– Слеза! Ваша милость! Слеза!

Конрад ле Стаггер терпеть не мог, когда прерывали его трапезу. Запечённые крылышки в брусничном соусе и пышный омлет с зеленью – сегодня повар превзошёл сам себя. И вино к ним замечательное, пусть молодое, только зиму простояло, да только пьётся мягко, и в голову ударяет сразу, заставляя кровь веселее бежать по жилам.

Брат Торвус застыл в дверях здоровым нескладным чучелом, как был в грязном доспехе, так и завалился в столовую. Лицо чёрное, глаза запавшие. Не спал ночь, а то и пару, определил Конрад привычно.

Он отодвинул тарелку, вытер пальцы вышитой салфеткой. Нарочито, не торопясь, словно у него в распоряжении все время до конца мира. Мотнул головой, на стул указывая брату Торвусу, давай, садись, чего истуканом застыл. И отодвинулся так нехотя, будто бы и не услышал ни про какие там Слёзы.

А внутри него всё пело, мысли скакали как проклятые, не желая останавливаться, и видит Вечная, сдержать дрожь в руках было ох как непросто.

Слеза! Первая Слеза за долгие два десятка зим!

Торвус помялся было в дверях, но вошёл, стянул пыльные перчатки, сел за стол напротив. Конрад слегка скривился от ударившего в нос запаха лошадиного пота, но повторно кивнул брату по Ордену. Ещё и кубок свой к тому пододвинул.

Брезгливо морщить нос от своего солдата – последнее дело. От Конрада не убудет, а братья ценят такое обращение. Тем более, он и сам, пока в послушниках ходил бесправных, обучаясь ратному делу, изрядно притёрся к солдатской жизни, кочевой, простецкой. Без излишеств.

Торвус ел жадно и неаккуратно, да еще и чавкал громко, скотина этакая.

Конрад вздохнул. Демоны с ними, с крылышками. Слеза!

– Где? – вышло хрипло, лающе, словно пёс какой голос подал.

Торвус дёрнулся, замер, перестал жевать, словно опомнившись, где находится.

– Градочня, ваша милость,– он хотел показать рукой направление, но не смог сориентироваться под крышей, просто помахал в воздухе, – деревня мелкая, дворов с полтора десятка всего. Три дня в сторону границы. Староста человечишку послал, Вечная, мол, облагодетельствовала, и я с патруля как был – сразу к вам, сюда, в город. А двоих лансеров своих в деревеньку ту услал, тут всё как по кодексу положено.

– Чья деревня? Ле Гратиса?

– Понятия не имею, ваша милость! Вы же знаете, там баронств так нарезано, что можно в трёх за день побывать, да ещё и в корчму за дорожными харчами времени заехать хватит. А бароны и сами определиться не могут, собачатся, за границы наделов грызутся, будто бешеные, – тут брат Торвус осёкся, поняв, что снова позволил излишнего.

Конрад задумчиво кивнул, он тех барончиков владетельных ещё и не так бы приласкал.

Покатал вилку по столу, глаза прищурил, не сумел скрыть улыбку. Три дня. Лошади свежие, если выехать сегодня вечером, можно и быстрей добраться. Единственное – граница с траксийцами рядом, места глухие, недобрые.

Торвус, видя, что господин доволен, осмелел, нагло подлил себе в кубок вина из кувшина.

Конрад только хмыкнул.

Жаль, людей нет в резиденции. Патрули по всем сторонам расползлись, в городе с ним с десяток всего братьев и осталось. Ждать нельзя, нужно собирать всех кто есть, и мчаться до этой, как её там, Градовни, Градочни, демоны её забери.

Конрад ощерился, чувствуя, как в предвкушении близкого дела закипает кровь, да видно такое лицо состроил, что Торвус аж поперхнулся.

Слеза!

 

***

 

Выехали по темноте, налегке.

Конрад двух посыльных в Лансерхольм сразу наладил, лошадок хороших дал. За дюжину дней должны успеть, аккурат лето в права войдет. Магистр ле Бреннир копаться тоже долго не будет, он человек толковый, отряд для сопровождения организует приличный, крепкий. Как бы и сам ещё не сорвался навстречу.

Конрад усмехнулся. Старик всегда к нему относился неплохо, и место в этом захолустье тоже по его протекции получено. Территория дрянь, конечно, провинция пограничная и город вольный, но статус лейтенанта ордена даёт.

А со Слезой! Со Слезой ле Бреннир может и на место Первого Рыцаря претендовать. Тогда дорога ему в столицу, в главную цитадель ордена, а Лансерхольм, получается, без магистра останется. А кто Слезу нашёл? Конрад ле Стаггер.

Магистр Конрад ле Стаггер. Звучит куда приятней, чем лейтенант. Да и преференций даёт немало.

Магистр ордена и земелькой владеть может, не только гербом голым. У ле Бреннира вон надел в столичной провинции – несколько дней скакать из конца в конец. Брак опять же официальный разрешён, а Конрад уже больше четырёх десятков зим пережил, самое время о семье думать. Супругу выбрать помоложе из наследных да разорившихся, можно даже без приданного, был бы титул звучный. Магистр власть имеет в провинции наряду с имперским претором, а то и поболее. Что ему то приданное?

Бедных магистров не бывает.

Мысли Конрада сами собой свернули на Хильду из Веселой Лани. Весёлая толстушка с крепким задом, уж сколько она империалов вытянула из Конрада, не счесть. Он последнюю пару зим только к ней и ходил: как приворожила, ведьма рыжая.

Представил её в роли будущей супружницы своей, так чуть не рассмеялся в голос. Нет, жена у него будет чопорная, статная, такая, чтобы и в свет не стыдно было вывести. И обязательно красавица. И детей трое, не меньше, сыновья все. Сразу в послушники их определить, под свой пригляд, а там и у них дело в гору пойдет.

Лошадь споткнулась, отвлекла Конрада от сладких дум, зараза.

И карету обязательно нужно сладить высокую, мягкую, чтобы в седле зад не мозолить. Выезд завести, конюшни свои. Лошадки чтобы чёрные, холёные, все как на подбор.

И людишек своих подтянуть.

Конрад покосился на скачущего рядом Торвуса. Тот до отъезда отдохнул, отоспался немного и теперь весело переругивался с братьями. Резиденция почитай что пустая осталась в городе – старый брат Маркус и слуги, ну да ничего страшного. Штальхольм городишко хоть и вольный, а магистрат тут народ крепко в узде держит, не забалуешь. Да и дураков мало с Орденом Вечной связываться.

Братья возбужденные едут. Конрад хотел было порядок навести, но рукой махнул. Пускай. У самого внутри всё кипит, про Слезу они только от наставников и слышали, пока послушание длилось.

Только бы с барончиком каким местным путями не пересечься сейчас. Люди тут наглые, император в приграничных провинциях наделы щедро режет всем подряд, лишь бы видимость власти создать, а орденцы всегда всем как бельмо на глазу.

До дела не дойдет, а вот промедление выйдет. А медлить сейчас никак нельзя.

Конрад глянул на ночное небо. Тучи тащит тяжёлые, низкие, если Вечная завтра днём заплачет, то к вечеру дорогу развезёт, ноги впотьмах переломаешь.

 

***

 

На третий день заплутали.

Конрад мрачный ехал, что пропойца безденежный поутру. Зря проводника не добыли, вокруг леса да болота одни. Хотя добудешь тут, пожалуй, за два дня одну деревню только и проехали.

Он и от седла устал, и у костра ночевать уже отвык. Ехал, морщился – всё тело ныло, размяк за несколько зим, потерял форму. К хорошему привыкаешь быстро, и жёсткая постель в резиденции вспоминалась мягчайшей периною.

И дождь ещё этот сыплет, мелкий, надоедливый.

Затосковала Вечная, будто осень сейчас, а не к лету дело идёт.

 

Траксийцы вывернулись навстречу неожиданно. Братья не растерялись, взяли их в мечи споро и деловито, благо, было тех всего трое, хоть и все лошадные.

Как закончили дело, рассыпались вдоль дороги, смотрели по сторонам настороженно. Конрад мимоходом отметил, что двое выдвинулись вперёд – разведать. Действовали по уму, и он похвалил сам себя – не зря людей гонял которую зиму, каждый без лишних слов знает что делать, место своё сам находит.

Конрад спешился, подошел к одному из тел. Поморщился.

Что тут забыли Серые? Хотя понятно что, пограбить соседей – милое дело. Да вот только доспех у лежащих подозрительно хорош, такой доспех впору у наёмников встретить, что за двойную плату в первых рядах рубятся. И уж никак не у залётных разбойников.

Конрад задумчиво пнул руку одного из траксийцев.

Повязки на руках стандартные, из серого полотна, такие в набег не носят, такие только на большое дело вяжут. Неужели?

Конрад похолодел, почувствовал, как нутро сжалось. Могли про Слезу прознать? Конечно, могли, тут шпионов в пограничье – каждого пятого вешай, не ошибёшься. Что с той, что с другой стороны.

Осторожно подошёл Торвус, спросил тихо, на тела кивнув:

– Разъезд, ваша милость?

Тоже сообразил: смышлёный и внимательный, редкость для простого солдата. Конрад не ответил, вздохнул только тяжко – чего тут говорить попусту?

– Гарью пахнет, ваша милость, чуете?

И вправду, костром тянуло. Воздух влажный, тяжёлый, сразу и не поймешь.

Пока ждали разведчиков, быстро и умело мертвецов от лишнего имущества освободили. Трофеи хорошие взяли, а главное – три неплохие лошадки в прибыток пришло. Деньги, если и были, по карманам разошлись ловко. Конрад не препятствовал, добыча для солдата – дело святое.

Вернулись братья, что в разведке были, привезли неутешительные новости: отряд не заплутал, двигались верно – Градочня совсем рядом, да вот только осталось от неё всего ничего, пара домов, остальное выгорело, а людишек местных побили – по крайней мере, издали никого не видать живого.

Конрад помрачнел еще больше. Нужно ехать, на месте смотреть: может, след какой остался, зацепка.

 

В деревне и впрямь было пусто. Огонь уже погас, сожрав всё, до чего смог дотянуться, только дым ещё растаскивало неуверенным ветерком по сторонам.

Конрад присел, задумался. Фуражиры. По следам видно, скотину гнали через главную улицу, повозки ехали груженные. Провиант награбленный тащат с деревенек окрестных.

Значит, и впрямь не просто набег. Тут что-то посерьёзнее, столько продовольствия нужно, когда армия на марше. Людей военных кормить надо, и съедают они ежедневно прорву, не напасешься. Не зря разговоры последнюю зиму не утихали, что дело к войне.

Конрад выругался с досады. Демоны забери Серых!

Где Слезу теперь искать?

Подбежал Торвус.

– Ваша милость, нашёл! Хорька, – он осёкся и исправился, – брата Ритуса нашёл!

Ритус обнаружился в одном из уцелевших дворов. Конрад помнил его – один из тройки Торвуса, молодой парнишка, невысокий. Лицо ещё такое острое, глаза цепкие. Как есть хорёк.

Обошёл двор. Рядом с поленницей мёртвая баба, одежда в клочья. Разложили прямо во дворе, позабавились и горло после перехватили, оставив смотреть в небо. Чуть поодаль от неё крестьянин постарше, весь копьем исколот. Брат Ритус у дверей скорчился, словно отдохнуть присел, да только не встанет уже.

На дверях знак Вечной: круг, кровью нарисован. У Ритуса пальцы все в красно-чёрном, он и постарался перед смертью. Словно сказать что хотел.

– Дом, быстро, – зашипел Конрад.

– Так смотрели уже, ваша милость. Пусто.

Конрад вошёл внутрь, чуть о притолоку голову не рассадив. В доме всё перевёрнуто, небогатая утварь на полу, рассыпано что-то. В углу вообще как завал какой, в беспорядке мебель простецкая, перевёрнутый стол ножками в крышу смотрит. Торвус за спиной напряженно сопит, отвлекает.

– Тихо, – рявкнул Конрад. Брат послушно замер, даже дышать перестал.

Детский плач. Еле слышный, из-под пола идёт.

Завал разобрали – стол ровнёхонько, словно нарочно ставили, прикрывал люк в полу. Открыли: скрипнуло мерзко, пахнуло сыростью. Подполье обычное.

Внизу нашёлся ребёнок, тощая крестьянская девчонка, на вид всего зим шесть-семь пережила. Босиком, сама чумазая, платьишко дрянное, латаное. На голове – шапка несуразная, даже не шапка, а колпак какой-то нескладный, огромный.

В соплях вся, как доставали – вырывалась, а сейчас затихла.

Конрад присел, так что глаза вровень с детскими оказались, спросил негромко:

– Слеза у вас в деревне была, знаешь что про это?

Девка молчит, насупилась, глаза испуганные таращит. Зачем-то же Хорёк её спрятал?

И сразу как озарило: Конрад колпак этот дурацкий стащил и аж назад подался. На лбу кружок небольшой, синим светом пылает, слепит даже.

Вот и нашлась Воссиявшая.

Слеза Вечной.

 

***

 

Уходили спешно. Хорька оставили в доме, вместе со вторым лансером, обгоревшее тело которого нашли в центре деревни.

Хоронить никого времени не было, да и братьям павшим теперь всё равно – они уже в прозрачных чертогах Вечной обретаются.

Воды хотели набрать, своя уже к концу подходила, вот только в колодце мертвец плавал. Спина голая чуть виднелась, не понять, мужик или девка. Конрад поморщился: командир у отряда Серых никчёмный – когда армия вперёд ползёт, кто ж воду порченную за спиной оставляет? Мало ли что.

Собрались споро, но ехали медленно, сторожась. Мысли толклись, аж голова разболелась: куда им сейчас? Штальхольм не устоит, Серые прямой дорогой туда хлынут, а там только стража городская, да ополчение разве соберут ещё. Сидеть, осаду держать в городе некому, магистрат ворота откроет сразу, лишь бы зады свои толстые спасти. Хотя, может и правильно: пограбят, конечно, не без того, но и лютовать не будут.

Имперские легионы далеко на юге сражаются, сюда подойдут к середине лета, не раньше, да и то если Вечная благоволить будет. К этому времени траксийцы уже к Лансерхольму доберутся, оплоту орденскому.

Барончики местные разбегутся по щелям. Серые кого смогут – побьют, кто в замки забьётся – так и ковырять не будут, обойдут просто.

Куда податься? Только наперегонки с траксийцами, к ле Бренниру. Отряд маленький, неповоротливую армию должны обогнать легко.

Главное, выскользнуть сейчас, в основные силы не влететь, по краешку разойтись.

Слезу Конрад завернул в свой плащ, ещё в доме. Через двор нёс, с головой укутав, чтобы ненароком не увидала кого убитого из родни да не высохла случайно.

Имя пытался узнать, но девчонка молчала, как в рот воды набрала, только глазами хлопала. Посадил впереди себя, так и ехала, словно свёрток какой. Приличную одежду бы ей справить, да где сейчас?

Конрад губу закусил от злости. Как же всё неловко вышло, нет бы Серым ещё хоть седмицу промедлить.

Браться ехали сосредоточенные, напряженные. Молчали. Шутка ли, Слезу везут, а тут такое.

Путь другой выбрали, правее, чтобы сразу в сторону Лансерхольма прицелиться. Зря, как оказалось, дорога вывернула из леса к полям, на открытое место.

Там и вляпались.

 

Отряд хоть и небольшой, а не укроешься. Разъезд Серых заметил их издалека и сразу грамотно оттянулся в сторону своих. Хорошо хоть, и братья их увидеть успели.

Одна надежда: примут за выезд местного сеньора и гоняться не станут. Что взять с отряда такого? Ни добычи, ни пользы какой, один риск. За тутошних нищих баронов даже выкуп не сторговать.

Только траксийцы сейчас возбуждены, первая взятая кровь всегда пьянит и голову туманит. Тут не до выгоды, тут азарт охотничий, гнать будут, что кабанов в лесу загонщики.

Конрад от души выругался и отряд галопом полетел в сторону лесочка, обратно.

Может, и надо было днём затаиться, не лезть, а двигаться ночами, потихоньку. Ну да что теперь-то.

Как предполагал, так и вышло. Мчали во весь опор, да только Серые всё равно на след встали. Лошадок трофейных пришлось бросить, как и доспех снятый. Когда в подлесок заехали, пуганули их, резать не стали. Может, и затеряются сами.

Не приведи Вечная, найдут траксийцы своё, ещё злее загонять будут.

Мешкали много, да и лошади уставшие были. Когда в очередной раз оглянулся, увидал: Серые уже в пределах видимости, три десятка примерно.

Много. Конрад подумал мгновение, да и скомандовал братьям: основной отряд, девять человек, отходит по краю леса, тащит за собой Серых, а он с братом Торвусом – в чащу, следы путая. Главное для отряда – отвлечь, времени сторговать по максимуму, а после – тоже в лес, в россыпь, не геройствуя. И к Лансерхольму пробираться по возможности. Братьев, что с патрулей в городскую резиденцию возвращаться будут, предупредить бы ещё. Но там старый Маркус, он сообразит.

Братья покивали молча. Что слова зря тратить?

Слезу уберечь – главное.

 

***

 

План сработал. Конрад с Торвусом растворились среди деревьев, никто и не заметил. Пробирались вне дорог, тропами, даже спешиться пришлось, чтобы сквозь бурелом пролезть.

Торвус лошадок вел, а Конрад Слезу на руках тащил. Та, кажись, совсем сомлела, не шевелилась даже.

Ночевать устроились тихо, без костра. Слеза у дерева затихла, не хнычет, не жалуется. Всё так же в плащ Конрада кутается. Колпак этот ещё смешной.

Хотя оно и к лучшему. Круг во лбу светящийся, хочешь не хочешь, а взор притягивает. Неловко. А так – обычная крестьянская девчонка, каких в любой деревне с десяток бегает.

Только ни словечка не проронила за всё время.

Брат Торвус глазом косит на неё, но молчит дисциплинированно. Про прошлое того, на кого Слеза Вечной упала, и вспоминать не подобает, теперь этот человек – Воссиявший, самой Вечной отмеченный, по знатности разве что императору уступит. Даже Первый Рыцарь вровень с ним стоит, а простой брат из Ордена – вообще никто.

В кодексе так записано, а кодекс Ордена накрепко вдолблен каждому с послушничества. Конрад вздохнул. Хорошо Торвусу, сиди, помалкивай, хлеб жуй.

– Госпожа, – Конрад присел перед Слезой, взгляд поймал, – госпожа, скажите мне имя ваше.

Испуганные глазищи на пол лица, смотрит непонятливо. Конрад про себя выругался. Братьев по ратному делу погонять – это к нему, а с детьми он обращаться не умел.

– Госпожа! Вы меня понимаете? – он поймал еле заметный кивок и облегченно вздохнул. Хоть что-то. Задумался.

И что говорить? У неё в голове небось каша сейчас, столько всего выпало. Ещё и накормить надо, тоже ведь целый день голодная.

Конрад подумал-подумал, да и начал всё подряд проговаривать. И про вторжение Серых, и про то, куда им надо теперь, и мысли свои озвучил неприятные. Представился полным титулом, брата Торвуса назвал. Слова попроще подбирал, а всё одно словно больше для себя выговорился. Торвус даже жевать перестал вон, заслушался.

Слеза глазами только моргала, скорее всего, и не поняла почти ничего.

Конрад аж вспотел от дела непривычного, замолк. Голову к небу задрал. Помоги, Вечная!

– Меня Хлоя звать, господин. А можно до ветру сходить, мне давно надобно. Можно, господин?

Голосок тихий, еле слышный. Глаза в землю прячет.

А Торвус сидит позади, зубы скалит. Взгляд Конрада поймал бешенный, тоже в землю уставился.

Конрад хотел выругаться, но сдержался.

Тяжелы испытания твои, Вечная!

 

***

Ночью их никто не потревожил.

Конрад не выспался, ворочался всю ночь, думал про путь их дальнейший. Мысли по кругу крутились, из головы не выкинуть.

Вода нужна. Припаса раздобыть, вчера последнее всухую доели. Платье Слезе подобающее, пожалуй, и не нужно, так даже лучше, меньше внимания будет. Они с Торвусом за людишек военных сойдут, повязками ещё разжиться серыми и вообще не отличить от траксийцев будет. Язык тут по обе стороны границы один, отбрехаются.

Главное, чтобы свои не прирезали, не разобравшись.

Чуть свет поднялись, Торвус лошадок оседлал и тронулись. Конрад с Хлоей верхом, Торвус впереди пешком их ведёт. Лес хоть и редкий, но не разгонишься.

Поплутали немного, да и выбрались к мутному ручью, а вдоль него – к водопою. Хлою с лошадьми, скрепя сердце, в овражке неподалёку оставили.

Подобрались аккуратно.

А там, как на заказ, телеги с бочонками. Серые, водная команда, двое воду запасают, один по сторонам смотрит. Плохо смотрит, без интереса, головой не вертит. Скучает.

Брату Торвусу пояснять не надо. Зашли со слепой стороны, Конрад меч под бородёнку дозорному аккуратно сунул, солдат всхлипнул только да обмяк. А Торвус тем временем телегу обогнул, двоих водоносов ловко успокоил, те и не поняли ничего. Стоит, улыбается, меч вытирает, рожа разбойничья, довольная.

– Вот и харчами разжились, ваша милость! Вечная не оста…

Не договорил. В глазу болт арбалетный появился, так и захлебнулся словами.

Конрад сразу за телегу рухнул, пополз по грязи. Болт из кустов кинули, чуть подальше от дороги, поди знай, сколько там народу. За вторую телегу заполз, что уже загруженная стояла, и в сторону, сторону скорее, в землю вжимаясь.

В кустах затаились. Арбалет один, наверное, иначе бы сразу стреляли по обоим. Телеги две, значит, вряд ли больше пятерки послали – в кустах максимум двое. Плохо. И арбалет взвести наново время было.

Когда за Слезой собирались, кирасу не надел, поленился. Вот и вышла лень боком.

Хотя там арбалетчик болты метко кидает, что ему та кираса. Расстояние не такое и близкое, а прямо в глаз уложил. Конрад только зубами скрипнул, лицо Торвуса припомнив.

«Прими, Вечная, в чертоги свои прозрачные верного слугу твоего», – всплыло в голове заученное с послушничества.

Делать-то что?

Скорчился за бочонком, что на земле стоял. Если двое там, то второй сейчас со стороны обходит, пока он тут в кустах засевшего арбалетчика опасается. А если один – тогда тем более, чего лезть, сиди, выцеливай.

Хотя там-то тоже не знают, сколько их. Конрада видели и всё.

А ему сидеть и выжидать здесь не с руки. У Серых армия на марше, в любой момент кто ещё подойдёт. Надо решаться.

Вечную попросил помочь мысленно, вскочил да сразу же обратно присел. Болт над головой воздух прошил. Резок арбалетчик.

Тут же кинулся к кустам, сначала петляя, а потом, видя, что не встречает никто болтом, – прямо.

Опоздал самую малость. Из кустов парень выскочил, не выдержал, с арбалетом уже готовым. И когда накрутить успел только?

Конрад зверское лицо состроил, заорал бешено. Парнишка молодой совсем, без опыта, дрогнул, но выстрелить успел. Болт в наплечник кожаный вошёл, Конрада от звука аж передёрнуло.

Срубил Серого в один удар, в лицо прямо.

Тут же присел, таясь и по сторонам озираясь, нет ли кого ещё резвого такого же? Нет, кажется, не оставила Вечная – солдатик один был. Видать, по нужде отошёл, и нет бы арбалет в телеге оставить, с собой потащил. Молодой – ретивый до службы.

Конрад встал, чувствуя, как сердце гулко барабанит в уши. Всё разве предугадаешь? Повезло в этот раз, чудом вывернулся.

Повезло. А Торвусу нет.

Нельзя медлить, надо собирать нужное и уходить отсюда как можно быстрее.

 

***

 

Отправлялись в прибытке. Конрад гороху набрал, сушёного мяса, вина дешёвого половину фляжки нашёл. Даже медяки вывернул из кошелей тощих, не побрезговал. Пригодится.

Воды набрал. Вода, правда, дрянь, тиной несёт, но хоть такая. Котёл небольшой железный нашёлся, тяжеленный, кованый, но тоже забрал. Пришлось за лошадьми сходить. Рассудил так: на одной поедут, другая в поводу груженая пойдет.

Хлоя про Торвуса не спрашивала, сама поняла всё.

Конрад убитого брата в сторонку оттащил. Болт из головы вытащил, с лица кровь отёр. Постоял немного над телом, помолчал.

Хороший солдат был.

Болт прибрал на будущее – пригодится, арбалет вот он, под рукой теперь. И из наплечника тоже достал, Хлоя помогла доспех снять. Плечо всё-таки задело, царапина, но кровило обильно. Вином промыл, тряпицей замотал, всё как врачеватель орденский обучал в послушании. Плечо правое, несподручно было, но справился.

Так и тронулись.

Места незнакомые, ехали, дорог опасаясь. Пару раз видели разъезды, один раз мимо отряд большой проскакал, в пару сотен человек. Отсиделись в лесу, уберегла Вечная.

Конрад думал, с Хлоей морока выйдет, а нет, Слеза хорошо держалась. Вопросов не задавала глупых, послушно делала всё, что он указывал. Напряженная, правда, как тетива, тронь неловко и порвётся.

Один раз только спросила, пока тихо было:

– Господин, скажите, а родные мои живы ли, нет?

Конрад скрывать не стал, сказал, что побили родителей. Та вздохнула только:

– Господин, то тётка моя была, не родители, родители давно у Вечной. Мне тётка наказ дала не забывать, когда вы в город заберёте. Помогать им обещала, чем смогу, а теперь, значит, некому помогать будет.

Конрад на это ничего не ответил. Да и что тут скажешь?

 

На ночёвку встали в овраге, в низинке глухой. Конрад развёл костёр, наверх выбрался, оценил – заметить можно, только если рядом совсем пройти. Хотелось тепла, сырость лезла под влажную одежду, дождик мелкий коли и унимался, то ненадолго.

Впрочем, оно и к лучшему: если так дальше пойдет, Серые ещё больше замедлятся.

С солдата, что болты кидал умело, снял сапоги и тёплую куртку для Хлои. Тот парнишка хоть и щуплый был, а все одно из девчонки нескладное пугало вышло. Ну так-то всяко теплее, чем босиком да в одном платье бегать. Плащ себе обратно забрал, чтобы лишнего не мокнуть.

Котелок поставили на огонь, и, пока с лошадьми занимался, Хлоя за ужином глядела. Сушеным мясом кашу заправили – вышло так себе, хотя после длинного и голодного дня есть хотелось неимоверно. Вспомнил некстати любимые крылышки в брусничном соусе, скривился.

Пока ел, неожиданно услышал осуждающее, рассудительное:

– Плохой горох, господин. Прелый. Таким горохом разве курей кормить, и то дурён.

Курей. Конрад только удивлённо глаза поднял, не переставая жевать. Ишь, переборчивая, осмелела.

Тут же мысленно себя одёрнул. Хлоя более не крестьянская девка, но Слеза Вечной.

Ничего, до цитадели Ордена доберутся – там её обучат манерам, подобающим Воссиявшей. Хотя она наверняка ко двору императора отойдёт, где и своих учителей в достатке.

Спать устроились у прогоревшего костра, под одним плащом.

 

Проснулся Конрад от тихого звука, словно щенок скулил. Напрягся было, но тут же понял – Хлоя это, лежит, плачет почти беззвучно. Всё равно встревожился, подскочил – тихо вокруг, только капли еле слышно по листьям шуршат. На колено опустился рядом:

– Что с вами, госпожа? Случилось что?

Молчит. Сидит, обхватила коленки, лицо прячет. А как подступиться – непонятно.

Конрад вспомнил своё послушничество.

Он ещё ребенком в братство попал, мать его родами к Вечной ушла, а отец офицером легиона был, сгинул в одном из походов. Конрад – младший сын, шестой, братья его в Орден и отдали, чтобы не дробить и без того крохотный наследный надел. И так уже перегрызлись крепко между собой. Вспомнил, как худо ему было по первому времени: братья-наставники строгие, жизнь по распорядку течёт, вертит тобой, несёт куда-то, словно ветку в ручье по весне. И не одного лица вокруг знакомого, всё чужое.

Вспомнил и заговорил, будто своего наставника повторяя:

– А знаете ли вы, госпожа, предание о Вечной и Первом Рыцаре? Желаете, расскажу?

Ответа не ждал. Слова из кодекса, повторенные много раз, заученные наизусть, всплывали в памяти легко и плавно:

– В те времена, когда молод был мир наш, вошёл в королевство людей Страйв, Демон-Король со своей огромной армией. Ненавистны ему были люди, зависть дикая терзала его из-за того, что живут они в благости и сытости, нужды никакой не зная. Без жалости армия Демона-Короля шла по землям людским, и где проходила орда – оставались лишь пустоши выжженные, и в страхе бежали люди перед неумолимой смертью.

Хлоя подняла глаза, слушает. А Конрад ободрился, продолжил:

– Тогда взмолились люди Вечной, и более всех усердна в молитве была людская королева, Элеонора. Услышала Вечная их плач и послала в помощь людям своего самого сильного воина, что верно служил ей в прозрачных чертогах. Воин тот был высок, могуч и неуязвим, доспех его сиял чистым небесным светом, а сражался он огромным ледяным мечом. Ни один демон не мог противостоять ему. Хранил он вечный обет молчания, и потому назвала его королева Элеонора просто – Первым Рыцарем.

Конрад замолчал специально. Ждал. Где-то рядом тяжело переступила одна из лошадей, и Хлоя не выдержала, спросила:

– Господин, а дальше?

Он подавил улыбку и продолжил торжественно, для пущего эффекта растягивая слова:

– Тогда Страйв, Демон-Король в страхе перед Первым Рыцарем замыслил хитрость. Приказал он вырыть у высокого утёса яму огромную и вскрыл землю своим когтём. Наполнилась яма кровью земной, чёрной, стала огромным озером. Без устали бился Первый Рыцарь, да только демонов было так много, что всё равно его оттеснили к утёсу и скинули прямо в то озеро. Захохотал тогда Страйв, Демон-Король и плюнул в кровь земную огнём. Пламя до небес взметнулось, растопило меч, и закричал тогда Первый Рыцарь, нарушил принятый обет молчания. А нарушив – сгорел, потому как стоит рыцарю от клятвы принесенной отступиться, так тут и конец ему.

Хлоя аж рот открыла, сидит без движения, слово боится упустить.

– Обрадовался Страйв, Демон-Король, возликовали его демоны, и воинов, что рука об руку с Первым Рыцарем сражались, тоже всех побили. И поняли тогда люди – смерть ждёт их всех страшная, и многие стали переходить на сторону врага, предавая свой род, лишь бы пощадили их. Взглянула на это Вечная, затосковала: заплакала горько, воина своего поминая, и первая Слеза её, яркая, синяя, упала с неба прямо на чело королевы Элеоноры, оставив след как от капли на воде. Бросилась королева Элеонора к тому месту, где пал Первый Рыцарь, руку возложила на тело обгоревшее и Вечной взмолилась. И в тот же момент встал Первый Рыцарь, словно и не умирал. И обратили тогда люди взоры к небу, и Слёзы, что на людей падали, так же ярко горели на лицах их. И шли люди, и возлагали руки на павших воинов своих, и те вставали и славили Вечную за милость её.

Конрад перевёл дух. Он будто сам вернулся в то время, когда послушником впервые слушал эту легенду, затаив дыхание. Голос у его наставника был красивый, глубокий, слова разносились по учебной зале, отражались от стен многократно и звучали словно со всех сторон разом. Нельзя не признать, что учителя в Ордене свое дело знали крепко. Он продолжил дальше:

– Увидел это Страйв, Демон-Король, попытался сбежать в страхе, да не преуспел. Сразил его Первый Рыцарь простым мечом, железным, словно обычного зверя дикого. Без Короля своего армия демонов разбежалась во все стороны, а Первый Рыцарь основал Орден и встал во главе его, поклявшись, что посвятит подаренную жизнь служению Вечной. И клятву эту он уже не нарушил.

Конрад замолчал, давая понять, что всё, закончил. Хлоя пискнула:

– Господин, а королева Элеонора что же?

– А королева Элеонора стала прародительницей имперского рода, потомок её, Этиггер Жестокий, и сейчас нами правит в мудрости своей, госпожа.

– Нет, господин, я про Слезу, что сияла во лбу её, про это спросить хотела.

Конрад помолчал и ответил:

– Слеза? Высохла, госпожа, как и бывает со слезами.

Хлоя задумчиво стянула шапку с головы, и Конрад поневоле сощурился, замерев. Синий круг сиял в ночи, и свет этот превращал простецкое лицо девочки во что-то незнакомое, чужое, словно сама Вечная глядела строго и печально.

А Хлоя провела рукой по лбу и сказала:

– Чешется сильно, господин. И дрожит под рукой, будто живое.

Конрад даже расстроился немного, словно Хлоя своими незамысловатыми словами всё испортила. Он поднял руку и спросил, отчего-то робея:

– Вы позволите коснуться, госпожа?

Хлоя кивнула, глаза зачем-то зажмурила. Конрад медленно поднёс руку к сияющему символу, притронулся несмело, самыми кончиками огрубевших пальцев. И застыл, чувствуя, как кружок пульсирует, плотный, словно шнурок какой под кожу попал. Пальцы сразу защекотало странно, будто в сильную грозу железного доспеха коснулся. Отдёрнул руку поспешно.

Хлоя глаза открыла, посмотрела на его лицо и шапку нахлобучила. Сразу потемнело.

– Не плачьте, госпожа, – сказал Конрад тихо, – всё хорошо будет, выберемся.

Хлоя помолчала и вдруг прошептала, Конрад еле расслышал:

– Господин. Пообещайте, что не бросите меня одну тут.

– Клянусь вам в том, госпожа, – он помедлил немного, – давайте спать уже, завтра дорога не близкая, с рассветом вставать надобно будет.

Легли, Хлоя вцепилась в него, крепко прижалась, пригрелась и засопела вскоре. А Конрад ещё долго лежал, пошевелиться лишнего боялся, чтобы не потревожить.

Плечо дёргало, куда болт поймал. Мешало. Но он только улыбался глупо, чувствуя, как слегка щекочет пальцы, которыми до круга Вечной дотронулся. Да слова Хлои почему-то в голове крутились, привязались – не избавишься.

«Будто живое».

 

***

 

Пока утром Конрад лошадей готовил, Хлоя котёл травой умело оттёрла. Собрались, тронулись.

Доспех надевать не стал, плечо тревожило, ныло, рукой двигать лишний раз не хотелось. Перевязать бы наново, да нечем. Конрад укорил себя, что не снял рубахи почище с одного из Серых, когда трофеи собирал – можно было бы полотно на повязки распустить. Совсем засиделся в городе, растерял походную выучку.

К Хлое приглядывался поутру, но та вроде отошла немного. На лошади спокойно ехала – Конрад её отдельно посадил, узнав, что в седле запросто держаться умеет.

Чтобы сильнее подбодрить, разговор завёл о том, как Хлое повезло. Рассказал, что, как доберутся, – есть она будет с посуды золотой, а спать только на перине самой мягкой. Платьев будет – хоть каждый день меняй, да все красивые, богатые. Слуги будут любое её желание выполнять, только слово скажи.

Хлоя слушала, молчала. По лицу видел – не верила ему.

Потом и сам замолк, задумался.

Добраться бы до Лансерхольма без приключений. Ле Бреннир Слезу сразу в столицу повезёт, рисковать не будет. Император Эттигер Жестокий уже в летах, Орден Хлою точно ему передаст.

Точнее, продаст. Мысль эта царапнула неприятно, словно камушек острый в сапог попал. Конрад вздохнул – благополучие Ордена важно, а Слёзы появляются всё реже. Ту, что до Хлои воссияла – тоже отдали Жестокому, так он её на наследника высушил. Мальчишка по глупости да недосмотру с коня на охоте слетел, расшибся, даже до врачевателя не успели довезти – отошёл. Император для себя Слезу берёг, но сыну не пожалел. Виновников искал в злобе, сколько народу тогда на скорбные столбы попало, не счесть.

Раньше Слёзы чаще появлялись, Конрад хроники читал орденские. Меняли и на земли, и себе оставляли. А сейчас… Первый Рыцарь еле ходит уже, а с императором отношения портить не станет, уступит. Жестокий и так на Орден волком смотрит, да зубов нет ухватить братство.

Так что ему Слеза отойдет, тут и гадать нечего. Шутка ли – считай, новая жизнь. Человек после того, как Слеза над ним высохнет, словно молодеет, лишние зимы, что голову серебрят, скидывает. И хворь к нему никакая после не липнет.

Благодать Вечной. Чудо.

Ле Бреннир, что тихий паук, всех в Ордене сетью опутал. Быть ему Первым Рыцарем, тут и сомневаться не стоит.

А что до Конрада… Он припомнил, как в мыслях уже в Лансерхольме был, магистром себя полагая. Магистр ле Стаггер. Ещё пару дней назад эти слова сладкими казались, а сейчас почему-то не трогали ничего в душе.

Некстати снова вспомнилась рыжая Хильда из Штальхольма, и стало совсем тоскливо. Жаль будет, если сгинет.

Конрад покачал головой, сплюнул.

Как есть, приворот навела, ведьма.

 

День прошёл относительно спокойно. Ближе к полудню объехали крупную деревню, там Серые стояли большим отрядом. Издалека видно было, как сновали военные люди, оживлённо ладили лагерь снаружи.

Недолго потёрлись в окрестностях. Конраду отчаянно не хватало понимания происходящего вокруг. Где основная армия? Куда идёт? Он даже сориентироваться не мог, судорожно карты вспоминал, но не складывалось в голове.

Тут деревеньки хоть и редко рассыпаны, словно зерна в опустевшем амбаре по весне, да все одинаковые. Направление вроде верное взяли, а вслепую плутать можно долго. Человечишка нужен какой, местный или даже одинокий Серый сгодится.

Но не везло, никого не встретили. Ближе подбираться было опасно, сидеть и выжидать рядом – тоже.

Двинулись дальше.

 

Уже под вечер показалась еще деревенька. Выглядела она пустой: дома целые стоят, но звуков обычных нет. Собаки не брешут, скотина голос не подаёт – неприятная тишина висит, тревожит.

Конрад решил рискнуть. Хлою опять с лошадьми в лесочке оставил, строго наказал с места не двигаться и не шуметь. Сам пешим к домам крайним направился. Арбалет не взял – одной рукой с ним управляться совсем несподручно.

Деревня оказалось разграбленной, пустой. Конрад в пару домов заглянул – ни живых не встретил, ни мёртвых не нашёл.

Когда только успели Серые?

– Ищете чего, господин?

Оглянулся не торопясь, степенно, а сам про себя последними словами ругался. И как подошли так тихо? Дождь звуки украл, забил уши монотонным перестуком.

У сарая двое стоят, один рябой весь, огромный детина, другой помельче, но на первого чем-то неуловимо похож. Братья, небось. Одежда приличная, но сразу видно, что с чужих плеч снята. У здоровяка куртка на груди распорота: не сходилась, видимо, вот и распустил чем острым без аккуратности. У того, что пожиже телом, тесак в руках огромный, мяснику впору. Но держит неумело, непривычен.

Мародёры.

Стоят, улыбаются гнусно, здоровяк взглядом Конрада бесстыдно щупает, словно девку в борделе.

Конрад плащ сдвинул, меч показал словно ненароком. Сказал, надменности в голос добавив:

– Я – лейтенант Ордена Вечной. А вы кто такие, собаки?

Те поскучнели, меч увидев, ухмылки с лиц сползли.

– Лейтена-а-ант целый, – здоровяк слово протянул нехорошо так, – а мы думали, вор какой. Представляете, господин, воровать тут у нас в округе кто-то повадился…

А Конрад и не слушал уже. Сомневались, но решились на дело, понял он, взгляд человека сразу выдаёт. Со стороны движение уловил, глаза скосил – вдоль плетня третий крадётся, подбирается украдкой. Молодой, щуплый, в руках нож дрянной.

Конрад в одно движение и плащ скинул, и рядом с третьим оказался. Левой рукой он не так ловко владел, поэтому замах вышел кривой, хотя цели всё равно достиг. Хотел в живот рубануть, но парень закрылся и удар в руку поймал. Вскрикнул звонко, нож выронил: меч Конрада до кости добрался.

Всё, этому уже не до драки будет.

Отпрыгнул сразу, чтобы спина прикрыта была.

Здоровяк дрын вывернул какой-то длинный, на него пошёл. Толково теснит – не машет зря, а словно копьём орудует. Тот, что с тесаком, – сбоку старается достать, где рука безоружная. В спину зайти норовит.

Конраду танцевать так не с руки. Рано или поздно загонят куда-нибудь в угол, один прижмет, другой дотянется. Только делать нечего, рябой здоровяк умело действует. Второго бы срубить, да как доберёшься?

Тут Вечная помогла. Тот, что с тесаком был, поскользнулся на мокрой земле, руками взмахнул нелепо. Конрад не оплошал, кинулся сразу, мечом достал. Целил в грудь, попал в горло, так даже лучше вышло.

Хотел отпрыгнуть, но и у самого нога поехала.

Только бы не упасть.

И тут мир вспыхнул, завертелось всё перед глазами.

В зубы поймал, понял Конрад. Ничего не видя, метнулся в сторону, лишь бы опять не попал здоровяк. Ещё и ещё, пока в стену не врезался, хорошо хоть меч не выронил. Проморгался, выплюнул кровь с зубами вперемешку.

Здоровяк смотрел зло, но приближался настороженно, опасался в одиночку. Увидел, как Конрад отдышаться пытается, ощерился. Окровавленный дрын перехватил поудобнее.

– Господи-и-ин! – Хлоин голос метнулся заполошной птицей по улице.

Конрад и глазом не повёл, не отвлёкся, а рябой замешкался, дёрнулся, голову повернул. Конрад сразу упал на колено, под дрын поднырнул, да ногу здоровяку и подрубил выше сапога. Тот взвыл, упал, в грязи завозился. Конрад хотел прирезать, но передумал – подходить опасно, мало ли. Не встанет, сам издохнет, вон как кровь хлещет.

Хлоя у плетня стоит, испуганно смотрит на всё, в жердину вцепилась.

– Госпожа, я же велел вам у лошадей ждать! – Конрад свой голос и не узнал, слова не разберешь толком. Языком провёл – зубов справа половины как не бывало, во рту кровь резво копится.

Хлоя поняла, что он недоволен, зачастила:

– Господин, не было вас долго. Забоялась я одна ждать, думала, оставили меня вы. Простите, господин!

Конрад не ответил, хотел рукой махнуть, но сил не было даже на это. Он поднял разгорячённое лицо к небу, под редкий дождик, и закрыл глаза.

Так и стоял молча, капли холодные пополам с кровью глотая.

 

И драка неуклюжая была, а закончилось всё вообще глупо.

Про третьего, которого в начале стычки в руку достал, он и думать забыл, а тот, – они уже из деревеньки выходили, – вывернулся откуда-то из-за сарая, заорал и на Конрада бросился. Среагировать успел, меч выставил, разбойник почитай сам на него и насадился. Конрад оружие дёрнул, отскочил сразу, пока парень на земле корчился.

Куда полез, зачем? Дурень деревенский.

Он опустил глаза и почувствовал, как нутро сжимается, холодеет неприятно. В животе, справа, прямо над поясом, торчала грязная рукоятка ножа.

Успел всё-таки, подлец.

– Господин? – Хлоя в страхе на нож уставилась.

Конрад только буркнул что-то невразумительно, нож медленно достал, вытер зачем-то. Никчёмная вещь, в ржавчине весь. Выбросил в сторону.

Устало мотнул головой Хлое, пойдем, мол, и равнодушно зашагал по мокрой земле.

В голове было до странности пусто.

 

***

 

Отъехали недалеко, лишь бы это поганое место позади оставить. Конрад, как зверь раненый, что лежку ищет, в самые заросли потащился. Поначалу вроде легко на лошадь залез, а после ехал и хмурился, к состоянию своему прислушиваясь.

За те годы, что отдал военному ремеслу, повидал немало и знал: когда потроха в брюхе потревожишь железом – добра не жди, Вечная уже прищурилась ожидающе.

Хлоя жалась рядом испуганно, а как с лошади сполз, что мешок с зерном, – тут же помогать кинулась. Грязную рубаху свою на повязки определил, показал как резать, меч дал. При виде того, как Хлоя неуклюже орудует мечом, подумалось – зря нож выкинул.

Перетянул живот. Хлоя вокруг суетилась, мешала больше, но справились. Хорошо, что крови не боится, деревенская. Оба перемазались.

Холод пробирает, огонь бы развести, а сил нет. Руки слабые, будто в снегу замерзли, нутро наоборот, – жаром горит, тяжелеет, к земле тянет. Конрад сплюнул в очередной раз, заметив, что его начинает бить дрожь.

Разбойник подлый жилу ножичком в животе отворил, не иначе. Сейчас покой нужен, чтобы кровь вся не вытекла, а больше и не сделаешь ничего.

Он растянулся прямо на мокрой молодой траве. Хлоя рядом присела: ждёт, что скажет ей.

Язык навязчиво осколки зубов в который раз пересчитал. Разбитые губы распухли, еле шевелятся, говорить не хочется.

Сейчас. Просто чуть-чуть в себя прийти надо.

– Пить, – прохрипел больше, а не сказал. Вспомнил орденского врачевателя: тот пить запрещал давать при брюхе пробитом. Плюнул опять, к протянутой фляге приник – демоны с ним, с врачевателем, хоть бы вкус крови изо рта смыть да немного пожар в животе унять.

– Господин, мне, ну, когда зубы сыпаться начали, тоже поначалу худо было. Привыкнете потом, господин, – ободрила его незамысловато Хлоя.

Конрад от такого неожиданного участия даже закашлялся, фляжку вернул.

Хлоя встала, рядом хлопотать начала. Ветки какие-то тащит, то ли костёр ладить собралась, то ли постель.

Живот как камень напряжен. Худой знак. Надо на всякий случай обсказать ей подробно, что делать следует, если Конрада ночью Вечная призовёт.

А что делать-то?

Одна ей дорога – в Лансерхольм. Направление бы хоть указать, да Конрад сам его не знает, второй день плутают. Дорога основная опасна, хотя оборванная девчонка прошмыгнёт мышью, никто и останавливать не станет. Лошадку нельзя ей только, за лошадь прирежут сразу. Что ещё?

Куртка неприметная, обычная, и не поймешь, что Серый носил. Тем более грязная вся, это к лучшему. Конраду почему-то вспомнился молодой траксиец, что подстрелил Торвуса – оттуда всё наперекосяк и пошло.

Накатила тошнота, замутило и сразу кровью вырвало. Хорошо, если просто наглотался.

Деньги невеликие все отдать прямо сейчас, пока в памяти. Еды раздобудет какой-никакой.

Главное, колпак запретить снимать. Траксийцы прознают про Слезу – охота начнётся, тогда не выберется точно.

Сейчас с силами собраться, все толково объяснить. Хлоя понятливая, сообразит.

Сейчас.

Дождь разошёлся не на шутку, застучал крупными каплями по лицу.

Голова совсем дурная, мысли теряются, путаются. Конрад глаза прикрыл – вроде полегче стало, но тут же замутило снова сильнее прежнего.

Сейчас. Надо объяснить прямо сейчас.

Сознание поплыло, мир завертелся, он поборолся было, но не сдюжил – так и сдался, соскользнул в забытьё.

 

Очнулся, как из омута вынырнул. Сел резко, головой закрутил, не понял ничего. Светло. Неужели утро уже?

Сам ветками обложен. В ногах Хлоя спит тревожно, что-то во сне бормочет.

День вчерашний перед глазами встал, Конрад языком сразу же к зубам полез, проверить. Ощупал привычно – а все на месте.

Разом нутром захолодел.

Повязку кровавую сдёрнул с живота. Ни раны, ни шрамов, шкура целая, только в грязи вся. Плечо тронул зачем-то, зная уже, что и там всё в порядке. Вскочил на ноги, Хлою потревожил, та проснулась, головой завертела заполошно. Взглядом его нашла, успокоилась.

– Госпожа… – а слова разбежались все, не собрать.

Сердце в уши стучит так, что, поди, оглохнет сейчас. Ноги ослабли, подвели, присел рядом с Хлоей. Руки дрожат.

Стянул колпак с её головы.

Круг чёрный, словно ожгло огнём, кожа вокруг воспалённая, красная. Конрад пальцы протянул, дотронулся без спроса, а Хлоя даже глаза не закрыла, не дёрнулась, только ойкнула чуть слышно:

– Больно, господин.

А у Конрада мысли табуном диким скачут.

Да как же вышло так?

И куда сейчас? Затаиться? Гонцов в Лансерхольм сам отправил, до императора сразу дойдёт весть, донесёт кто за мзду небольшую, не утаишь уже. Слезу искать будут до последнего.

И Конрада тоже. Он же самого императора обворовал, да не побрякушку какую – жизнь украл. Путь ему сейчас один, прямой, на скорбный столб. Подвесят, и будешь от жажды подыхать, Вечную молить, чтобы забрала поскорей. Хорошо, если шкуру не спустят заранее, Жестокий не просто так свое прозвание получил. И никакой ле Бреннир не поможет, скорее, сам на столб его и устроит.

А Хлоя? След от Слезы высохший – на всю жизнь. В Орден передать её тайно? Так про Конрада выпытывать будут, всё одно дознаются. Император ещё и злобу выместит, отыграется, Орден за пустую не вступится. Придавят втихую: у Эттигера Жестокого чем больше людишек наказание получили, тем лучше. Виновен или нет – дело десятое.

Вчера вокруг одни враги были, непонятно было, как до своих добираться, а нынче и свои – чужие. И податься некуда.

Вскочил на ноги.

Да что делать-то?!

Хлоя тоже поднялась, подошла, рядом встала. Глаза скосил – улыбается робко, впервые за всё время. Чумазая вся, в куртке огромной, только голова торчит. До чего ж несуразная, ужас.

Отвёл взгляд.

И вдруг, от себя того не ожидая, сам широко улыбнулся чему-то.

А Хлоя доверчиво за руку его взяла и сказала тихо:

– Дождь закончился, господин. Успокоилась Вечная.