Лисята

Он отвлёкся от инкрустации очередной скучной чаши и, щурясь из-за блеска воды, смотрит, как двое мальчишек с лёгкой лодчонкой в руках крадутся под скалами, чтобы их не заметили из замка.

Вновь склоняется над чашей. Будут тут как раз к тому времени, как он закончит с узором. Для них он приготовил кое-что позанятнее.

Вот в чашу вправлен последний камень. И мальчишки здесь: смотрят, любопытные глупые лисята – головы горят медью, как у всего их племени. У племени, которое пленило его.

– Ты сделал?

– Сделал? – младший эхом повторяет за старшим. Лодку они спрятали за его жалким жилищем, плыли вкруговую, чтобы никто из замка не догадался, на какой остров и на какую рыбалку они отправились.

Он выкатывается из-за стола на кресле с колёсиками, одним этим каждый раз повергая мальчишек в благоговейный экстаз. Таких чудес они в замке не видят. Кресло ему пришлось мастерить, лёжа на полу, это было ещё до их рождения. Его только бросили на этот крошечный остров на виду замка, боль в подрезанных под коленями жилах была ещё свежа и молода. А лачуга рыбака уже тогда была старше скал, в крыше больше дыр, чем соломы, от стен одно название, развалившаяся печь и циновка на полу – это всё. Но его инструменты… О, он смог уговорить короля оставить ему инструменты. А потом дать материалы. Наковальню. Печь стала горном. Теперь, спустя столько зим, здесь “очень мило и весьма уютно”, как говорит Ая. При мысле об Ае в груди будто делает один тревожный проворот механизм старой музыкальной шкатулки. Не извлекая ни звука. Интересно, а она сегодня появится?

Не отвечая мальчишкам и тем их дразня, он нарочито медленно объезжает тесную лачугу, наконец, заехав в тыл круглой печи, шарит рукой у стены.

На свет извлекает две крошечные – каждая не больше его ногтя – золотые игрушки – два лисёнка, один стоит, другой потягивается. Две рыжих головы сшиблись над его ладонью, восторженно сопят.

– Это нам, Вёльн, ты правда нам их сделал? – спрашивает старший.

– Я ведь обещал.

– Ну и что, что обещал, – суётся младший. – Ты же олор.

– А всем известно, что олорам нельзя верить, – перебивает Вёльн. – Берите их, сделайте милость.

Мальчишки несколько минут рассматривают каждый своего лисёнка – поделили их так быстро и естественно, будто он имена высек.

– А они волшебные? – поднимает на него свои жёлтые, прозрачные глаза младший.

Вёльн молчит, только изгибает бровь – понимай, как хочешь.

– В замке все знают, что ты – колдун, – сообщает старший, запрыгивая на широкий, как лавка, подоконник. – Так и говорят: этот олорский колдун.

– А что ещё говорят в замке?

– Говорят, что скоро будет пир, – мечтательно говорит младший и прикрывает глаза.

– Это в честь чего же?

– Отец заключил союз с гулами, – старший вертит перед глазами своего золотого лисёнка.

– А гулам, значит, можно верить?

– Ну скажи, они волшебные? – младшему о политике слушать скучно.

– Гулы не колдуны, – замечает старший.

Вёльн незаметно вздыхает.

– Я бы сделал их волшебными, но ваш отец запретил мне колдовать.

– Ну совсем немножечко, Вёльн! – младший прыгает на месте от нетерпения. – Это же тебе раз плюнуть, правда? Ты можешь сделать так, чтобы они были как живые? Можешь? Чтобы сами двигались и всё такое?

– Или хотя бы пусть приносят удачу?

– А что если ваш отец их увидит? Он же меня тут же казнит.

– Не увидит! Ему дела нет до наших вещей!

– Вёльн! Ну пожалуйста!

Он поднимает руки ладонями вверх:

– Голова от вас болит, тише. Ладно, ладно. Но я всё равно не могу колдовать без… Без одной вещи.

– Какой? Какой?!

Они бы спросили ещё пять тысяч раз. Вёльн морщится от их криков.

– Самой простой, в том и досада. Мне нужен нефритовый камешек… Знаете, что такое нефрит? Зелёный камень. В замке его должно быть полно.

Нерешительно переглядываются, переминаются с ноги на ногу.

– Если мы принесём тебе нефрит, ты сможешь колдовать?

Вёльн кивает, сердце пропускает один удар, потом начинает биться с утроенной скоростью.

Они шепчутся, отвернувшись. Вёльн старается унять бой сердца. Слишком громко. Слишком сильно.

Старший повернулся, смотрит серьёзно:

– Но если ты сможешь колдовать, ты ведь сбежишь отсюда… Или… или…

– Или нападу на замок, хочешь сказать?

Старший отводит взгляд, младший рассматривает лисёнка пристальнее, чем нужно.

Тихий смех Вёльна рассыпается по хижине.

– Хотел бы я, чтобы всё было так просто. Но нет, маленького камешка мне хватит только на то, чтобы вдохнуть жизнь в ваши игрушки, не больше.

Глаза, полные надежды снова смотрят на него.

– Если не верите, можете расспросить в замке, как колдуют олоры, и про нефрит. Только смотрите, чтобы никто не понял, что вы ко мне шастаете.

– Да нас навечно запрут за такое в комнатах, – буркает старший. – Не пойму, что в этом такого, что ты нам сделаешь? Если обидишь, тебя же сразу убъют или покалечат.

– Развращу ваши маленькие умы олорскими сказками, – улыбается Вёльн.

– Ты расскажешь, что было дальше, расскажешь про невесту короля олоров?

Но Вёльн тут же чувствует, что Ая подумала о нём. Её мысль крылом бабочки коснулась его лба. Значит, в ближайший час она к нему отправится.

– Не сейчас, скоро прибудет лодка из замка.

Он кивает на новые чаши, которые рядами стоят на полках.

Мальчишки угрюмо смотрят на них – эти клятые чаши отнимают у них Вёльна, а они хотят, чтобы олор принадлежал только им! Но он принадлежит их отцу.

– Давайте, живо прыгайте в свою лодку, да не забудьте, я просил нефрит. Тогда смогу оживить ваших лисят.

Нехотя мальчишки выходят из хижины, запрятав лисят в свои поясные сумки. Вытаскивают лодку, выталкивают её на воду. Машут ему на прощание и скрываются из виду за уклоном его острова. Вёльн подкатывается на кресле к столу и невидяще смотрит перед собой.

 

Ая

 

– Чем ты занимаешься тут один, когда не работаешь? – спрашивает Ая, двигая пальчиком свою фигуру по доске.

Вёльн вздрагивает, он не думает об игре: смотреть на Аю ему никогда не надоест, он словно впадает в шаманский транс и готов созерцать её бесконечно. Он бы предпочёл, чтобы она молчала.

– Я всегда работаю, когда не ем и не сплю. Твой отец меня обеспечил заказами до самой смерти. Уверен, я и на твою свадьбу буду делать кольца для новобрачных.

Он делает свой ход.

Ая морщится, свадьбы не входят в список её интересов.

– Отец хочет, чтобы я вышла замуж за принца гулов. А ему между прочим, почти сорок вёсен!

– Сопляк, – хмыкает Вран.

Ая закатывает глаза.

– Конечно, тебе-то сколько? Три тысячи лет? Олорский ты колдун!

– Но согласись, я неплохо сохранился?

Ая шутливо толкает его в плечо, потянувшись через доску.

– Ты прекрасно сохранился… А правда, сколько тебе лет?

Вёльн отворачивается.

– Почему ты молчишь? Ты что, обиделся на колдуна?

– Мне было столько же, сколько тебе сейчас, когда твой отец меня пленил, – неохотно говорит Вран. – И это было в день твоего рождения.

– О, – Ая и хмурит тонкие светлые брови. – Выходит, ты ровно вдвое старше меня?

– По-крайней мере на этот год.

Ая подпёрла кулаками подбородок и задумчиво смотрит на реку через окно. Вёльна это устраивает.

– Я думала, ты моложе…

– Когда думала, что мне три тысячи лет?

Она смеётся.

– Да. Но ты всё равно не такой старый, как папа. И не такой старый как принц гулов!

– То есть за меня бы ты замуж пошла?

Ая краснеет и смеётся:

– Размечтался.

Вёльн улыбается.

Она откидывается на стуле:

– Просто у тебя даже борода не растёт! Я и думала, что ты моложе.

– У олоров не бывает бороды.

Ая с сомнением смотрит на него:

– Никогда не могу понять, когда ты шутишь, а когда говоришь правду. Мне расхотелось играть, всё равно думаю не о том…

Вёльн сделал игру специально для неё. И как всё прочее, ей быстро наскучило. У него мало времени. Он смешивает фигуры, они вместе складывают их в футляр.

– Получается, ты никогда никого не любил? – ни с того ни с сего спрашивает Ая, катая на ладони очередную фигуру.

– Это как же ты вывела?

– Если ты был не старше меня, когда тебя взяли в плен…

– А ты что же, к своим почтенным годам, никогда никого не любила?

Ая снова краснеет.

– Это секрет.

– Вот как, секрет, значит. Неужели даже твои подружки его не знают?

– У королевской дочери не бывает подружек, – Ая кладёт фигурку к остальным.

“Иначе было бы не так просто завлечь тебя сюда, дружок” – думает Вёльн.

– Учитель? Няня? Хочешь сказать, у тебя совсем нет друзей?

– Как нет? – Ая смотрит на него потемневшими от обиды глазами. – А ты?

– Я имел в виду, в замке, – мягко говорит Вран, заправляя прядь волос ей за ухо.

– Хочешь, я попрошу отца тебя отпустить? – помолчав, спрашивает Ая.

– Так ты хочешь от меня избавиться? – поднимает бровь Вёльн.

– Я серьёзно, а ты опять шутишь.

– Конечно, ты не серьёзно, как ты себе это представляешь?

Ая молчит и хмурится.

– Скажешь, папа, выпусти олора, который делает для тебя каждый год тысячи колец, чаш и украшений? Он мой друг, папа, мы общаемся уже давно! Так?

Ая отворачивается, её губы дрожат.

Вёльн сбавляет тон:

– Извини.

– Не нужно извиняться, ты прав. Тебе это, наверное, как будто… я в твою рану иглы втыкаю. Я просто глупая.

– Будь ты глупой, не выигрывала бы меня по пять партий подряд.

Она слабо улыбается.

– Я наверное пойду, мне… мне нужно подумать. Что тебе принести в следующий раз?

– А что для тебя сделать?

– Ничего, не нужно для меня ничего делать, я уже не маленькая… Так что тебе принести?

Вёльн делает вид, что колеблется.

– Ты не сможешь это достать.

– Я могу достать что угодно, – высокомерно бросает Ая. Королевская дочь, в самом деле.

– Мне нужно маховое крыло чёрного лебедя.

– Всего-то?

– Даже не спросишь, зачем?

Ая поводит плечом.

– Я и так знаю. Для игрушки моим братьям…

Вёльн поднимает бровь.

– Думаешь, я не знаю, что они у тебя до сих пор бывают?

– Кто-то ещё в замке знает?

– Если бы кто-то знал, то больше бы они тут не появились, поверь.

– Я люблю делать игрушки, – признаётся он ей с виноватой улыбкой. – Очень жаль, что у виксов игрушки совсем не в почёте.

– Нам некогда играть в игрушки, – резко отвечает Ая. – Наших мужчин с плёнок готовят к войне и работе, а женщин – к замужеству.

– Ты на меня сердишься?

– Нет. На тебя не сержусь. Я сержусь на… на всё остальное, – она хмурит тонкие брови и кривит губы.

Вёльн любуется на то, как королевская дочь переживает столкновение с тем, что не подчиняется даже королям. Или чему подчиняются только короли?

– Что ты так на меня смотришь?

Она вспыхивает.

– Я бы хотел смотреть на тебя всё время, – признаётся Вёльн. – Даже, когда мои глаза закрыты.

– Прекрати, – шепчет она. И уходит.

Вёльн подкатывается на кресле к сундуку, на котором у него устроена постель, и переваливается туда. Он не смотрит, как Ая отплывает. Сегодня остаётся только выдержать визит челноков из замка. Заберут товар, отдадут материалы и еду. Вёльн закрывает глаза и вспоминает.

 

Гости

 

Впервые мальчишки появились у него в начале весны. Стоило старшему получить лодку и разрешение рыбачить, где ему вздумается, как младший подбил его доплыть до пленного олора на острове в самом широком месте реки. Хотели посмотреть на вражеское чудовище – колдуна, которого поймали ещё до их рождения. Нянька с пелёнок пугала их олорами, чего и думать – едва они оперились, как полезли доказывать, что уже взрослые и ничего не боятся.

Вёльн и по сей день немного сожалеет, что разочаровал их. Они жаждали найти как минимум живой скелет с горящими глазами и клацающей челюстью, а нашли лохматого и невыспавшегося худого калеку со скрюченными ногами.

Он напоил их чаем из трав, показал пару игрушек, рассказал пару сказок и они вернулись через два дня за добавкой.

Однажды с ними приплыла их старшая сестра. Бледная и серьёзная. Выследила их, а потом заставила взять с собой – убедиться, что им ничего не угрожает. Убедилась.

Вёльн помнит, как менялось её лицо и её взгляд: страх и решимость, настороженность и удивление, облегчение и жалость, интерес и сочувствие.

– Почему ты с ними возишься? – спросила она на прощание.

– А почему ты не рассказала страже о том, где они проводят время?

Она повела плечом. Только у виксов дети боятся собственных родителей. Она решила, что безопаснее узнать самой, чем рассказать кому-то из взрослых.

– Как же ты сама не побоялась сюда сунуться?

– Я не ребёнок, – прохладно ответила она. – Я не верю в колдовство олоров.

– Чего же ты тогда испугалась за братьев?

Снова повела плечом.

– Дурного влияния.

– Младший ест червей, ещё неизвестно, кто на кого может дурно повлиять!

Она удивлённо посмотрела на него и вдруг рассмеялась.

– У меня у самого на родине осталось двое младших братьев, – сказал он. – Я скучаю по ним.

С тех пор и она стала плавать к нему на остров. Отдельно от братьев. Поговорить, посмеяться (виксы редко шутят), позаботиться о несчастном пленном калеке, попить чай из трав, поиграть в игры, которые он для неё делал. Дети виксов не знают, что такое игры и игрушки. Но любят их всем сердцем, стоит им только увидеть нечто подобное. Вёльн тоже больше всего любит делать игрушки, но король их никогда не заказывает.

Король виксов отнял у него всё – дом, родных, ноги, свободу, даже радость от работы. Всё, кроме удачливости.

 

Челнок

 

– К вечеру гроза будет, эхехе, – полный седой викс подтаскивает лодку ближе к берегу за канат.

Вёльн наблюдает за ними, не выезжая из дома. Толстяк ему нравится больше других слуг замка. Но едва ли кто-то об этом может догадаться.

– Доброй погоды, – роняет он только, когда толстяк и его напарник, напротив, худой и жёлтый как щепка, втаскивают в хижину сундук с материалами.

– Вот тебе пайка, – полный протягивает Вёльну мешочек. Вёльн равнодушно принимает его и, не глядя, бросает под стол.

Полный качает головой:

– Никак ты тут воздухом питаешься…

– Колдун же, чего ты с ним треплешь, – плюёт за порогом тощий.

– Много ли мне сил нужно? – кротко спрашивает Вёльн, который съел на обед прекрасную жирную рыбу из реки. Удочку ему привезли мальчишки. До их появления он тайком плёл сети из травы. В планы короля не входит сытная кормёжка пленника. Хотя сил для того, чтобы раздувать печь и раскатывать в тонкие полосы золото нужно изрядно. Но он надеется, что и его внешний вид и сами его изделия – ну что там, не мечи, не молоты, всего-то чаши да кольца, скроют это. Ему совсем не нужно, чтобы немощного калеку считали хоть в чём-то сильным.

Он указывает на сундук у стены:

– Забирайте, тут всё, что просили.

Тощий открывает сундук и передаёт заказы толстому. Толстый укладывает чаши, броши, цепочки, рукояти мечей в мешок, сверяясь со списком – хмурит брови и шевелит губами. Может быть, Вёльну он нравится, потому что грамотный, а может, потому что добрый. Толстые люди часто бывают добрыми.

Наконец проверка закончилась.

Толстяк суёт Вёльну бумагу с новым списком.

– Придётся тебе попотеть, – беззлобно ухмыляется он. – В замке-то скоро праздник, свадьба, королевская дочка породнится с гулами.

– Неужели вы заключили с ними союз? – изображает вежливое удивление Вёльн, изучая список. Да, втрое больше обычного – чаши, чаши, кубки… обручальные кольца, разумеется. Хотя по традиции о кольцах заботится жених, но разве король виксов может устоять и не похвастаться кольцами олоров?

– Заключили, – толстяк улыбается, утирая пот с круглых щёк. – Так что тебе на всё про всё месяц.

– Да что ты с ним толкуешь, – не выдерживает тощий. – Ещё все военные тайны ему расскажи.

– Да кабы я знал эти тайны, – хохочет толстяк. – Да и что ему тут с этими тайнами делать? Чего ты, Гир, уж сколько лет туда-сюда плаваем то к нему, то от него, уже как родные.

– Мне олор не родня, – шипит тощий. – Олоры сожгли мою деревню, мою семью по костям растащили, я б и этого прирезал, если б только король позволил.

– Так война ведь была, мы тоже сколько олорских городов пожгли, эх. Все, кажется, все пожгли до единого. Пропади они пропадом, войны эти, лучше уж союзы заключать да жить себе спокойно, верно? – он смотрит на Вёльна.

– Наверное, – дипломатично отзывается Вёльн. Он считает, что жить, конечно, лучше в мире, но только в том, где гулы и виксы находятся в зависимости от олоров. Потому что и гулы и виксы невероятно тупые народы, если им дать волю, они сами себя истребят, а заодно и небо на землю обрушат по случайности. К сожалению, как любые тупые народы, и гулы и виксы очень хорошо размножаются, намного лучше олоров. И вот результат – почти все олоры истреблены.

Тощий его поддерживает:

– Не бывает мира при олорах, им верить нельзя. Пока хоть один олор жив, нужно готовиться к войне. Хорошо, что мы почти всё это сучье племя вырезали ещё пятнадцать вёсен назад. А кого не вырезали, те за океан бежали и уже не вернутся.

Он смотрит в упор на Вёльна, Вёльн невозмутимо возвращает ему взгляд.

– Ну будет, будет, – машет руками толстяк. – Прощевай, Вёльн, теперь уж не знаю, когда приплывём, дней через несколько, такая суета в замке по поводу всех торжеств, сам понимаешь.

– Понимаю.

Тощий напоследок скользит по Вёльну глазами остро, как лезвием. Но взгляды ранить не умеют. Даже взгляды колдунов.

 

Нефрит

 

– Мы принесли, Вёльн! Мы его раздобыли!

– Годится, – говорит Вёльн, рассмотрев камешек. – Как раз хватит.

И аккуратно прячет за пазуху. Мордочки разочарованно вытягиваются:

– Ты разве не сейчас будешь делать колдовство?

Вёльн сухо смеётся:

– Колдовство так не работает, колдовство дело медленное, потому-то им и занимаются старики, дети и колдовство – вещи несовместимые. Ваши игрушки будут готовы через три дня, тогда и приплывайте.

– Сейчас это стало сложнее, – удручённо говорит старший и привычно прыгает на окно. – Вечно теперь есть какие-то дела и задания для нас, а учителя совсем с ума сходят, говорят, наследные принцы не должны ударить в грязь лицом перед иностранными гостями. Ха! Да что ж они думают, гулы нас экзаменовать станут? Будто у них других дел нет, нас и не заметят за столом. Никогда не замечают!

Младший горестно и важно кивает.

– Тебе-то хорошо, Вёльн, – говорит он. – Никто к тебе тут не пристаёт.

– Кроме вас.

– Мы же не заставляем тебя учить “Сагу о мече и чаше” или, как перед кем кланяться.

– Что есть, то есть, – он снова смеётся.

Старший наклоняется и хватает список со стола.

– Интересно, что там тебе заказали? – он свистит. – Да ты за целую жизнь не сделаешь этого всего. Что будешь делать сначала?

– Чаши, – говорит Вёльн. – Две чаши из кости для ваших отца и матери.

– А какую тебе прислали кость?

– Думаю, я сделаю их из лисьих черепов. Выйдут очень хорошие чаши.

– У тебя всегда всё хорошо выходит, – с завистью говорит младший. – Лучше бы ты нас учил, как делать чаши и кольца. Хочу знать, как делать что-то полезное, а не как кланяться чужим королям.

– Дельно сказано, – замечает Вёльн. И младший польщённо алеет щеками. – Но сказок сегодня не будет, вы верно заметили, работы у меня больше обычного. Приезжайте через три дня, будет всё готово.

– А как ты будешь колдовать, Вёльн? Расскажи! Почему нефрит?

Вёльн вздыхает.

– Если я расскажу, вы дадите мне поработать?

Кивают так, что, кажется, головы сейчас оторвутся.

– Ладно. Когда вы идёте на лодке и вам нужно поймать ветер, вы ставите парус, так?

– Так, – отвечают, неуверенные в том, куда он клонит.

– Ветер вы не видите, но он надувает парус и гонит лодку быстрее, чем вёсла. Нефрит – такой парус для магических токов. Их вы тоже не видите и даже не чувствуете, как чувствуете ветер. А мы, олоры, чувствуем их. Нефрит помогает их поймать, а после я смогу направить эти токи, куда мне нужно – например, на ваши игрушки… Или на себя – тогда магические токи земли сойдутся с моими магическими токами и усилят их. Тогда я смогу творить колдовство. Но всё это требует времени и собранности, так что – кыш отсюда.

Огорошенные внезапной лекцией по магической теории, больше они ничего не спрашивают и не пререкаются. Хорошие мальчики.

Вёльну интересно, догадаются ли они после его объяснений, что магические токи особенно сильны в крови и магия крови – ещё сильнее, чем магия тела. Ая бы догадалась. Но она ведь не верит в колдовство.

 

Перо

 

Чёрное перо ложится к нему на стол. Он видит руку Аи боковым зрением – но основное его внимание на кольце, в которое он вставляет крошки-алмазы, делает созвездие.

– Будет очень красиво, – говорит Ая, заглядывая из-за его плеча. – Это моё или жениха?

– Вообще-то тебе нельзя их видеть до церемонии, – замечает он. Ая терпеливо ждёт, когда он закончит.

Наконец, он откладывает кольцо, снимает линзу, и трёт переносицу.

– Устал? – сочувственно спрашивает Ая. – Тебе, наверное, не до разговоров, работы слишком много. Я просто привезла тебе то, что ты просил.

– Я вижу, – говорит Вёльн и добавляет мягче: – Спасибо. Останься.

 

Позже они пьют чай снаружи. Вёльн в своём кресле, Ая у его ног, откинувшись на его колени. Погода всем на зависть – ни ветерка, ни жары.

– Боги благоволят союзу виксов и гулов, – с лёгкой насмешкой замечает Вёльн. – С тех пор как вы его заключили, стоит не погода, а сказка.

– Да, – рассеянно отвечает Ая. – Братья уговорили отца отпустить их на долгую рыбалку на острова до самой свадьбы… Всем так лучше, они только путаются под ногами, совсем ошалели перед праздником.

– Ты небось сразу забудешь меня, как только станешь женой гула. – То ли в шутку, то ли всерьёз говорит Вёльн.

– Никогда. Я никогда тебя не забуду. Но навещать тебя после свадьбы не смогу. Меня ведь увезут из замка, – говорит Ая и в её голосе Вёльн слышит тоску, которую Ая пока только предвидит, и которая ему самому давно стала верной спутницей жизни.

– Знаешь, почему мы так подружились? – спрашивает Ая, запрокидывая голову, чтобы видеть его лицо. Вёльн знает, но ему интересно послушать её версию. – Потому что я тоже пленница, как и ты. Я, как ты, не свободна. Больше нас никто не понимает и понять не сможет.

Он сочувственно кладёт руку ей на плечо. Она прижимается к его пальцам щекой. Так они сидят, неподвижно. Вёльну почти хочется, чтобы она всё-таки спросила, зачем ему перо. Но она не спрашивает.

 

После того, как она уходит, Вёльн дожидается, когда вечерние сумерки загустеют ночной тьмой, и принимается за дело.

Нефрит и вправду нужен для концентрации магического тока: не самый сильный, но самый доступный способ. Чёрное перо -- субстрат для магии. Для той магии, которую он собрался творить. Он очень давно не колдовал, очень давно. Гулы и виксы не владеют магией и потому считают, что всё о ней знают. Виксам, впрочем, хватает ума держать его среди воды – вода и в самом деле не пропускает магические токи. Также им хватает ума держать его на пустынном острове и внимательно относиться к тому, что ему поставляют – чтобы он не мог использовать что-то для колдовства. Никакого нефрита. Никакого граната, гранита и опала. Ничего птичьего – ни перьев, ни костей. Ни зубов, ни когтей животных. Кости животных ему поставляют, они к магии не годятся. Зато годятся для чаш и посуды, которую так любят виксы. Ну а про нужные травы и думать нечего – он пробовал их выращивать на этом каменистом куске суши – бестолку. При этом виксы уверены что он создаёт им чаши, кубки, кольца, цепи с магией. Но всё, чем он пользуется – искусство, опыт, практика, пусть более долгая, чем это позволяет жизнь викса или гула. Но ничего магического в ней нет. А для того, что он задумал, без магии не обойтись. Сколько долгих вёсен он ждал шанса и сейчас не упустит.

 

Магия, которой он доверяет своё спасение – совсем простая. Магические токи торжествующе поют в его крови, проходя сквозь него. И скоро маленькая чёрная птица, которой нет имени, вспорхнув с его ладони, вылетает в окно и смешивается с темнотой. Как и не было её.

Та магия, которая будет следующей – сложнее. И требует большего, чем перо и нефритовое зёрнышко. Магия бодрит, и до утра он не спит, доделывая неподъёмный заказ короля. С первыми лучами солнца на его окно садится ворон, они долго смотрят друг на друга, затем ворон улетает обратно. Весть доставлена. Вёльн справился.

 

Волшебство

 

Они приплыли с первыми лучами солнца, ровно на третий день, как он и велел.

– А нас отпустили на рыбалку! – младший, сияет, как полированные бока свадебных чаш.

– На целую неделю, до самого праздника, – старший не стал втаскивать лодочку на остров. Вёльн замечает, как она осела – набрали себе провизии на неделю.

– Вот так и отпустили, даже никакой охраны вам не дали, никого взрослого?

– Я уже взрослый, – возражает старший. Ну да, по меркам виксов, как раз вошёл в совершеннолетие. По меркам олоров – сущий младенец.

– Зачем нам охрана на рыбалке? От рыб? – младший откровенно веселится.

– Да, сейчас мирные времена, – солидно кивает старший. – Даже с гулами мир.

– А олоров вы прогнали.

– Да, кроме тебя.

– Но я-то точно безопасен.

– Точно! – братья говорят хором хохочут от радости. Беззаботная радость. Вёльн завидует ей.

– Но ты их сделал? – встревоженно спрашивает младший. – У тебя получилось? Ты оживил наших лисят?

– Как вам не терпится, – хмыкает Вёльн. – Попейте со мной чаю перед рыбалкой, уважьте старика, а то знаю я вас, сейчас заберёте свои игрушки и только я вас и видел!

Через несколько минут они сидят прямо на чахлой траве за хижиной, скрытые от глаз-окон замка, чайник стоит между ними, лежат на полотенце сухие кругляши – несладкое печенье виксов. Братья с аппетитом хрустят ими.

– Ну что, не жалко вам, что сестра теперь будет женой гула?

– Это хороший союз, – говорит старший, подражая взрослым.

– Мне жалко, – говорит младший. – Я люблю Аю. Она никогда меня не била и никогда на меня не орёт, ни на кого не орёт. А теперь её заберут у нас и мы её, может, не увидим больше.

Он вздыхает и берёт ещё печенье.

– Может, её дети в итоге будут соперничать с вами за трон, – замечает Вёльн, отпивая чай.

– Я им отдам свой трон, больно мне нужен, – фыркает младший.

Старший отвешивает ему затрещину:

– Трон и не твой, дубина, трон мой. И я его никому не отдам. А может наоборот у Аи родится дочка и я возьму её в жёны, тогда союз ещё окрепнет!

Вёльн морщится, ох уж эти традиции виксов, странно, что они до сих пор не выродились.

– Пообещай мне, что когда станешь королём, будешь заказывать у меня не эти скучные чаши, а игрушки для своих детей, – просит он.

Старший колеблется. Да, ему самому нравятся игрушки Вёльна, он хочет снова забрать своего лисёнка. Но у виксов никто не даёт детям игрушки.

– Сначала посмотрю, что ты сделал с нашими лисятами, – уклончиво говорит он. Вёльн замечает его сомнения и это окончательно рушит его собственные. Виксов не исправить и не изменить, сколько бы ты сказок им не рассказал в детстве, викс вырастает в себе подобного.

– Так идите и смотрите, – говорит Вёльн, забираясь на кресло и заезжает в хижину с задней двери.

Мальчишки влетают следом. Вертят рыжими головами.

Вёльн указывает на свою постель на сундуке. На покрывале блестят золотом крошечные фигурки.

Мальчишки склоняются над ними.

Вёльн останавливает кресло прямо за их спинами.

– А что нужно сказать, чтобы они задвигались? – спрашивает младший.

Но Вёльн ему больше не отвечает.

 

Друг

 

– В тебе что-то изменилось, – говорит Ая. Она рассматривает его, наклонив голову, как будто другой угол зрения поможет ей увидеть то, что она чувствует. Поразительная интуиция для викски.

– Что же? – спрашивает он и выкладывает перед ней очередную карту. Это новая игра для неё. Карты сделаны из тонких золотых пластинок.

– Я не могу понять, но ты стал другим, как будто светишься изнутри.

– Наверное слишком рад за тебя, ты ведь теперь невеста старого гула. Видишь, эта карта со змеёй. Она символизирует твоего мужа.

Ая только закатывает глаза.

– Ты успеваешь сделать всё, что отец заказал для свадьбы?

Вёльн пожимает плечами.

– Чаши из лисьих черепов я сделал, – он кивает на полку.

– Красивые! Сколько на них рубинов!

– Это для твоих отца и мачехи, для тебя и твоего мужа кубки из чистого золота.

Он выкладывает ещё одну карту.

– Видишь – дорога. Означает перемены.

– Какие глупые карты, это ведь всё и без них понятно, – со вздохом говорит она.

– Задай вопрос, ответ на который ты не знаешь.

– Кто ты для меня?

– Ты не знаешь, кто я для тебя? – он мешает пластинки. – Дельфин. Означает – друг.

Ая мрачнеет.

– Ты ждала другой карты? – с лёгкой улыбкой спрашивает Вёльн.

– Какой карты я по-твоему должна ждать? – спрашивает она и вздёргивает подбородок. Гордая.

– Например, старый мерзкий олорский колдун.

Она расслабляется и улыбается. Но взгляд её остаётся задумчивым.

– Знаешь, в этой колоде нет карты “любовь”, – говорит Вёльн. – олоры называют её выдумками виксов.

Он умалчивает о том, что “друг” для олоров объединяет в себе все варианты близости.

Она смотрит ему в глаза с любопытством. В этот момент она очень похожа на младшего брата. Вёльн невольно смотрит на меньшую чашу из кости, усыпанную кроваво-красными рубинами.

– Мой отец любил мою мать, – тихо говорить Ая, – И он любит мою мачеху. Но она не любит его. И меня тоже. Её выдали за моего отца силой, он так захотел. Зато она подарила ему сыновей. Но жить без любви – ужасно.

– Полагаешь? Хочешь сказать, олоры что-то теряют без этого понятия?

– Так странно, – говорит она. – Неужели вы, олоры, совсем не испытываете любви?

– Мы испытываем привязанность, тепло, доверие.

– Но ведь это и есть любовь! А я буду вынуждена жить со стариком, которого никогда не смогу полюбить!

– Но привязанность, тепло и доверие ты с годами сможешь испытывать к своему мужу, разве нет? Ты же только что сказала, что это и есть любовь.

– Ох, ну значит, я ошиблась! Это, конечно, всё есть в любви, но это не всё, не всё! – она кусает губы.

– Разве? У вас, виксов, все проблемы от того, что вы смешиваете понятия.

– Да что ты знаешь о виксских проблемах, – вздыхает Ая.

– Многое, – говорит Вёльн, убирая карту. – Всё-таки я очень давно живу среди вас.

– Ты живёшь один на острове.

Он объезжает стол и останавливается рядом с ней.

– Ну и что, – говорит он. – …Мне будет тебя не хватать

– Мне тоже, лучше бы я осталась с тобой на этом острове навсегда, чем выходить замуж за этого гула, – она бьёт кулачком по стене.

– Магии времени не знают даже олоры, – тихо говорит он и мягко притягивает её к себе на колени. Она замирает на его груди, он чувствует как часто стучит её сердце. Как маленькая птица в тенетах. – Может, я и живу один на острове, но я живу тут уже очень долго… – его голос баюкает. – Может, этого хватило, чтобы виксы… Чтобы ты научила меня любить…

Ая вздрагивает и отстраняется, чтобы посмотреть ему в лицо – он читает в её взгляде надежду, смущение, взаимность. Да. Она ждала этой карты. Он проводит пальцами по её щеке, губам и целует. Ая дрожит, но отвечает на поцелуй, неуверенно и неумело. Это длится долго. Наконец Ая пытается отстраниться.

– Я, я, – она задыхается, – просто я думала… мы ведь, мы друзья…

– Нет, – шепчет Вёльн. – Я тебе не друг.

И увлекает её на постель.

 

Свадьба

 

Ая в свадебном платье сидит на половине невесты, пока служанки расчёсывают её медные косы. Она молчит и слушает, в последние дни она сама не своя, конечно, это списывают на свадьбу и на беспокойство о братьях, которые до сих пор не вернулись с рыбалки. Король отрядил несколько человек на поиски, но пока ничего, ничего.

– Конечно, это олор виноват…

– Без него не обошлось, ох-ох, зачем только король его не убил сразу…

– А теперь ищи его свищи…

– Налетели эти птицы, уж как я испужалась! Сколько их было, всё небо заняли!

– Весь воздух! И дышать было нечем от этих птиц!

– И никто ни одной не убил!

– Это колдовские птицы были, колдовские!

– Унесли этого олорского колдуна на своих крыльях и след их простыл!

– А другие говорят, будто те птицы принесли ему крылья и он улетел на них сам!

– Нет же, колдун превратился в одну из этих птиц и улетел с ними!

– А повар говорит, что они склевали его, эти птицы, будто за то, что он предал свой народ, за то что трудился над драгоценностями для короля нашего.

– Ну и хорошо, что он пропал пропадом…

Суеверно бросают щепотку воздуха за левое плечо, шепчут оберегающие слова.

Ая чувствует щекотку на щеке, прикасается к ней – мокро.

– Пора, – говорят ей, – Пора! Такой счастливый день, такой счастливый!

 

Пустое гнездо

 

Толстяк Ёру вылезает из лодки, отдуваясь после гребли. Тощий Гир выталкивает лодку поглубже на песчаный берег острова.

– Ну и дела, – Ёру растерянно оглядывается, утирая мокрое лицо. – Что король тут хочет найти? Мы же все заказы к свадьбе как раз забрали до того как… Как это всё приключилось… А какие он чаши делал, какие кубки!

Он цокает языком и кивает головой.

– Приказано вывезти всё до гвоздя, – хмуро говорит Гир, шагая мимо него к открытой двери хижины. – Что ты стонешь как бабка на похоронах, этот змей, сбежал, а не сдох.

– Кто ж его знает… – качает головой Ёру. – Исчез – это да, а что с ним случилось…

 

Бесцеремонные руки выгребают инструменты из ящиков, в которых до того царил идеальный порядок. Хватают оставшиеся кубки, браслеты, тарелки, суют в мешки, находят игры для Аи – карты, фигурки, фишки.

– Что за невидаль! – восхищается Ёру!

– Ведмовской хлам, – цедит Гир. Он бы сжёг и расплавил тут всё, если бы было можно.

Ёру, кряхтя, лезет за печь:

– Смотри-ка, вот ещё какая красота,– на ладони два крошечных золотых лисёнка.

Гир хмурится.

– Да что за морок? Для чего он всё это сделал? Разве был такой заказ?

– Так наверное для принцев, может, король заказал…

– Принцам игрушки не положены.

– Ну так может для себя.

– Колдун играл в игрушки?! Ты себя слышишь?

Гир начинает метаться по хижине, сшибает полки, отбрасывает циновки в стороны. Сбрасывает постель олора с сундука. Сундук на замке. Гир ломиком срывает замок и распахивает крышку. Отшатывается с искажённым лицом.

Ёру заглядывает в сундук – ворох косточек – рёбра, берцовые кости, кисти – черепов нет. .

– Ч-что… э-это как?

– Похоже, мы нашли принцев, – говорит Гир и злобно сплёвывает на пол. – Кости человеческие, детские.

– Но как… почему они уже скелеты? Они ж всего неделю как пропали?

– Да пошевели ты умом, – рычит Гир. – Он их выварил, как сделал бы это с лисьими костями, очистил от мяса, может, мясо сожрал! Чаши из лисьих черепов!

Ёру зеленеет.

– Чаши… это из тех чаш… из лисьих черепов на пиру перед свадьбой… король с королевой пили…

– Проклятое отродье, олорская нечисть… Оставь их, как есть, быстро, плывём в замок… Надеюсь, нас не казнят за такие вести.

 

Пленница

 

Ая сидит в маленькой комнатке на вершине башни уже много, много дней. Просто сидит, ничего не делает. Свадьба обернулась позором, когда перед первой брачной ночью к ней пришли повивальные старухи гулов от её мужа, и открылось, что её девственность уже украдена. Её муж выбросил кольцо, брак расторгли. Союз был опорочен и разрушен. Виксы и гулы снова начали воевать.

Ей до сих пор было странно, что отец её тогда не убил. Просто посадил в башню. А потом она узнала о судьбе её братьев. Даже сейчас, когда она об этом думает, её глаза не остаются сухими, а в первые дни из её глаз текли реки, она оплакивала всё сразу и, должно быть выбросилась бы из окна, если бы оно не было забрано решёткой.

Поэтому она просто сидела и смотрела в горизонт, скрещивая ладони на животе, который всё рос. Так она сидит и сейчас.

Иногда к ней на окно прилетает чёрная птица, названия которой она не знает. Птица подолгу смотрит на неё то, одним, то другим круглым умным глазом, а потом улетает. Однажды птица заговаривает с ней. Ая не удивляется, почему-то она догадывалась, что птица не простая.

– Бедная, бедная королевская дочь, – говорит птица. – Что же ты наделала? Посмотри, что из-за тебя произошло. Ты не доглядела за братьями и они мертвы, ты разрушила мир между виксами и гулами, ты отняла честь своей семьи. И ты разбила сердце нашему брату-олору, хоть теперь и носишь его ребёнка.

Ая вздрагивает от каждой фразы и не пытается спорить, голова её клонится всё ниже, нестерпимый стыд давит её. Ребёнок викски и олора – никогда она не слышала о таких полукровках. Она даже не представляет, кто именно у неё родится – олор или викс. Или что-то между ними. Может, если её ребёнок выживет после родов, его будут показывать на ярмарках для потехи.

Птица наклоняет голову и смотрит, как слёзы катятся из глаз Аи. Насмотревшись всласть, она улетает. С этого дня она будет заговаривать с Аей каждый раз. Каждый раз будет мучить её и наслаждаться мучениями.

 

Выбор

 

С каждым днём голоса стражников, переговаривающихся между собой, всё тревожнее. Даже не вслушиваясь, Ая слышит слова “война” “напали” “теснят” “уже перешли реку” “король выезжает сам”. Сначала это говорят о гулах, потом в разговоры всё чаще вплетается “олоры”.

Наступает такой день, когда её забывают покормить, потом ещё один и ещё. Воду ей приносят раз в неделю в большой бадье – смерть от жажды ей не грозит. Но Ая не особенно беспокоится на этот счёт. Она только чувствует, что ребёнок уже скоро родится. Ей и страшно и томительно, она и хочет разрешиться от беремени и не хочет, чтобы на свет появился этот плод её позора.

Однажды вечером, когда Ая уже совсем ослабела от голода, но всё же может сидеть, прислонившись к стене, пол и стены начинают дрожать. Она слышит громкие хлопки внизу, крики людей, где-то снаружи валит дым. По стене с окном идёт трещина и решётка вываливается из окна. Ая сидит, ни жива ни мертва, руки скрестила на животе.

Через целую вечность, полную криков, запаха гари, шума, лязга, на лестнице звучат торопливые шаги многих ног. Дверь её башни распахивается и на пороге она видит Вёльна. Ноги у него по-прежнему скрючены, он закинул руки на плечи двоих мужчин и практически висит между ними. За его спиной маячит ещё несколько человек – только некоторые из них олоры – остальных, черноволосых, черноглазых, она никогда не видела – должно быть, это народ из-за океана.

Довольно долго никто не произносит ни слова.

– Ты носишь моего ребёнка, поэтому, ты останешься жива, – наконец говорит Вёльн. Ая вздрагивает от его голоса. Как его меняет тон – раньше, когда он говорил с ней, голос его был нежен как весенний ручей и мягок как воздух. Сейчас его голос сух как дерево и тускл как кухонный нож.

Ая вдруг вспоминает, что в своё время рассказала Вёльну почти всё о себе, о своей жизни, но никогда не спрашивала у него самого, как он жил, до того, как его пленили. Сейчас, наконец, она понимает, по его одежде, что Вёльн – знатный олор, может быть королевских кровей.

Тело само собой плотнее вжимается в стену.

– Ты убил моих братьев, – говорит она и не узнаёт свой голос тоже – да ведь она и не говорила всё это время, ни слова никому не произнесла почти девять месяцев.

– И твоего отца и твою мачеху, – ласково, почти как прежде, добавляет он. – Только что. Мы убили всех виксов в замке, кроме тебя. Видишь этих людей – это племя корвы, братья олоров. Они приютили тех, кто бежал после войны. А теперь они нам помогут вернуть своё. Ты пойдёшь с нами, я возьму тебя в жёны и стану королём над виксами, наш ребёнок сможет править сразу двумя народами.

Он убирает с чужого плеча руку и протягивает ей.

Ая прикрывает глаза и, может быть, ей приходит видение, а может быть, её слишком живое воображение говорит, что будет – она видит, как подаёт руку Вёльну, видит долгий путь в чужие земли, видит их свадьбу, видит, как рожает первенца… других детей она ему не дарит. Видит, как не может смириться с тем, что делит ложе с убийцей, с врагом, с предателем. Видит, как их сын взрослеет. Как она подговаривает его, видит кинжал, тайком пронесённый в покои, и его рукоять, торчащую из спины Вёльна, видит, как горят земли олоров и бывшие земли виксов, преданные гулам, как снова идёт война, как погибает её единственный сын.

 

Она поднимается на дрожащих ногах и делает маленький шажок вбок, ближе к окну.

– Ты ведь умная девочка, – говорит Вёльн, очевидно, разгадав её намерения. – Ты сможешь сохранить власть над своими землями. В моём сыне будет кровь и твоего королевского рода. Ты – последняя, в ком она течёт. Остальные убиты. Думаешь, кто-то позаботится о народе виксов, если ты умрёшь?

 

Ая оглядывается в окно, свободное от решётки, смотрит вниз и думает только о том, что выбрать – стать его игрушкой навсегда или умереть. Мстить ему, исподтишка, нарушая брачные клятвы, раздваиваться от противоречивых чувств, жертвенно любить и истово ненавидеть их ребёнка. Кем она станет, если сейчас пойдёт с ним? Что будет с её народом, если она этого не сделает? А он, чего он на самом деле от неё ждёт? Чего на самом деле хочет?

“Мне нравится делать игрушки”, – вспоминает она. Вот, чего он хочет, чего он всегда хотел. Вот, что он делал – из её бедных братьев, из неё – он делал игрушки. Она понимает, что чувствует себя сломанной куклой уже очень давно. И ещё понимает, что не хочет, чтобы её ребёнок стал очередной игрушкой в руках своего отца. Она резко подаётся назад и вываливается из окна спиной вперёд, она ещё успевает услышать тишину в башне – ни криков, ни проклятий. Затем удар и вечная тишина.

 

От земли, из своей разбившейся матери с трудом взлетает вверх, петляя, то и дело ныряя вниз, всё же впархивает в окно башни маленькая золотистая птичка, садится на протянутую руку Вёльна. Она и некрасива и неуклюжа – едва оперившийся птенец, похожий на уродливого гусёнка.

– Уходим, – говорит он своим, не сводя с птички взгляд. – Мы забрали то, что нам принадлежит.