннем дворе, дышал неровно — натужно даже — из-за плавильной жары, но старался не выказывать слабость. Ван Мэй устроился с краю, в последнем ряду. Предавая собственные амбиции, он, на удивление, не завидовал тем, кто стоял ближе к правителю. Так он мог притворяться внимательным слушателем. Мерное звучание цитры и нескончаемая, тусклая речь Биан Джи гнали его взгляд куда угодно — только не к подиуму, с которого тот вещал.

Солнце вытягивало кривые тени к северо-востоку. Из дворцового сада доносился сладкий аромат цветущей вишни. Легкое щебетание птиц звало его подальше отсюда, в прохладу тени слив и павлонии.

Ван Мэй мог бы мечтать там. Устроившись на мшистом склоне, он думал бы о глазах Лян Бао. Поменять их на цвет сажи. Может, цвет листвы орешины, что уже как неделю зеленела в его саду? Пора бы определиться.

Но нет, причудливый Биан Джи, определенно ненавидящий досуг в любом его обличии, неожиданно созвал сигуанов на полуденное собрание. Что за редкий зануда.

Шлепок веером прилетел Ван Мэю в плечо и отвлек от мыслей. Это Ли Сян Дэ, уже прикрывший свои тонкие искривленные в ухмылке губы полумесяцем сатинового опахала.

— Ван Мэй, — шепнул он только и мотнул головой в сторону подиума. Оттуда, как грозный сокол, на Ван Мэя глазел редко довольный чем-либо Биан Джи. В ханьфу цвета коры каштана, совсем без вышивки и лишь с одной нефритовой подвеской у пояса, он стоял выше любого в собравшейся толпе. Простой и смиренный властитель, Биан Джи уступал любому сигуану в роскоши одеяния. Но ледяной взгляд жестких глаз из-под густых бровей ни на секунду не заставлял сомневаться, чье слово разило острее.

Ван Мей склонил голову — похоже, его звали. И не раз.

— Я вижу, небеса забавляют вас больше, нежели наша речь, Ван Мэй Джэ, — протянул Биан Джи в своей обычной манере. — Неужели они раскрывают вам тайну, нам неведомую? Что же. Прошу, поделитесь сей тайной с нами. Наши уши горят в нетерпении послушать.

Ван Мэй скривился в напускном раскаянии.

— Приношу извинения, величайший Биан Джи, — пролепетал он, не поднимая глаз. Извиниться Ван Мэй мог, но признать, что всё на свете прослушал — ни за что. — Небеса говорят только с вашим превосходительством. Прошу, продолжайте вашу мудрую речь.

Пронесло. Правда же, пронесло?

Боковым зрением, Ван Мэй заметил, как Ли Сян, сама изящность в сиреневых шелках, сдерживал смех. Его плечи явно дрожали. Вот так вот и жди сострадания от друга в беде.

Биан Джи держал Ван Мэя под пристальным взглядом еще десять полных вдохов. Среди сигуанов прошелся шепот, а потом и пара смешков. Яркий летний день тут же потускнел на пару тонов.

— В заключение, — Биан Джи продолжил, отпуская Ван Мэя из-под ледяного хвата. Пронесло. Ван Мэй выпрямился, еле сдерживаясь, чтобы не дернуть Ли Сяна за волосы в отместку. — Мы назначаем ежегодный фестиваль Пинг Шу. В седьмой день месяца Цзао, на рассвете, всем без исключения явиться в главный двор Чу Банше и представить по одной гу-ши из всех шестидесяти резиденций. В случае отсутствия, — Ван Мэй мог поклясться, взгляд Биан Джи задержался на нем особенно долго. — Сигуан, кто бы он из вас ни был, будет изгнан из дворца Чу Банше и вычеркнут из анналов истории. Это всё.

Наверное, очень довольный собой, Биан Джи скрылся за вратами главного дворца под звонкое бренчание цитры, гул, поднявшийся со стороны сигуанов, и нарастающий холодок ужаса в груди Ван Мэя.

Чья-то рука коснулась его спины.

— Не печалься, друг мой, — Ли Сян улыбнулся c лучистой, всё понимающей безмятежностью. — Разве это не прекрасная возможность? Повод наконец провести Ми Фенг для твоей джу-и. Тебе не о чем беспокоиться.

Ван Мэй смахнул руку друга и зашагал к сливовому саду. Ли Сян последовал за ним. Ох, Ли Сян, чистый и навный, с белыми руками, которым все так просто давалось. Хотелось бы Ван Мэю злиться на его беспечность и божественный талант, да он не мог. Никто не мог, стоило только взглянуть в миндальные, смотрящие на все вокруг, как на чудо, глаза.

У Ли Сяна не было причин волноваться. Мастер Слова и дважды победитель предыдущих Пинг Шу. Его гу-ши — перья феникса и клыки дракона. Всего их шесть девиц, одна прелестнее другой. Каждая с печатью на лице. И еще с десяток джу-и, готовые получить печать и стать гу-ши. Единственная проблема Ли Сяна — выбрать, какую из них преподнести двору.

Он мог бы даже создать новую. Поймать на ветру мираж образа — улыбку, шепот, смех. Ухватиться за полупрозрачную, невесомую джу-и. Дать ей лицо и руки, придумать тело и одеяние. Вдохнуть в нее личность.

Когда тело ее наполнилось бы жизнью, тень прицепилась к ней вечным спутником, а стопы погрузились в прохладу травы; когда он понял бы, что она завершена и совершенна… Тогда он мог бы дать ей имя и поставить печать.

У Ли Сяна такое выходило и за день.

Ван Мэй же — полная его противоположность. Его единственная джу-и, запертая в глубине дома, не могла предстать перед Биан Джи. Никак. Вот только Ван Мэй размышлял о цвете ее глаз… В его голове, она обитала совершенною, но на деле была далека от этого. Ещё столько работы, столько проб и ошибок. Провести Ми Фенг и поставить печать сейчас — Ван Мэй не хотел позволять себе даже думать о таком.

— Нет, Ли Сян. Она не готова. Не знаю… Придется что-то придумать.

— На крайний случай, ты всегда можешь украсть ее у кого-нибудь, — прошептал Ли Сян заговорщицки. Ван Мэй вытаращился на него. Ли Сян расхохотался.

— Шучу я! Не смотри так, Ван Мэй.

— Странные у тебя шутки, — Ван Мэй поморщился. — Думаю, на этот раз меня точно выгонят. Видел, как на меня смотрел Биан Джи? Я, наверное, единственный, у кого еще нет полноценной гу-ши. Он это знает. И два дня! Я не успею.

Ли Сян задумался, посмотрел вокруг, и принялся постукивать веером по губам. Неосознанная привычка. Обычно, она означала появление Ли Сяна-стратега. Этот другой его друг не всегда выплывал наружу, но когда все же появлялся, вытягивал из бездны стратагемы богов.

— Он ведь из-за меня, так? — спросил Ван Мэй осторожно, опасаясь сбить мысленный вихрь в голове Ли Сяна. — Биан Джи не мог так просто оставить мое отсутствие в прошлом году. Сплетни быстро разошлись.

Правда, не совсем сплетни. Уже как вторая весна пролетела шустрым челноком, а рука Ван Мэя так и не поднялась поставить печать на белоснежное лицо Лян Бао. А что они хотели? Совершенство требовало времени.

Но “неспособный” и “бездарный”... Этого он определённо не заслуживал.

— Точно! — Ли Сян оторвал веер от губ и тыкнул им, словно мечом, в грудь Ван Мэя. — Сад Чен Ши, друг мой.

— Сад Чен Ши? — Ван Мэй, должно быть, переоценил стратегические способности друга. — Эта иссушенная рухлядь?

— Рухлядь рухлядью, но любимое гнездышко джу-и, — он нагнулся ближе. — Не многие знают… Раскрою тебе секрет. Каждый год я ловил там одну, ни разу не уходил с пустыми руками. Почти все мои гу-ши — оттуда.

Он улыбнулся и положил руку на сердце. Ван Мэй ответил тем же.

Еще одна тайна, только между ними. А тайны Ли Сяна никогда еще не разочаровывали.

⋯

Сад Чен Ши.

Ван Мэй слышал, что на протяжении года, за исключением лета и весны, он стоял у Западной стены, хрупкой конструкцией, отдаленно напоминающей оранжерею с выбитыми стеклами. Просто деревянный каркас овальной формы, обвитый сухими лозами. Под ногами — сгнившие листья. Так себе место для вдохновения.

Но весна на пару с дворцовым садовником, похоже, все изменили.

Ван Мэй ступал среди Чен Ши впервые, доселе не удосуживаясь заглянуть внутрь. Отовсюду, сверху и снизу, будто бы со сплетенного лозами потолка, на него смотрели любопытные головки орхидей. Пестрота резала глаз — все цвета, какие не пожелаешь, смешивались в одну общую какофонию. Редкие лучи едва просачивались между пут ветвей и цветения, рассекали пространство рассеянным, дымчатым светом. В их тепле витали жучки и пылинки. И запах, приторный, будто бы с толикой ванили, тут смело заявлял о себе. Совсем не вызывающе. Странно, но он лишь успокаивал. Ван Мэй заметил, что с каждым шагом, ведущим в глубь сада, он вдыхал все чаще и чаще. Упругие листья стелились под подошвой мягким покрывалом, пыльца оседала на волосах и одежде, стоило ему слегка задеть цветущую гроздь.

В этой тишине, едва прерываемой пением редкой птицы, он слышал собственное дыхание. И шепот. Шепот будто бы парил в воздухе. Будь Ван Мэй кем угодно, но не сигуаном, он решил бы: цветы перешептывались между собой. Но он хорошо знал этот внеземной лепет — легкость для ушей и крылья для воображения. Джу-и. Они и вправду здесь.

Ван Мэй, не ускоряя шаг, углубился в сад. Он вел рукой по кустам, вдыхал аромат, наблюдал, как свет жилками расписывал лепестки и листья. Джу-и —создания прихотливые. Покажут себя на секунду, а после растворятся в эфир.

Если побежать за ними, они только спрячутся. Лучше наблюдать и делать вид, что пришел сюда совсем не за ними.

Что-то промелькнуло справа. Ван Мэй повернулся, но, видимо, слишком резко — он успел только заметить дымчатую форму руки, играющей с волнистыми волосами. Но теперь там осталась лишь пурпурная гроздь орхидеи. Она слегка покачивалась, будто бы кто-то ее задел. Ван Мэй проклял свою резкость. Нет времени на оплошности.

Он углубился дальше. Прошел под аркой свитой желтыми цветами, нагнувшись, все же задел их макушкой. Тут образовался узкий для его крупного склада туннель, куда не пробивался ни один луч. Может, там кто-то прятался.

Ван Мэй, скрючившись, шагнул раз. Второй. Нет, ошибки не могло быть. Кто-то ступал за ним следом, почти что бесшумно, но в этом будто замершем в движении месте все звучало громче обычного.

На этот раз, он повернулся медленно, едва переставляя стопы. И верно, силуэт, едва ли в двух шагах от него. Тонкий, упругий. Каждая линия плавная и утонченная. Ее волосы падали темным шелком до колен, кожа в контрасте с ними белела лунным светом. Все ниже ключиц — полупрозрачное и невесомое. Она замерла в воздухе, будто ее поймали на чем-то смущающем, непозволительном.

— Не бойся, — прошептал Ван Мэй. Осторожно, чтобы не спугнуть, он протянул к ней руку. Нежно обхватил ее запястье и притянул ближе. Она не сопротивлялась. — Кто ты? Расскажи мне.

Но джу-и молчала, прятала одной рукой лицо в волосах. Ван Мэй нахмурился.

— Почему ты скрываешь свое лицо? — прошептал Ван Мэй, но она отвернулась. По белой щеке побежала слеза. Да что же с ней такое?

Обидел кто, или…

Подозрение вспыхнуло в нем. Резким движением, теперь не церемонясь, он откинул пряди, закрывающие ее лоб. И верно. Три родинки созвездием чернели у края ее правой брови. Там, куда он сам их поставил неделю назад.

— Ты! — он выпустил ее, сжимая кулаки. Она, хоть и без лица, но явно обиженная, отлетела к концу туннеля, где исчезла в дымчатом вихре.

В смущении и гневе, Ван Мэй выбежал из Чен Ши и помчался туда, где его ждала его злосчастная и единственная на свете джу-и.

⋯

Ван Мэй распахнул резные двери в покои Лян Бао. Ее одинокая фигура сидела у широкого окна, выделялась черным пятном на розовато-желтом фоне предзакатного сада.

Распущенный шелк волос лился к ее тонким стопам, облаченным в белые чжи. Две бархатные лодочки обуви лежали поодаль. Руки, каждую линию которых он сам когда-то вообразил, утонули в складках синего ханьфу. На рукавах вышивкой цвели нераспустившиеся бутоны лотоса. От фарфоровой чашки чая, стоящей на низеньком лакированном столике, лениво тянулась к потолку струя пара.

Лиан Бао, само умиротворение, медленно повернулась к нему замутненным, аморфным лицом. Там, в саду, она явилась в образе того зачатка совершенства, в котором он впервые ее встретил на мосту у заброшенного пруда с лотосами. Необъятной, почти бесформенной. Словно обещание божественного. Не такой он видел ее сейчас: в линиях ее незавершенного лица, меняющих цвет глаз, осанке и походке, везде царила тень изъянов и недочетов. Уже как год держал он ее взаперти, не выпуская из глубин своей резиденции. Ее образ посещал его ночью. Поминутно он задумывался, в какую прелесть превратит ее. Часто воображал ее в образе гу-ши. Мысли о ней пробуждали в нем бодрость, а иногда — словно скользкая веревка — обвивали горло.

Ван Мэй оттянул неожиданно сдавливающий шею воротник.

— Почему ты никак не оставишь меня в покое? — начал он и шагнул ближе. Голос подрагивал. — Сколько еще будешь меня мучить, Бао?

Бао. Так он ласково называл ее в те дни, когда ее незавершенность не раздражала.

Она смотрела не него снизу вверх. Ван Мэй сложил руки за спиной, сжал в ладонью ткань рукавов. Высвободил их.

— Скажи мне, — он коснулся ее подбородка, скрывая мелкую дрожь гнева в складках рукава. — Чего ты боишься? Что я покину тебя? Что никогда не сделаю тебя гу-ши?

Ее глаза — теперь цвета глубокой синевы — забегали слева направо. Несмотря на их глубину, он все еще сомневался, что этот цвет подходил лучше всего.

Когда, не дольше чем через три вдоха, ее бегающие глаза снова встретили его, они уже отражали изумрудную листву леса.

— Ты — вершина моего творения, — сказал он с той уверенностью, которую временами терял. — С тобой я не буду торопиться. Разберусь с фестивалем Пинг Шу и снова примусь за тебя.

Ван Мэй закрепил слова почти искренней улыбкой. Уверенный в их убедительности, он отпустил ее и развернулся, готовый покинуть комнату.

Замер. Джу-и схватилась за его юбку и прижалась к ней лицом, не отпуская.

— Прошу вас, — ее голос умолял. — Прошу, проведите обряд Мифенг. Уже две зимы прошло, как я остаюсь такой. Зачем вам искать другую, когда есть я?

— Я уже все объяснил. Это необходимо, — сказал он сквозь зубы. — Отпусти меня.

Он сделал шаг, но она только сильнее прижалась к нему.

— Не уходите, — теперь она рыдала. — Не уходите, прошу. Я так никогда не стану гу-ши. Вы никогда не поставите на мне печать.

Знакомые слова, ранящие слова. Эхо того, о чем его мысли шептали по ночам. Они всколыхнули в нем темное небо и бурю.

С усилием, он вырвался из ее хватки, пролетел к открытым дверям и, уже на пороге, развернулся. Лакированный столик опрокинулся вместе с фарфоровой чашкой, и чайный ручеек окрасил дерево под ногами в янтарно-красный. Лян Бао лежала лицом вперед на холодном полу. На ее мутном лице страхом отразилась разгневанная маска, в которую превратилось его собственное.

— Оставь. Меня. В покое, — он пытался замедлить дыхание, но напущенное спокойствие, с которым держался доселе, уже давно покинуло эту комнату.

— Прекрати преследовать меня. Я… Я не позволю тебе остаться такой.

Даже не коснувшись дверей, Ван Мэй выбежал во двор и, не найдя там покой, забрался выше по склону к главному дому. Только здесь, на вершине, он оглянулся и, запыхавшись, присел на все еще теплый порог, ведущий в его покои.

С этой высоты, взгляд охватывал пол дворца Чу Банше — цветущие деревья, острота крыш, тускло горящие в наступающих сумерках огоньки резиденций сигуанов. Запоздавшие аисты пролетали мимо, будто бы в надежде достигнуть гнезда до темноты.

Вид, что не раз усмирял его сердце. Даже он не смог унять бурю, пробужденную внутри. Сердце билось ослепленной птицей.

Взгляд искал убежища.

Ближе всех, располагалась резиденция Ли Сяна. Кусты сирени ароматной цепочкой росли у ее символичной границы. Желтая мозаика окна угольком тлела в ночи. Окруженный шестеркой румяных гу-ши, которые вытягивали его из-под слоев ханьфу, Ли Сян, похоже, готовился ко сну. Счастливец.

Выражение лица друга перенесло Ван Мэя в это утро, во двор Биан Джи. Прикрываясь веером, совсем не всерьез, Ли Сян предложил Ван Мэю когда-то невообразимое.

Сейчас, та шутка не казалась ни ошеломляющей, ни смешной.

Скорее, вполне осуществимой.

⋯

Когда небесное покрывало окислилось черным, а звезды живо замигали все еще бодрствующим душам, Ван Мэй с трепетом поймал их блеск из окон резиденции Ли Сяна. Здесь давно потух свет, шуршание прекратилось. Несмотря на весь гений и изобретательность, Ли Сян славился ранней птичкой, и, как Ван Мэю казалось, еще ни разу не пропускал встречи с богами дрем и сновидений.

В самом обширном летнем доме, окруженном зеленью и цветением Жемчужного сада, обитали свежие и не совсем джу-и. Ли Сян ловил их на каждом шагу, легко вдохновленный всем, что двигалось.

Иногда, он даже отпускал их. Тех джу-и, что больше его не вдохновляли. Говорил, что те отправляли других, в благодарность. Полный вздор, конечно.

Так или иначе, среди Жемчужного сада жило больше пятидесяти джу-и, которые еще не прошли обряд Ми Фенг. Исчезни одна, Ли Сян и не заметит.

Верно, не заметит. Уже в какой раз Ван Мэй повторял самому себе, что в том, что он затеял, не было ничего постыдного. Что идея принадлежала Ли Сяну. Его друг не был бы против отдать ему одну из многочисленных джу-и. Правда ведь?

Тот внутренний голосок, что кричал об обратном, Ван Мэй успешно заглушал быстрыми перебежками от комнаты к комнате.

В том, какую именно джу-и ему выбрать, Ван Мэй не сомневался. Не самую последнюю, но и не одну из первых. Этих сигуаны хорошо запоминали.

Наконец, нужные двери.

Ван Мэй щелью приоткрыл бамбуковые дверцы в очередные покои. Тьма витала в воздухе, и только лунный свет едва освещал постели девицы. Ван Мэй не видел лицо — она лежала к нему спиной, но блеск золота играл в ее волосах. Те стелились тонкой змейкой, вились повсюду. Покои где-то посередине коридора, совсем не затертые двери — Ван Мэй знал, что к ней часто не заходили. Как-то Ли Сян показал ему джу-и Жемчужного дома. Останавливаясь перед некоторыми, он пропускал другие. Ван Мэй тогда запомнил дверь, исписанную багряными маками. Ли Сян даже и слова о ней не упомянул, хотя о других джу-и говорил без умолку.

Раздвинув двери еще шире, Ван Мэй бесшумно проскочил внутрь. Сделал шаг. Послышался скрип, и он тут же замер, в страхе разбудить джу-и раньше времени. В том, что она не пожелала бы покинуть с ним комнаты, несмотря на забывчивость своего сигуана, Ван Мэй не сомневался.

Избегая света, он приблизился к задрапированной шелком постели и вгляделся в лицо златовласой джу-и. Простое, чуть полное, почти детское лицо с нежным пухом на щеках, тоненький плоский нос, губы — нежный лепесток вишни. Ее лицо и тело нигде не просвечивали. Во всем развитая джу-и, которой просто не успели добавить изюминки. Видимо, именно поэтому она все еще оставалась в Жемчужном доме, забытая своим создателем. Ван Мэй знал: искусный мастер Ли Сян Дэ никогда бы не поставил печать на кого-то столь обыденного. Раб самопревосхождения, бедняга раз за разом сражался с собственной тенью.

Ли Сян вряд ли посетил бы эту джу-и в ближайшее время. Вполне возможно, она бы навеки осталась здесь. Ван Мэй улыбнулся. Он спасал златовласую джу-и от забвения. Да и делал одолжение Ли Сяну, освобождая его от посредственности. И так все комнаты Жемчужного дома ломились от неустанно прибывающих джу-и.

От этих мыслей на сердце даже полегчало.

Он опустился на колени у ее ложа и, ведомый только возбуждением и страхом разоблачения, невесомо прикоснулся к локону ее волос. Этого обычно хватало.

Едва слышно, он принялся за вереницу слов, которую заранее заготовил. Кожа джу-и потемнела на тон, плоский нос вытянулся в высокую горбинку, родинки рассыпались по рукам, груди и лицу. Губы наполнились весом. Глаза… Ван Мэй припомнил тот удивительный изумрудный в радужке Лян Бао он уловил ранее. Добавил и его. Прохладный лес вырос под закрытыми веками девушки. С волосами он помедлил. Все-таки, жалко избавляться от такой красоты. Но золото редко украшало главы гу-ши, не каждый сигуан мог с ним справиться. Ван Мэй окрасил их в оттенок блестящей меди.

Вот теперь маки на двери приобрели смысл. Он бы поработал над ней дольше, если бы не обстоятельства. Удовлетворенный перевоплощением все еще спящей джу-и, Ван Мэй вытянул кисть и печать из внутреннего кармана. Перед тем, как пробраться к Ли Сяну, он заблаговременно окунул их в чернила.

Наконец, Ми Фенг. Первый на его памяти. Каждый мазок кисти, очерчивающий формы имени на щеке джу-и, колол сожалением и едкой тоской. Мысли о черноволосой Бао, которая теперь не могла быть его первой, он отмахивал, но без успеха. Ее заплаканное лицо так и лезло перед глазами. В спешке, он дописал предпоследнюю линию, последний крючок, и, только выдохнув перед неизбежным, прижал окрашенный красным, как маки на двери, иньчжан. Печать оставила больше, чем просто краску. Отпечаток загорелся, словно светящаяся палочка в празднество, и заблестел искрами, оставив после себя бурое клеймо.

Его первая гу-ши. Названа. Запечатана.

И совершенно неузнаваема.

⋯

Барабаны Пинг Шу гремели, настраивая ход и гомон толпы. Их бодрый ритм гнал стук сердца за собой, для любого другого сигуана — в сладостном трепете и триумфе, для Ван Мэя — в тревоге и надежде. Глаза его все еще слипались после бессонной ночи, руки — подрагивали. Он смотрел куда-то перед собой и под ноги, не осмеливаясь взглянуть ни на друга, ни на врага, ни на знакомых. Особенно на свою гу-ши.

Ее изумрудные глаза, напротив, удивленно рассматривали все и вся, будто завороженные, в трансе. Иногда она останавливалась и выпускала его рукав, а затем потерянно смотрела на магнолии, окружающие двор Биан Джи, пока Ван Мэй не возвращался за ней.

Его гу-ши выглядела как человек, потерявший воспоминания. Или как ребенок, впервые покинувший отцовские стены.

Ван Мэй мысленно побил себя по голове. И тем, и тем, она, конечно же, и была.

Утром пробудилась с вопросами. Но не такими, какие спрашивал бы похищенный. Нет, она задавала вопросы о самом простом: одежде и волосах, своих и его пальцах. О звуках. После каждого его ответа она замирала, совсем отрешенная от мира. Ван Мэй подозревал — проверяла знания с теми, что у нее уже имелись.

До вчерашней ночи он никогда не проводил Ми Фенг. Как запечатывание проходило у других, он не имел ни малейшего понятия. Ритуал обычно проходил только между сигуаном и его джу-и. На публике — никогда. Действо, говорили, для этого слишком личное. Последствия проведения Ми Фенг на джу-и другого сигуана не распространялись. Такое происходило редко и, мягко говоря, не поощрялось.

Но не важно насколько странно вела себя первая гу-ши сигуана Ван Мэя. Для всех остальных она могла выглядеть своеобразной, немного не в себе. От первой попытки многого не ожидали.

На это Ван Мэй только и надеялся. Тихо, мирно представиться перед Биан Джи. Приклонить колени, принять привычные слова поздравления, пробормотать слова благодарности и исчезнуть с фестиваля. Как можно быстрее. Желательно, избегая встречи с Ли Сяном.

Ван Мэй тут же вспомнил предрассветные сумерки, когда они отъезжали на Пинг Шу. Усевшись на мягкую подушечку паланкина, он заметил силуэт Бао в одном из резных окон резиденции. Она смотрела на второй паланкин, в который посадили гу-ши, глазами разгневанного дракона. Цвета жженого риса, они будто говорили: “Это мое место”.

Когда завеса паланкина опустилась, и слуги потащили их вниз по склону к двору Биан Джи, ее образ все еще витал перед глазами. Даже сейчас.

Опутанный мыслями, Ван Мэй едва заметил, что до постамента с престолом Биан Джи оставалось не больше трех пар сигуанов и их гу-ши. Отсюда он уже мог слышать ровный голос властителя, хвалящего очередного старателя за его замечательную работу. Имя Ли Сяна долетело до слуха. Ван Мэй, тело как камень, осторожно нагнулся в попытке разглядеть друга из-за спин двух пар впереди. Долго ждать не пришлось.

Покинув постамент, Ли Сян и его творение спустились к толпе. Гу-ши, сопровождающая Ли Сяна, держалась свежо и легко. Она ярко смеялась и восхищенно щебетала, вызывая у всех вокруг невольную улыбку. Напротив предположениям Ван Мэя, Ли Сян не выбрал новенькую джу-и для фестиваля, а улучшил старую. Яркая гу-ши рядом с ним, утрянняя хризантема Чен Джу, уже как два года слыла любимицей всего двора. Сегодня она сияла ослепительнее, чем когда-либо…

Послышалось неловкое кашляние. Ван Мэй повернулся и тут же встретился с соколиным взглядом Биан Джи. И когда это они успели?

Ван Мэй тут же потянул гу-ши вниз и встал на колени рядом с ней. Опустил взгляд.

— Сигуан Ван Мэй Джэ приветствует Биан Джи, премудрого правителя Чу Банше.

— Приветствую и я тебя, Ван Мэй, — Биан Джи прогремел сверху. — Вижу, ты привел первую гу-ши под твоим именем. Что ж, представь ее нам.

— Тонг… — он запнулся, как только поднял глаза к Биан Джи. Тот смотрел на гу-ши пристально, словно хищник, высматривающий жертву с высоты полета. Он ведь не мог знать? Правитель не мог знать каждую джу-и Ли Сян Дэ. — Тонг Сен Лин, ваше превосходительство.

Больше десяти вдохов прошло, но Биан Джи все молчал. Ван Мэй опустил голову, почти уверенный, что все пошло прахом.

Наконец, Биан Джи перевел взгляд с гу-ши на Ван Мэя. Его лицо пересекла редкая улыбка.

— Поднимись, Ван Мэй, — призвал он бархатным голосом. — Я знал, стоило тебя подтолкнуть, и ты станешь одним из лучших.

На непонимающее лицо Ван Мэя Биан Джи ответил искренним смехом. Затем он поднялся и призвал к тишине толпу движением руки. Кто-то из церемониальцев ударил в гонг.

“Слушайте, слушайте!” — пронеслось в толпе.

Выдержав напряженную паузу, Биан Джи возгласил:

— Много прелестных гу-ши мы узрели сегодня. Дыхание океана и аромат весеннего цветения, предрассветный дождь и благоухание ладана принесли они во двор Чу Банше. Но среди них мы рассмотрели прекраснейшую из творений. Она — истинное олицетворение нашей империи. Сила изумрудного леса и блеск медных монет. Кто создал ее? Вот он, ваш новый Мастер Слова. Ван Мэй Джэ! Доказательство того, что молодость — не преграда величию.

В образовавшейся тишине, сердце Ван Мэя стучало непрерывным гонгом. Вне сомнения, его лицо отражало чувства толпы. Ван Мэй Джэ? Мастер Слова?

Но тишина длилась недолго. Ликование взрывом разорвало ее, стоило Биан Джи произнести закрепляющие его приговор в небесах слова:

—Да начнется Пинг Шу!

⋯

Фестиваль Пинг Шу растянулся от двора Биан Джи до дома Мастера, в которого Ван Мэя неожиданно превратили. Традиции велели лучшему сигуану устроить празднество в своей резиденции. Он не мог отказаться.

Не прошло и десяти часов с рассвета, как Ван Мэй оказался окруженным музыкой и плясками сигуанов и чиновников в украшенном на скорую руку алыми фонарями саду Великолепия. Шелковая вереница желающих поздравить с удачей нескончаемо тянулась со всего Чу Банше к его дому. Словно толстая нить, скручиваемая из сотен узелков пряжи. Вельможи и сигуаны приходили и уходили, его дом — последний приют для празднующих.

Слуги мошками летали от одного огонька к другому, потчевали гостей рисовым вином, а музыканты, которых любезно предоставил Биан Джи, без устали вытачивали ноты величия и славы из струн и кожи инструментов. Ли Сян Дэ послал шесть искусных гу-ши танцевать с лентами перед толпой. Медленно, тьма проникала сквозь листву деревьев и оседала на плечи веселящихся.

Ван Мэй подозревал, что только он замечал это. Столько улыбок и пьяного смеха цвело среди сигуанов, молодых и старых. Они радовались за его счет лучше, чем он сумел бы. Сам Ван Мэй никак не мог избавиться от гнилого холодка, поселившегося в груди. Словно он выпил яд, и тот медленно растекался по венам, вытягивая тепло из конечностей. Каждый раз когда он замечал долгий взгляд Ли Сяна на Сен Лин, казалось, что яд наконец дошел до сердца. Его друг, облаченный в персиковый сатин, стоял поодаль, с улыбкой кивая одному из гостей-сигуанов. Тот никак не заканчивал свои речи, и улыбка Ли Сяна становилась шире и шире, пока не достигла его глаз. Обычно это значило, что он приелся разговором и планирует отступление.

Ван Мэй давно бы уже вырвал его из неволи, если бы не Сен Лин, мирно стоящая у его левого плеча, страх и обязанность встречать каждого решившего поздравить его с неожиданной победой.

Победа… Удача… Ни то, и ни другое. Лишь проклятие и издевка судьбы. Ван Мэй хотел как можно меньше внимания — удалиться сразу после начала фестиваля, спрятать Сен Лин подальше от толпы. Тем более подальше от Ли Сяна. С легкостью сердца продолжить творить над Бао в тени ее покоев.

Но Биан Джи перевернул все верх дном.

Ван Мэй в очередной раз покосился на кусочек неба, который темнел медленнее, чем хотелось бы. Еще немного, и Пинг Шу зайдет за горизонт вместе с солнцем.

— А кто говорил, что тебе не стоило волноваться? — Ли Сян появился перед ними как из неоткуда, искренняя улыбка теперь украшала его лицо. Он расцветал, когда оказывался прав.

— Победа с первой попытки. Поздравляю, о великий Мастер Слова.

— Брось. Это случайность.

Ван Мэй надеялся, его голос звучал ровно. Сам он чуть подрагивал в коленях. Ли Сян повернулся к Сен Лин, с блеском любопытства в щелках глаз.

— Случайность? Это произведение искусства, Ван Мэй. Я знал, что ты способный, но ты настоящий мастер! Мне аж завидно, что не я создал ее.

Только он заговорил, Сен Лин замерла, будто завороженная его голосом. Изумрудные глаза ее почти не моргали, она следила за каждым его движением. Ван Мэй прокашлялся.

— Я… Нашел Сен Лин совсем недавно. Моя джу-и все еще ждет завершения.

Лучше объяснить заранее. Ли Сян не зря слыл любопытным лисом среди сигуанов. Ван Мэй не смог бы скрыть от него старую Бао, только бы вызвал лишние подозрения.

— Правда? — Ли Сян хмыкнул. — И как это ты только успел, за два дня-то?

Он нагнулся к Сен Лин, как к ребенку. Сравнял их взгляды.

— И где же ты встретил такую красавицу?

— У водопада… — начал Ван Мэй заранее заученное объяснение, но его опередили.

— В маковом поле! — выпалила Сен Лин.

Брови Ли Сяна взлетели, и Ван Мэй чуть не схватился за сердце.

— Да, маки росли у водопада, в саду у Южной стены, — внутренне, Ван Мэй весь сжался. — Сен Лин любит маки.

— Вот оно как… — пробормотал Ли Сян. Казалось, он погрузился в воспоминания. — Знаешь, Ван Мэй, так странно. Она мне кого-то напоминает. Ты случайно не вдохновлялся древним Чанг Зяо, когда работал над ней?

Ван Мэй слухом не слыхал о древнем Чанг Зяо.

— Может, ненарочно? — протянул он, нарочито небрежно. — Я и вправду зачитался одной из его работ несколько лун назад. Да и, если на чистоту, все гу-ши похожи между собой. Сколько их испокон веков создано, ничего нового под солнцем уже не придумаешь.

Он заговаривался. Болтовня и словоблудие жили в характере Ли Сяна, не Ван Мэя. Каждый второй вдох он удивлялся, что его еще не раскрыли. Казалось, еще немного, еще пару слов, и Ли Сян плюнет ему в лицо. Ван Мэй не думал, что кража обернется таким бременем. Все оправдания и логические объяснения в присутствии Ли Сяна увядали, выходили смешными. Ван Мэй сам уже хотел засохнуть бесформенным столбом на этом самом месте, только бы не смотреть в ничего не подозревающие глаза друга.

— Правда твоя, но… Что с тобой, Ван Мэй? Тебе не хорошо?

— Должно быть, устал, — прохрипел Ван Мэй. В горле словно застряла колючка.

Ли Сян кивнул.

— Ты никогда не любил толпу. Пинг Шу подходит к концу. Пожалуй, оставлю вас.

Две луны назад, Ван Мэй не дал бы другу уйти. Они бы остались выпивать вино из дикого женьшеня пока усталость и опьянение не уговорили бы обоих уйти на покой. Сейчас, Ван Мэй не хотел ничего больше, чем увидеть Ли Сяна за воротами дома.

— Мастер, — Ли Сян полушутливо поклонился Ван Мэю.

— Доброй ночи тебе, Ли Сян, — сказал он, и яд отлил от сердца.

— Великолепная Сен Лин, — тут Ли Сян поклонился со всей серьезностью. — Пусть Луна скроет лицо свое, и небеса подарят вам и вашему господину безмятежные дремы.

Он повернулся в направлении ворот, и Ван Мэй едва слышно выдохнул.

Глаза Сен Лин распахнулись. Еще шире, чем казалось возможным. В их отражении промелькнуло воспоминание. Узнавание.

Она заговорила:

— Пусть ветра принесут благоухание полей в ваши покои и звезды даруют вам заветный сон, господин.

Ли Сян замер в полушаге, его спина заметно напряглась. Сен Лин побледнела. На мгновение, Ван Мэй поймал золотой блеск в ее волосах. Его сердце ухнуло в бездну.

Ее пожелание звучало заучено. Словно она повторяла его множество раз.

— А ведь мне сообщили о следах проникновения, — плечи Ли Сяна расслабились. Как будто он все сразу понял. — Я отмахнулся. Ведь ничего не было украдено.

Он повернулся, с грустной улыбкой на устах.

— Ли Сян… — Ван Мэй открыл рот, но тут же закрыл его. Холод вернулся. Руки и губы словно онемели. С трудом, он вдохнул. С дрожью, выдохнул. Ему конец. Ли Сян знает, а значит и Биан Джи знает. Ему конец.

“Я сделал тебе одолжение”.

“У тебя и так слишком много джу-и”.

“Одной больше, одной меньше, ничего не изменится”.

Все те слова, которыми он себя успокаивал. И куда они делись сейчас? Единственное, что Ван Мэй смог выдавить:

— Ли Сян, пожалуйста…

— Ты думаешь, я выдам тебя? — он заглянул Ван Мею в глаза и раздраженно выдохнул. Его веер, теперь сложенный, постукивал по бедру в бестактном, неровном ритме. — Тебе стоило только попросить.

Он замялся. Разочарование и, должно быть, боль, искривили его утонченное лицо до неузнаваемости.

Ли Сян ушел, но последние его слова еще долго эхом отзывались в ушах.

— Тебе стоило только попросить, и моя лучшая джу-и была бы твоей, Ван Мэй.

⋯

Порыв ветра сорвал один из потухших фонарей и унес его в глубины ночной мглы, окутавшей сад Великолепия. Луна, точно послушавшись Ли Сяна, скрылась за рваной тафтой облаков.

Ван Мэй проследил за похищением фонаря с пустым безразличием. Глупое название, конечно. Сад Ве-ли-ко-ле-пия. О чем он думал?

Позади скрипнули половицы, и Бао присела на пороге, рядом с ним.

В молчании, ее голые ноги ребячески болтались вверх и вниз. Гости, званые и незваные, давно ушли. Но его джу-и вышла только сейчас.

— Где она? — спросила Бао. Ее волосы шторами закрывали лицо. На Ван Мэя она не взглянула.

— Кто?

Бао повернулась к нему, на что он слабо улыбнулся.

— Я отпустил ее. Наверное, вернулась к Ли Сяну.

— Гу-ши так просто не отпускают, — Бао покачала головой. Она была права, конечно. Печать на лице Тонг Сен Лин никуда не делась. Но он больше не мог на нее смотреть — один ее вид напоминал ему раненый взгляд Ли Сяна.

— Скажите. Вы когда-нибудь поставите на мне Ми Фенг?

Она опустила голову ему на плечо, белые руки ухватились за кисточку с его ханьфу. Он вздохнул. Взял ее за руки. Пора решаться.

— Я отпускаю тебя, — сказал он. Наверное, давно уже должен был. Только мучил их обоих.

Она отпрянула. Покачала головой, быстро-быстро, как будто надеялась стереть его слова этим неловким движением. Ван Мэй только крепче сжал ее ладони. — Я не достоин поставить на тебе печать. Уходи.

Он отпустил ее руки, но она рывком обхватила его торс, зарылась лицом в живот. Сжала замком пальцы. Поднявши вверх от неожиданности руки, Ван Мэй их так и не опустил.

— Бао, — понудил он ее. Она покачала головой, прижавшейся к его ханьфу.

— Нет. Не могу. Не хочу. Не оставляйте меня. Вы меня создали…

Ван Мэй вздохнул, погладил ее голову. Она не шелохнулась.

— И почему ты никак не оставишь меня в покое? — пробормотал он, скорее себе самому, чем ей. Неужели ему всю жизнь придется красть или выпрашивать джу-и у других? Ставить печать на незнакомках, пока та, кто подтолкнул его стать сигуаном, будет бесформенно мучиться в своей незавершенности? Та, что прекрасней Сен Лин и любой другой джу-и?

Он вспомнил последние слова Ли Сяна. Рассмеялся. Он не смог бы. Не смог бы ее так просто отдать другому.

Даже самому себе, похоже, он не отдавал ее все это время.

Сигуан Ван Мэй Джэ. Когда-то, он гордился тем, как это имя звучало. Сейчас, оно казалось ему полной бессмыслицей.

Что за сигуан, что не может сказать себе “довольно” и использовать иньчжан? То же, что музыкант, что никак не решится доиграть последнюю партию.

Ван Мэй гладил голову его Бао, и ее дыхание постепенно выровнялось, стихло. Она впадала в сон. И чем мягче и податливее становилось ее тело с каждым вдохом, выдохом, с каждым движением его руки, тем больше укреплялось решение в сердце Ван Мэя.

Когда она окончательно заснула, он бережно взял ее на руки, перенес на кровать, посидел рядом, запоминая черты и шелест ее дыхания. А после зашагал вниз по склону, навсегда покидая единственную джу-и и место, что он привык называть домом.

Дорога вела во двор Биан Джи, справедливого правителя, который, кроме лжи и предательства, ненавидел сильнее только одно. Кражу и присвоение джу-и.

⋯

Ван Мэй Джэ, бывший сигуан двора Чу Банше и Мастер Слова, брел по заснеженной горной дороге, с каждым шагом удаляясь от цветущих садов Биан Джи, вечной игры на цитрах и кимвалах и нескончаемого обилия джу-и. Грозный правитель не замедлил с наказанием — Ван Мэя сопроводили к вратам в Неизведанное быстрее его подробного признания в содеянном. Ему не поведали, что теперь случится с Ли Сяном и его маковой златовласке. Оставалось только надеяться на мудрость Биан Джи — уж он-то знал, как снять поддельную печать и вернуть джу-и законному хозяину.

Ван Мэй, только кисть, доска для чернил и чернильная палочка за пазухой, да печать иньчжан на запястье, брел в белесом тумане мерзлоты и сожаления. С последним он бороться даже не пытался. Здесь, окруженный завывающим ветром и узорной резьбой обледеневших скал, он отчетливо слышал каждый вдох и выдох, зловещий хруст снега под ногами, шуршание слишком легкой одежды. Порой, ему казалось, что за ним кто-то следует. Еще пара ступней, топчущих снег и второе дыхание. Уже не раз он оборачивался, но видел только одну дорожку следов, трусливо бегущих от мутной темной глыбы на горизонте, чем стал для него дворец Чу Банше.

Ван Мэй с предосторожностью осматривал тенистые участки скал в поиске человеческого следа, но без особых усилий — заметь он засаду разбойников заранее, все равно не смог бы вернуться назад. Достойный конец для такого, как он.

Снова шелест. Ван Мэй вздохнул.

— Да покажись ты уже. Я устал вздрагивать от каждого шороха.

Повернувшись, он почти не сумел сдержать самообладание. Спина его вырастила крылья, а сердце с разумом окончательно замерзли и впали в ступор.

Стоявшая в его следах на снегу, легко одетая, перед ним стояла Бао. Его джу-и. Страх и решимость воевали на ее непостоянном лице. Она покинула Чу Банше? Но зачем? Он отпустил ее, дал ей шанс найти кого-то получше. Сигуана, который уж точно не заставил бы ее ждать так долго. А она…

Все эти вопросы мигом сдуло очередным порывом ветра, стоило Ван Мэю заметить, что висело между ними. Тонкая, почти прозрачная цепь тянулась от его руки к ногам Бао. Ван Мэй выдохнул.

— Так это я? — спросил он ее, делая шаг ближе. Она покачала головой. Но он не спрашивал для подтверждения. — Это я… держал тебя все это время. Сказал, что отпустил, но, видимо, только на словах.

Тут же припомнился сад Чен Ши. Может, это не она все испортила тогда.

Лян Бао покачала головой. Ее черные волосы плетью-семихвосткой рвали ветер, били по спине.

— Почему же я раньше этого не видел?

Бао просто пожала плечами. Может, это снежная белизна вокруг. Может, он просто видел то, что хотел.

— Я знаю, я не такая, какую вы хотели бы, — заговорила она. — Не такая, какой вы меня представили. Но все же… Если я постараюсь… Вы когда-нибудь поставите не мне печать?

Она замолчала, стоило рукам Ван Мэя сомкнуться вокруг ее тела. Разве это когда-нибудь настанет? Держа ее в руках, он ощущал неописуемую усталость. Ван Мэй устал смотреть на ее безликие черты, на скочки в темпераметре, на то, как ее глаза менялись.

На то, что у него никак не получалось сотворить из нее ту, что представил. На то, что с каждым новым днем этот образ размывался. И она, настоящая, размывалась вместе с ним.

Но довольно. Он сжал ее еще крепче и зашептал:

— Твои глаза карие. Теплые, как янтарь, и живые, как тигровые бабочки. Твоя кожа бела и прозрачна, как озеро Циншу. Черты твои просты. Есть тысячи джу-и, похожие на тебя. Я хотел сделать тебя джу-и, достойной самого императора. Единственной в своем виде. Но я не император. Я теперь даже не сигуан. Я позорище и вечный отшельник, презираемый любым уважающим себя подданным империи. Какое право имею я ожидать произведения искусства из-под руки насекомого, препираемого ногами? — с трепетом, он коснулся ее лица, которое исказилось и приняло новые формы. — Я никогда бы не смог сотворить совершенство. То, какая ты есть, какой я есть, Бао, такой ты и будешь. Для меня этого достаточно.

Он потянул ее вниз, на снег. Вынул чернильную доску и кисть, захватил пригоршню снега. Подул, пока руки не покраснели, и чистейшая горная вода не полилась на чернильную доску. Замерзающими пальцами он сжал чернильную палочку и принялся втирать ее в воду на доске размеренными круговыми движениями. Наконец, схватил кисть. Макнул ее в получившиеся чернила. Замер, в предвкушении. Точными движениями вывел ее новое имя. Не Бао, не бутон не раскрывшегося лотоса. Но Шенг Фун. Само существование, сама жизнь. То, что просто есть.

С трепетом, которого он не испытывал, прикладывая иньчжан к джу-и Ли Сяна, он завершил обряд Ми Фенг. Золотая вспышка осветила снежную тропу, и Ван Мэй наконец встретил ясный, неизменчивый взгляд своей гу-ши. Она улыбалась простым лицом, которое он дал ей. Одинокая слеза — он надеялся, слеза облегчения — стекала по чернилам и ровной горящей ярко-алым печати на щеке.

Где-то там, за пределами тумана, он слышал, правили другие властители, и иные сигуаны ловили незадачливых джу-и. Там, где никто не знал его как Ван Мэя, где его гу-ши могла бы найти славу и почет. Взяв ее за руку, Ван Мэй зашагал по направлению к неизвестности. С каждым шагом, завывающий ветер стирал темный силуэт Чу Банше на горизонте. В его порывах Ван Мэй слышал шепот и вой, видел формы, лица, пока туманные, несовершенные. Дикие джу-и. Возможно, до сих пор не пойманные ни одним сигуаном. Теперь, когда рука его гу-ши твердо ощущалась в его собственной, их шепот не вызывал в нем чувство вины или тоски, как раньше. Напротив, их голоса звучали обещанием будущего, бесстрашного и полного бесконечных возможностей. Стоило только руку протянуть.