Мальчик стоял на коленях пред знаменем Спаса Нерукотворного и что-то быстро шептал, сжимая крест в кулаке. Должно быть, с нежностью подумал Добрыня, слова молитвы впервые звучали в этом проклятом краю. Так выглядел ад земной. Солнце иссушило травы до золотистой ломкости. Раскалённый ветер задувал пыль в рот и нос. Глаза щипало, словно туда брызнули солью.

Сырая, нежная, прохладная, пахучая земля осталась дома — а тут, в стране смерти, земля сухая. Под этими колючими травами она вся в трещинах.

Да, злобный дух терзал местных жителей, словно проказа. Но ещё более жестоко он терзал землю.

На горизонте, где воздух дрожал от жара, колыхались шатры и щетинились копьями вражеские орды. Сухой ветер разносил по степи конское ржание. И леденящие душу вопли Змея.

Поэтому — пусть поповский мальчик молится, если ему так легче. Добрыню самого знобило. Он запахнул плащ, чтобы скрыть дрожь — подумать только, он дрожит, как неопытный отрок в первом бою! Впрочем, дрожал он не от страха. От предвкушения.

– О чём задумался, добрый молодец? - спросила Марьюшка.

Добрыня не понял, кому это она — ему или молящемуся Алёше.

Молодая женщина стояла у обоза. Её украшения — блики мрачного солнца на доспехах, её венец — уложенная короной русая коса. Это может быть её последний венец, с болью подумал Добрыня.

– Многие не доживут до заката, - сказал он, - быть может, моя госпожа, вам…

– Стоит остаться в лагере? - серые глаза Марьи сверкнули. - Сидеть в шатре и ждать, пока мою месть вершат другие?

Там, на дрожащем горизонте, Змей пролетел совсем низко над палатками. Его трёхглавый силуэт казался совсем чёрным на фоне сияющего неба. Добрыня кивнул в сторону чудовища и сказал:

– До мести надо ещё дожить, моя госпожа. Их силы слишком велики. Положа руку на сердце, я совсем не уверен в нашей победе.

– Если мы проиграем, то не лучше ли гибель в бою, чем плен и позор?

Добрыня склонил голову.

Когда враги налетели на них, будто волны прилива на прибрежные камни, он быстро потерял серебристую искорку из вида. Её сияние померкло в ослепительном змеевом пламени.

Добрыня еле успел поднять освященный щит, когда столп огня вонзился в землю в шаге от него. Сухая трава вспыхнула, жар лизнул сапог. Кожу словно кипятком ошпарило. Богатырь отпрянул. И вовремя — когти упыря полоснули совсем близко, чуть бок не разорвали.

Воин подрубил ноги вражьему скакуну. Животное свалилось, давя седока — запылённого кочевника.

Свист, щеке внезапно тепло и липко — стрела задела?

Какого-то молодого бойца атаковали двое упырей, и богатырь полоснул мечом одного — а второго отшвырнул в сторону двоих кочевников. Пусть друг с другом разбираются. Следующего мертвяка Добрыня разрубил пополам.

Туловище поползло к богатырю, цепляясь ногтями за чёрную тлеющую траву. Из разреза сочилась серо-зелёная жижа. И тянулся следом гнилой вонючий след.

– Отче наш, Иже еси на небесех… - проскрежетал богатырь, занося меч.

В этот раз он вонзил лезвие упырю в затылок, тот дёрнулся и наконец-то затих. Лишь красно-синие паучьи пальцы судорожно подёргивались, будто известие о гибели до них ещё не дошло.

– … да святится имя Твоё, да приидет Царствие Твое…

Вороньи крылья заслонили солнце, и сходство с адом стало полным. Скрежет, стоны, что-то липкое под ногами, костный хруст. И змеево пламя, которое слизывает плоть с костей.

…да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли…

Кочевник с изогнутым мечом бросился на богатыря. Чужак был быстр, как змея, но проигрывал в росте и силе. Первый натиск Добрыни он отразил, сталь заскрежетала о сталь; но дальше силёнок не хватило. Богатырь рубанул его по шее — и брызнула кровь. Яркая, горячая. Человеческая.

…хлеб наш насущный даждь нам днесь…

Добрыня откатился в сторону, уворачиваясь от струи пламени; огненный рубец перерезал поле брани. Богатырь приподнял голову и увидел гигантский костёр. В нём тени танцевали жуткий ломанный танец. Да нет же, это не тени. Это люди и кони, угодившие в огненную ловушку. Их доспехи намертво приварились к коже, а рукояти мечей — к ладоням. Несло дымом и горелым телом. Опьяняюще.

…и остави нам долги наша… Господи, помилуй их души и прими их во Царствие Твое…

Из-под высокого восточного шлема на Добрыню пялились чёрные глаза кочевника. Или нет, карие. Тёмно-тёмно-карие. Мёртвые. Широко распахнутые, обрамлённые длинными, будто у девы, чёрными ресницами. Убитый лежал на боку, бесполезно зажимая рану на шее. Сухая чёрная земля жадно лакала его кровь.

Добрыня подполз к мертвецу и торопливо осмотрел его. Кочевник придавил телом свой лук, колчан с двумя стрелами не пострадал. Маловато, но, дай Боже, хватит. Богатырь встал на одно колено и прицелился в крылатую тень.

– И не введи нас во искушение, но избави нас от лукаваго! - прорычал Добрыня и отпустил тетиву.

От ужасного вопля земля дрогнула. Змей держался в воздухе, быстро и тяжело подымая крылья, но средняя голова повисла мёртвым грузом. Из жёлтого глаза торчала стрела.

– Аминь, - добавил Добрыня и выстрелил снова.

В этот раз не так повезло — стрела лишь сорвала пару чешуек, задев крыло. Но Змей, кажется, терял высоту от боли. Богатырь разглядел чёрный силуэт на горбатой змеевой спине.

Неужели Кощей сам вышел на бой? Руки моментально вспотели.

Он не боится, нет.

Две огромных головы в упор смотрели на Добрыню. Чудовище заметило виновника своих страданий. Ох, как не вовремя. И стрелы кончились. Русич бросил бесполезный лук.

Щит заслонил его от смерти, но не от боли. Ему казалось, что каждый кусочек его плоти полыхает, и волосы горят в ломкую чёрную траву, и кольчуга с кожей сплавились в одно неделимое целое.

Мёртвый кочевник уже стал кучкой пепла.

Земля дрогнула. Добрыня на мгновение выглянул из-за щита — и в огромных жёлтых глазах увидел свою смерть. В глубине двух пастей, за частоколами клыков, зарождалось пламя. Богатырь застыл, завороженно глядя в лицо гибели. Весь мир сошёлся на алых и жёлтых лепестках огненных цветов.

…Пламя умерло в тоннеле тёмной глотки…

Чудовищная голова покатилась по чёрной траве. И когда Илья с муромской конницей успел присоединиться к бою? Он рубанул змееву шею с такой силушкой, что пробил чешую, мышцы и кость. Клинок вошёл на аршин в землю. Богатырь выдернул меч и пригнулся, когда обрезанная шея пролетела над ним, словно палица, роняя чёрные брызги.

Челюсти уцелевшей головы клацнули совсем рядом с Добрыней. Но в жёлтые глаза вонзились, одна за другой, три стрелы. Богатырь обернулся и увидел поповского сына — мальчик тянулся за очередной стрелой.

Подыхающая гадина обдала воинов потоком огня. Пламя ревело в ушах. Несмотря на жар, Добрыня похолодел изнутри. У Алёши щита не было… да даже если бы был, богатырь не успел бы его поднять. Нельзя одновременно заслоняться и целиться из лука…

С трудом удерживая щит, Добрыня снова обернулся к другу. Сам не знал, зачем — увидеть горящую тень, прежде чем она рассыпется пеплом?

Серебряный щит твёрдо стоял посреди вихря дыма и огня. На нём богатырь разглядел осьминога, чьи щупальца обвились вокруг креста. Марья Моревна всегда носила кусочек моря на щите. Кусочек моря — и память о матери.

За щитом прятались двое. Живы. Слава Те, Господи, все живы…

Последняя подохшая голова рухнула оземь. Крылья растеклись вокруг гигантского трупа уродливой лужей. С туши соскользнул наездник в чёрной броне. Богатырь перехватил меч поудобнее.

Рано праздновать победу. Ещё ничего не кончено.

Клинок у Кощея был странный — желтоватый, матовый, словно… выточенный из настоящей кости. Враг взмахнул мечом, и лезвие вспыхнуло чёрным пламенем.

Богатыри стояли вокруг него полукругом. Марья и Алёша, рядом. Тонкие, светлые, как две тростинки; их доспехи, мечи и кресты звёздно сияли. Добрыня. Илья, огромный, будто медведь, кольчуга распорота на плече и на бедре, на покрытом кровью лице горят свирепые очи.

– Ты помнишь его? - спросила Марья. Слёзы серебристо звенели в её голосе. - Помнишь моего мужа?

– Я его убил? - поинтересовался Кощей. Из-под шлема он звучал глухо и низко. - Не помню, но вы скоро встретитесь.

Марья с криком бросилась вперёд. Их мечи столкнулись с замогильным лязгом, светлый звёздный луч против тёмного огня.

Добрыня не мог позволить ей сражаться в одиночку.

Кощей не отходил от туши Змея, держался к ней спиной. И богатырь понимал, почему — когда противников несколько, нельзя позволить себя окружить. Пусть лучше они будут перед тобой, пусть мешают друг другу и не могут толком замахнуться.

– Есть мысль, - негромко сказал Алёша и указал глазами на тушу.

– Иди, - кивнул Добрыня, а сам ринулся вперёд, пытаясь подрубить Кощею ноги — но тот скользнул вбок, махнул мечом и чуть горло Марье не вспорол.

Богатырша увернулась, скрестила с Врагом клинки — и в этот момент ударил Илья. Кощей не успел так быстро отпрянуть. Меч пробил ему плечо. Вытаскивать его злодей не стал, ушёл вниз, на колено. И — резко рубанул Илью по поясу. Меч соскользнул о стальную пластину, если бы не она — стал бы богатырь мёртвым богатырём.

На хребте поверженного Змея Добрыня увидел фигурку с луком. Стрела Алёши вонзилась Кощею в сочленение между шлемом и доспехом.

Враг это едва заметил; через мгновение он был на ногах. Он щёлкнул пальцами, и меч Ильи в его ране рассыпался прахом. Марья скользила вокруг него, лёгкая и стремительная, а Кощей двигался бережливо, не хотел тратить силы попусту.

Добрыня заметил его манёвр, попытался заблокировать удар — но слишком поздно. И Илья тоже не успевал — отвлёкся на мгновение, чтобы поднять изогнутый меч кочевника…

Враг резко шагнул вперёд. Его клинок пробил Марье плечо и приподнял девушку над землей. Она затрепетала, словно насаженная на иглу бабочка.

И в этот момент Алёша съехал по драконьей чешуе и опустил меч Кощею на голову. Шлем выдержал, не раскололся. Но его обладатель пошатнулся… Он не упал лишь потому, что клинки Ильи и Добрыни пронзили его.

Ветер отогнал вороньи тучи, и солнце осветило поле брани. Враг слабо трепыхался, распятый на мечах. Его чёрная кровь заливала землю. Марья скрючилась на коленях, зажимая рану в плече. Алёша поспешил к ней. Оторвал лоскут нательной рубахи, скатал в шар, впечатал в рану.

– Тшшш, дыши, дыши, королевна… - шептал он, - всё будет хорошо…

И правда, будет.

Упыри рассыпались пеплом. Кочевники ещё дрались, но муромская конница теснила их вглубь адских степей.

Илья и Добрыня выдернули мечи из тела Врага, и тот свалился к их ногам. С него стянули шлем. Худое безбородое лицо было совсем пепельное. Чёрные волосы пропитались кровью, чёрная кровь пузырилась на узких губах. Будь она красной, Кощея не отличить бы было от воина-кочевника. Только глаза у него не карие, степные, а серые.

С помощью Алёши Марья встала на ноги. Меч дрожал в её окровавленной руке, вторая ладонь зажимала рану. Богатырша медленно доковыляла до побитого врага.

– Теперь ты вспомнил моего мужа? - с ненавистью выплюнула она.

– Вспомнил, - Кощей оскалился, - у него ещё голос был плаксивый, и по ногам текло…

Меч Марьи обрушился ему на живот. Латы заскрежетали, не выдержали. Клинок с влажным звуком распорол плоть и вынырнул, заливая железо кровью. А потом снова рухнул в то же место. И опять. И опять. Кощей запрокинул голову, рот распахнулся. Из гнилого горла долетали лишь жуткие булькающие звуки.

Но он всё ещё дышал. Марья пронзила его пять раз, пока пальцы не соскользнули с заляпанной кровью рукояти. Меч остался торчать из живота, а дева обмякла в руках Алёши.

– Только… доспехи… испортила… - выдохнул чародей, - я бессмертен, бестолочь.

– Ты не бессмертен, - покачал головой Добрыня, - ты просто спрятал свою смерть. Но рано радуешься — мы её найдём.

Кощей ухмыльнулся:

– Удачи… ты же не думаешь… что я таскаю её с собой?

Теперь уже Добрыня улыбнулся:

– Очень скоро ты пожалеешь, что этого не сделал.

И повернул торчащий меч в животе Кощея. Его грудь выгнулась колесом, глаза закатились. Сквозь стиснутые зубы вырвался отголосок отчаянного вопля. Злодей щёлкнул пальцами, его глаза вспыхнули синим, но тускло. Меч не рассыпался, устоял.

– Я могу делать это весь день, - сообщил Добрыня, - всем будет проще, если ты просто расскажешь, где твоя смерть.

Пот ручьями тёк по пепельному кощееву лицу.

– Добрыня, ты бы это… заканчивал, - Илья положил свою медвежью лапу на плечо другу, - не время сейчас, и не место для таких вещей. Свяжем его и доставим к Марье. У нас и так дел по горло — видишь, сколько раненых?

 

Крепость богатырши высилась промеж людских княжеств и тёмной Кощеевой земли. Широкий ров вокруг стен кишел морскими тварями — дедов подарок. В солнечные дни, когда лучи пронзали водную гладь и достигали дна, можно было разглядеть на глубине разноцветных рыб, гигантских спрутов, морские звёзды и раковины. Над крепостью подымалось синее, с золотым крестом и серебряным осьминогом, знамя Перепутья, а рядом строгий и прекрасный Спас Нерукотворный.

…Однажды царевич потерпел крушение посреди морской пучины. Тяжёлые латы потащили его на дно. Но там, посреди сумрачных чертогов и бледно-зелёных водорослей, увидела его дочь владыки морского. Своё умение дышать под водой она разделила со смертным — пополам. Так спасла его. Вскоре они вместе вышли на берег, и стали править в Перепутье, и никогда больше дочь морского короля не видела своего отца.

Только вот тоска по морю быстро сожрала деву моря, а муж с горя ушёл вслед за ней. И Марьюшка, их дочка, осталась в пограничной крепости хозяйкой.

 

Добрыня сидел во внутреннем дворике под алым клёном и читал — в крепостном храме святого Георгия была прекрасная библиотека. Кленовый лист, кружась, опустился на пожелтевшую страницу. Богатырь осторожно смахнул его, вчитываясь в греческие строки. От мелкого текста начинала болеть голова, но это того стоило.

– …в Муром. Здесь на нас в любой момент могут напасть его недобитые приспешники.

– Перевозить его ещё опаснее, он сбежит…

– Сбежит? Илья, ты его видел? Он сейчас и шага не сделает!

По внутреннему дворику шли трое — Марья, бледная как полотно, рука на перевязи, Илья и Дмитрий, посланник князя Муромского.

– Перепутье долгие годы преграждало путь нечисти, - сказала Марья, - здесь никакие приспешники до Кощея не дотянутся. Пусть сидит тут, пока не найдём способа его изжить со свету.

– Простите, госпожа, - покачал головой Дмитрий, - в Муроме и стены толще и выше, и заплечных дел мастера более умелые. А тут на многие версты — ни души. Что мы будем делать, ежели войско кочевников придёт на подмогу своему господину?

Добрыня отложил книгу и неторопливо сказал:

– Коли Кощей куда-то и поедет, то только к князю Владимиру. Или вам напомнить, посланник, кто на Руси верховный князь?

– Я не оспариваю его старшинство, - отозвался Дмитрий, - но…

– Но великий князь строго-настрого запретил оставлять врага в живых, ибо велики его хитрость и могущество. Ежели вы хотите задать ему вопросы, то задавайте здесь. Мы пока ищем его смерть.

– И как успехи? - с каплей яда в голосе поинтересовался посланник.

Илья не дал Добрыне резко ответить, сказал заместо него:

– Мы с Алёшей завтра едем за советом к ведьме леса, что живёт в избушке на курьих ножках. В прошлый раз она отказалась от переговоров, но в этот раз у нас есть, что предложить ей.

– И что же? - поднял бровь Дмитрий.

– Костяной меч Кощея.

– Вы обезумели? - взвился посланник. - Отдавать это сокровище полоумной старухе?! Да будет вам известно, что это не кость, а чудесное пылающее железо. Им можно рубить камень, словно масло!

Илья склонил голову и всё также мягко, кротко сказал:

– Прекрасно понимаю ваш гнев. Я бы с радостью притащил в Муром Кощея и его меч, чтобы швырнуть к ногам князя. Но это слишком опасно. Ради Мурома, ради остальных городов русских, мы должны разобраться с этим здесь. Сейчас.

Добрыня коротко поклонился Марье и, оставив Илью препираться с посланником, вернулся под белоснежные своды. Лабиринт горниц, расписанных морскими гадами, занимал бы его в другое время, но сейчас его разум был поглощён иной дорогой. Его сердце билось так быстро.

В подземелье.

Свет дня не доползал до нижних этажей. Добрыня зажёг факел, и в его неверном мерцании увидел двенадцать цепей и месиво чёрных волос между ними.

– Воды… - прохрипел Кощей.

– Чтобы ты взял свою прежнюю силу, порвал двенадцать цепей разом и улетел страшным вихрем? - поинтересовался богатырь, подходя ближе.

Ноги Кощея едва касались пола. Брони, как и нательной рубахи, на нём больше не было. Серо-жёлтую кожу пересекали сочившиеся чёрной кровью полосы. Добрыня цокнул языком, спросил:

– Это кто тебя?

– Муромский посланник.

– А хотел что?

– Огненное железо. Где и как добыть…

Богатырь пожал плечами:

– Ну так сказал бы. Ты всё равно не жилец, тебе ни к чему. А твою нечисть мы перебьём за месяц, ей никакое железо не поможет.

Порождение тьмы глядело мимо него, в стенку. Добрыня медленно обошёл его и осторожно, почти нежно, положил широкую ладонь на рассечённую плетью лопатку. Богатырь чувствовал странный прилив сил. По телу мурашки бегали. Он ждал этого момента годы, и теперь трепетал, как девица в первую брачную ночь.

Зло наконец-то получит по заслугам.

Кощей зажмурился. Ресницы намокли от непролитых слёз и слиплись длинными тёмными лучами. Добрыня легонько надавил на рану, и враг зашипел. Ресницы задрожали, словно крылья пойманной бабочки.

– Не нравится тебе? - спросил Добрыня. - Что, не любо платить по счетам? А мучить и убивать христиан любо было? А терзать тела невинных младенцев?

– Вы пришли не за спасением христиан, а за золотом и огненным железом, - прошипел Кощей.

Рука Добрыни ползла всё ниже по изодранной спине. Мозолистые, привыкшие держать меч пальцы задевали разрезы, и тело Кощея вытягивалось в струнку, каменело. Пока, наконец, первые слёзы не побежали по щекам.

– Ты воняешь жалостью к себе, - сказал Добрыня, - тебе можно мучить других, но с тобой так поступать нельзя. Для тебя другие правила, да? А теперь подумай о бедолагах, которых ты принёс в жертву Сатане. Почувствуй хотя бы толику их боли — может, хоть теперь до тебя дойдёт? Впрочем, вряд ли. Ты не способен сопереживать кому-то кроме себя. Подумай о моём друге, которого ты убил…

– За просто так убил? - выдавил Кощей, - или он сам к нам пришёл?

– Для меня нет разницы.

Добрыня приблизился к уху злодея и сказал:

– Ты можешь выплакать свои лживые глаза, но я не поверю ни единому твоему слову, порождение тьмы.

– Тьма баюкает огненное сердце земли, - прошептал враг, - без неё пылающее сердце давно бы сожгло всё живое. Те, кто легли во тьму земную, могут и встать, и огненное железо будет оружием их, и будет ночь их крыльями. И это не сатанинский ритуал, богатырь, это любовь…

– Ты говоришь мне — о любви? - изумился Добрыня.

– Земля защищает тех, кто защищает её. Земля любит тех, кто любит её…

– Не. Оскверняй. Любовь. Своим поганым ртом, - посоветовал богатырь.

Он вонзил растопыренные пальцы в особенно глубокую рану. Глядя, как чёрная кровь течёт по ладони и как извивается в цепях враг, Добрыня сказал:

– Окажи себе милость. Просто расскажи, где спрятана твоя смерть, и всё закончится.

– Не дождёшься. Это моя земля…. и я буду жить тебе назло, чтобы хранить её.

– Хранить? - хмыкнул богатырь. - Ты хотел сказать — продолжать терзать? Твоё правление — мука, твоё чародейство — противоестественно. И я верну тебя в ад, откуда ты вылез, хочешь ты того или нет.

Добрыня вышел на воздух, чёрная кровь капала с пальцев. Его не оставляло чувство, будто повсюду за ним наблюдают горящие глаза.

 

* * *

Богатырь успел трижды проклясть себя за то, что согласился на эту небольшую конную прогулку. Рука Марьи до сих плохо работала. Она еле удерживала поводья. Её лошадь, белоснежная Незабудка, осторожно ступала по ковру из осенних листьев, понимая, как ценна и хрупка её ноша. Но крохотные движения всё равно заставляли Марью морщиться и шипеть сквозь зубы. Порой казалось, что она сейчас упадёт. Добрыня ехал к ней практически вплотную, чтобы подхватить в случае чего.

Илья и Алёша ускакали два дня назад. Пока вестей от них не было.

Деревья редели — берёзки, окутанные золотым дымом, настолько нежные и скорбные, что сердце сжималось — и дальше, насколько хватало взгляда, отравленные тьмою степи. Тут, на границе миров, особенно сильно ощущалось, как уязвима и быстротечна красота. И вот-вот налетит сухой степной ветер, и сметёт эти тонкие нежные берёзки, закружит и унесёт листья, сломает стволы. И ничего больше не будет. Совсем ничего. Только ломкая короткая трава да заунывные ветра.

Конь Добрыни напрягся, повёл ушами. Принюхался, раздувая ноздри. Богатырь потянулся к мечу. Он тоже чувствовал эту странную тревогу. За ними определённо наблюдали. Как не вовремя… Только нападения мертвяков или кочевников им сейчас не хватало.

В словах муромского посланника определённо была истина. Что они будут делать в маленьком хрупком Перепутье, если придёт враг?

– Помогите! - прорезал осеннюю тишину женский голос.

Не сговариваясь, богатыри пустили коней галопом. Впереди, между алых и золотых ветвей, белело платье. Чем ближе были кони, тем больше деталей подмечали наездники. Девица простоволосая, одежда грязная, изодранная. Еле стоит — за дерево цепляется… Бедняжка тоже их заметила, рванулась навстречу, но — не устояла, растянулась лицом вниз на пёстром лесном ковре.

Она не встала, когда богатыри подъехали ближе. Добрыня спешился и осторожно перевернул девушку на спину. Боже, да она совсем ребёнок. Щёчки круглые, носик чуть вздёрнут. Лет пятнадцать, не больше. Она дышала, но была бледна. Некогда белая рубашка сползла с плеча, обнажая кровавый след — будто бы от когтей.

– Что за тварь на неё напала? - спросила, тяжело дыша, Марья. Стремительная скачка далась ей нелегко.

– Откуда она вообще взялась? - задумчиво спросил Добрыня, - я не видел её в крепости.

– Она могла заблудиться…

– Так далеко? Нет, не могла. К тому же, посмотри, она смуглая и черноволосая, как кочевница…

Марья нахмурилась:

– Даже если она кочевница, мы что, бросим её тут умирать? А если вернётся чудище, которое на неё напало?

– Кочевники служат Кощею.

– Тогда тем более надо забрать её в крепость и поговорить.

Добрыня бережно поднял девушку в седло. Она не приходила в себя, её руки безвольно висели по бокам, только правая была сжата в кулак. Богатырь развернул тонкие девичьи пальцы и увидел металлическую фигурку. Кот. Странно. Чтобы игрушка не потерялась во время скачки, Добрыня сунул её в седельную сумку.

Позже, уже в крепости, пожилой лекарь устало смахнул пот со лба и объявил:

– Бог даст — жить будет.

– А что за зверь это мог быть? - потёрла виски Марья. - Медведь, волк?

– Что-то большее, - сказал Добрыня, - слишком велико расстояние между когтями. Бедняжке повезло, что он её только оцарапал.

Девушка, до этого лежавшая, как мёртвая, завозилась на постели. По её гладкому лбу пробежала морщинка, ресницы задрожали. Спустя мгновение она распахнула глаза. Они были тёмно-карими, с золотистыми прожилками вокруг зрачка.

– Здравствуй, дитя, - улыбнулась Марья.

– Ты понимаешь нашу речь? - спросил Добрыня на языке кочевников. Он знал его хуже, чем греческий, но надеялся, что гостья разберёт.

– Где я? - пробормотала девочка на хорошем среднерусском говоре.

– Ты в крепости Перепутья, - сказала Марья. - Как тебя зовут?

– Шарилж.

Что-то крутилось в голове у Добрыни, оседая горечью на языке. Он пытался поймать эту мысль — но она выскальзывала из пальцев, как мокрая травинка…

– Ты видела, кто на тебя напал? - спросил богатырь.

– Какая-то тёмная тень, - девушка вздрогнула, - она была огромная и заслонила солнце… Я бежала, а она… как будто постоянно была впереди меня. Как будто играла со мной…

Добрыня почесал бороду. Путанный рассказ Шарилж не прибавил ясности. Понятно только, что на неё напал не упырь — они ростом с человека и с добычей не играют, сразу вгрызаются куда-нибудь в шею. И это был не призрак, у тех когтей нет. Оборотень? Он с когтями, но не настолько огромный, чтобы заслонить солнце. Или может, у страха просто глаза велики? Да нет, глупость. Какой оборотень средь бела дня?

– Всё будет хорошо, - ворковала Марья над гостьей. - Я принесу тебе липового чая с мёдом и пирог, ты не против?

– Благодарствую, - смущённо улыбалась Шарилж.

Марья вышла, и Добрыня, прикрыв дверь, обернулся к девочке. Медленно, чтобы не напугать её раньше времени, спросил:

– Что привело тебя в наши края, дитя?

– Моя мать была христианкой, - призналась Шарилж, - отец увёл её в полон, но она не забыла дом и недавно померла от тоски… А отца убили ваши. Я теперь совсем одна.

Девочка всхлипнула:

– И я думала… может быть, найду… родных матушки…

– Откуда они?

– Из-под Рязани.

– А звали матушку как?

– Ольга.

Добрыня всмотрелся в лицо Шарилж. Уголки рта были опущены, глаза покраснели и чуточку опухли, слезинка ползла по щеке. Кажется, девочка не врала.

– Значит, ты хорошо знаешь кочевников, дитя? - спросил богатырь.

Отроковица шмыгнула носом. Сдавленно сказала:

– Достаточно знаю.

– Расскажи мне про смерть Кощея.

Девочка молниеносно подняла глаза — и так же быстро опустила. Её голос был тихий и осторожный, выверенный, будто она боялась, что из-за угла вылезет злодей и заткнёт ей рот.

– Кощея? Дэлхийн Хамгаалагч?

Добрыня потёр лоб. Язык кочевников шёл у него тяжело, ох, тяжело…

– Защитник земли, правильно? - с трудом вспомнил он. - Почему ваши так его зовут?

Шарилж пожала плечами:

– Отец говорил, будто чары Дэлхийн Хамгаалагч защищают Сердце земли. И говорил ещё, будто однажды пришёл к нам богатырь и позвал Дэлхийн… Кощея… биться. И бились они три дня и три ночи. И в конце ранили друг друга насмерть. Но земля не позволила своему защитнику умереть. Она отвела от него смерть и спрятала её, а где — никому не ведомо. И долг каждого сына степей — защищать Дэлхийн Хамгаалагч, пока тот защищает Сердце Земли.

Неужели они действительно в это верят? Кажись, верят — на ресницах девочки поблескивали слезинки, мелкие, словно речной жемчуг. На какие только уловки не пойдёт Дьявол, чтобы заманить народы во тьму!

У Добрыни остался последний вопрос:

– Я нашёл у тебя фигурку кота. Что она значит?

Грустная и смущенная улыбка пробежала по губам Шарилж:

– Это всё, что осталось от мамы. Умоляю, скажите, что не выбросили её…

– Она в моей седельной сумке, а сумка в конюшне. Принести её?

Глаза девочки засветились надеждой:

– Да, пожалуйста!

Добрыня тихонько прикрыл за собой дверь и спустился во двор. Над крепостью медленно разгорались звёзды. Шарилж… что же напоминает это имя, почему отдаёт нездешней горечью?

На полпути к конюшне богатырь услышал взволнованное конское ржание. А потом — ничего. Тишина, как отрезало. Добрыня побежал.

В неясном лунном свете, что лился в конюшню сквозь щели и дверной проём, он сперва ничего не увидел. Словно все стойла моментально опустели.

А потом богатырь посмотрел вниз.

Лошади лежали на сене и досках, и лужи крови расползались вокруг их тел. Кровавые следы гигантских когтей блестели на шеях и туловищах.

Неужто сам дьявол пришёл забрать своего слугу?

Стоп. Зачем дьяволу начинать с конюшни? Почему вообще конюшня? Чтобы не было погони? Но Сатана — это падший ангел, что ему людская погоня? Нет, тут нечто другое… Что ещё важного было в конюшне? Седельная сумка… фигурка кота.

Добрыня застонал и ударил себя кулаком по лбу. Какой же он дурак!

…Выглядит как кот, умеет менять форму, разит врагов огромными железными когтями. И как он сразу не догадался? На девочку и на лошадей напал Кот Баюн. И теперь Добрыня сам, в своей сумке, притащил его в Крепость.

Как вообще демон в обличье кота оказался в кулаке у юной кочевницы? Или она специально это подстроила?

Ну конечно.

Добрыня снова хлопнул себя по лбу. Вот почему воспоминание, как горький стебелёк, ускользало из рук… Шарилж. Ша — рилж. Горькая полынь. Старый диалект южных кочевников; неудивительно, что он сразу не вспомнил. Только что девочка с юга и Кот из мёртвого северного леса забыли в крепости Перепутья?

У Добрыни была догадка.

Он повернул в сторону подземелий, но замер… Марья. Марья осталась с Шарилж, будь трижды проклята эта девчонка, ядовитая отрыжка степи…

С мгновение Добрыня размышлял, куда пойти. С раненой рукой, против кочевницы и Кота Баюна… Марья, наверное, уже мертва. Если он не даст Кощею сбежать и сохранит мир, то её гибель хотя бы будет не напрасной. Решено.

К Марьюшке Добрыня отправил лекаря и троих бойцов. А сам созвал стражу и побежал в подземелье. Молясь, что они не опоздали.

…Говорят, однажды Кота поймал воин в трёх шлемах. Он атаковал демона с тремя металлическими прутьями и бил до тех пор, пока тот не склонился перед ним. Увы, трех шлемов у Добрыни под рукой не было. Придётся обойтись молитвой, освящённым щитом и добрым мечом, закалённым к змеевом огне. Быть может, он выдержит котовы когти.

В свете факелов Добрыня увидел Шарилж, которая пыталась освободить Кощея от оков. Двенадцать цепей, двенадцать замков. Она всё ещё возилась с первым. Богатырь обнажил меч. По бесстрастному кощееву лицу пробежала тень отчаяния.

…А потом огромная тень прыгнула между Добрыней и порождениями мрака. Это был чёрный кот размером с лошадь. Сверкнули красные очи, лязгнули когти — и двое воинов отлетели к стене.

– Мышелов ободранный! - закричал Добрыня. - Тебе только крыс гонять да обувь поливать…

Баюн прыгнул на него. Когти заскрежетали об освящённый щит. На плечи богатыря словно обрушилась гора — Кот давил на него передними лапами, царапал его и грыз железными зубами. Ещё немного, понял Добрыня, и он просто рухнет под этим весом, погребённый под сотней пудов шерсти и когтей.

Или нет.

Добрыня рубанул мечом по гигантским задним лапам кота. Тот взвыл и одним ударом отправил богатыря в стену. Немного оправившись от звона в ушах, воин снова поднял меч. Красные кошачьи очи приближались.

И тут Баюн заговорил.

От его голоса, низкого и певучего, в подземелье сразу потеплело. Приятная истома укрыла Добрыню, будто тяжёлое одеяло. «Давным-давно, в одном царстве…» - мурлыкал Кот. Богатырь встряхнул головой. Нельзя поддаваться.

«…жил-был Иван-царевич…»

Баюновых сказок можно до смерти заслушаться. Чтобы заглушить этот магический голос, Добрыня заговорил:

– Отче наш, Иже еси на небесех…

Кот крался к нему, мурча сказку, и Добрыня бросился навстречу.

– Да! Святится! Имя! Твое! - выкрикивал он, рубя Баюна.

Прекрасный голос превратился в пронзительное шипение.

– Да! Будет! Царствие! Твое!

Добрынин меч окрасился чёрной, как у всех созданий тьмы, кровью. Но и зверь был не лыком шит — хватил его когтями по плечу. Богатырю показалось, что с него шкуру снимают заживо. Быстрые потоки побежали по коже. Добрыня сжал зубы и продолжил рубить, тесня тварь к стене.

– Да! Будет! Воля! Твоя!

Он саданул Баюна серебристым щитом прямо по носу. Кот рухнул ему под ноги и затих. Добрыня обернулся в сторону Шарилж. Девочка замерла, не дыша. Разобраться с замками ей толку не хватило.

– Взять её, - приказал Добрыня. Сердце бешено ухало в его груди.

Для Шарилж подходящие кандалы нашлись, а вот для Баюна — нет. Тогда Добрыня нашёл обычную цепь и обмотал вокруг шеи и лап твари, связывая их вместе. Голову он тоже обмотал цепями, чтобы из проклятой пасти не вылетело больше ни единого звука.

Богатырь подошёл к Кощею, который упорно смотрел себе под ноги. Схватил его за тёмные лохмы, заставляя поднять голову:

– Проверим, действительно ли у кошек девять жизней.

– Не надо! - закричала Шарилж. - Пожалуйста, не троньте его! Не надо!

– Будь ты христианкой, я бы посоветовал помолиться за его душу, - сказал Добрыня, - но что в таких случаях делают слуги дьявола, мне неведомо.

Он отпустил Кощея и подошёл к коту. Это просто сатанинское отродье, издёвка над Творцом. Его в любом случае нужно уничтожить, просто потребуется несколько попыток. Как бы мрачно это не выглядело, это нужно сделать. Да и чем это отличается от убийства на поле боя? Смерть и есть смерть, только детали разные.

Когда Добрыня заносил меч, нечто похожее на интерес шевельнулось в его душе. Он отмахнулся от этого чувства, как от назойливой мухи.

И резко опустил меч на кошачью шкуру.

Кровь брызнула фонтаном, пятная лицо богатыря затейливым чёрным узором. Демон дёрнулся и затих. Шарилж кричала. Кощей смотрел на гибель своего слуги молча, с бесстрастным лицом.

А потом дыра в шкуре начала постепенно затягиваться. Добрыня восхищённо провёл ладонью по гладкой блестящей шерсти.

– Легенды не врали, - потрясённо сказал он, - осталось восемь жизней.

Добрыня вонзил меч в кошачье брюхо, и сдавленный вопль прорвался даже сквозь цепи вокруг морды Баюна. Кощей вздрогнул. На этот раз кот умирал медленнее.

«Интересно, если ему отрубить голову, вырастет новая или эта обратно прирастёт?» - подумал богатырь, когда Баюн снова ожил.

Девочка больше не кричала. Она обмякла в цепях и пялилась в стенку.

– Боже мой, да что с тобой не так? - спросил Кощей у Добрыни.

Вместо ответа тот рубанул мечом. С одного удара отсечь голову не получилось, позвоночник твари словно был стальным. Богатырь упёр клинок в кость, но лезвие выгибалось и скрежетало. Тогда он надавил коленом, перенёс весь свой вес на эту проклятую косточку. И с громким треском та наконец-то переломилась. Добрыня подрезал мечом остатки мышц и кожи, отодвинул голову от тела на аршин и стал ждать.

Кровь свободно текла по камням. Её тёмные щупальца добрались уже до босых кощеевых ног.

Только сейчас Добрыня обнаружил, что в этом подземелье их всего пятеро. Три пленника, богатырь и один из стражников. Последний привалился к стене, он был весь зелёный. Того и гляди, его вывернет. Добрыня милостиво отослал бедолагу.

Тем временем кошачья голова медленно, дюйм за дюймом, ползла обратно к туше. Богатырь не мешал, заворожённый. Вскоре части кота соединились с противным хлюпаньем. Вздох пробежал по телу, и Баюн дёрнулся в оковах.

– В этот раз можно начать с лап, - окинув взглядом животину, подумал вслух богатырь.

Интерес растекался по телу, вытесняя последнюю тень сомнения. Это было словно хорошее вино: первый глоток горьковатый, второй наполняет тебя странным теплом, а потом ты входишь во вкус. И каждый глоток всё слаще.

– Твой отец ещё жив? - неожиданно скучным голосом спросил Кощей, - очень надеюсь, что да. Тебя кличут Никитичем, так что у меня есть его имя. Сорока на хвосте принесла, что жена у тебя тоже есть, Настасьей звать. И дети, - Кощей отвратительно облизнулся.

Добрыне показалось, что его щёки, его уши, его лоб пылают. Он медленно сжал и разжал кулаки, глубоко вздохнул. Хотелось бросить этого несчастного Кота и выбить из Кощея всю дурь. Но это ещё успеется. Богатырь снова занёс меч.

Когда у Баюна осталась последняя жизнь, Шарилж взмолилась:

– Пожалуйста, возьми меня вместо него!

– Твоя очередь придёт, - пообещал Добрыня.

Он ненавидел Кощея за то, что скоро придётся убить этого ребёнка. Шарилж была врагом, а врагов надо убивать, но ещё она была ребёнком.

– Чего ты хочешь? - устало спросил Кощей. - Ты ведь пришёл в наши края за золотом? Я дам тебе сколько нужно…

– Ты знаешь, чего я хочу. Мне нужна твоя смерть.

Девочка отчаянно замотала головой, бормоча на языке кочевников. Богатырь смог разобрать лишь «Дэлхийн Хамгаалагч» и что-то о сердце. И о том, что «не надо». Кощей тихо ответил, богатырь его не расслышал. По щекам девочки струились слёзы.

Добрыне их перепалка порядком надоела. И прежде, чем Кощей и Шарилж одновременно воскликнули «Нет!», он вогнал клинок в кошачье сердце. Это и правда была последняя жизнь. Баюн больше не пошевелился.

Богатырь вытащил клинок. Он шёл к Шарилж, позволяя кончику меча скрежетать по полу. Тонкая полоска чёрной крови тянулась за ним.

– Не стыдно тебе предавать мать-христианку? - спросил Добрыня.

– Степь мне мать, а Дэлхийн Хамгаалагч — отец, - голос кочевницы немного дрожал.

Этого ребёнка уже не спасти.

– Как ты убила Марью, девочка-полынь?

– Я её не убивала! - вот теперь Шарилж сорвалась на крик. - Баюн усыпил её песней, она скоро проснётся! Ты бы знал, если бы проверил её, а не сразу начал нас пытать!

– Хватит врать, - грустно сказал Добрыня, - тебе это не поможет. Думаешь, я не знаю, что слуги Сатаны никого не оставляют в живых? Ты забрала её жизнь, а я заберу твою. Только я ещё не придумал, как.

О, Богородице Дево, лучше сейчас отвернись.

– Убей её быстро, - бесцветным голосом сказал Кощей, - и я скажу тебе, где моя смерть.

 

* * *

Рассвет неторопливо растекался по крепости нежно-розовым маревом. В его лучах купола сияли особенно ярко, и хрустальный колокольный перезвон плыл над Перепутьем.

Порой налетал холодный ветер. Сдирал золотые листья с деревьев.

Зима подползала медленно и неотвратимо.

Добрыня остановился возле знамени Спаса Нерукотворного и долго вглядывался в лик Христа. Ветер дёргал ткань, и казалось, будто Иисус хмурится. И всё-таки, и всё-таки, Он не был злым. Скорее, холодным. Равнодушным. Безучастным. Словно Он давно покинул это место, оставив после себя пустую оболочку.

– Посмотри на меня! Дай мне знак! - прорычал богатырь, не беспокоясь, что его услышат.

Он торопливо отёр кровь о рубаху и потянулся к Спасу. Добрыня мучительно хотел разгладить материю, заглянуть в лицо Христа — потому что из-за проклятого ветра Иисус будто морщился, будто сердился на него.

Ветер фыркнул и оттянул кончик ткани в сторону, не позволяя Добрыне даже коснуться знамени. А потом и вовсе — ветряной порыв сорвал Спаса с древка. И понёс Его туда же, куда и осенние листья, и летнее тепло, и лепестки цветов.

 

Добрыня отправил Илье и Алёше голубя с весточкой. Смерть Кощея, писал он, спрятана на конце иглы, иголка в яйце, яйцо в утке, утка в зайце, заяц в ларце, ларец висит на дубу, а дуб на чёрной горе посреди кощеевых земель.

Марья так и не очнулась. Когда Добрыня поднёс зеркальце к её лицу, оно запотело, но богатырша не открыла глаз. Воин знал, что рано или поздно придётся всё рассказать Алёше, но он пока не придумал ни единого способа, как это сделать.

 

– …Господь изначально сильнее Сатаны и лишь дозволяет ему бунтовать до срока, чтобы потом в сиянии славы низвергнуть его. Приспешники Сатаны всегда будут слабее, сколько бы невинной крови ни пролили, сколько бы храмов ни разрушили, сколько бы священных книг не сожгли. Они провалятся — громко, с треском, в самые глубины Ада… Но добро победит даже не поэтому. Мы сильнее, потому что мы бьёмся за правое дело, за князя и за веру, за свои земли. А за что вы бьётесь, за приумножение скверны? Ваши дети родятся, уже отравленные тьмой; их, к сожалению, не спасти. Ваши поля и пастбища отравлены — теперь их только спалить и солью засыпать… Я вижу в твоих глазах Пустоту, Кощей. Тьма выжгла тебя дотла. Я отправил письмо; не знаю, как быстро мои друзья найдут тот ларец. У нас с тобой ещё много времени.