Ещё одна ночь Я сам немало долгих лет бродил, сжимая посох, Бездомный, словно пилигрим, и нищий, как монах. Согбен я, – кажется, стою коленопреклонённый. Преданий столько я храню о давних временах. Я стал похожим на клинок, чьи ножны обветшали, Но сталь достаточно остра, внушить способна страх. Аль-Мухальхиль На рассвете ветер ослабел, совсем немного. Осторожно выглянув из-за паруса, Дауд прислушался к странным, пугающим звукам с закатной стороны моря. – Рычит лев Сокотры, – старый Аюб мотнул головой, изо всех сил удерживая рулевое весло. Рёв бурного течения между берегом Йемена и островом пугал и его, что уж говорить о мальчишке! Особенно теперь, после гибели двоих взрослых мужчин… Но ещё страшнее казался красный парус, промелькнувший на горизонте. Небольшой самбук с парой рыбаков вряд ли покажется завидной добычей для большинства головорезов в этих водах, но мало ли! Парус порван, расшатаны борта, вода сочится сквозь вонючую обмазку… Впрочем, даже нищих грабят ночные «удальцы» в Багдаде! Оманских рыбаков занесло штормом слишком далеко от берега, чтобы вернуться без чьей-нибудь помощи. Только настоящий дау с двумя мачтами под треугольными парусами, управляемый опытной командой, сумеет дойти с попутным муссоном от Сокотры или Адена к Суру в Море Синдху, дальше – в Арабский залив, к Басре, а то и на восток, к побережью Хинда. Рыбачьей скорлупке такое не под силу. Хоть бы до любого ближайшего берега добраться! И уже безразлично, кто там поджидает, иноверцы либо пираты… И тех, и других на Сокотре с избытком. Отдавшись воле Аллаха, старик направил лодку прямо на белую полосу дюн. …Ноги проваливались в обжигающий песок выше щиколоток. Шаг вперёд – и склон немного оползает вниз. Нужно быть сильным и упрямым, карабкаясь по дюнам! Смахнув пот со лба, Дауд обернулся – самбук лежал на проломленном левом борту, покачиваясь в прибое, будто умирающий дельфин. Закусив губу, мальчик упрямо продолжил подъём на сверкающий песчаный гребень. Перевести дух удалось только наверху. Дауд осмотрелся. Разглядел пологий склон, свистнул Аюбу, помахал рукой, указывая направление. Пошёл по гребню, продолжая рыскать взглядом: ведь где-то должна быть вода?! *** Костёр потрескивал так уютно, что Дауд на время забыл об опасности. Стену скалистого обрыва пятнали скачущие отблески огня; недалеко, в зарослях, слышалось лепетание ручья. Звёздное небо над головой, ветерок с моря… От огня пахнет жареной рыбой и козьим сыром, свежими лепёшками. О голоде и жажде последних дней можно забыть… Хорошо! …пока не посмотришь по сторонам! Два десятка молодцов самого разбойничьего вида, в лохмотьях и драгоценных украшениях, с кинжалами, саблями – вот в чьих руках жизнь и смерть рыбаков. Разбойничья дау местных несторианцев вошла в заводь, когда спасшиеся дремали, наконец-то утолив жажду. Пробудились старый и малый уже пленниками. И теперь, пока пираты отдыхают, надо что-то придумать! «Ну что тут поделаешь? Бежать одному? Стыдно бросить Аюба! Звать на помощь некого, вокруг безлюдье, сам видел с высоты бархана. А уж одолеть целую шайку – это только сказочному Али Зибаку под силу! Ну, или Алла-ад-дину с его джинном…» – Эй, малый! – размышления Дауда прервали довольно-таки добродушным окликом. – Ты как, с нами теперь, или на невольничий рынок? Со всех сторон загремел смех, перебивая, посыпались не менее «забавные» предложения: – За такого, пожалуй, всю сотню динаров выручим – смазливый гулям растёт! – Не-е-е, давайте окрестим щенка! Вырастет – капитаном станет. Берегись тогда, Юнус, вдруг выпороть прикажет! – Может, его лучше заранее прирезать, чтобы потом не возиться?! – Сразу прикончим, или пусть попляшет для начала? На колючках, да с угольками… Дауд не успел ни удивиться, ни испугаться – заговорил Аюб. Спокойно, как будто беседовал с ребятишками, снующими вокруг, пока он плетёт сеть. – Мир вам, удальцы вольного моря! Хватит пугать мальчика. Ему, верно, ещё жить да жить – по воле Аллаха. Может, послушаете старика? Не сразу, но пираты затихли. Кто-то придвинулся поближе к нахальному пленнику с угрожающим видом. Иные расселись поодаль, предвкушая развлечение. Предводитель, одетый чуть приличнее остальных, прилёг на ковре, облокотился на мешок с рисом: – Давай, козлиная борода! Наври чего-нибудь позабавнее, чтобы ночку скоротать. К примеру, объясни, почему бы нам вас не прикончить. Глядишь, не тронем поутру… Не смутившись, Аюб сгрёб бороду горстью, пропустил всклокоченные седины через узловатые пальцы, словно раздумывая. Улыбнулся, тряхнул головой, прищурился, глядя на языки огня: – Однажды охотник поймал в силки кату-куропатку… Ма-а-аленькую! Взмолилась птичка: – Не губи меня, сын Адама! Мною ты не насытишься. Но если отпустишь – одарю тремя советами, что полезнее крохи мяса… Первый совет дам за то, что разожмёшь руки. Второй скажу сидя на ветке дерева. Ну, а третий – во-о-он с той скалы! – Ладно, послушаю, – согласился охотник. – Никогда не сожалей о том, чего нельзя вернуть, – сказала ката. Понравился совет охотнику, разжал он руки. Вспорхнула птичка на ветку, и говорит: –Никогда не верь тому, чего не может быть. Перелетела чуть выше, обернулась: – Ну и дурак! Если б ты меня зарезал, то смог бы достать из моего нутра две бесценные жемчужины … Охотник даже подпрыгнул от досады. Чуть не плача, попросил кату: – Будь добра, скажи свой третий совет, пока не улетела! Засмеялась птичка: – Нет смысла что-то говорить тому, кто забыл первые два совета! Сожалеешь о том, чего невозможно вернуть, и веришь тому, что в птице бывает жемчуг… 1 *** – Тому лет тридцать минуло. На купеческом судне из Басры работал, ходили вдоль берега Зинджей. На Занзибар и далее. Так вот… ты, Юнус, – Аюб обратился к предводителю, – похоже, в птицу Рухх не веришь, а я её видел! Старик переждал недоверчивые возгласы сорвиголов, ближе к полуночи ставших восхищёнными слушателями его назидательных и забавных историй. Мелкими глотками выпил свежайшей воды, вернул ковш Дауду, подмигнул: – Врать не буду, а ведь – было! Где-то там, на полудень и чуть к востоку, через неделю после Занзибара вышли мы на неизвестный остров. Земля как земля – пальмы, трава. Пошли воду искать, конечно. Тут-то и наткнулись на следы… А потом и саму птицу увидели! Если честно, то птенец был, бескрылый, как цыплёнок. Но какой! Страусов все видали? – Аюб обвёл пиратов деланно-строгим взглядом. – Так вот, птенец Рухха вдвое больше! Клянусь бородой Пророка, мы бежали оттуда быстрее призовых верблюдов! Выдержал паузу, обезоруживающе улыбнулся: – Ведь подумать страшно, что было бы, задержись у гнезда родители того птенчика! 2 Морские удальцы, перебивая друг друга, заспорили о дивных созданиях вроде птицы Рухх или зверя аль-Каркадана, поминали морских драконов и одноглазых великанов-людоедов, смаковали истории о деревьях, из чьих плодов рождались красавицы. Оказалось, и христиане не чуждаются старинных морских баек! Тем временем Дауд во все глаза смотрел на своего спутника. Это в самом деле тот же старик, что скрипучим голосом нудно поучал уму-разуму встречных и поперечных односельчан?! Прихрамывающий на суше, почти не сходящий с места на самбуке, ежеминутно охающий от боли в пояснице и желудке – он или не он? Куда подевались вечные жалобы, унылые просьбы? Рассказы льются звучно, округло, красиво – как у настоящего сказочника из Маската, кого Дауду довелось слышать в прошлом году. Будто прочитав его мысли, Аюб хлопнул в ладони. Дождался мгновения тишины, закрыл глаза: Склони молчаливого к мирной беседе – и скоро Судить о нём сможешь вернее, чем до разговора. Хорошее слово порою важнее, чем дело. Животное тот, кто сплетает слова неумело. Юнец легкомысленный может ума поднабраться, Но старый глупец должен глупым до гроба остаться… 3 Одобрительные выкрики, рукоплескания – большинство пиратов оценили затейливую вязь стиха. Только туповатый Муса остался недоволен, и сипло потребовал от Аюба «рассказать чего-нибудь страшного». Прочие молодцы поддержали тугодума: – И верно, начинай, старина! До рассвета ещё далеко… – Вот-вот! Напугай, сделай милость! – Смотри, капитану тоже хочется страшилку послушать! Рассказчик не заставил себя упрашивать. *** – По воле Аллаха, в юности пришлось мне идти с караваном в Хадрамаут из Маската. Оставалось не более трёх переходов пути, когда случилось необычайное. По совету опытного проводника мы отклонились южнее – на прежней тропе после дождей появились зыбучие пески. Вечером остановились для молитвы. Верблюдов не развьючивали, собираясь продолжить путь после короткого отдыха. Сами знаете, в пустыне длинные стоянки в полуденный зной делают – ночью как в море, по звёздам путь правят. Ну, так вот… После намаза вздумалось мне приготовить для всех кофе. Проводник куда-то отлучился. Я собрал пригоршню бурьяна, катышки верблюжьего навоза. Сложил вместе с припасёнными лучинками. Трут, кресало… Полетели искры, принялся раздувать… Вдруг кто-то налетел, толкнул, опрокинул! Мы схватились, катаемся по песку… поднатужился, придавил врага – глядь, а это проводник! Отпустил. Он к костерку моему бросился – а тот уже хорошо разгорелся – и тут из темноты свистнуло! Да не просто свистнуло – камень прилетел! А потом ещё, ещё… Все люди забегали, прячась от невидимого злодея. А он всё пуще! Уже и верблюдам достаётся… Хохочет во тьме кто-то, злобно так. Камни кому в голову, кому в спину – куда попало – бьют. Острые и гладкие, большие, поменьше, галька – всякие. Наконец, проводник костёр абой накрыл, сам сверху рухнул. Прибил огонь. Из темноты раз-другой рык послышался, и стихло всё… Ну, кроме верблюдов, да людей подраненных – те ещё долго стонали. Поспешили оттуда убраться, и долго озирались по сторонам… Проводник молчал. Угрюмо так, неприветливо на меня поглядывал, но молчал. До самого утра ничего не случилось. На рассвете мы помолились, чуть прошли – шатры кочевые заметили. Шейх вышел, увидел пораненных людей, растревоженных верблюдов – на проводника накинулся: «Ты что же, сын проклятого, с тропы ушёл?! Да ещё людей доверившихся не остерёг? Он же огня не терпит!» Тот всё молчал. Молодой, любопытный – я со всей возможной вежливостью обратился к шейху, мол, что это было? И услышал давнюю историю… Это случилось в смутные времена праведного халифа Али. Не было среди удальцов Йемена воина храбрее, чем Чёрный Салих, Салих Асвад. Не было среди девушек Йемена никого красивее Зухры бинт Васиф. Но враждовали их племена – мусульмане и язычники, кочевники пустыни и приморские торговцы – и множество препятствий выпало на долю влюблённых. И всё-таки Салих стал мужем Зухры, выкрав её прямо из родительского дома! Жена стала мусульманкой, их приют в оазисе казался безопасным… Но счастье продлилось меньше года. Родичи-язычники выследили молодую семью. Хоть был силён и храбр Салих Асвад, скрутили его по рукам и ногам братья Зухры. Она до последнего пыталась помочь мужу, что не в обычае арабских женщин при набеге. А потом… потом язычники сожгли свою сестру на глазах Салиха как предательницу. Её муки – последнее, что он видел в жизни, её крики – последнее, что слышал! Потом идолопоклонники замучили его самого. С тех пор беспокойный дух-фидаин скитается недалеко от места гибели обоих несчастных. …его нельзя тревожить огнём, – закончил шейх рассказ о том, что нас так напугало ночью. 4 Он вновь начал упрекать караванщика за выбор рискованного пути, а мы недоумевали – почему тот не предупредил о костре и не объяснил всё, когда опасность миновала. Долго молчал опытный хабир-проводник, знающий караванные тропы через всю Аравию. В чашке остыл кофе, и он выплеснул напиток, прежде чем заговорил… *** Утром Халид созвал семью. Жена, сестра-вдова, маленький брат жены и его радость – семеро детей. За стенами довольно зажиточного, по меркам Медины, дома свирепствует чума… а он увидел страшный сон! Известно, вещие сны посылает Аллах, прочие – проклятый иблис. Что означает видение, в котором вдоль таких знакомых стен под плач соседей несут десять тел, завёрнутых в саваны?! На всё воля Божья…Но как же страшно! Малые дети, конечно, не советчики в таком деле. А женщины – женщины смиренно приняли столь явно выраженную волю Всевышнего. Плакали, конечно. Молились. Все молились. На следующий день умерла младшая дочь. Слегла жена – да так и не поднялась, сгорела спустя двое суток. Затем рок настиг старшего сына, наследника и гордость Халида. Никаких сомнений не оставалось: вещий сон предрекал гибель всем обитателям дома… Несчастному выпало похоронить всех – детей, сестру, племянника. Похоронив последнего, Халид обратился к соседям: – Мир вам, почтенные! По сну, ниспосланному Господом Миров, меня покинула вся семья. Возможно, уже этой ночью я присоединюсь к ним. Во имя Аллаха милостивого, милосердного, прошу зайти ко мне ранним утром. А ежели возникнет надобность, проверяйте и в последующие дни. У меня не осталось никого, кто проводит меня согласно обычаям. Не откажите, правоверные! Полотно савана лежит наготове рядом с постелью… Если я не отзовусь, и дверь окажется закрытой – не стесняйтесь, ломайте смело. Имущество разделите как велит муфтий. Да будет на всё воля Всемогущего! …лёжа в постели, Халид не помнил себя от ужаса – так страшит людей неизвестность, так мрачны покровы над тайной пути, из которого не возвращаются. Размышлял о грехах, уповая на милосердие более, чем на правосудие. И боялся! То тут, то там в ночной темноте, в тенях комнаты виделся ему Азраил – крылатый посланник смерти. Внезапно, несчастный ощутил колыхание плотного воздуха: некто приблизился к постели. Дрожа, Халид осмелился спросить, кто его гость… И ответил низкий суровый голос: – Я Азраил, ангел смерти! Готовься, несчастный! Накрывшись с головой покрывалом, Халид принялся усердно молиться. Всякий миг он ожидал, что неумолимый посланник исторгнет его грешную душу – так, что утратил всякое понятие о времени. Минута ли, час… Может, вся ночь миновала? Умирающий представил Вечность, и сонм таких же, как он – с кого начнёт Азраил свою жатву?.. И тут раздался звук шагов. Несчастный продолжал неподвижно и безмолвно ожидать смерти. Послышался знакомый голос – сосед! Вошедшим пришлось не раз и не два окликнуть Халида. Наконец, он ответил: – Да благословит вас Аллах, и да приветствует! Я ещё жив, но ангел смерти уже приблизился ко мне. Душа моя готова отлететь к семье. Позаботьтесь об омовении тела и погребении… – Но Халид, почему ты не закрыл дверь на ночь? – так спросили соседи, знавшие его дотошность в делах. – Дверь была закрыта, – подумав, ответил Халид. – Должно быть, её открыл Азраил! – Если ты счёл ангелом смерти того, кто лежит мёртвым во дворе – успокойся, друг! Это вор. Он собрал всё ценное, но, пока возился, чума его настигла. Теперь он лежит у лестницы, с серебряным блюдом в руках. Халид лежал, думал. Вещий сон, смерть близких, ночное происшествие… Он прозрел! Видимо, негодяй подслушал его разговор с соседями, дождался ночи и пробрался в дом. Далее всё случилось как судил Всевышний. – Сон был вещим! – Халид вскочил с постели плача и смеясь. – Этот сын греха стал десятым, умершим под крышей моего дома! К исходу месяца чума унялась. Выживший Халид ушёл из Медины, стал водить караваны по всей Аравии. Но до сих пор старается молчать о том, что свыше его разумения. 5 *** – Проводник закончил рассказ. Ну, и я вслед за ним, – Аюб вздохнул, поднялся. Взглянул в побелевшую на востоке морскую даль. Улыбнулся виновато: – Что ж, благородные табунщики морских пастбищ! Скоро рассвет… мы бы помолились с мальчиком, если вы не против. С молчаливого согласия капитана старый и малый отошли в сторону, ближе к ручью. Никто из головорезов не любопытствовал, глазея на творящих намаз пленников, и Аюб торопливо зашептал, продолжая кланяться: – Беги, малыш! Беги, говорю… Это они с виду покладистые. Я уж нагляделся… Меня так и сяк убьют – старый, одна обуза. Тебя продадут, верно знаю! Отойди по нужде, в кусты, и по ручью уходи – в заросли. Я их за… Он осёкся, уставившись перед собой. Непонятно, откуда – не из обрыва же?! – мимо оторопевших пиратов к Аюбу и Дауду прошёл старик. Высокий, бодрый, с длинной седой бородой. Простая одежда странника, немного потёртая и заштопанная. Посох… Улыбка чуть не до ушей, ясный, совсем не старческий взгляд… Рыбак ахнул, прикрывая рот рукой. Несколько раз поклонился. Заглядывая в глаза и бормоча приветствия, обеими руками стиснул узкую длань пришельца. Тот засмеялся в голос. Обернулся к недоумённо округлившему глаза Дауду. Левой рукой слегка коснулся его головы, что-то прошептал. Выпростал правую, погрозил застывшим головорезам пальцем… исчез! Бессильно опустившись на колени, старый рыбак заворожённо водил узловатыми пальцами перед собой. Там, на белом песке, осталась изумрудная цепочка следов, на глазах прорастающих молодой травой. Один за другим морские гуляки тоже попадали на колени. Кто по привычке творил крестное знамение, кто молитвенно складывал ладони лодочкой… праведный Хизр – святой Илья – благословил того, кто призвал его в беде. 6 Примечания: Подобно историям Шахразады, рассказ является компиляцией реальных, литературных и мифологических сюжетов. Историко-географические детали переданы с максимально возможной достоверностью. Список заимствованных элементов прилагается: Обсудить на форумеПримечанияПересказ притчи из сборника Абу-ль Фараджа «Книга занимательных историй»По мнению современных учёных, первоисточник легенды о птице Рухх – принятые за его птенцов гигантские нелетающие эпиорнисы с Мадагаскара (вымерли в XVII-ом веке)Цитата из стихотворения Зухайра ибн Аби СульмаСюжет из рассказа Ибрагима аль-Куни «Погибший просит слова»Основано на эпизоде из работы Э. Лейна «Арабский мир в эпоху «Тысяча и одной ночи»На основе мусульманских легенд о Хазрате Хизре.
