По правде сказать, я уже не помню, когда я свёл своё знакомство с Селидией. Казалось, она была в моей жизни всегда. Даже после того, как я бежал на запад, она всё равно осталась со мной. В моих самых страшных ночных кошмарах. Даже сейчас, когда я закрываю глаза, её образ невольно предстаёт перед моим мысленным взором. Наверное, я чувствую себя виноватым за то, как сложилось её судьба. Но в этом нет моей вины. Совсем нет…

Иногда я думаю, как сложилась бы наши судьбы, если бы в один из поворотных моментов истории что-нибудь пошло по-другому. Возможно, если бы двести лет назад биохимический переворот не задавил бы лавиной своего развития только-только окрепший индустриальный, то истории Селидии бы попросту не было. Однако, что случилось, то случилось, девочка просто стала жертвой развития нашей неугомонной цивилизации. Думаю, таких как она было много.

Тогда, двести лет назад, человек стал полем боя науки и природы. Сначала бой был неравным. Но после того как мы научились работать с генами, позиции природы сильно пошатнулись. Человечество праздновало победу. Считалось хорошим тоном заказать своему ребёнку голубые глаза, или высокий рост, или ангельский голос, или уникальные способности к математике. С развитием этого искусства идеальные дети, совершенно непохожие на своих родителей, никогда не бывавшие в чреве матери, стали нормой. Нет, были, конечно, и те, кто рожал детей по старинке, но таких считали либо бедными, либо жадными.

Однако, природа коварный соперник. Чем большую силу ты применяешь против неё, тем мощнее ответ. Лет сто назад начали учащаться случаи непроизвольных мутаций генов. Книгу природы нарушили, и она яростно пыталась навести порядок. Война вспыхнула с новой силой. Но на этот раз учёные уже пытались не изменить человека по своей прихоти, а боролись за его сохранение.

На гребне этой войны, продолжающейся и по сей день, оказались родители Селидии. Красивые и умные, идеальные, вследствие многократного изменения генов их предками они оказались бесплодными. Молекула ДНК их потенциального ребёнка просто рушилась под тяжестью своей бессмысленности. Но бедолаги по-настоящему любили друг друга и хотели иметь детей. И что они только не пробовали! У них были деньги. И они не жалели их, чтобы родить наследника, или наследницу. Шансы были один на миллион. Но ведь им и нужен был лишь один шанс. Наконец, они решились на сложную и очень дорогостоящую химическую операцию.  Над производством (да-да именно производством) одного человека работало пятнадцать химиков, биологов и генетиков. Процесс шёл долго и, можно сказать, болезненно. Каждый ген приходилось сшивать буквально вручную. За способность регенерации клеток боролись насмерть. Но в итоге, спустя полтора года вместо положенных девяти месяцев, наследница всё же появилась на свет.

Надо ли говорить, что радости родителей не было предела. Конечно, их предупреждали, что ребёнок будет больным и с вероятностью 50% не доживёт до двадцати, но они всё равно назвали её «Селидия», что означает «надежда».

Не смотря на то, что её родители были неприлично богатыми, они происходили из незнатного рода. И чего им катастрофически нахватало, так это связей. Конечно, деньги открывали дорогу в высшее общество, но там их считали выскочками без роду и племени. Моя же семья, потомки известных родов, завсегдатаи всех светских приёмов, в то время испытывала стеснённость в средствах. Так что сам Бог велел нам сойтись.

Это произошло в одном из элитных детских клубов; ну, знаете, такие заведения, где дети, ещё не начавшие своё образование, вдоволь бегают, резвятся и играют друг с другом под присмотром своих и клубных гувернанток, в то время как их родители могут обсудить между собой важные вопросы. В том клубе я был королём. У меня у одного не был гувернантки (наша семья не могла себе этого позволить), а клубные следили только за теми детьми, родители которых им лично заплатили. И я мог делать всё, что мне вздумается. По природе человек спокойный и уравновешенный я этим не злоупотреблял, хотя и пользовался.

Селидия тогда была ещё даже очень симпатична, хотя нам было по три-четыре года, и память сохранила, скорее всего, лишь общее впечатление от нашего пребывания в детском клубе, но я помню, что тогда она была, как всегда, очень высокой для своего возраста и стройной, а не ходячим скелетом. Также она была очень подвижной, любила бегать и прыгать, но часто плакала, однако я тогда не придавал этому большого значения, хотя я тогда ничему не придавал большого значения.

Случилось так, что наши родители познакомились, разговорились и прониклись друг к другу большой симпатией. Я чётко запомнил голос матери, когда она подозвала меня к себе и, указав на Селидию, сказала:

- Видишь вон ту девочку? Играй с ней побольше. Это хорошая девочка, мы подружились с её родителями.

Тогда я кивнул, не особо осознавая, что она мне сказала. С Селидией я играл не больше и не меньше, чем с другими. И она со мной играла не больше и не меньше, чем с другими. Однако, мы прониклись друг к другу какой-то симпатией. Она хорошая девочка. Играй с ней побольше.

Детство. Детство. Дорогое, дорогое детство…

То золотое время, когда ты можешь себе позволить не думать и не заботиться ни о чём, а просто бежать, потому что тебе нравится бегать. Твоё тело молодо, и всё в нём дышит жизнью. А мир огромен, непознан и непознаваем. В этом его и прелесть.

Детство. Детство. Дорогое, дорогое детство…

Как мимолётно оно проходит! Конечно, ведь взрослые не могут себе позволить радоваться тому, что жизнь их детей наполнена восторгом и счастьем. И пора золотого детства заканчивается началом образования. Разумеется, без образования я был бы никем, но для меня мир уже не будет таким необъятным… Никогда…

Стоит ли удивляться тому, что нас с Селидией отдали в один и тот же младший лицей? Нам по семь лет, жизнь только-только начала открывать перед нами свои тайны, а мы были вынуждены рисовать какие-то крючочки в тетрадях и читать вслух. Что и говорить, мы были несчастны. И если моё несчастье ещё хоть как-то мог скрасить тот факт, что мне всегда нравилось получать новые знания. То несчастью Селидии не было предела.

Тогда, ещё сохраняя черты того очаровательного ребёнка, она уже начинала походить на ту Селидию, которую я вижу в ночных кошмарах. Она сильно вытянулась и стала выше меня чуть ли не на голову и ещё сильнее похудела. До настоящего кошмара оставалось ещё лет десять. Но его побеги прорастали уже тогда.

С последующими годами начала обучения наше несчастье только возросло. От нас требовали всё больше, а жизнь манила всё сильнее. И был лишь один выбор: сломаться или найти защиту. Я нашёл защиту в удовольствии от познания этого удивительного мира, а Селидия… Если Вы ждёте того, что она сломалась, то нет, этого не произошло. Она тоже нашла защиту. Сначала, она очень много плакала, ещё больше чем в детском клубе. А потом ей понравились правила.

Да, да, все эти школьные правила, к которым я всегда относился немного… пренебрежительно. А она с благоговением достойным заповедей Творца восторгалась всеми этими неписанными школьными законами типа: «Двойки – это плохо», «Слово учителя – закон», «Самое страшное в жизни – контрольная работа», «Домашние задания необходимо неукоснительно выполнять»! И поначалу следовала им, а когда ей это наскучило, новым развлечением стало их нарушать.

Время шло, с каждым годом она всё больше и больше походила на Селидию из моих кошмаров. Она становилась всё выше и стройнее, и теперь уже была по-настоящему ходячим скелетом. Она смотрела вникуда и совершенно не могла за себя постоять. Разумеется, она стала посмешищем для этих десятилетних чудовищ, которые за ничтожный срок своей жизни хлебнули столько зла, что уже испытывали потребность вылить его на кого-то другого.

Тогда-то и произошло наше настоящее сближение. Я, успев к ней привыкнуть, был единственным, кто не дразнил её и никогда над ней не издевался. И она это чувствовала. Таким образом, спустя четыре года обучения, в лицей мы вышли если не друзьями, то хорошими приятелями.

Мы росли, мы менялись. Но в первые годы в лицее я по-прежнему оставался её единственным другом, и я серьёзно углубился в её неширокий кругозор. Да, её родители были миллианерами, но они всё равно оставались выходцами из простого народа, так что не мудрено, что Селидию интересовали в основном самокаты, разборки с бабками в конных трамваях, пререкания с врачами в больницах и школьные правила.

Все эти темы сплетались в её обычных монологах, единственным слушателем которых был я. Она ловко отлавливала меня в перерывах между уроками и начинала рассказывать мне очередную историю:

- Я вчера у врачихи была. Она такая дура. Она мне говорит: «У тебя простуда». А я ей говорю: «У меня бронхит!» А она мне говорит: «Какой бронхит! Знаю я, когда бронхит! У тебя простуда!» Никогда больше к этой дуре не пойду! Вот сейчас я слягу с осложнением бронхита недельки на две, а там может и воспаление лёгких будет, - тут она начинала смеяться. Творец милостивый, этот смех мог заставить дрожать даже Сатану. Он был похож на скрежет и писк одновременно и выражал дикую радость и восторг. Если Вы спросите меня, что же её так забавляло в бронхите и воспалении лёгких, то я отвечу, что согласно её пониманию школьных катехизисов болезнь была лучшим предлогом пропустить занятия, а это в свою очередь было величайшим наслаждением. А может, ей просто нравилось болеть? Когда счётчик её жизни перевалил за половину, она стала болеть очень часто. А хронические заболевания давали всё новые и новые осложнения. Но я тогда воспринимал это, как передышку от её жутких историй:

- Значит, еду я вчера с самокатом на трамвае. А напротив меня сидит бабуся. И она мне говорит: «Чего это ты сюда с самокатом припёрлась?» А я ей отвечаю: «А с самокатами можно!» А она мне говорит: «Нет, нельзя!» А я ей говорю: «Я Вам закон могу показать, что можно!» А она мне говорит: «Ничего не знаю, вылезай!» - и тут Селидия опять начинала смеяться…

Вы представить себе не можете, какой кошмар сидеть и слушать эти дурацкие истории, кивая лишь из вежливости, и смотреть, как в этот момент твои настоящие друзья веселятся и лишь иногда бросают в твою сторону полные сожаления взгляды, как бы говоря: «Это твой крест».

Тогда я рассуждал, что осталось от нашей прошлой дружбы? Где та маленькая резвая девочка, с которой мне так нравилось играть в детском клубе? Что в Селидии осталось от неё? И что в Селидии осталось от человека? Конечно, я знал её историю, и я понимал, чем вызвана её крайняя ограниченность. Но, всё равно, общаться с существом, которому не доступно всё, кроме больниц, трамваев и прогулок на самокатах, невыносимо. Невыносимо…

И всё же она была моим крестом…

Но я понял это позже, незадолго до нашего окончания лицея.

Тогда Селидия сильно сдала. У неё болело всё, успеваемость становилась всё хуже, а истории всё однообразное. Молодая старушка, как я про себя её называл. Но, как это ни удивительно, у неё появилась подруга. Нэртэни. Селидии она по-настоящему нравилась. А вот я не питал насчёт неё никаких иллюзий. Девочка из небогатой семьи, незнатного рода, попала в наш лицей лишь чудом. Конечно, Селидия для неё была шансом пробиться в жизнь. Богатая, больная подруга, к тому же совершенно неспособная распознать, когда её используют. Красота! Но я не винил Нэртэни. Если вдуматься, то я относился к Селидии точно также: мешок денег на последнем издыхании. Мне было лишь искренне жаль, что столь милой девушке придётся связать себя с таким чудовищем. У меня уже не было выбора, а у Нэтрэни ещё был.

Безвыходность своей связи с Селидией я понял после того, как нас поставили вместе танцевать на выпускном балу. От такой идеи я был не в восторге, но мой учитель танцев ни в какую не соглашался поставить меня с кем-нибудь другим, ничем не мотивируя своё решение. Тогда я обратился к матери с просьбой, чтобы она поговорила с ним. Но мать зашипела на меня, и этот разговор я никогда не забуду:

- Ты что с ума сошёл?! – её глаза пылали яростью, - С кем же ещё тебе танцевать, как не с Селидией?!

- Но, мам, ведь она…

- Я знаю, какая она! Труп ходячий, и если не сейчас, то через пару лет так точно! – настолько прямой правды я от неё не ожидал, - Но она не просто труп, она труп с деньгами! И твоя задача, получить эти деньги пока труп не разложился до конца! Я столько лет поддерживаю отношения с этими неотёсанными болванами – её родителями, что самой тошно, я из кожи вон лезу, чтобы вы по жизни шли вместе! А ты не хочешь с ней танцевать?! Заруби себе на носу, твоя задача – жениться на ней, и тогда…

- Жениться на ней!!! – я аж подпрыгнул от ужаса.

- Да! Жениться на ней и получить её наследство. Отец Селидии не против, он сам понимает, что внуков у него не будет, а лучшего наследника, чем ты ему не найти. Поэтому ты должен максимально стараться угодить ей и ему. Понятно?! – я медленно кивнул, - Будешь с ней танцевать?! – я ещё раз медленно кивнул и с бледным, как полотно, лицом вышел из комнаты. В тот вечер я заперся у себя и всю ночь проплакал.

Спустя какое-то время я смирился, но танцевать с Селидией было так же ужасно, как и говорить. Двигалась она с грацией коровы. А танцы воспринимала, как очередной обязательный скучный школьный урок. Моё страдание мог скрасить лишь тот факт, что обычно после пяти минут танца она садилась на стул, ссылаясь на боль в коленях, лёгких или пояснице, и оставшуюся часть урока просто сидела. Ну а я, в душе питая надежду, что возможно на выпускном я буду танцевать с кем-нибудь другим, учил все фигуры танца… один. И подруга Селидии, та самая Нэтрэни, у которой тоже не было пары (как я предполагал, из-за её низкого происхождения), также учила все фигуры танца… одна. И иногда мне в голову приходила безумная идея, а почему бы нам с Нэтрэни не танцевать вместе? Из нас бы получилась прекрасная пара, она мне была даже немного симпатична… Но я тут же в ужасе отбрасывал эту задумку. Она хорошая девочка. С кем же ещё тебе танцевать, как не с Селидией?! Так мы и танцевали с Нэтрэни, в шаге друг от друга, каждый свою партию, единые в своём одиночестве, как острова в архипелаге.

Однажды на такой репетиции мы втроём сидели, наблюдая, как другие танцуют. Посередине сидела Селидия, рассказывая очередную свою историю, справа от неё я, а слева – Нэтрэни.

- У меня вчера нашли дырку в сердце, - вещала молодая старушка, - говорят, что два миллиметра. Эх, вот если бы была три, то меня тогда бы от занятий в лицее освободили, - «Удивительно, что они вообще нашли у тебя сердце, обладательница железной логики» - подумал я. Селидия продолжала что-то щебетать, но я уже не слушал, концентрируясь на новых движениях танца. Когда же я вновь обратил внимание на Селидию и Нэтрэни. Они о чём-то шутили и смеялись… Смех Селидии не меняется с годами, а вот смех Нэтрэни… он был искреннем. Как человек многие годы подделывающий смех и достигший в этом искусстве определённого мастерства, я сразу понял, что смех был искреннем… Нэтрэни было по-настоящему смешно с Селидией! Они по-настоящему дружили!

Это осознание полностью перевернуло моё представление о Нэтрэни. Девочка из небогатой семьи и незнатного рода была способна смеяться и по-настоящему дружить с таким чудовищем, как Селидия. Была способна увидеть в ней человека! Человека!

То, чему я давно разучился…

Через пару дней мы сходили с ней погулять… просто так… но разговор сам собой зашёл о Селидии:

- Давно ты её знаешь? – спросила Нэтрэни, собирая букет осенних листьев.

- Давно.

- И вы поженитесь? – мне не понравилось, в какое русло зашёл разговор, но, тем не менее, я ответил:

- Скорее всего, да…

- Счастливый.

- Что?! – такая постановка вопроса поставила меня в тупик, и мне потребовалось несколько секунд, чтобы сообразить, что она говорит о деньгах. Но прежде, чем я смог ответить, она сказала:

- Твоей женой будет самый честный и искренний человек на свете, - такой взгляд на этот вопрос поставил меня в тупик ещё больше, я нашёл в себе силы лишь для того, чтобы сказать:

- Ты о чём?

- Ты видел хоть раз, чтобы она врала или говорила не то, что думает?

- Нет. Но ведь думает она только о больницах и трамваях.

- Да. Но ведь это её правда, - на такой аргумент у меня не нашлось ничего, что сказать, - У большинства людей кругозор не шире, только ведь они не находят в себе сил в этом признаться.

Остаток прогулки мы шли молча. Никогда раньше я так не думал о Селидии. Так человечно…

Мы закончили лицей. На выпускном балу я всё же танцевал с Селидией. Правда, как и на репетиции она протанцевала пять минут, а потом села с болью в коленях. Нэтрэни не танцевала. Когда её подруга села, она подошла к ней, спросила об её самочувствии и начала непринуждённо болтать. Я чуть-чуть посидел с ними, а потом встал и пошёл к банкетному столу за стаканом пунша. Взяв напиток, я начал хаотично перемещаться по бальному залу, моля Творца, чтобы ни моя мать, ни отец Селидии меня не заметили.

После выпускного времечко выдалось хлопотное. Я окончил лицей с отличием, но найти хороший университет было всегда делом непростым. Я пробовался во все ведущие вузы страны, и в итоге поступил в один из них на юридический факультет. Я. Юрист. Ага. Но тогда мне нравилось.

На моё удивление Селидия тоже пыталась поступить в вуз. Как ни странно, это был Институт Летательной Техники. Я знал, что её всегда завораживали аэропланы, парапланы и самолёты, и даже огромные неуклюжие дирижабли, но чтобы стать профессиональным пилотом! Этого я от неё не ожидал.

Конечно же, она никуда не поступила. Провалила экзамены. Но даже если бы и прошла, то её бы не приняли по состоянию здоровья.

В это время моя мать особенно хлопотала о нашем сближении с Селидией. Мы часто бывали у них в гостях. Светские приёмы, как мать это называла. Но на практике это были жуткие посиделки по жёстким правилам этикета, которые заканчивались тем, что нас с Селидией запихивали в её комнату, где я был вынужен вновь и вновь слушать её истории, в то время как моя мать обсуждала с её отцом все подробности предстоящей свадьбы в завуалированной форме. Детский клуб, если вдуматься.

Единственным, кто мог развеять весь ужас этих «светских приёмов», была Нэтрэни. Она, как и Селидия, не поступила в вуз, и теперь от избытка свободного времени часто бывала в гостях у своей подруги.

Настоящий кошмар уже стоял на пороге и дышал нам в затылок.

Спустя год «светских приёмов» напряжённой учёбы в вузе, я поступил на второй курс. Посиделки у Селидии продолжались, и близилось время нашей свадьбы. Если перед выпуском из лицея Селидия сильно сдала, то сейчас она просто опустилась. Ещё одними постоянными гостями «светских приёмов» стали её лечащий врач и бригада санитаров. Селидия уже и часа не могла прожить без каких-либо инъекций и сильных обезболивающих наркотиков. Но лекарства не помогали, и уже было совсем непонятно, доживёт ли она до нашей свадьбы или нет. Я искренне надеялся на второе.

Она почти перестала соображать и начала заживо разлагаться. Лекарства, поддерживающие её существование, каким-то образом вступали в взаимодействие в её ДНК, и из Селидии постоянно сочилась какая-то слизь. Но самое ужасное, что при всём при этом она оставалась живой. А Нэтрэни по-прежнему видела в ней человека.

Мою мать очень беспокоило состояние Селидии. Она буквально чувствовала, как деньги уходят у неё из рук, это не давало ей покоя ни днём, ни ночью, и она всё торопила родителей Селидии с назначением дня свадьбы. Наконец, свадьба была назначена на ноябрь. Мы были официально помолвлены. Без нашего участия. До свадьбы оставался месяц. Месяц бурных фантазий о том, как я женюсь на трупе, заживо разлагающемся и истекающем бурой слизью.

Чтобы хоть немного отвлечься от мрачных мыслей о своём будущем, я хотел с головой уйти в учёбу, но мать, как назло, заставляла меня каждый день приходить к Селидии и стоять у кровати умирающей невесты, как бы говоря: «Вот твоя будущая жена! Вот она!»  Нэтрэни тоже была там, поддерживая свою подругу в самые тяжёлые моменты её жизни.

Ночь за день до моей свадьбы была настоящей агонией. Я всё ворочился и никак не мог заснуть, представляя, что рядом со мной лежит Селидия, из неё вытекает зелёная жижа, её холодные руки тянутся ко мне, а губы шепчут моё имя. Я еле сдерживал крик. А, тем не менее, наша первая брачная ночь будет уже послезавтра.

Когда я всё-таки под утро заснул, мой неровный сон исказила ужасная картина. Огромный зал. Толпы гостей. Моя мать в восторге пересчитывает свои миллионы. Родители Селидии готовые кинуться на меня с объятьями и криками: «Наследник! Наследник!» Мои друзья в похоронных смокингах, с траурными лицами, на которых написано: «Ты сегодня женишься на трупе. Мы тебя сегодня хороним!» И невеста. Селидия. В безупречном белом платье и фате. Её лицо представляет собой череп, обтянутый кожей, на платье проступают бурые и зелёные пятна от слизи, а из уст извергается её жуткий смех.

Уже после рассвета я проснулся в холодном поту со странной туманной ясностью голове и непоколебимой решительностью. Я принял холодный душ. Оделся. И, как ни в чём не бывало, спустился вниз. Мать уже вовсю готовила завтрак. В то утро я улыбался, смеялся, много шутил, съел две порции бутербродов и каши и даже, похоже, заразил хорошим настроением мою мать. После завтрака я подхватил мою сумку и отправился в университет, оставляя мою родительницу ворчать, что у него завтра свадьба, а он только и думает, что об учёбе.

К моему удивлению, ноги понесли меня не в институт, а в портовый квартал. Несколько часов я бесцельно шатался между невысокими домами по туманным улочкам, а потом отчаянно начал оббегать все кассы в поисках билета на какое угодно судно, отплывающее сегодня же за океан.  Но в кассах биллетов не было, и всё что мне оставалось – в который раз смаковать картинку Селидии, тянущей ко мне свои руки. Моей невесты.

Её образ придал мне прыти. Пусть в кассах не было билетов, но я всё равно получил там то, что мне нужно. Я узнал номера всех пароходов, отплывающих сегодня за океан. Обойдя порт и внимательно осмотрев все подходящие корабли, я выбрал один, который показался мне наиболее надёжным и плохохраняемым, и, когда уже начало вечереть, тайно пробрался на него и спрятался под брезентом в одной из шлюпок.

Той же ночью пароход издал прощальный гудок и отплыл. Море в ноябре не спокойное, пароход попал в шторм, и меня колошматило, как тесто для пирожков. Единственное, о чём я молил Творца в тот момент, так это то, чтобы лодку случайно не выбросило за борт. Но это всё равно было лучше, чем холодные объятия моей невесты. Моё присутствие на корабле обнаружилось на следующий же день, но капитан не пожелал разворачиваться и взял меня матросом до прибытия на материк.

Через две недели я прибыл на запад. Сын аристократа, я начинал с самых низов. Был рабочем в порту, чистильщиков канализаций, официантом в небольшой кафешке. Наконец, я открыл своё дело. Да, было нелегко. Были взлёты и падения. Но в итоге я разбогател. И стал в разы богаче родителей Селидии.

Что же касается неё. Позже я узнал, что в ту ночь она умерла. В тот момент с ней были только её родители и преданная Нэтрэни, не оставившая подругу даже в последний час. Быть может, если бы я не сбежал тогда, а позже выразил бы родителям Селидии мои глубочайшие соболезнования, то я бы всё равно мог бы стать их наследником. Но, что было бы если бы она в ту ночь не умерла? Даже подумать страшно.

В то время как родители Селидии и Нэтрэни провожали её в последний путь. Мои родители бегали по всему городу и искали меня. Моя выходка привела к сильному разрыву между ними и родителями Селидии. И в итоге их наследницей стала Нэтрэни. Думаю, это справедливо, ведь никто на этом свете не любил Селидию так, как она.

Как то так, господа, как то так. Несмотря на все прошедшие годы, я всё равно чувствую себя виноватым перед Селидией. Не из-за того, что не пожелал жениться на трупе, и не из-за того, не смог находиться рядом с ней в последние годы. Но из-за того, до сих пор сквозь кошмар трупа не могу увидеть в ней человека. Живого. Живого…