Здесь драконы Пятно, которое было Жанной, ещё дымится на ковре. Маленькое и бесформенное, пахнущее жжёной пылью. Наверняка метафора чьей-нибудь жизни. По крайней мере, ковёр, кажется, настоящий, и теперь его придётся выкинуть. Какое сл-л-лабое утешение. — Глюк. Мой мальчик, — Красный не смотрит на меня, обращается к моему отражению в окне. — Ты разбиваешь мне сердце, правда. Глюк — это я. Вернее, технически, глюк — это он, а я человек, но говорить так очень невежливо. Миром правят двойные стандарты. Он может называть меня словом на «г», а я его нет. Он словно чёрно-белая фотография. Словно злая газетная вырезка с алыми глазами, алым галстуком, алым огоньком сигареты. Словно его принесло в Воронеж прямиком из Города Грехов, и да, это каламбур. — Думаешь, я не понимаю? Ты ещё ребёнок. В кино герою всё время предлагают лечь в третьем раунде, но он же герой. Он так не может. И даже в кино это редко заканчивается хорошо. А в жизни всегда всё хуже. И ты не герой, — наши взгляды сами собой сходятся на портрете, — и я не злодей. — Ну, ты читаешь злодейский монолог, глядя в окно. — Справедливо, — Красный разводит руками. Его бокал наполняется коньяком. — Но еще я в ответе за этот город. За окном «этот город» утопает в снегу и безразличии к двум маленьким фигуркам в окне Капитолия. Ещё и метель. Таким как я нельзя умирать без зрителей. Таким как Жанна… Красный затягивается. Глубоко, как только он умеет. Сигарета сгорает дотла вместе с фильтром, оставляя затухающие искры у него на губах. Потом он долго выдыхает горячий дым. Открывает окно. Девственный воздух Воронежа входит порывисто. — Посмотри. Что ты видишь? Ну, началось. Сейчас будет притча. Даже Принцесса не хочет её слушать, поэтому вдевает наушники со смешными рожицами. Уже немолодая, но подтянутая и ухоженная. Конечно, чего бы не последить за собой, когда за всем остальным проследит Красный — и целый город рабов. — Дома, — я, конечно, польстил его городу. Такие дома называются «руины». Впрочем, такие люди как я — тоже. — А я вижу Великие пирамиды, — Красный глядит куда-то в сторону Машмета, где по определению не может быть ничего великого. — Самая великая из них — пирамида Маслоу. Но тяжелые времена требуют пирамид попроще. Как там говорили древние? «Яблок и зрелищ»?.. Яблоками этот город обеспечивают тысячи самоотверженных работяг. В рамочке на стене Золотой как раз принимает у себя пару таких работяг, с улыбкой жмёт заскорузлые от двух десятилетий суходрочки руки. — Но зрелищ им можете дать только вы. Это нелегкая задача, Глюк, я понимаю. Это как шить костюмы для целого города портных… — Сапоги для сапожников, — подсказывает мой внутренний голос. Раньше он был поприятнее. — …но с хорошей фантазией приходит великая ответственность. Мы обязаны этим людям, ты и я. И что мы можем им дать? Просто бездумное развлечение — в обмен на жизнь и безопасность? Далеко-далеко за завесой белых хлопьев роятся чёрные. Дроны блокады сбиваются в стаи, летят домой на подзарядку. Ночная смена уже на позициях. — Мало просто развлекать, Глюк. Мы должны рассказывать истории с моралью. Каждый бой в Колизее должен чему-то учить, ведь больше этим людям негде учиться. И сегодня ты должен был преподать им урок. Принцесса покачивается в такт музыке, пожирающей драгоценное электричество. Чем в этой комнате можно убить? Разбить окно, взять кусок стекла… слишком долго. Вогнать ей в глаз карандаш? Насколько это вообще смертельно? До карандаша метра два. До Принцессы все пять. В одной комнате с Красным это бесконечно далеко. Вот Жанна могла бы успеть. Вот Жанна могла бы жить… — … если бы ты хоть немного думал о других. О своём народе. Но ты думал только о себе, мой мальчик, признайся. Вместе мы рассказали много славных историй. Вот, например, ДМ ушёл на покой непобежденным, — лицо величайшего практика на портрете наполовину состоит из фальшивой бороды, наполовину из фальшивых надежд. — Прекрасная история. Но у тебя должна была быть своя, ничуть не хуже. Теперь её финал изменится, но это ничего. Не страшно показать в детском мультфильме, скажем, курение, — он выдыхает искры и дым, искры и дым. — Главное — правильно закончить серию. Принцесса машет мне на прощание. Может, если очень-очень-очень сильно захочу, она умрёт? Ведь всё в мире именно так и работает. Но прямо сейчас кто-то очень-очень-очень сильно хочет, чтобы рывок за воротник швырнул меня в небо, и против таких сильных хотелок мне просто нечего возразить. Взмах алых крыльев приводит снежинки в панику, и они наперегонки бросаются вниз, чтобы скорее разбиться о проспект Революции. Они показывают пример, но сперва меня несёт вверх. Город превращается в карту. У этой карты куцая легенда — например, на ней не видно шахт пусковых установок, а их там, внизу, полным-полно. Добро пожаловать в Воронеж. «Вы находитесь здесь». Когти дракона разжимаются, передавая меня в нежные руки гравитации. Что ж, это будет долгий полёт. Самое время рассказать вам, как же так получилось… Чёрт! Ладно, это было гораздо быстрее, чем я предполагал. Не волнуйтесь, кажется, я ещё мыслю и существую, хотя падение совершенно точно закончилось. Я даже ничего не почувствовал, хотя мой затылок и проспект Революции определенно встретились, а проспект предсказуемо оказался крепче. Я всё ещё вижу небо и силуэт Красного на фоне снеговых туч, но, пожив в Воронеже, перестаёшь удивляться устройству вселенной. Я не мучался, от добра добра не ищут, сейчас полежу чуть-чуть, освоюсь и покину бренное тело. И вот тогда у меня будет всё время мира, чтобы рассказать вам мою историю. Сейчас. Вот сейчас. Ладно, вот сейчас точно. Переломанный город бесстрастно разглядывает моё переломанное тело. Я бы и сам рад взглянуть со стороны. Подвести итог своим достижениям и заслугам. Проститься с мясной оболочкой, которая столько лет мирилась с полным безразличием капризной души артиста. Не рождайтесь артистами в Воронеже, кстати. Но почему-то моё бессмысленное тело меня не отпускает. Руки думают, что они всё ещё мои, и щупают снег. Отчего-то упорно кажется, что он холодный. Может, смерть именно такая и есть. На случай, если я всё-таки перестану существовать и ничего рассказать не успею, давайте вкратце: в общем, это Воронеж, у Воронежа ядерный паритет со всем миром, или типа того. Воронежем правят драконы, и он в осаде. Злые дяди из Москвы хотят прийти и вколоть нам всем наркотики, чтобы мы перестали общаться с воображаемыми друзьями. Блин, когда вот так рассказываешь, вообще не то. Бред какой-то получается. Давайте с начала. Итак, город, об который я разбился насмерть, называется Воронеж. Он расположен на берегах реки Воронеж, это вон там, я туда головой лежу. Население по состоянию на январь сорокового года — хрен знает, пусть будет двадцать-тридцать тысяч человек, считая Машмет. Плюс их тульпы. Ну, не все. Яблоки же не население. И ракеты не население. Хотя они вроде как видят сны, так что, может, считаются. Население, кстати, уже подтягивается поглазеть на мой труп. Может, даже забрать себе сувенир. Первыми брони подтянулись, само собой. Глухой стук копыт по снегу выдаёт их приближение. Этих в городе процентов шестьдесят, волей-неволей приходится считаться. Но мёртвые ни с кем не считаются, так что пошла ты нахер, тупая лошадь. — Пошла! Пошла! Кыш! Фу! — этот голос. Он из детства. Стук копыт неохотно удаляется. Разогнав всех других зевак, голос из детства склоняется надо мной. Это лицо. Оно из кошмаров. Оно с портрета в пентхаусе Красного. Оно со старых афиш. Выглядит дерьмово, особенно фальшивая борода. — Живой? Поднимайся, — ДМ тычет мне посохом под рёбра. Если это ДМ, конечно, а не чья-нибудь тульпа в виде легендарного практика. С тех пор, как он ушёл из большого спорта, кровавого спорта, единственного спорта, хрен его кто видел. Мог и околеть где-нибудь в сугробе, как я сейчас. Поэтому я не собираюсь ему отвечать. И подниматься тоже не собираюсь. Что за город, умереть спокойно нельзя. Где-то на периферии сознания копыта ещё постукивают. ДМ берёт меня за ногу и начинает тащить волоком. Закатное небо Воронежа ползёт мимо, уже пропитавшаяся ночью земля обидно скребёт спину. Копыта стучат всё дальше, всё монотоннее. Под этот звук хорошо засыпать, и меня засыпает. Сейчас я усну, и если проснусь, то где-то далеко, в более интересной главе моей жизни, а на нет и суда нет. Сейчас. Вот сейчас. Чтоб тебя. ДМ быстро выдохся и сел перекурить. Потом ещё раз. На третий раз я не выдержал и поднялся на негнущихся ногах. Ощупал пустоту на месте затылка. — Мозги ищешь? — кумир моего детства харкнул под ноги моей вечной юности. Что-то во мне откликнулось на это слово — «мозги». Что-то заворочалось. Так что я пощупал ещё. Ни боли. Ни облачка изо рта. Из телесных ощущений — только холод и голод. Кажется, город вокруг хорошо меня понимает. — Всё, хорош расслабляться, — бычок в пальцах ДМа бесследно исчез. — Почапали. — Куда чапаем-то? Дай хоть оглядеться, старый чёрт. Понимающий город как будто и не заметил, что я сдох. Может, подумал, ученья идут. Вокруг те же заколоченные двери и окна, те же облепленные снегом плакаты. По проспекту Революции неторопливо катится спящая ракета, запряженная двумя десятками тусклых пони. Их создатели понуро бредут по бокам. Всё как обычно — бензин дорог, труд брони не очень-то. — Через мост, — ДМ и правда не ходит, он чапает, опираясь на свой нелепый посох из папье-маше и марксизма-ленинизма. С тощим мешком подарков на плече. С его синей шубы пооблупился весь бисер, с его красного лица — весь боевой задор. — В Машмет. — В Машмет? Ты что, долбишься, в Машмет? На ночь глядя? Таким как мы там нечего делать. Машметяне нас не любят, и если до заката они не любят нас по большей части платонически, то с наступлением темноты… Маглы, цивилы, как их только ни называют. Те, кто не может или не хочет произвести на свет хоть простенькую эманацию, хоть элементарную тульпу. Это их территория. Их улей. Некоторые ходы настолько глубоки, что их обитатели месяцами отлынивают от работы, скрываясь от недремлющего ока Капитолия. Всех остальных каждое утро сгоняют на самые чёрные работы, которые даже заменимые брони отказываются выполнять. Но они не дохнут. Назло всему Воронежу не дохнут. Машметяне нас всех переживут. Может, дело в здоровом образе жизни. — Я там живу. Там безопасно. Давайте хором обидно рассмеемся? Ну, чтобы непосвященному зрителю было понятно, как далеко «Машмет» и «безопасно» друг от друга в любых координатах. С Жанной там, может, и было бы безопасно. Но Жанны больше нет. Даже если я потрачу годы, чтобы выдумать её заново, она не будет такой. Той самой. Прежней. Настоящей. — Не, я пас. Я вообще умер. Давай без меня, короче, я тут полежу. Пис. — Глюк, мать твою! — я уже почти лёг, но ДМ ухватил меня за дырку в затылке и вздёрнул на ноги. — Тебе нельзя здесь оставаться, понимаешь? Тебя Зеленая ищет! — Пусть ищет. Она ничего. На молодую Шерон Стоун похожа. — Ты правда последние мозги потерял? — ДМ шарит у меня в черепе, словно проверяя. На каком-то неведомом уровне это щекотно. — Ты понимаешь, что сейчас случилось? Дракон тебя убил, а ты встал и пошёл! Ты вообще представляешь, что это значит? Что щас может начаться? — Как ты сказал? — не то чтобы у него симпатичное лицо, но что-то есть там, под знаменитой шапкой, такое… располагающее. — Я говорю, тебя дракон убил, и все видели, как… — Не-не-не, — про драконов мне совсем не интересно. Ни капельки. Даже Зеленая пусть катится к чёрту. Хотя у нее красивая форма черепа. Он выглядит довольно тонким.— Что там было про… мозги? — Ёперный театр! Приехали… — ДМ резко осекается, высматривая одному ему понятные тревожные знамения где-то в метели. Я его не тороплю. Я тоже высматриваю знамения — в трепетании жилки у него на виске. — Вот что, парень. Идём со мной, я тебя накормлю. — Я не г-го… не г… — желудок скручивается узлом, не выпуская наружу такие неправильные слова. Как это я не г? Я г, я еще как г! — Идём, идём! — мои ноги уже продались ему с потрохами, а потроха и подавно. Меня несёт сквозь метель, сквозь сумерки, сквозь одинокий Воронеж туда, за мост. — Я тебе мозгов дам, парень. Хороших, свежих!.. Да тихо, ты тихо, куда лезешь, дурак? Были бы у меня мозги, я бы давно свалил отсюда или повесился. Мозги дома, ясно? Идём домой! Домой, я сказал! Без мозгов чертовски сложно думать, представляете? Мне бы хоть кусочек, и всё встанет на свои места… А сейчас я, наверное, выгляжу по-идиотски. Машметяне, идущие навстречу по мосту, пялятся. Их не меньше дюжины, мужчины и женщины, все крепкие, тёртые, вооруженные. У них топоры, вилы, какие-то адские машины на черенках от лопат. У одного катана. До Жанны у меня была девчонка с катаной, совсем недолго. — Здорово, — ДМ что есть сил отвлекает их на себя. — Стряслось чего? — Мы в Тенистый, — сипло отвечает вожак. — Говорят, там маня окуклилась. — А, ну удачи, мужики. Расхерачьте там всё. Они проходят мимо, надолго задерживая на мне взгляды. Почему-то глядеть в ответ совсем не хочется. Можно было бы отколоть шутку про то, что у них нет мозгов, но по ощущениям — правда нет, без шуток. Нет ничего съедобного. Ничего аппетитного. Сочного. Манящего… — Да подожди ты, придурок! Почти пришли. Машмет надвигается. Неприязненно смотрит из ночной черноты. На весь район ни одного пикачу. Я слышал много историй о тех, кто здесь сгинул. О брони, пойманных живьём и принужденных обеспечивать колонию едой, пока не откажет рассудок. Но ДМ живёт не так уж плохо. Его берлога на фоне заколоченного и ощетинившегося города кажется пряничным домиком. Домашний уют, повсюду журналы и книги, маленькие разноцветные двадцатигранники, дверь толком не закрывается. Наверное, когда ты величайший практик за всю историю, бояться и правда нечего. Коктейля разве что. — Привет, мальчики! — жизнерадостный девичий голос бьёт по ушам. Она встречает нас в передничке — примитивная одноразовая вайфу, ничего особенного. В другой день я бы даже не посмотрел на неё, но сегодня она кажется такой аппетитной. — Вам что-нибудь приготовить? Да, Боже, да! — Отвянь, — ДМ даже не смотрит на неё, и девушка исчезает. Просто перестаёт существовать. Как моя Жанна и даже хуже. Нет, Боже, нет! — Да не истери ты! Сейчас! — швырнув мешок с подарками угол, ДМ несколько мгновений сосредоточенно смотрит на свои руки. Ну давай же, дед, давай, где подарочек для меня? Где он? Где?! Честно скажу, я думал, это будет мозг, но это яблоко. Конечно же это яблоко. Самое аппетитное яблоко на свете. Отвернитесь и не смотрите, сейчас я буду его пожирать, и вам не понравится. Я слишком голоден. Слишком… голоден… — М-м… чёрт… как это вкусно! — Попустило? — требовательно спрашивает ДМ. И вот что мне ему ответить? Я живу в Воронеже, сегодня я потерял труд и любовь всей моей жизни, и не могу даже оплакать её и себя, потому что я сдох и хочу только жрать мозги. Попустит ли меня когда-нибудь? — Более-менее. — Тогда слушай внимательно, времени мало. Во-первых, ты тульпа. — Чего? Осади, Хагрид, я не… — пощечина такая звонкая, что меня попускает чуть больше. — Сколько тебе лет? От двенадцати до пятидесяти пяти, так я обычно говорю. Но на лице ДМа написано, что он не примет такой ответ. — Слушай, я знаю, что молодо выгляжу, я типа как Киану Ривз… Эта пощёчина уже не отрезвляет. От неё просто обидно, и голова поворачивается. — Алё! Ты не Киану Ривз! Ты в Воронеже!.. Так, ты помнишь две тысячи двадцатый? Кто же не помнит. Сумасшедший был год. К тому времени, как я вышел из карантина, двое моих соседей уже окуклились, а через дорогу маня разрослась на целый дом. Её выжигали белым фосфором. У всех моих друзей уже было по вайфу, через полгода они стали видимыми, через год осязаемыми. Я думал, я умственно отсталый. Думал, проиграл в божественную лотерею. Оказалось, просто не выиграл. — Это было двадцать лет назад, ты в курсе? Так, кто твои родители? Дурацкий вопрос. Конечно же, мои родители… та женщина, ну, с таким лицом… и кто-то еще? — Где ты учился? В университете. Со студентами. Там были пары, или типа того. Я делал на лекциях что-то, что не положено делать. А что там вообще положено делать? — А с дыркой в голове тебе как, нормально? Нигде не натирает? — Вот что ты пристал? Весь город меня знает! И до сегодняшнего дня у меня самого была тульпа. Полноценная, пятой ступени, — идеальная, — понимаешь? Любой тебе подтвердит. — И ты типа даже не удивился, что тебе нормально без половины черепа? — Удивился? — тут я не выдержал. Вы бы тоже не выдержали. — Ну-ка, идём. Идём, идём! Кажется, я застал его врасплох, потому что смог вытащить на улицу, хоть ДМ и вдвое крупнее. — Глянь по сторонам. На небо. Ну! Что ты видишь? Есть что-нибудь удивительное, а? Огонь вечерней мессы над Капитолием? Рой дронов за городом? Мужик с цветной лошадью посреди улицы? — каким же отбитым на голову должен быть брони, чтобы его занесло в Машмет в такой час. Вот и ДМ так подумал, и резко втащил меня обратно в подъезд, как только силуэт в ночи обернулся на мой голос. — Тихо! Заткнись! — я понимаю, что ты не согласен, ДМ, но зажимать мне рот — это перебор. Не то чтобы я мог вырваться. Без Жанны я мало что могу. Мало что умею. А вот твои пальцы кажутся съедобными. Я их пожую, а ты даже ругаться не станешь, настолько боишься издать хоть звук. Только когда стук копыт стихнет вдалеке, мы сможем поговорить. — Ты соображаешь?! — ДМ вытирает слюнявые пальцы о шубу. Переоделся бы, тебе-то тут, наверное, тепло. — Брони в Машмете ночью? Это агент Зелёной, мать твою! А его сраный Эплджек — троянский! Тебя уже ищут, парень! — Что-то много чести. Если уж они так хотят меня добить… — Да не добить, придурок! — ДМ тащит меня на кухню, на ходу воображая свет в каждой лампочке. — Ты тульпа. Понимаешь, что это значит? Что ты свихнулся в своей берлоге, ДМ. Уж я-то, наверное, знаю разницу между тульпой и человеком. Кто по-твоему мой создатель? Где он? Даже драконы стараются не покидать поле зрения своих создателей надолго. Это раз. И у меня была Жанна, это два. Тульпы, создающие тульпы — это… — Невозможно. — Смекаешь. Тут не пара простеньких эманаций, тут полноценная тульпа второго порядка. Твой создатель должен быть невероятно силён. Сильнее драконов, сильнее ракетчиков. Всех остальных практиков, вместе взятых. Соображаешь, о ком я? — Пациент Зеро, — большая куча религиозного дерьма, как по мне. Золотой распинается о нём на каждой проповеди, не то чтобы я слушал много. Якобы самый первый в мире практик, разумеется, из Воронежа. Нашими богоравными возможностями мы все обязаны ему. Он придумал всё самое классное в нашем мире, когда изобретения старого боженьки перестали впечатлять. И бла, и бла, и бла. Где он — хрен знает. Может, окуклился, и весь мир теперь его маня. Поэтому нужно пахать и не задавать вопросов. Когда ты дракон, логические связки вообще не упёрлись. — Они его ищут, Глюк. Слухи о твоем воскрешении до них уже наверняка доползли. А попадаться Зелёной тебе теперь никак нельзя — или посадят выдумывать ракеты, или чего похуже, — ДМ явно знает, о чём говорит. Или ему тоже холодно. — Я тебе постелю в гостиной. Утром познакомлю кое с кем, вместе подумаем, что делать. — А ты-то зачем впрягся? — этот вопрос давно крутится в моей продуваемой сквозняком черепушке. ДМ смотрит на свои пальцы, не моргая. Между пальцами растёт сигарета. Уже тлеющая. — Бороду видишь? Она настоящая. — Ну хорош гнать. — И костюм… плохо снимается. Тяжело. Я смотрю на него долго и пристально. Неловко трогаю шапку. Сидит как влитая. — Я такой же как ты, Глюк. Они это пока не просекли, но я такой же. Когда еще выступал в Колизее, они пытались меня заставить думать им ракеты, но у них силёнок не хватило. Тогда стали давить, уговаривать стать одним из них. Переделать мою С в дракона. Белого, синего, хоть серо-буро-малинового. Намекнули, что иначе житья не дадут. Тогда я попытался свалить из города, но Зелёная вломила меня спецслужбам из Москвы. Парень, который должен был меня вывозить, вколол мне конскую дозу коктейля. И всё. Как отрезало. Я полгода восстанавливался. — Но ты остался. — Коктейль… под ним хреново, парень. И хуже всего, что ты даже не понимаешь, как тебе хреново. Кажется, что так и должно быть. Вся жизнь — как первые секунды после оргазма. Всё, что мгновение назад казалось важным, нужным, ярким — блекнет. Теряешь интерес. Это даже раздражает. Кажется бредом. Моя старушка, моя С — просто галлюцинацией. Типа, туда ей и дорога. Вздохну свободно… — слёзы, как и сигареты, он умеет выдумывать на ходу. — И тебе на всё похер. Тянет заняться чем-нибудь унылым, чтобы отвлечься… Короче, в жопу такую жизнь. Как только меня попустило, дёрнул назад. Одно время думал даже окуклиться… Да знаю, знаю, это всё мысли, парень, просто хреновые мысли, которые лезут в голову от отчаяния! — То есть на тульп действует коктейль? — на этот вопрос, по крайней мере, я готов услышать ответ. — Да, если они достаточно хороши. Мы с тобой хороши, Глюк. Твоя Жанна была хорошая. С выдумкой, не под копирку… Иди спать. Или медитировать. Завтра длинный день. Нет, все еще один из самых коротких в году. Сон всё не идёт. Непривычно засыпать просто так, без медитации, без долгих приготовлений, только бы не потерять мыслеформу. Все эти приемы за годы отточены до автоматизма. А сейчас… это всё не нужно. Какой же это груз с плеч. Как легко и просторно в голове. Хотя, наверное, тут дырка виновата. Вздохнул свободно, да, ДМ? Я всё жду, когда меня накроет. Когда начнутся всякие стадии принятия. Всё лучше, чем пустота, которую могут заполнить только чужие мозги. Я думаю о Жанне. Ковыряю рану, оставшуюся на месте моей тульпы, и жду, когда станет больно. Но эта рана — пятно на ковре. Ковер не будет ни болеть, ни заживать. Его выкинут. Я думаю о том, что будет завтра. Меня с кем-то познакомят. Зачем? Кто я теперь? Член Ля Сопротивления? Нет, если ДМ готов меня тренировать, долго и под музыку, чтобы я вернулся в Колизей, раздал всем горячих и отомстил Красному, я в деле. Но почему-то кажется, что он совсем другое имел в виду. Хочу ли я играть в его игру? Чего я теперь вообще хочу? Звонок другу? Помощь зала? Я думаю о своих родителях. О своих одноклассниках, о друзьях с их вайфу. Главное, вот вайфу помню хорошо, а друзей так себе. Ну, люди и люди. Все на одно лицо. Как так получается, что некоторые из них становятся драконами, некоторые машметянами, а некоторые — я? Это что-то, что было в нас всегда, и проявилось в нужный момент? Это лотерея? Это выбор? Мне снится Жанна. Уже не прежняя, в эту реку не войти дважды. Во сне я создаю новую, и она выходит ужасно. Она неживая, как я сам. Зловещая, как целое кладбище домашних животных. Она могла бы преследовать меня всю жизнь и в конце концов убить или свести с ума, но во сне у меня на неё другие планы. Когда я гляжу на неё, такую родную, меня переполняют другие чувства. Я голоден. Я пожираю её, как Красный, и не могу насытиться. Никогда не смогу насытиться. Я проснулся голодным. Зверски голодным. ДМ ещё не встал. Одноразовая вайфу, мирно посапывающая у него под боком, уже совсем поблекла. Она не доживёт до его пробуждения. Точно не доживёт. От неё веет теплом и уютом, но ДМ всё равно в шубе. Он даже не проснётся. И она не проснётся. Я просто тихонько подойду, и… Когда я погрузил зубы в её череп, ДМ проснулся. Она даже не кричала, и я не кричал, хотя был уверен, что зубы сломаются к чёртовой матери, но он всё равно почувствовал, как она исчезает. Я пожирал её всего несколько секунд, но эти несколько секунд девушку корёжило, как битый файл. Как спятившую голограмму. А потом она исчезла, и от силы, растекающейся по моему телу, захотелось пуститься в пляс. Расхотелось очень быстро. Что там ДМ говорил про первые секунды после оргазма? Я уже хотел переспросить, но по выпученным глазам практика понял, что сейчас не время. — Ты… что… Глюк! Какого хрена?! Эй! Вернись! Вернись, дурак, кому говорю! Но я и не думал возвращаться, или даже оглядываться. Энергия, впитанная мной из той слабенькой тульпы, вся ушла в ноги. Извини, ДМ, но нам с тобой не по пути. Даже если ты не выдумаешь себе сейчас вилы и факел, ты слишком вкусный, чтобы жить с тобой под одной крышей. Если даже малейшая небрежно оформленная частица тебя такая аппетитная… нельзя думать эту мысль дальше. Нельзя, а то ноги начинают разворачиваться. Ноги вообще не очень хорошо меня слушаются. Стоило довериться им на минуту, и мы с ними бесповоротно заблудились в неприветливом утреннем Машмете. А он-то уже проснулся. — Эй! Неа. Нет. — Я тебе говорю, слышь! Сюда подошёл! Они спрыгивают сверху и выкарабкиваются снизу, поджидают в каждом переулке, в каждом закутке. Загоняют, как первобытные охотники. И яма с кольями уже близко. А я, как на грех, не могу на ходу создать не то что оружие — сраную палку. Наверное, справедливо, если эти более развитые приматы меня сожрут. — Глюк? Приматы замирают, оборачиваются, эхо разносит по Машмету их встревоженные крики: «Ты, на, кто такой? Ты кто такой, на?» Среди приматов затесалось непарнокопытное. Цветное и троянское, с угрожающе наклоненной головой, но я всё равно вздохнул с облегчением. Даже вид мужика в самом шпионском в мире пальто, маячащего на заднем плане, не испортил мне этот момент. — Вы не могли бы пройти с нами? Зелёная хочет вас видеть. Лично. «Твою мать!» — ухают захлопывающиеся двери и люки. Эхо гуляет по пустеющему Машмету. — Это Эплджек, да? — обреченно спрашиваю я прежде чем подчиниться. — Я не очень хорошо разбираюсь. — Ага, — особист слегка улыбается. — Она девочка. Не бойтесь, она любит людей. Хоть кто-то любит людей. Зелёная вряд ли их любит, хотя со мной она бесконечно мила. Хуже всего её слабо завязанный галстук. От такого насыщенного зеленого цвета рот сам наполняется слюной. Интересно, каково это — сожрать дракона. Но я, судя по всем внешним признакам, что-то типа зомби, а зомби не жрут драконов. Зеленых уж точно. Возможно, у меня есть шансы сожрать Чёрного. — С вами всё хорошо? — участливо спрашивает она, с головой ныряя в моё личное пространство. Её галстук так близко от моего лица, что приходится стиснуть зубы. — Не волнуйтесь так. Здесь вам никто не причинит вреда. Я не Красный. Определенно. Даже вино на столике белое. И, судя по всему, настоящее. Контрабандное. — Я просто хочу поговорить. Не для протокола, — её пальчик буравит моё плечо. Он мог бы буравить и бетонные блоки, этот пальчик. Создатели Зелёной, хмурые Близнецы, похожие как капля воды и капля жидкого металла, бесстрастно наблюдают, сидя на кушетке. Я уверен, что видел порно, которое начинается точно так же, но никогда не смогу его вспомнить. Как лицо моей матери. — Вы не знали, кто вы на самом деле, верно? Не знал. Вы тоже не знали, иначе не стали бы сбрасывать меня с неба. Плодить голодных падших ангелов. — Но вы уже разобрались, — она не ждёт ответов, просто наблюдает. — ДМ помог вам разобраться, не так ли? Не переживайте, всё, сказанное в этой комнате, останется между нами. Между нами останется много неловкого молчания. — Я, кстати, смотрела все ваши бои, Глюк. Можно сказать, я ваша поклонница. И я не согласна с Красным, но мальчишки проголосовали за вашу казнь. Не буду за них извиняться. Всё, что мы делаем, мы делаем ради города. Конечно, нас можно винить во всех смертных грехах, но вот недавно прошёл ещё один год, а мы с вами не радиоактивный пепел. Неплохо, правда? Химических атак не было уже год. Теперь лично Красный ими занимается. Наш город не идеален, Глюк. Нас мало и мы в кольце врагов. Да что говорить, вы наверняка хоть одну речь Золотого слышали. Не буду повторяться. Скажу только, что в жизни всё хуже, чем в его речах. Мы постоянно балансируем на грани пропасти. Но у вас есть шанс помочь этому городу. Шанс сделать его лучше. Воронеж не идеален, но он может быть. Однажды. — Ракеты думать посадите? Зелёную это позабавило, меня не особенно. — Ну зачем же ракеты? Ракетчиков у нас хватает. Еще один ничего не решит, — Зелёная сама как ракета. Композитная тульпа — редкая штука, но такая композитная тульпа — это произведение искусства. Может, кто-то из тех двоих Пациент Зеро? А, парни? Но Близнецы молчат, когда говорит она. — Правда в том, что если сейчас мир захочет нас убить, он убьёт. Да, дорогой ценой. Да, не с первого удара. Но мир огромен, а Воронеж день ото дня всё меньше. Мы последний оплот веры в чудеса, Глюк. Мы и есть последние чудеса. Весь мир в ужасе от нас, и с этим ничего не поделаешь. Сейчас — ничего. Мы сможем говорить только тогда, когда с нами придётся считаться. Если Воронеж встанет вровень с миром, мир не сможет от него отмахнуться. — Я не знаю, где Пациент Зеро. Я не знаю, кто Пациент Зеро. Я вообще довольно мало что знаю. Я безработный мёртвый парень с маленькими руками. Можно я пойду? Улыбка Зелёной пригвождает меня к стулу. — Ещё одну минуту, Глюк, прошу вас. Вы меня неверно поняли. Я не собираюсь вас допрашивать. Я вас вербую. — А что надо делать? Потому что я ничего не умею. — А ничего не надо делать, — это самая честная улыбка в мире. — Просто не забывайте наш разговор. Ну, это я могу. Лицо матери не даст соврать. Шутка ли, они правда меня отпустили. Задерживаться я не стал, тем более все эти разговоры и галстуки пробуждают аппетит. Возможно, задержаться и стоило — попросить талонов на еду, например. Официально мне их теперь, кажется, не полагается. Впрочем, яблоки в пункте выдачи тоже не показались мне особо аппетитными. Совсем не то, что яблоко ДМа. Сегодня они со вкусом хлеба и курицы, а мне хочется мозгов. Так что я пошёл в вайфу-салон. Мне даже пришлось спрашивать, как туда пройти, и ловить косые взгляды. А что? Да, за двадцать лет ни разу не пользовался. Обходился своими силами, спасибо что спросили. Жаль, что талоны не накапливаются, а то я бы стал королём этого места. А так пришлось стать разбойником. Понаблюдав, я быстро смекнул, что в одних комнатах местные специалисты помогают неопытным и свободным гостям сделать собственную вайфу, в других — выращивают на глазах под заказ гостя, если у того занята мыслеформа или просто неохота напрягаться. В этих комнатах девочки повкуснее, попитательнее, хотя всё ещё пустышки. Пришлось залезть в окно, пока один из гостей отлучился в уборную. Хорошо, что я мёртв, а то руки бы просто отваливались. Без Жанны тяжело, но этого ей лучше не видеть. Ох, что щас будет… Девчонка смотрела на дверь, не моргая. В отсутствие клиента она не считала нужным ни дышать, ни двигаться, ни отбрасывать тень. По крайней мере, я слишком поздно сообразил, что вторая тень растёт не из неё. Мы набросились одновременно, я и незнакомец, невесть откуда взявшийся у изголовья кровати, и сцепились не на жизнь. — Я обслуживаю только зарегистрированных клиентов, — строго сообщила вайфу. Ни один из нас не походил на зарегистрированного клиента. Ни я с дыркой в черепе, ни этот бледный обрюзгший доходяга с выпирающими клыками. Но мы оба явно хотели одного и того же обслуживания. В живых должен был остаться только один. — Ты… да я… ах ты ж… куда… ты кусаться?! — кусаться пытались мы оба. Это было жалкое зрелище, честно говоря. Думаю, вайфу легко могла бы накостылять нам обоим, но она просто стояла и смотрела бессмысленным взглядом куклы, пока не услышала шаги клиента по коридору. Именно этот звук ознаменовал перемирие. Клыкастый даже подсадил меня в окно. За окном голод никуда не делся, но возобновлять жалкую драку не хотелось ни мне, ни ему. Оставалось только нервно посмеяться над общим фиаско. — Ты чё, вампир? — серьезно спросил я, отсмеявшись. — Ну да. — А тебе вообще можно на солнце? — Да какое там в жопу солнце, — незнакомец кисло глянул в затянутое снеговыми тучами небо. — К тому же я энергетический. — Да я, как оказалось, тоже не мясной. — О-о-о… — вампир оглядел меня с головы до ног. — Первый раз, да? — Что первый раз? — Голод, — это слово он произнёс так, что мы оба вздрогнули. — Ну, поздравляю. Добро пожаловать в Автономный клуб. — Вы там жрёте чужие тульпы? — что, я уточняю на всякий случай. — Приходится. Твой создатель больше тебя не подпитывает, чувак. Не знаю, почему — забыл про тебя, или даже кони двинул. Так бывает. Человек того, а сильная тульпа остаётся. — Что-то впервые слышу. — Значит, хорошо шифруемся, — он показал клыки. — Как бы там ни было, без эманаций твоего создателя ты угаснешь и исчезнешь — если не будешь тырить чужие. С этим ты уже освоился, я смотрю. Хорошо. На яблоках не протянешь. — Ну, когда ДМ сделал мне яблоко… — ДМ! — Вампир всплеснул руками. — У такого сильного практика и яблоко сгодится. Но обычно нам нужно что-то повесомее. Посложнее… Я тебя знаю, кстати. Ты Глюк из Колизея. Твоя Жанна — огнище. Я бы такое в жизни не придумал. Ты просто гений, чувак. — Её больше нет, — совершенно безвкусные слова, даже обидно. — О, соболезную. Знаешь, что? Тебе надо выпить. Но сначала поесть. Есть одно местечко, где собираются такие как мы с тобой. Погнали туда, по дороге заточим какую-нибудь пони. Вдвоём должны справиться. Пони странные на вкус. Как будто с ноткой стыда. Но Вампир, кажется, уже привык. — Вот, — он не затыкался всю дорогу. — А ты думаешь, там наверху это для кого-то секрет? Почему, думаешь, драконы такие сильные? Что, их создатели — какие-то супер-мега-практики? Да хрен там плавал. Просто знаешь сколько своих отродий им брони каждый день скармливают? — Брони?! — О, чувак, знал бы ты, как их там ломают, в этих лагерях. К тому же большинство брони могут сбацать новую лошадку за пару часов. Ну, плюс час на скорбь. Это к слову, что нехрен их жалеть. А драконы их жрут только в путь. Получается как бы композитная тульпа, но насильственно — и намного проще. Но и аппетиты растут. С голодухи, наоборот, деградируешь, — когда Вампир вот так оттягивает пальцами нижние веки, его даже сожрать не хочется. — Раньше я был красавчиком. Моя хозяйка ещё жива, но почти овощ. Я её навещаю, подкармливаю, чтобы не загнулась, а то мало ли. Что-то не похоже, что я особо сильная тульпа. Но я выживаю, старик. Мы тут все выживаем. Кстати, мы пришли. Пиццерия «Время есть». А они тут с юморком. Впрочем, в Воронеже без юморка волком взвоешь. — Кстати. А оборотни у вас там есть? — Неа, — Вампир решительно ворвался в зал, увлекая меня за собой, и прокашлялся, привлекая внимание кучкующихся посетителей. — Минуточку внимания! У нас новенький. Зовут Глюк. Прошу любить и жаловать. Публика отреагировала довольно вяло. Я вообще ожидал большего, честно вам скажу. А местные обитатели на вид — вполне себе типичные парочки создателей и тульп. Наверное, в этом и секрет. Вампир стал их всех представлять, но я не особенно запоминал. Скорее пометил про себя для удобства — чёрт и девица с принтером, два чудилы, называющих друг друга по номерам, киборг с внучкой, еще пара вампиров, Ницше… Скукотища. — А это кто? — я кивнул за стойку поверх головы сидящего на табурете Штирлица. Кто такой Штирлиц, мне объяснять не надо. — А, это владелица. Раньше у нас там сидел пикачу, потом вдруг начал эволюционировать. Мы все думали — в райчу, а оказалось — в Гудрун Энслин. Это такая немецкая террористка, вроде. — Люди конченные. — Я знаю, старик, знаю! Мы с ним забились за угловой столик. Еды здесь не подают, это я уже понял. — И чем вы тут вообще занимаетесь? — Выживаем, — на лице Вампира отразилась искренняя растерянность. — Тусуемся. — И всё? В смысле, вас… нас довольно много. Вы не думали там, ну, я не знаю. Сожрать драконов? Если мы вдвоём можем забороть пони, то всей ватагой… — А, с этим к Гудрун. Она у нас политическая. Но мой тебе бесплатный совет, парень — не лезь в это дерьмо. Да, драконы суки. Но как без них? Кто будет ракетчиков сторожить, химию жечь, сбивать там всякое? Кто машметян удержит в узде? «Наш город не идеален». Это точно. Вампир ещё что-то говорил, но я уже всё услышал. Гудрун терпеливо ждала за стойкой, когда я подошёл, кивнула на служебную дверь. Штирлиц поднялся за нами следом. — Сразу к делу, значит, — усмехнулась хозяйка, разглядывая меня. — Не хотите отдохнуть? Видок у вас не очень. — Лучше не будет, — заверил я. Штирлиц с самым невозмутимым видом подпер дверь спиной. — Ваше дело, — сказал он спокойно. — Итак? — Хочу быть полезным, — крик души вырвался почти шепотом тела. — Кому? — Воронежу. Людям. Т-тульпам. — Тульпы всех стран, соединяйтесь, — усмехнулась Гудрун. — Где-то я это уже слышала. — Вот только тогда практики с треском продули войну… теоретикам, — прибавил Штирлиц. — Впрочем, вы, Глюк, можете быть полезны, и даже очень. Что-то в этих словах не понравилось чему-то у меня под кожей. Я дёрнулся — и только теперь понял, что меня смущало в этом Штирлице. Я не хотел его сожрать. Ни капельки. — Он не тульпа! — выкрикнул я, обличающе тыча пальцем. — Вы не тульпа! — Нет, кажется, нет, — признался штандартенфюрер. Гудрун не двинулась с места. Вот её я бы съел. — Как же вас занесло в клуб? — неуверенно спросил я. Вроде как быть человеком не запрещено, и предъявить ему мне особо нечего. — Я разведчик, — улыбнулся Штирлиц. Потом перестал улыбаться. Кажется, он это серьёзно. — Чей? Впрочем, после разговора с Зелёной, который я всё-таки зачем-то запомнил, сомнений почти не осталось. Сторон-то только две. Воронеж — и весь мир. — Я разведчик-космополит, — он медленно вытащил из рукава шприц и еще прежде, чем паника захлестнула моё тело и выплеснулась через дырку в голове, положил на полку стеллажа. — Хочу, чтобы вы мне доверяли, Глюк. И снова его не в чем обвинить. Весь мир работает на хотелках. Ну, может, не весь, но Воронеж точно. — Чего ещё хотите? — не отрывая взгляда от коктейля, я мысленно прикинул мои шансы на прорыв обратно в зал. Это было довольно легко. «Никаких», — шепнул внутренний голос, снова противный. Но можно поорать. — В зале все свои, — предупредил Гудрун. Видимо, у неё хороший слух. — А Вампир мне сказал… — Не ябедничайте. Всё он правильно сказал. И вопросы задал правильные, — Штирлиц подвинул коктейль ближе ко мне. — Да, я работаю на Москву. Но я здесь не затем, чтобы делать всем подряд волшебные уколы. — Хорошо. А то мне никак нельзя превращаться в зомби. Я уже зомби. — Коктейль не превращает никого в зомби, Глюк, — вмешалась Гудрун. — Коктейль — это лекарство. Агась. Знаем. Весь мир вылечился. Только Воронеж на карантине. Прошлый карантин закончился так себе. — Значит, хотите всех вылечить? «Первые секунды после оргазма» — хреновое название для коктейля. Слишком длинное. — Однажды — безусловно, — Штирлиц и глазом не моргнул. — Но сперва нужно поставить диагноз. Поймите ещё вот что, Глюк — никто не собирается вас бомбить. Никто никогда не собирался. Эти ваши драконы не придумали ничего нового — старые добрые страшилки про беспощадного врага, чтобы удерживать власть и закручивать гайки. Врагов принято рисовать чудовищами, но настоящие чудовища вот здесь, — тук-тук по затылку, вот я так не смогу. — У каждого из нас. У большинства они сидят довольно тихо, пока не представится случай. Власть. Возможность. Соблазн. Воронеж — это то, что будет, если выпустить их всех на волю и вооружить до зубов. Естественный отбор. Выживут самые опасные — и те, кому они разрешат им прислуживать. Так что на деле это не осада, а ситуация с заложниками. Вы в заложниках у самих себя. У драконов, которых сами создали. Сами кормите. Сами славите и слушаете. Ну всё, погнал. Сейчас вербовать будет. — И нам, чтобы спасти людей, нужно сначала найти людей. Понять, кто тут реален, а кто нет, даже на первый взгляд непросто. А если мы начнём тыкать шприцами налево-направо, спровоцируем новую войну. Там, снаружи, никто её не хочет. От старой ещё раны не зажили. — То есть клуб — ваши служебные собаки? — Отчасти, Глюк, только отчасти, — отчасти собака Гудрун позволила себе улыбку. — Честно говоря, нам тут не собаки нужны, — покачал головой Штирлиц. — Сейчас вопрос стоит по-другому — есть ли вообще Воронеже настоящие люди? Я вздрогнул. Конечно, есть. Должны быть. Да, трагедия моей жизни с каждым часом становится всё более стиральной — тот тульпа, этот тульпа. Но есть же ещё… — Машметяне! — самые неаппетитные люди на земле. — Может быть. А может быть эта удобная страшилка, которая днём безропотно идёт вкалывать, тоже плод чьего-то воображения. К сожалению, автономные тоже ошибаются, Глюк, — от него вдруг так повеяло вкусными эманациями, что мне пришлось до хруста стиснуть зубы. — Может быть, весь Воронеж — чья-то маня, которая вот-вот созреет. Тогда ядерное оружие будет кстати. — То есть у нас выбор между этим, — я кивнул на шприц, — и грибочками в небе? А как насчёт «живи и дай жить другим»? — Ваша болезнь не только опасна, Глюк, но и заразна, — покачала головой Гудрун. — Мы правда хотим помочь. Уничтожить было бы легче. Ты же сама тульпа, мать твою. Тебе что, совсем не нравится существовать? — Ваше лекарство — дрянь, промывающая мозги. Оно делает из людей вещи. — Оно просто горькое, — Штирлиц улыбнулся, показывая, насколько. — Каждый день вам рассказывают, что весь мир — наркоманы, сидящие на игле. Но это вы в своём Воронеже под кайфом. А весь мир на лечении. Да, оно неприятное и тяжелое. Но иначе не бывает. Да, поначалу вам будет казаться, что жизнь без воображаемых друзей, воображаемых способностей — бессмысленная и серая. Но она просто реальная. Поэтому чуть-чуть посложнее. К ней быстро привыкаешь и начинаешь понимать, что реальные друзья как минимум не хуже. Поначалу. Первые несколько секунд, которые продлятся всю жизнь. Сытый голодного не разумеет. Трезвый не разумеет пьяного. Поди разбери, кто есть кто. Для них это норма, а мы поехавшие. Для нас нет ничего хуже коктейля. Даже окукливание не хуже. — Моя воображаемая подруга могла надрать задницу целой армии, а в койке вытворяла такое, что Евклиду стыдно за его пространство. Настоящие так могут? — Зато они… — Её можно было точно так же воспринимать всеми органами чувств. Её хотелось воспринимать всеми органами чувств. Сами же говорите, даже вся королевская рать хрен отличит эманацию от плоти. А если оно крякает, как утка… — Так что же вы не окуклились? — вдруг хлёстко спросила Гудрун. — У вас этих уток было бы хоть отбавляй. И ничего постороннего. Ничего настоящего. Абсолютный контроль. И всё-таки вы здесь. — Потому что я видел, что бывает, если попасть в чужую маню, дамочка. Не говорите мне о манях. — В итоге вы живёте в мире, где вроде как можете абсолютно всё, но на деле — всё в дефиците, ничего нельзя, правительство следит за каждым вашим шагом, а вашу идеальную подругу убили, и вы ничего не можете сделать, потому что вы бесполезный кусок мебели, — Штирлиц не пытался меня задеть — просто констатировал. — Типа, в вашей реальности так не бывает? Риторический вопрос. Ни один из них не может быть уверен даже в том, что их реальность реальна. Солипсизм выкосил Воронеж ещё до войны. Чьи-то мани до сих пор вызревают в тёмных уголках города. Легко представить, что весь мир — чья-то огромная тульпа, возможно, композитная. Легко, но зачем? — В «нашей» реальности мы все смертны, — Штирлиц разглядывает дырку в моей голове. — Когда доходит до подобных ситуаций, это неоспоримый плюс. Впрочем, ладно. Я не собираюсь вас вербовать, Глюк. Я скорее хотел бы задать несколько вопросов. Сразу скажу — нет, никто не помешает вам выйти отсюда живым и невредимым и отправиться хоть прямиком к Зелёной. Да, мы ищем Пациента Зеро, и да, мы собираемся сделать ему укол… Что смешного? — Просто подумал, насколько нелепо, если всё началось из-за того, что Бог намочил Манту. Дальше пошли вопросы о воспоминаниях, о родителях, о Жанне. Да, я тоже задумывался — вдруг это она меня выдумала, а не я её. Вообще не откровение. Но смысла в этом мало, потому что я совсем не классный. Какой смысл делать не классную тульпу? Я мог бы быть чьим-нибудь умершим родственником, вот это запросто. Там наверняка слезливая история, чей-то сын двинул кони, и безутешный родитель выдумал меня. А заодно превратил весь мир в ад, просто ради лулзов. В принципе, чего удивляться, если у них был такой никчёмный сын, что я — его идеализированная версия. Может, у меня есть какой-то скрытый талант. Какое-то предназначение в жизни. Как бы там ни было, кто-то меня выдумал. И он, возможно, Пациент Зеро. Значит, Пациент Зеро по крайней мере не я, ведь нельзя же выдумать самого себя. — С кем вы общались в первые годы после карантина? Нельзя выдумать самого себя. ДМ, кажется, совсем не страдает от голода. И он не Пациент Зеро, иначе наша реальность закончилась бы, когда ему вкололи коктейль. — Глюк? Нельзя выдумать самого себя. Всё остальное — вопрос времени, отточенных практик и сытного обеда. Небольшие несложные предметы создать легче всего. — Извините, — я встряхиваю головой, но совсем осторожно, чтобы не расплескать мысль. — Я просто вдруг подумал... А рецепт коктейля — это военная тайна? Нельзя выдумать самого себя. Если вколоть коктейль создателю, тульпа исчезнет. Если вколоть его тульпе, она не сможет управлять эманациями — но никуда не денется. — Да нет, почему. Хотите — записывайте. Если соблюдать дозировки, от него никакого вреда. Правда, достать компоненты в Воронеже негде. Но я не собирался соблюдать дозировки, а в Воронеже можно достать что угодно. Пятно, которое было Принцессой, ещё дымится на ковре. Оно в форме женщины и пахнет горелой плотью — не совсем та метафора моей жизни, которую бы выбрал я сам, но сойдёт. Зато ковёр не настоящий, его легко чистить. — Глюк, вы совершаете ошибку, — я не смотрю на Гудрун, моё отражение в окне куда интереснее. Оно довольно классное. Жаль, Гудрун никогда этого не признает. — Ещё не поздно всё исправить. С драконами покончено, город может вздохнуть свободно… Вздохнуть свободно, да, Гудрун? — Отпустите людей. Дайте им выбор. Глюк… Сейчас как никогда очевидно, какое это дурацкое имя. Вампир уже работает над заменой. Пока из предложенного мне больше всего нравится Бог-Император, но я ещё подожду. Хотелось бы что-нибудь со словом Зеро. — Вы же понимаете. Город разоружён. Больше никаких ракет… — А зачем? У меня полный город заложников. Гудрун замолкает. На ее лице сменяют друг друга отрицание, гнев, торг, депрессия, гнев, гнев, гнев… — Если придётся… О, как быстро началось «если придётся». К счастью, я никогда и не сомневался, что мир может уронить на пару десятков тысяч человек наковальню и сказать «упс». Я очень хорошо запомнил тот разговор с Зелёной. Жаль, что она этого не увидит. Пожалуй, стоит её воссоздать. Я не смогу уделять этой тульпе много времени, но буду брать её с собой на официальные мероприятия. — Если придётся забыть все красивые слова о желании помочь и вылечить, сперва задайте себе вопрос — где моя тульпа? В смысле, это довольно очевидный вопрос. Куда мог простой воронежский паренёк, сожравший четырёх драконов и кумира своего детства, деть столько силы, столько времени? Гудрун оглядывается. Видит дымящееся пятно. Шприц на полу. До него метра два. В одной комнате со мной это бесконечно далеко. Да, я боюсь уколов. Было бы чертовски обломно оказаться мёртвым на асфальте. Я только начал входить во вкус. За окном по воронежским крышам ползёт тень, и все, кого она касается, падают ниц. Даже машметяне. Тень полностью укомплектованной боевой станции размером с Советский район кого угодно впечатлит. — Скажите миру, что ничего не изменилось. Пусть не торопятся отмечать Воронеж на картах — здесь всё ещё живут драконы. А теперь ступайте. Мне пора обедать. И Гудрун, точно сомнамбула, бредёт к выходу. Ей навстречу катится стук сотен и сотен маленьких копыт. Обсудить на форуме