Небо одно на всех Аннотация: «Крылья бу, на вес, скупка, починка, чистка». Я читала вывеску на мастерской раз пятый и не верила глазам. Толкнула дверь, та с тихим скрипом отворилась. В полосках света, который лился через полуприкрытые ставни, играли пылинки. — Добро пожаловать, милая девушка. Крылья принесли? Починить, почистить? [свернуть] Крылья были тяжелыми. Я уже и забыла, как это — летать. От них несло мокрым пером. Грязные, набухшие, тянули к земле, волочились следом, собирая мусор. Невыносимо. Когда-то они были белыми. Легкими. Когда-то я их любила. Сейчас я их ненавижу. И никак не могу избавиться. Раньше крылья исчезали по вечерам — в постели мешали бы, конечно. Я счастливо смеялась, мысленно за все благодарила высшие силы. Благодарила, ложась спать одна. Втройне благодарила, когда с ним. Он оставлял на ночь крылья в прихожей. И почему-то не замечал мои. Я так привыкла, что воспринимала как должное. Не дело носиться со своими глупыми крыльями, когда он запросто снимает мощные, огромные, больше моих в полтора раза и легко вешает на гвоздь. Как плащ или пальто. И ангел становится человеком. Моим человеком. Светлые волосы темны от пыли, под глазами цвета грозового неба черные круги от постоянного недосыпания. Утомленный, уставший, всем нужный. Тяжело постоянно спасать. Я бы не смогла. И, как могла, окружала его теплом и заботой. Любовью. Как могла… Когда он приходил, у меня добавлялось забот. Обогреть, накормить, выслушать, пожалеть. И почистить его крылья. Но разве это трудно? Такая малость. Когда улетал, у меня крылья появлялись снова. И целый день я была крылата, но они — о, чудо! — совсем не мешали. И никто не обращал внимания, словно так и надо. Я тогда не задумывалась, почему? А сейчас стало все равно. Когда он однажды не вернулся, крылья впервые не исчезли. Я промучалась полночи от неудобства и страха, не смогла уснуть, пробовала летать в темноте, искать, хотя как искать в небе? Где искать? Думала, вдруг что случилось ужасное. Смертельно устала. Пошел дождь, я промокла, чуть не разбилась, ослепленная молнией. Еле добралась домой, крылья мешали идти, а взлететь не могла. Дома пыталась снять — не вышло. Как у него получалось?.. Хотела высушить, отчистить — не так-то просто, когда они у тебя за спиной. Наутро выползла на улицу. Хотелось солнышка, погреться. Знобило. — Гляди-ка, крылатая! — люди, которые вчера еще были доброжелательны, с кем я если не дружила, то общалась запросто, соседи… почти друзья… В мою сторону полетели камни. За что?.. Я попыталась прикрыться крыльями. Больно! Как же больно. За что… …Но в наш городок и не такие уродцы приезжали, особенно во время ярмарки. Как я жила первое время лучше не вспоминать. Понемногу ко мне привыкли, стали считать кем-то вроде местной сумасшедшей. Я покромсала всю одежду, прорезала дыры на спине, делала фигурные замысловатые вырезы, стараясь приспособить вещи под нынешнее тело. Он не вернулся. Я мучилась, ждала, плакала, надеялась, негодовала, скучала, волновалась, злилась, проклинала, переживала, обещала не вспоминать, тосковала, мысленно прощала, клялась больше не ждать, плакала и ждала опять, и по кругу. И, наконец, принимая неизбежное — он не вернется! — и, благословив и прокляв прошлое, перестала верить. Грязные тяжелые крылья я теперь таскала за спиной постоянно. *** «Крылья бу, на вес, скупка, починка, чистка». Я читала вывеску на мастерской раз пятый и не верила глазам. Клянусь, еще вчера здесь ее не было! Толкнула дверь, та с тихим скрипом отворилась. В полосках света, который лился через полуприкрытые ставни, играли пылинки. Внутри было чистенько и тепло, пахло старым домом, шерстью и пером. Но приятно. Вот маленькая конторка, на ней перо (опять же!) и чернильница. Вдоль стены доска с крючками — воображение живо нарисовало вереницу нетерпеливо подрагивающих крыльев в ожидании покупателей. Я против воли улыбнулась, но улыбка вышла грустной. Да кто их покупает-то. Пожилой мужчина появился из глубины помещения. Статный, с поредевшими длинными седыми волосами, лоб лентой перетянут. А глаза молодые. Усталые только. Кого-то он мне напоминает. — Добро пожаловать, милая девушка. Крылья принесли? Починить, почистить? — Заберите. Не нужны они мне. — Не пожалеешь ли? — внимательно посмотрел, оценивающе. На «ты» перешел. — Нет, не пожалею! — с вызовом ответила я. Человек подошел вплотную, провел рукой по краю крыла, задумался. — Да заберите, даром заберите, без толку они у меня! — закричала я. Стыдно стало. «Дура, юродивая», — обругала себя мысленно. Вот правильно ко мне стали относиться. — Не обижайся. И не кричи. Не могу не забрать, раз сама отдаешь. Сейчас? — Да. Пожалуйста. — Закрой глаза. Как тебя зовут?.. Я едва вспомнила. Послушно закрыла глаза. Будь что будет. И почти сразу почувствовала сильную боль в спине, словно кто-то выламывает, вырывает лопатки. Крылья. А потом от боли помутился разум, и стало темно. Очнулась. Тусклый свет показался убийственно ярким, режущим. Хотела прикрыть глаза ладонью и заскулила от боли. Не поднять руку-то… Лежала я на кровати, в дверном проеме виднелась конторка с пером. Конторка с пером… Пером... Старик сидел там же, на коленях у него трепыхались крылья. Окровавленные культи выглядели… больно. Невыносимо смотреть. У моего ангела срез крыльев был белоснежным. Как красиво они висели на гвозде в прихожей! Как волшебно! Чистая сказка, чудесная сказка. Эх… Старик колдовал над крыльями — в прямом смысле. Так мне казалось сквозь полуприкрытые веки. Зашивал, но иглы не видно. И нитки тоже нет. Но дыры затягивались, а у меня из глаз катились слезы. Я отвернулась к стене и сделала вид, что сплю. — Трудное дело, — послышался голос. — Но ничего, попробуем. Заштопаем, подлатаем, почистим… будут как новые… Я вдруг подумала, что все-таки он ужасно стар. Старше своих лет, намного. Наверное, очень давно живет на Земле. Но глаза, глаза-то почему такие? Внезапно стало стыдно. Без крыльев я чувствовала себя голой. Зажмурилась крепко-крепко и уткнулась лбом в прохладную стену. Утром ушла. Идти было непривычно легко, но я старалась держать равновесие — тело помнило тяжесть крыльев. В первый момент пустота за спиной очаровала, потом оказалось, что это… просто пустота. Как дыра. Бездонная бочка, бездна. Прямо насквозь через сердце, и куда-то в душу, и сквозняк. Ветер ледяной задувает. И невыносимо. К вечеру меня уже неимоверно тянуло в лавку. Посмотреть хоть в окошко, хоть одним глазом! Интересно, а может, завтра утром они появятся? Я легла спать с глупой надеждой, что вдруг как и прежде — целый день крылата, а вечером вернется он. Нет, крыльев не было. Он, конечно, не вернется. Не знаю, что с ним случилось. Смешно мечтать. Я не чувствую его больше. Давно. Может, мой ангел вешает крылья на гвоздь в другой прихожей. Хотелось плакать. Может, его нет больше. От этой мысли самой хотелось не быть. Я возвращалась домой. Конечно, мимо лавки-мастерской. Теперь мой путь всегда был таким. Вдруг небо потемнело. Воздух стал ватным, тяжелым, больно в груди! И серое, страшное падало сверху, лязгая сталью. Блеснула сотня ножей, ослепила, и нечто большое, жуткое понеслось прямо на меня, скрежеща. И только свист рассекаемого воздуха. И запах горячего металла. Некуда бежать!.. Острым чиркнуло по голове. Я закричала и упала. Из лавки выскочил хозяин. — Что, девочка? Ох, девочка!.. — Страшно мне, страш, что эт бло, — бубнила я, глотая буквы, прижимаясь к обнимающему меня по-отечески старику, вцепившись в него словно утопающий — мертво и бездумно. — А, это. Явились, голубчики. Они всегда появляются, когда крылатых становится меньше. Я дрожала и почти не слушала. — Тебя задело, детка. Пошли, обработаю рану. Что-то липкое потекло на шею. Тронула пальцами. Красное, мокрое. Меня повело. — Прилично задело, — вздохнул старик. — Пойдем, Алада. Опираясь на него, я еле переставляла ноги. Надо же, он имя мое запомнил. Никто меня после моего крылатого по имени-то и не называл. В лавке он обработал мне рану. Порез был длинным и неглубоким. — Уф, обошлось то-как легко. — Но что же это такое, — хныкала я. — Неужто оно хотело меня убить? За что? — Нет, доченька. Хотел бы — убил. Так, просто. Покуражился. Мои крылья лежали тут же и с ними рядом было спокойнее. Я подошла, с нажимом провела руками, горько улыбнулась. Они стали чище, в некоторых местах прибавилось перьев. Ощутила жгучую зависть к тому, кому они достанутся. А потом в нашем местечке совсем страшное началось. Стальнокрылые нападали внезапно, ничто не предвещало. Невозможно предсказать. Пару раз покуражились, но несколько человек погибло. Один раз это утром случилось, два раза ночью. Женщина, мужчина и еще одна женщина. Двое достаточно молодые, одна —старуха. Неизвестно, почему именно они. Детей прятали, с наступлением темноты стали бояться из дому выходить. Хотя и днем их видали. Что за твари не знал никто. Пострадавших находили с колотыми сквозными ранами, выживших — с длинными порезами. Я слушала жуткие новости с дрожью в сердце. Сама их больше не видела. Только снились иногда. Как-то мы со стариком сблизились. Он попросил называть его просто «Мастер». Ну и ладно, мне ли спрашивать, кто он, что он. Я стала помогать ему чинить крылья. У него целая коллекция оказалась. На вопросы откуда они не отвечал, говорил, мол, за жизнь накопились. Кто все эти люди, которые сняли крылья? Никогда не узнать, а Мастер был не сильно разговорчив. Сказал, что иногда их ему отдают, вот как я, иногда те же, кому они принадлежали, обратно забирают, иногда — другие, что-то приходится возить с собой из города в город, и все никак ни покупатель, ни тот, кому даром отдал бы, не находится. — Ты-то что получаешь за работу? Живешь на что? Мастер заулыбался. — Немного. Крылья вообще деньги не сильно жалуют. Да что уж. Мои куры последнее время очень бодро неслись, я принесла старику немного яиц. Как раз вынимала из корзинки. — Ну, вот ты меня кормишь, — улыбнулся Мастер. — Много ли мне, старому, надо? — А что в этой комнате? А что в этой? Все-таки любопытство во мне не истребить. Старик смеялся, и глаза становились совсем молодые. Рассказывал, показывал, обучал владеть невидимыми, но очень острыми иглами, которыми крылья зашивают. Мне все разрешалось. В одну только из комнат двери были всегда закрыты. Однажды я попала туда — чудом дверь оказалась не заперта на замок. Там лежали крылья вповалку — мертвые. Вот откуда брался материал для починки!.. А может, среди этих — и моего любимого… — Грустное зрелище, да. Печальнее не бывает. Я обернулась. Мастер стоял в дверях и смотрел на меня, сидящую на коленях и прижимающую к себе чьи-то мертвые крылья. — Не плачь, девочка. — Но как же так? Почему так? Почему они не шевелятся? Все те крылья, там — они живые, они дышат, дрожат, ждут! Эти — почему? — Люди смертны, дочка. А крылья вот — остаются… мало их, крылатых людей, и крылья приходится сохранять, чтобы потом помогать кому-то другому, вживить перо-другое, или десяток-другой… — Но они же мертвые! — Нет, дочка. Не мертвые они. Просто двигаться не могут, когда связь с носителем потеряна. Только на ремонт и идут. Грустно ужасно, больно, печально. Кто-то летал… — Значит, пока я жива, мои крылья может забрать другой и летать? А эти уже нет? А если я умру, мои крылья пойдут на перья?.. — Да, ты все верно поняла. — Страшно… Послышался шорох. — Что это? — А, ничего. Пойдем. — Нет же, погоди! — я вцепилась в рукав Мастеру. — Там же что-то живое, погляди! — Нет, тебе померещилось от слез и печали. — Нет же, клянусь! — я вырвала руку. — Да что же ты?! И ринулась в глубину комнаты. Там я увидела серые, словно молью побитые крылья. Местами перья вырваны клочьями. Грязные, в чем-то черном, похожем на деготь, или в саже. Обожженные. Они едва шевелились. Они были живые. Я прижала ладони к лицу и застыла. — Чьи это? — выдавила с трудом. — Мои, — еле слышно ответил мастер. — А почему же ты их не починишь? Как же можно, они такие… они живые! — А это как в поговорке — сапожник без сапог. Так и Мастер крыльев не может чинить собственные. — Дай я попробую, — попросила я. — Уверена? Снова он спрашивает меня об уверенности! Да я жить начала. Хотя и крылья потеряла. Но я же с ними рядом, и они — живые. Разве не смогу? Я обхватила сокровище двумя руками и поволокла наружу. Мастер смущенно улыбался. Однажды мне показалось, что в небе мелькнули знакомые крылья. Как? Среди бела дня, спустя столько времени, этого не может быть! Или может?.. — Погоди, не улетай! — закричала я, словно он мог меня услышать. Так высоко! Крылатый силуэт удалялся, таял в синей глубине неба. Я бежала, махала руками, кричала, пока не сорвала голос. А потом кинулась в лавку. Схватила свои крылья, не думая о том, как приладить их к спине, закинула за плечи и взмыла в воздух. Я лечу-у-у! Мамочки, как же прекрасно, как хоро… Металлический лязг, слепящий блеск стального оперения затмил солнце. Смотреть невозможно, глазам больно. Где я? Где земля, где небо, все завертелось вихрем, больно… Длинные перья-кинжалы вонзились в грудь, в живот, я выгнулась от разрывающей боли. Сознание отделилось и со стороны наблюдало, как кинжалы вышли из спины, а потом страшное существо выдернуло их, платье окрасилось красным. Чудовище наклонило уродливую голову, покрытую железными чешуйками, я вернулась в тело. Почувствовала смрадное дыхание и вкус горячего железа на губах. И стала падать. Внизу, на земле кричал Мастер. Я летела, кувыркаясь в воздухе, но так прекрасно! Ничего не чувствовала. Казалось, что я падаю легко и красиво — и с удивлением смотрю на красные пятна на теле, и, медленно вращаясь, опускаюсь. Меня шандарахнуло и подбросило, и шандарахнуло оземь снова. И свет померк. Мастер подбежал, упал на колени, приподнял мое безжизненное тело, прижал к себе, раскачивался, причитал: «доченька, доченька…». А потом поднял на руки и понес домой. Это, конечно, мне видеть не пришлось. Он рассказал потом. Я открыла глаза и обнаружила себя в каморке. Темно. Все вокруг уложено крыльями — побольше и поменьше. Они подрагивали, шевелились. Дышали. И я в них как в огромном коконе. — Очнулась, — выдохнул Мастер. — Помогло. Он стал сдвигать крылья, пытаясь подобраться ко мне. Надо же, они вернули меня к жизни? Какова сила, а… Я попробовала встать — не смогла. — Ты лежи, лежи! — засуетился Мастер. — Надо сил набираться. Чудом жива осталась. Но теперь они снова придут за тобой. И я не знаю, как тебя сохранить, девочка. — Их много? — На смену каждому, снявшему крылья, приходит один такой. А потом прилетают другие, как стервятники. Я не знаю, откуда они берутся, но так везде. Где бы я ни бывал. А повидал я многое. Они приходят на смену вам, когда отказываетесь быть крылатыми. И убивают. — Но я не ангел! — Нет, конечно. И они тоже. Повернулась на бок. Глаза слипались. Хотелось спать. Раскидавший крылья мастер укрыл меня моими. Крылья не пострадали. Какое счастье! Я задремала. Проснулась от шума. Мир сошел с ума и ходил ходуном. И скрежещет, лязгает, хохочет дьявольски. Я выглянула в окно. Небо черное, молнии сверкают, ветер ломает ветки. Огромное дерево возле мастерской повалило, чуть не на крышу Я закричала. И запах! Мерзкий запах горячего железа! Волосы встали дыбом. В небе насчитала один, два, три… шесть металлических тварей. И любимые, до боли знакомые крылья, сколько раз я прижимала их к себе, сколько раз в моих руках они становились белоснежными — чистыми, как девственный первый снег, светящимися, как звезды на ночном небе… Мой ангел. Я не обозналась, когда думала, что видела его. В небе вершилось колдовство. Волшебство или магия… Я знала, что он хранит и спасает, помогает и людям, и всему миру, но никогда не видела, как это происходит. Из его рук лились молнии, взмахи крыльев сопровождались потоками огня, и, воя и скалясь, отскакивали в стороны железнокрылые. Он сражался с жуткими тварями, мой рыцарь в огненных доспехах, и ослепляло и завораживало сияние его крыльев. И хрипело, лязгало, шипело зло. И… мой Мастер тоже там! Их двое. Но тех, тех шестеро! Мамочки, что же делать! Я подхватилась с кровати. Меня повело, но не важно. Бросила за спину крылья и, очертя голову, ринулась в небо. Как я могла оставить тех, кого любила, одних? *** Они не живые. Они пустые, как банки. Как же зло может так управлять жестянками, что те жгут, убивают, куражатся, творят такое?.. Жуткие твари валялись на земле, исходил паром, остывая, металл. Я все думала о том, что сказал мне однажды Мастер — мы сами оживляем зло, когда отказываемся от любви. Мастер отошел в сторону. Усталый, старый. Как он сражался… я испытывала гордость — за него и за моего ангела. А я… что я. Больше отвлекала. И, может, мешала. Но мы победили. А сейчас мне нужно поговорить с ним. Глаза у них одинаковые — вот кого напоминал мне Мастер. Молодые, но мудрые и усталые глаза. Как же я люблю тебя, мамочки. Он стоял и ждал. С самого момента окончания битвы. Я некоторое время сидела на земле, пытаясь принять происшедшее и прийти в себя. Потом поднялась и подошла к нему. Смотрела — не могла наглядеться. Как ты прекрасен, мой ангел. Светлые волосы спутались, потемнели от осевшего на них пепла, глаза цвета грозового неба. И крылья — огромные, когда-то белоснежные. Опаленные битвой, израненные. Кто почистит твои крылья, мой ангел? Кто починит?.. — Ну, здравствуй. — Здравствуй… — «любовь моя», мысленно добавила я. Да ладно… зачем слова, все в глазах. Не скрыть. Не хочет уходить… улетать… один? — Пойдешь со мной? — он посмотрел так, словно не было никого роднее и дороже, чем я. Словно никогда не расставались. У меня сердце пропустило удар. Я люблю тебя. — Мне бы многое тебе рассказать, но… у нас мало времени. Надо лететь. — Нет. Второго раза я не вынесу. А ты не сможешь иначе, — меня прорвало. — Ты слишком нужен всем. Я знаю. Вот видишь — даже меня спас. Кто бы мог подумать, что мы так встретимся. — Вообще-то это ты — нас, — чуть-чуть, робко даже, улыбнулся он. Забыто-щемяще, но в груди отдалось таким ударом сердца, прямо молот по наковальне. Чуть не сложилась пополам. Как же я его любила. Люблю. — Нет, это ты прилетел спасать меня. Нас. — Ну, — замялся, помедлил. — Да. Но я правда не могу… Не могу иначе, да. Но тебе я очень рад. Я хотел… хотел бы, чтобы ты полетела со мной. — Не могу, — ответила я одними губами и для верности помотала головой. Только бы слезы удержать. — Ты прекрасна, крылатая. Сколько нежности во взгляде. Неужели он любил меня?.. Если бы сказал хоть раз! — Я всегда знал, что ты крылата. Прости. — Ничего. Все хорошо. И, не удержавшись, прошептала: — Я люблю тебя. — И я люблю тебя. И всегда любил. Ты знаешь? — Знаю. Теперь я это знала. Как глупо, что нужны слова… Он опустил голову. А когда поднял глаза на меня, в них была решительность. — Мне пора. Рад был видеть тебя. Правда, рад. — И я, — ответила я, глотая слезы. Люблю. — Может, когда-нибудь встретимся? — Может. — Небо — оно одно на всех. — Одно на всех, — эхом повторила я. Я сделала шаг и прижалась к его груди. Словно хотела, чтобы укрыл меня и никогда не отпускал. Зная, что это невозможно. Он на самом деле укрыл — обнял и укрыл крыльями. На мгновение стало тепло и уютно, как после дальней дороги оказаться дома. Долгой дороги, где были и горести, и лишения, и сбитые в кровь ноги, и проникающий до костей ледяной дождь и вьюга, и мороз. И мир исчез. Только мы. Два сердца, бьющихся вместе. Мой ангел и я. Так хорошо. Как же я все-таки лю… Замерла и застыла на мгновенье, стараясь не дышать. Вздохнула, вывернулась из объятий первая. И легонько оттолкнула. — Тебе пора. Лети, — улыбнулась, вкладывая в улыбку всю любовь, всю нежность, всю ласку, что у меня была. — Лети, пожалуйста. Может быть, когда-нибудь. — Небо — одно на всех, — кивнул он и взмыл в небо. Может быть, кто-нибудь почистит твои крылья. Я очень этого хотела. Вот силуэт стал меньше, тоньше, вот уже только точка… или это в глазах точки — смотреть на синь, озаренную ярким солнцем, больно, ярко очень. И черные точки перед глазами — и уже не понять, какая из них он. Мастер крыльев подошел ко мне. Его не до конца зашитые крылья были прекрасны, но снова нуждались в починке. Еще больше, чем прежде. — Ну, вот, теперь тебе пора покинуть меня. А мне уезжать. Сердце защемило — как он будет один, старый… А меня ведь ничего тут не держит. Он же стал родным — как отец. — Можно мне с тобой? — Уверена? — Вполне, — тряхнула я крыльями. Теперь уверена, и меня не нужно об этом спрашивать. Мастер провел руками — как шнурки развязал — крылья упали к моим ногам. Я сделала то же самое. Подхватив драгоценную ношу, мы отправились в мастерскую, чинить крылья друг другу и собираться в дальнюю дорогу. Нам всегда найдется работа. А еще я хотела сесть за конторку, взять в руки перо и записать все, что с нами произошло. Может, когда-нибудь из этого сложат песню. О добре и зле, о том, что, забывая любовь, мы открываем в мир дорогу злу. И о том, что небо — одно на всех. Обсудить на форуме