Разбойничья мистерия И сказал Иисусу: помяни меня, Господи, когда приидешь в Царствие Твое! И сказал ему Иисус: истинно говорю тебе, ныне же будешь со Мною в раю. Евангелие от Луки Дисмас висел на кресте. Дисмас висел на кресте и жаждал вознесения. Как в прошлую субботу, как в позапрошлую, как месяц назад. Он смотрел на сведенное смертной мукой окровавленное лицо Христа и ждал, когда раздастся наверху заветный шорох, когда прочные, надежные нити поднимут его тело над бренной землей и утянут в небеса, во тьму, в теплые руки Создателя. Вокруг шумели голоса. Смеялись и плакали дети, обсуждали дела взрослые, шепотом молились старики. Лаяли собаки. Непрерывно, непрестанно лаяли собаки. Дисмас всегда удивлялся тому, как много собак бывает на деревенских ярмарках. Они почти не пугали его, эти огромные лохматые звери с клыкастыми пастями, но понять привязанность, которую люди испытывали к ним, не удавалось. Солнце било в глаза. Сотник Лонгин, коренастый старик в жестяном панцире и рыцарском шлеме, украшенном оборванными перьями, взял копье наперевес. По рядам зрителей пробежал слитный вздох – смесь ужаса и восторга. Они ждали этой смерти. Они собрались здесь только ради нее, способной хоть ненадолго унять их собственную мучительную боязнь неведомого. Переваливаясь с ноги на ногу, Лонгин подошел к Христу и быстрым, рутинным движением пронзил того копьем. Рев толпы заглушил крик боли. – Нет, не смей! – раздался совсем рядом пронзительный детский голос. – Мерзавец! Глупая, подумал Дисмас. Не понимает, что это удар милосердия, который означает победу – величайшую победу в истории рода людского. Не понимает, что бывают вещи хуже, гораздо хуже, чем сталь под ребром. Ему захотелось посмотреть на столь наивное, чистое дитя, однако голову он повернуть не мог. Все поле его зрения занимало лицо Христа, по-прежнему окровавленное, но уже спокойное и мирное. Самым краем глаза удавалось различить колышущиеся перья на шлеме Лонгина. Старый сотник ковылял к следующей жертве. Удар пришелся в левый бок – чуть болезненнее, чем обычно. Дисмас вздрогнул, опустил голову. Голос Создателя гремел далеко наверху, повествуя о последних минутах земной жизни Христа. Когда речь зашла о Дисмасе, нити, проходящие сквозь его запястья и затылок, натянулись, сняли обмякшее тело с креста и вознесли вслед за Сыном Божиим в блаженную темноту. Дисмас успел увидеть, как сотник Лонгин замахивается, чтобы прекратить мучения Гестаса, нераскаявшегося вора, гордеца и богохульника, измывавшегося над Христом до самого конца. У ног Гестаса сидел Сатана. Создатель перехватил Дисмаса, бережно положил вместе с Христом на верхнюю перекладину рамы балаганчика, а сам взял оттуда Иуду. Тому предстояло пережить собственную минуту славы, мечась по сцене в поисках подходящего дерева для самоубийства. Зрителям всегда нравилось наблюдать за тем, как чернявый сутулый уродец остервенело пытается наказать себя. Они смеялись злорадно и торжествующе – так же, как Сатана, неотступно следующий за предателем по пятам. Этот смех напоминал Дисмасу о собаках. Вот Иуда повис на осине, и Создатель, не прерывая громогласного повествования, принялся готовить Христа к возвращению на сцену: снял терновый венец, стер с лица кровь, обернул тело куском белой ткани, символизирующим жизнь вечную. Минуту спустя Сын Божий был обновлен и готов предстать перед зрителями и нарисованными на заднике апостолами. – Надеюсь, сегодня никто не попытается меня стащить, – сказал он Дисмасу. – Снова старик за мной не побежит. Дисмас с трудом сдержал смех. Пару недель назад во время кульминационной сцены какой-то мальчишка в замызганном камзоле подскочил к сцене, сорвал Христа с нитей, чуть не опрокинув при этом сам балаганчик вместе с Создателем, и бросился наутек. Создатель помчался следом со всей быстротой, на какую был способен, потешно тряся кулаками над головой. Толстяку ни за что бы не удалось угнаться за мальчишкой, но тот нарвался на богобоязненных крестьян, которые ухватили бедолагу за шиворот и передали прямо в объятия преследователя. В итоге все обошлось: воришка отделался парой зуботычин и затрещин, Создатель, хоть и целый вечер потом едва дышал, сумел избежать апоплексического удара, а Христос благополучно вернулся в сундучок к остальным марионеткам, обеспечив их темой для разговоров на несколько дней вперед. Дисмас все еще улыбался, вспоминая это нелепое происшествие, когда представление завершилось. Христос явился ученикам, раздал напутствия, а затем снова взлетел в небо, только на сей раз медленно и торжественно. Раздалось несколько одобрительных выкриков, несколько жидких хлопков. Создатель, криво усмехаясь, вышел из-за ширмы с шапкой в руке. Некоторые из расходящихся зрителей бросали в шапку монеты. – Да уж, нескоро мы обзаведемся новыми костюмами, – протянул Иуда, наблюдавший за сбором денег сквозь прореху в занавесе. – Хорошо, если старику на пропитание хватит. – Мне бы не помешало сменить одеяния, – сказал Христос. – Эти уже никуда не годятся. Тут дыра, тут пятно. Разве в таком можно возноситься? – Не переживай ты так, – сказал Сатана. – Всем наплевать. Думаешь, зрители сами лучше одеты? – Но я же – не они. А тебе легко говорить: твоя нагота никого не смущает. – Потому что каждый из них под одеждой наг. Каждый из них под одеждой – я. – Вот именно! – развел руками Христос. – А нужно, чтобы они забыли об этом, чтобы смущались и стремились к образу и подобию… – Идет! – проворчал Иуда. – Тишина. Марионетки замолчали и улеглись, уставившись ничего не выражающими глазами в пространство. Им предстояла весьма неприятная, даже унизительная процедура – извлечение нитей из пазов в конечностях и головах. Разговор продолжился позже, уже в сундуке. Создатель не сумел набрать достаточно денег, чтобы снять комнату, и теперь брел прочь от деревни, подыскивая место для ночлега. Сундук, висящий у него за спиной, ощутимо потряхивало при каждом шаге. Марионетки цеплялись друг за друга, пытаясь удержаться на одном месте, но все равно то и дело валились в кучу, из которой сразу принимались выкарабкиваться – только для того, чтобы несколько секунд спустя попадать обратно. – Должно быть, в море такая же качка, – сказал Дисмас. – В каком еще море! – огрызнулся Гестас. – Только моря нам не хватало! – Боишься, что грехи сразу потянут на дно? – засмеялся Христос. – Не волнуйся, кто верует в меня, тот не утонет. Истинно говорю вам… – О, пожалуйста, заткнись, – сказал Гестас. – Просто заткнись. – Никто не утонет, – подал голос Сатана со дна кучи. Он один не пытался никуда карабкаться и спокойно лежал, съехав в угол покосившегося сундука. – Мы же деревянные. Дерево плавает. – Да ну! – Точно. Я однажды упал в реку. И ничего – вода не приняла меня, понесла прочь и вскоре выбросила на берег. – Это когда такое случилось? – Давно. Задолго до того, как Создатель выстругал тебя из осинового полена. Я ж самый старый из нас. На несколько мгновений в сундуке воцарилась неловкая тишина. Снаружи доносилось тяжелое, надсадное дыхание Создателя. По бортам сундука скребли ветки. Наконец, прочистив горло, Гестас сказал: – Не может быть. С чего это вдруг тебя первым делать понадобилось? – А я не говорил, что первым, – невозмутимо ответил Сатана. – Первым он, вроде бы, Адама выстругал. Или Еву? Не помню точно. К моменту моего появления на свет эти двое уже вовсю грызлись друг с другом. Еще были архангел Михаил и пара ангелов, которые при необходимости играли роли Каина с Авелем. – Ничего себе! – воскликнул Дисмас. – А куда они все подевались? – Да кто куда, – пожал плечами Сатана. – Оказалось, что про грехопадение народу не очень интересно смотреть, да и матери детишек не пускали на голую Еву таращиться. В общем, Создатель решил, что называется, поменять репертуар. – Чего? – Их поменять на вас. Точнее, сперва он хотел устроить исход иудеев из Египта, но понял, что не справится с фараонами, жабами и всем прочим. Поэтому Адам, которого он уже начал было переделывать в Моисея, в итоге стал Иудой. Из ангела Каина получился Сотник, а из Евы – Мария. Ангела Авеля стоило чуть перекрасить, и вышел отличный Иоанн. Михаила же он по пьяной лавочке уронил в костер. Очень жаль, мы с ним неплохо ладили. Снова повисла тишина. Создатель как раз остановился, чтобы перевести дух, и качка прекратилась. Марионетки ошеломленно рассматривали друг друга, словно пытаясь за нынешними лицами разглядеть предыдущие. – Неужели это правда? – пробормотала Мария. – Конечно, правда, – сказал Сатана. – Я никогда не лгу. Просто ты не помнишь, но прошлые жизни вообще мало кто помнит. Вот, например, воришки наши, Дисмас с Гестасом, совсем недавно были крепким осиновым стволом – возможно, даже тем самым, на ветке которого каждую субботу вешается Иуда. И что, помнят они, как росли посреди леса, как птички вили на них гнезда… или что там птички делают? Дисмас с Гестасом переглянулись. – Видишь? – удовлетворенно кивнул Сатана. – Оба понятия не имеют, о чем я говорю. Просто в какой-то момент вспыхнула в деревянных головах Божья искра – то ли когда кисть закончила лица им малевать, то ли немного раньше. Этого мне знать не дано. То же и с остальными: для кисти не важно, изображено ли уже что-то на полене, в которое она вдыхает новую жизнь. Тут сундук вздрогнул, сильно накренился, мотнулся из стороны в сторону и плавно опустился на твердую поверхность. Видимо, Создатель все-таки отыскал подходящее место, чтобы провести ночь. Марионетки с облегчением расселись вдоль стен, задумчивые и молчаливые. Снаружи доносились шелест и хруст – Создатель неспешно собирал хворост, доставал из мешка свой нехитрый провиант, разводил костер. Иногда принимался бурчать какую-то мелодию, но сразу замолкал. Временами бормотал себе под нос проклятия, но тут же осекался и просил прощения у Господа. В ответ ветер скрипел верхушками деревьев – высоко-высоко, почти под самым небом. – Выходит, и нас однажды тоже… – прошептал вдруг Иоанн. – Тоже перекрасят? – Несомненно, – с готовностью отозвался Сатана. – Когда старику надоест бубнить каждую субботу одно и то же, или когда плата за выступление все чаще будет вроде сегодняшней. Возможно, он уже задумывается над этим. Вот прямо сейчас сидит там и размышляет, каким еще сюжетом заинтересовать публику. Готов биться об заклад, нас ждет Апокалипсис. – Почему? – А что может быть зрелищнее? Горят земля и небо, ангелы трубят, из морей выползают чудовища, а по сцене носятся четыре жутких всадника, сея гибель. Красота! Вся ярмарка станет смотреть, не отрываясь. – Значит, мы превратимся во всадников? – Тут уж как повезет. Еще понадобится новый архангел Михаил, чтобы меня низвергнуть, – Сатана задумался на мгновение, а потом рассмеялся. – Меня и ангелов моих! Так что кому-то придется присоединиться к адскому воинству. Перекусив, Создатель улегся спать. Марионетки слушали, как долго и шумно ворочался он с боку на бок, вздыхая и шепча молитвы, пока, наконец, не захрапел. Разговоры в сундуке не клеились. Сатанинские откровения отбили всякую охоту к философствованиям и обсуждениям библейских сюжетов, за которыми марионетки обычно проводили ночи. Потому-то, спустя пару часов, они и сумели различить среди шорохов дремлющего леса шаги. Первым их услышал Дисмас. – Кто-то идет, – сказал он. Остальные встрепенулись, закрутили головами. Христос приложил к стенке едва намеченное резцом Создателя ухо, сосредоточенно зажмурился. – Да, – прошептал он через несколько мгновений. – Двое. Один большой, второй поменьше. Приближаются. – Ворье! – всплеснула руками Мария. – Только этого не хватало. – Ничего не поделаешь, – сказал Христос. – Их ведут другие нити, до которых нам не дотянуться. Не ропщите, не гневайтесь попусту, а смиритесь и уповайте на… – Тише! – шикнул Гестас. – Заткнись уже! Шаги становились все четче – осторожные, неторопливые. Кто бы это ни были, они знали, куда направляются, и не хотели, чтобы их услышали. Минуту спустя незваные гости добрались до стоянки Создателя. – Все, дальше я сам! – раздался сиплый шепот прямо над сундуком. – А ты стой там и не шевелись. Что-то приглушенно лязгнуло, человек чертыхнулся и принялся копаться в пожитках Создателя. Марионеткам было прекрасно известно, что никаких ценностей не найдется в латанном заплечном мешке или в суме, которую старик носил на поясе. Жестяная коробочка с красками, библия в потертом переплете, чистая рубаха, огниво, нехитрая еда, фляга с водой да завернутые в промасленную бумагу инструменты – вот все, чем могли бы разжиться воры. Свое единственное сокровище – кукольную труппу – Создатель хранил в небольшом походном сундуке вместе с занавесом балаганчика и фрагментами его рамы. А ключ от сундука, также как и все заработанные деньги, он прятал в кошель, неизменно пристегнутый к поясу. Видимо, разбойник тоже знал про кошель, потому что, снова чертыхнувшись, приблизился к мирно храпящему старику. Сообщник, которому велено было стоять и не шевелиться, что-то тревожно пропищал. Хрустнула ветка, храп оборвался. И разбойники, и марионетки в сундуке, и лес вокруг, и ветер – все оцепенело. – Какого дьявола? – рявкнул Создатель. – Ты еще кто такой? – Не двигайся, – дрогнувшим голосом ответил разбойник. – Лежи, если хочешь жить. – Ах, ублюдок! – Создатель был не из тех, кого можно запугать, тем более спросонок. – Сейчас сам у меня приляжешь! Завязалась драка. До марионеток доносились тяжелые удары, пыхтение и возня. Все они повскакивали со своих мест, напряженные и перепуганные. Только Сатана остался сидеть в углу. Вот снаружи, после очередного угодившего в цель удара, раздался гневный крик. На него тут же отозвался второй разбойник: – Папочка! – и пронзительный голос этот показался Дисмасу странно знакомым. Однако прежде, чем он сумел вспомнить, где слышал его прежде, снаружи случилось нечто ужасное. Создатель вдруг захрипел, протяжно и влажно. Борьба прекратилась. Большое, грузное тело тяжело повалилось в траву. Хрип оборвался, через секунду возобновился, но сразу утих навсегда. – Папочка, – снова позвала девочка. Та самая, что днем на ярмарке обругала сотника Лонгина, прекратившего мучения Христа. Теперь в ее голосе не было паники или гнева, только тоска, под которой скрывался тусклый, застарелый страх. – Ну что ты вылупилась? – отозвался разбойник. Он больше не шептал. – Сама ж все видела. Проклятый боров чуть меня не одолел. Пришлось защищаться. – Да, папочка. – Жди там. Я быстро. Судя по всему, бандит принялся обыскивать Создателя. До обитателей сундука постепенно доходила суть произошедшего. Сотник Лонгин, мрачно насупившись, покачивал копьем. Христос отвернулся к стене и застыл, словно статуя. Мария опустилась на колени, закрыв лицо ладонями. Сатана, наоборот, поднялся и, снедаемый небывалым возбуждением, шагал из угла в угол. Дисмас тоже ощущал распирающую его изнутри жажду действия, вот только утолить эту жажду было нечем. Даже молитва не имела смысла – единственный известный ему бог был заперт вместе с ним. – Не густо, – сказал убийца снаружи. – И ради этих денег ты сдох, толстяк? Не обидно? Мне обидно: рисковать шеей из-за пригоршни медяков! Ладно, посмотрим, что припрятано здесь… Он шагнул к сундуку. Со скрежетом провернулся в замке ключ, крышка откинулась, и над марионетками навис темный силуэт. За ним виднелись кроны сосен, упирающиеся в полное звезд небо. Разбойник поднял с земли фонарь, за грязным стеклом которого едва теплилось тусклое пламя. В этом неверном свете стало возможно различить его тощее, грязное лицо, обрамленное косматой бороденкой. – Дьявол, – процедил убийца сквозь зубы. – Тут только куклы. Он выпрямился и пнул сундук, опрокинув его набок. Марионетки рассыпались по влажной траве. Дисмас успел заметить и нож, висящий у разбойника на поясе справа, и что у него только одна рука – левая, в окровавленных пальцах которой он держал фонарь. Правая же заканчивалась на запястье обмотанной тряпьем культей. – А можно их взять? – спросила девочка, послушно стоявшая все это время на прежнем месте. – Можно, папочка? Пожалуйста. – Нет, – отрезал разбойник. – Если в деревне кто-то увидит, как ты играешь с этими куклами, мне несдобровать. Люди сразу догадаются, откуда они у тебя, и на сей раз мне ладонью не отделаться. – Ну хотя бы одну! – взмолилась девочка. – Я буду играть с ней только дома, обещаю! – Одну можно, – согласился отец. – Какую тебе? – Иисуса, конечно, – серьезно сказала девочка. – Какую же еще. – И то верно, – разбойник склонился над марионетками, лежащими вперемешку, словно погибшие на поле боя, и, подсвечивая себе фонарем, стал расшвыривать их культей в поисках нужной. – Отличный выбор. Сына Божьего он нашел быстро и ловко подцепил его указательным пальцем левой руки, испачкав белые одежды кровью Создателя. В полумраке Дисмас не мог различить лица Христа. Тот оставался неподвижен и безмолвен, как подобает деревянной игрушке в присутствии человека, и с покорностью принял свою судьбу. – Вот твой Иисус, – сказал разбойник дочери. – А теперь пойдем-ка отсюда поскорее. Он перешагнул через поваленный сундук, наступив пяткой стоптанного сапога на Иоанна, и поспешил прочь. Дочь последовала за ним, беспрерывно благодаря за подарок. Когда ее ангельский голосок потерялся за деревьями, марионетки зашевелились. Дисмас поднялся первым, помог встать Иоанну. Подошва сапога расплющила тому нос и смазала краску на лице, перемешав черты. Любимый ученик Христа больше не мог говорить, а лишь мычал и громко, натужно сопел. Единственный уцелевший глаз пылал гневом и болью. С трудом пробравшись сквозь траву, марионетки столпились возле тела Создателя. Тот лежал на спине, плечом в потухшем костре, и лицо его было белым как березовая кора. Цепляясь за складки одежды, Сатана взобрался мертвецу на грудь и долго рассматривал это лицо. Он заглянул в распахнутый, будто все еще хрипящий, рот, в застывшие ноздри, изучил узор морщин на щеках и лбу, но не нашел ничего, вселяющего надежду. – Ни намека на душу! – крикнул он остальным. – Теперь это просто бревно. Оно будет лежать здесь до тех пор, пока не сгниет. – А мы? – спросил Иуда. – Что делать нам? Сатана уселся на плечо Создателя, свесив копыта, и несколько мгновений размышлял над ответом. – Мы тоже можем лечь и сгнить, – сказал он в итоге. – До осени недалеко, так что много времени это не займет. А можем попытаться найти собственный путь. – Верно! – воскликнул Дисмас. С этим яростным выкриком копившееся внутри напряжение наконец-то вырвалось на свободу, хлынуло в окружающую ночь потоком добела раскаленных слов. – Здесь оставаться нельзя. Давайте отыщем Христа! Пойдем следом за убийцами и спасем его! И за Создателя отомстим, перережем во сне их мерзкие глотки! – Я не совсем это имел в виду, – чуть насмешливо сказал Сатана. – Но возражать не стану. – Как их найти? – спросил Гестас. – Они, должно быть, уже далеко. Видели, какой длины у них ноги? – Зато мы ближе к земле, – сказал Сатана. – Так проще разглядеть следы. – Тогда не будем терять времени! – Дисмас вскинул кулак над головой. – Кто идет с нами? Предложение не вызвало среди марионеток особого воодушевления. Они неуверенно переступали с ноги на ногу, мотали головами и прятали глаза в землю. Только изувеченный Иоанн сразу шагнул к Дисмасу – то ли ему уже нечего было терять, то ли он просто не понимал, что происходит. – Ну же! – Дисмас изумленно всматривался в нарисованные лица. – Чем дольше мешкаем, тем дальше они уйдут. Ведь речь идет о Христе! Вперед выступил сотник Лонгин, по-прежнему держащий копье на плече. Ни на кого не глядя, он подошел и встал рядом с Дисмасом. За ним последовал Иуда. Гестас и Мария, оставшись в меньшинстве, долго не продержались. Гестас махнул рукой: – Ладно, идем. Хоть от постоянной болтовни этого сукина сына и болит голова. Мария разрыдалась. Она обняла большой палец Создателя, прижала его к груди – кривой палец с грязным обломанным ногтем, твердый и холодный как могильная плита. Ей было страшно уходить от этих больших рук. Что может быть ужаснее, чем брести сквозь огромный ночной лес, брести самой по себе, без нитей, направляющих каждый шаг и каждую мысль! Что может быть ужаснее, чем не знать, какая судьба ожидает тебя через час, через минуту, через мгновение! Дисмас тоже чувствовал этот страх и не знал, как унять его, а потому просто терпеливо молчал. Отплакав свое, Мария поцеловала ноготь Создателя и, все еще всхлипывая, присоединилась к остальным. В тишине и скорби, возглавляемые Сатаной, марионетки отправились на поиски Христа. Поначалу казалось, что вся эта затея – одна гигантская ошибка, невыполнимая бредовая фантазия. Трава и корни деревьев были почти неодолимыми препятствиями. Однако едва стоило отчаяться, как Сатана вывел процессию на неширокую, но основательно протоптанную тропу, и идти стало не в пример легче. Тропинка, усеянная желтой хвоей, вилась между высоченных сосен. Тут и там попадались упавшие шишки и следы звериных или птичьих лап. Сверху, из-под черных навесов крон, за шествием следили бледные холодные глаза, и каждая из марионеток чувствовала эти взгляды. Мария то и дело охала, при любом шорохе цеплялась за Гестаса. Сотник Лонгин пугал невидимых врагов копьем. Но никто не пикировал на маленьких деревянных человечков, никто не впивался загнутыми когтями в их головы и плечи, не утаскивал в кусты, не уносил в поднебесье – и вскоре путники стали понемногу успокаиваться. – Ты и на тропе можешь различить следы убийц? – спросил Дисмас, поравнявшись с Сатаной. – Нет. Но они точно прошли здесь. – Откуда тебе это знать? – Создатель был стар и болен, – вздохнул Сатана. – Он бы не стал продираться через бурелом, так? – Наверное. – Он тоже шел здесь. Эта тропа ведет в деревню, где была ярмарка. Девчонка видела наше представление – значит, она живет в деревне. – Да, я вспомнил ее голос. – Ну вот. Ничего сложного. Нужно добраться до деревни, а там отыщем ее жилье. – Каким образом? В деревне много людей. – У ее отца нет правой руки, и он готов зарезать первого встречного за несколько медяков. Думаешь, следует искать в зажиточных домах? Эта фраза заставила Дисмаса задуматься. Он понимал, что Сатана имел в виду не совсем то, что произнес, но окончательный смысл уловить удалось не сразу. Насколько же проще было с Христом! Тот говорил «делай то» или «не делай этого», или «верующий в меня да не умрет», и никаких вопросов не возникало. Дисмас решил попросить Сатану впредь выражаться яснее, но едва он успел открыть рот, как сзади раздался крик: – Ой! На меня что-то капнуло! Процессия остановилась, все уставились на Иуду, который судорожно ощупывал свою макушку. На деревянных ладонях оставались черные пятна. – Вода? – спросил Сатана. – С неба? Иуда кивнул. Точно в подтверждение, еще одна большая капля упала на тропу у ног Гестаса и мгновенно впиталась в землю, оставив после себя мокрое пятно. Дисмас задрал голову. Звезд больше не было видно. – Дело плохо, – сказал Сатана. – Нам нужно уйти с… Дождь хлынул сплошной стеной. Увесистые капли забарабанили по палой хвое, по траве, по головам и спинам, по поднятым для защиты рукам. Марионетки бросились врассыпную – все, кроме Иоанна, который застыл на месте, подняв лицо. Единственный глаз его, быстро переполнившись влагой, пополз по щеке вниз. Иоанн разинул перекошенный рот и издал жуткий утробный вой, лишенный слов, но полный гнева и ненависти. Он проклинал небо. Через мгновение вода размыла и рот, превратила в вытянутую пасть, багровую рану, из которой теперь вырывался лишь протяжный хрип, вроде того, что слышали они в последние секунды жизни Создателя. Укрывшись среди корней ближайшей сосны, марионетки наблюдали, как растворяется в дожде любимый ученик Христа. Лицо его стекло на грудь, и то, что всего минуту назад было Иоанном, а до того – Авелем и безымянным ангелом, пошатнулось, рухнуло в мокрую хвою, затем поднялось на четвереньки и поплелось прочь, неспешно и бесцельно, словно червь или ручей. – Надо ему помочь, – всхлипнула Мария и подалась вперед, но Гестас удержал ее на месте. Услышав этот всхлип, безликое существо на тропе вздрогнуло, повернулось и побрело к их укрытию. Мария зажмурилась. Упершись в корень, безликий поднялся на ноги. Покачиваясь из стороны в сторону, будто пьяный, он двинулся вдоль препятствия, слепо ощупывая пространство перед собой дрожащими руками. - Видите? – горячо прошептала Мария. – Видите? Он ищет нас. Однако навстречу бывшему Иоанну она больше не рвалась. Вместо нее вперед шагнул сотник Лонгин. Выставив перед собой копье, он легко ткнул безликого в грудь. Тот пошатнулся, но устоял и уцепился за древко руками – неожиданно резко и цепко. Сотник попытался выдернуть оружие, однако безликий рванул древко на себя, едва не уронив старика лицом вниз. Неизвестно, чем могло закончиться это противостояние, если бы на помощь своему палачу не подоспели Дисмас и Гестас. Втроем им удалось вырвать копье из рук безликого. Тот, потеряв опору, опрокинулся навзничь, но в ту же секунду, не переворачиваясь, вновь пополз куда-то, оставляя за собой след на мокрой земле. Лонгин, выругавшись, замахнулся копьем, однако пускать его в ход не пришлось. Удалившись на пару людских шагов шагов, существо завязло в небольшой лужице, метнулось было обратно, но бессильно рухнуло в коричневую воду и замерло. Почти минуту все молча смотрели, как оно неподвижно лежит под дождем. – Царствие Небесное! – сказал тогда Сатана. – Мне нравился этот паренек. – Молчи! – взвыла Мария, не глядя на него. – Ты нас сюда завел! Это твоя вина, твоя и Дисмаса. Сатана засмеялся и хлопнул Дисмаса по плечу: – Вот так, друг. А чего ты хотел? Позвал за собой, значит, теперь все – твоя вина. Что бы ни случилось. – По-твоему, это повод для потехи? – сквозь зубы процедил Гестас. – Да? – Да, – с вызовом ответил Сатана. – Мы все – лишь раскрашенные куски дерева. Не вижу беды в том, что один такой теперь валяется в луже. Мир ничего не потерял. – Ах, вот как! Почему бы тебе самому тогда туда не прилечь! – с этими словами Гестас бросился на Сатану. Сцепившись, они повалились на влажную землю. Иуда и Дисмас кинулись разнимать. Прежде, чем дерущихся удалось растащить, Гестас успел сломать Сатане правый рог, а сам получил копытом по лицу, отчего лишился доброй половины бороды. – Надо же, – раздался над ними чужой голос, полный вкрадчивой злобы. – Такие маленькие люди, а ничем не отличаются от обычных. Марионетки, тут же забыв о драке, уставились на гостя. Зверь смотрел на них из высокой травы, не обращая ни малейшего внимания на дождь. Никогда прежде не доводилось Дисмасу встречать подобных зверей. Грязно-рыжий и облезлый, он походил на собаку, но в узкой, изящной морде его и хитрых желтых глазах скользило что-то кошачье, что-то древнее, не знающее пощады. – Ссоритесь, маленькие люди? – спросил зверь. – Может, я сумею рассудить вас? – Мы не люди, – угрюмо сказал Гестас, поглаживая смазанную бороду. – И наши споры тебя не касаются. – Хм, – зверь наклонил голову в наигранной задумчивости. – А мне все-таки кажется, что люди. Ходите на двух ногах, шерсть не носите, не имеете хвостов. Пользуетесь тропой. Да, я давно за вами слежу. Настоящие люди, пусть и небольшого роста. Это хорошо, что вы такие маленькие. – Почему? – Потому что маленьких я смогу убить. Сами посудите, разве одолеть мне обычного человека? Он чересчур велик. Он расправляется с такими, как я, без всякого труда, счета и сожаления. Но на вас я отыграюсь. Зверь атаковал резко и стремительно, еще до того, как стихло последнее произнесенное им слово. Никто из марионеток не успел даже моргнуть. Собачьи клыки сомкнулись на туловище Гестаса, стоявшего к чудовищу ближе остальных. Тот вскрикнул, рванулся, замолотил кулаками по серой морде, но эти удары не могли причинить хоть сколько-нибудь серьезного ущерба. Растолкав остальных, вперед выскочил сотник Лонгин. Подбежав вплотную к зверю, он несколько раз ткнул его копьем в шею и грудь. Острие не пробило шкуру, лишь бессильно скользило по влажной шерсти, но зверь отпрянул, будто напуганный одним только видом копья. Однако страх тут же погас в его желтых глазах. Припав к земле, он стиснул челюсти, перекусив Гестаса пополам, и ринулся на следующего противника. Огромная лапа сбила Лонгина с ног. Копье откатилось прочь. Зверь навис над сотником, клыками схватил его за голову в украшенном плюмажем шлеме и принялся яростно трясти из стороны в сторону, словно наказывая за попытку сопротивления. Конечности Лонгина болтались безвольно и жалко. Сбросив с себя оцепенение, Дисмас подобрал с земли копье. Предполагал ли он когда-нибудь, наблюдая с креста за этим оружием, что однажды сам станет держать его в руках? Но жизнь оказалась изобретательнее любой библейской истории. Обогнув зверя по широкой дуге, он подобрался на расстояние удара. Первый выпад не достиг цели. Но в следующую секунду что-то громко треснуло в стиснутых клыках чудовища, и обезглавленное тело Лонгина отлетело к сосне. Ударившись о ствол дерева, оно рухнуло наземь и застыло среди корней с неестественно раскинутыми руками. Зверь удовлетворенно рыкнул, выплюнул изжеванную голову сотника и замер, выбирая следующую жертву. В этот самый момент Дисмас размахнулся и обеими руками вогнал острие копья в желтый глаз. Зверь взвизгнул и высоко подпрыгнул, вырвав древко из пальцев Дисмаса. Извернувшись в воздухе, плюхнулся на бок, перевернулся на живот, попытался подняться, но передние лапы подломились, и он ткнулся носом в хвою. Копье выскользнуло из раны, оставляя на серой шерсти кровавый след. Зверь замотал головой, как если бы пытался отогнать назойливую муху. Дисмас потянулся было к копью, но вынужден был отскочить от жутких челюстей, клацнувших прямо возле лица. – Добивай! – заорал где-то за спиной Сатана. – Чур, второй глаз мой! Зверь оскалился и попятился. Его шатало. Крови на морде становилось все больше. Дисмас шагнул к нему, занес над головой кулак. Скуля и подвывая, зверь отшатнулся, юркнул в траву и скрылся из виду. – Счастливо сдохнуть! – крикнул Сатана. – Как тебе маленькие люди, тварь?! Дисмас обернулся. Он едва держался на ногах от пережитого страха. Иуда и Мария уже хлопотали возле Гестаса. Тот отмахивался, слабо бормоча что-то нечленораздельное. Оказалось, дождь уже заканчивался, только с древесных ветвей тут и там падали редкие капли. Сатана поднял с земли голову Лонгина в измятом жестяном шлеме, очистил от грязи и звериной слюны. От лица сотника почти ничего не осталось, клыки превратили его в неприглядное месиво, в котором никак не могла бы уцелеть Божья искра. Гестасу повезло больше. Несмотря на то, что тело его разломилось на две половины чуть ниже середины груди, он оставался в сознании, хотя и в расстроенных чувствах. Никакой речи о продолжении пути для него, разумеется, не шло. Иуда и Мария прислонили бедолагу к выступающему из земли сосновому корню, подперли у основания его же ногами. – Может, удастся как-то склеить тебя, – бормотал Иуда, стараясь не смотреть Гестасу в глаза. – Или связать пенькой. – К дьяволу пеньку! – скрипел в ответ Гестас. – Просто оставьте меня здесь, и все. На обратном пути заберете. – Зверь может вернуться… – Это вряд ли. Оставьте меня и ступайте, не теряйте времени. Я дождусь. – Верно, – сказал Сатана. – Другого выхода нет. – Я останусь с ним, – сказала Мария. В глазах ее, больших и чуть неровно нарисованных, сверкала такая ослепительная решимость, что никто не осмелился вымолвить и слова против. Дисмас даже почувствовал нечто вроде облегчения: после того, как Мария обвинила его в случившемся с Иоанном, оставаться рядом с ней не хотелось. Поэтому он не стал прощаться, а просто вышел на тропу, держа окровавленное копье на плече – так же, как делал сотник. Сатана с Иудой поспешно присоединились. Иуда боязливо поглядывал на небо и постоянно ощупывал ладонями макушку, на которой успела появиться заметная проплешина. Троица двинулась дальше, с осторожностью ступая по скользкой хвое. Позади Гестас и Мария говорили о чем-то, и Дисмас прибавил шагу, чтобы как можно скорее перестать слышать их голоса. – Я вот думаю, – прокряхтел Сатана, с трудом поравнявшись с разбойником. – Может, бог с ним, с Христом, а? – В каком смысле? – В прямом, милый мой Дисмас. На черта он нам сдался? Ведь, по сути, все эти неприятности случились по его вине. Сам посуди: девчонка на ярмарке разволновалась из-за него, поэтому ее папаша и обратил внимание на Создателя, поэтому потом и пошел за ним, чтобы ограбить. Затем девчонка потребовала не кого-нибудь, а именно Христа, а мы, конечно, не смогли его бросить и ввязались в столь опасное предприятие… – Ввязались? – с усмешкой переспросил Дисмас. – Ты же сам говорил о том, чтобы найти собственный путь. – В точку! Собственный, а не тот же, каким шли прежде. По старому пути не пройти – большие ноги нужны, человечьи. Нас по нему в ящике таскали. Христос – это старый путь. Мы его еще найти не успели, а уже гибнем один за другим. – Ясно. Что предлагаешь? – Забраться в первое попавшееся дупло и там ночь переждать. Утром, как люди по тропе начнут ходить, станем присматриваться и выбирать. Кто понравится, тому прыгнем в заплечный мешок или на шляпу и поедем куда глаза глядят. Мир посмотрим, найдем место безопасное, без зверья и с крышей над головой. – А Христа бросим? – Предоставим собственной судьбе. – И Гестаса с Марией? – Там ничем не помочь. Ты и без меня это прекрасно понимаешь. – Нет, – Дисмас остановился. – Не понимаю. Он поднял копье Лонгина, уткнул багровое острие в грудь собеседнику и сказал, давясь гневом: – Я пошел спасать. Не себя. Другого. Так положено. Отойди от меня, Сатана. Тот, воздев примирительно руки, отступил на шаг: – Вижу, тебя не переубедить. Что ж, больше не стану приставать с разговорами. Слово свое Сатана сдержал. Они пошли дальше в полной тишине. Время от времени Дисмас оборачивался, каждый раз ожидая увидеть пустую тропу – но нет, оба его спутника продолжали угрюмо ковылять позади, то и дело стряхивая со ступней прилипшие иголки и тревожно озираясь по сторонам. До самого рассвета никто больше не проронил ни слова. А на рассвете, когда солнце еще не выползло из-за горизонта, но уже затопило лес влажным мутным светом, они вышли к деревне. Тропа, струясь между деревьями, сбегала в низину, где надежно укрытые от ветров окружающими холмами, жались друг к другу домики под красными черепичными крышами. Дисмас, прежде путешествовавший лишь в сундуке, ни за что бы не смог с уверенностью сказать, та ли это деревня, в которой прошлым вечером Создатель давал представление. На счастье, раздумывать долго не пришлось – Сатана осторожно коснулся его плеча и указал в сторону от тропы, на старый деревянный домишко, прилепившийся к склону холма: – Взгляни на ворота. Домишко был окружен покосившейся, а местами провалившейся изгородью, но ворота, собранные из трех могучих бревен, стояли ровно и крепко. А на воротах висел на загнутом ржавом гвозде фонарь. Тот самый фонарь, который ночью держал в единственной руке убийца, рассматривая содержимое сундука. Дисмас узнал его с первого взгляда. – Какой у нас план? – спросил Иуда. – Кто-то ведь должен остаться снаружи, на всякий случай, так? Дисмас пожал плечами: – Наверное. Было бы здорово отвлечь собаку, если она там есть. Справишься? – Попробую. А ты? – А я – разбойник. Вот и займусь своим делом – проберусь внутрь, найду Христа и украду его. А то всю жизнь на кресте за воровство провисел, хотя ни одной кражи до сих пор не совершил. Обидно. Сатана оскалил в ухмылке желтые клыки: – Отлично. Я с тобой. На то, чтобы добраться до дома, ушло почти полчаса. Большую часть этого времени они перелезали через огромное поваленное дерево, а потом еще пришлось обходить муравейник и вытаскивать Иуду из промоины, которую он не сумел перепрыгнуть. У ворот остановились и прислушались. Из-за них не доносилось ни звука. Дисмас просунул голову в зазор между жердями изгороди, но не смог ничего рассмотреть, потому что двор густо зарос крапивой. Только протиснувшись в щель между створками ворот, он понял, что опасения оказались напрасны – собачья цепь, прикованная к кольцу у крыльца, проржавела, а сквозь звенья пробивалась наглая, давно не тревоженная трава. Путь был свободен. Короткими перебежками – от ворот к лежащей на боку кадке, от кадки к пыльному мешку, от мешка к плетеной корзине – марионетки пересекли двор и по бревенчатой стене, цепляясь за торчащие тут и там пучки пакли, взобрались к окну, ставень которого был приоткрыт. Один за другим они пролезли внутрь и замерли на подоконнике в растерянности. Прямо под ними на широкой лавке спал убийца Спасителя. В той же одежде, в тех же дырявых сапогах. Даже запекшаяся кровь еще виднелась на пальцах его левой руки, отставленной в сторону и повисшей над полом. Обмотанная тряпьем культя правой покоилась на груди. Убийца дышал ровно и спокойно, и лицо его казалось мягким, как у ребенка, несмотря на клочковатую бороду и длинный, острый нос. Сатана чуть не подпрыгнул от восторга и принялся ожесточенно жестикулировать, указывая сперва на копье Лонгина, потом на шею спящего и живописно проводя пальцем по собственному горлу. Дисмас покачал головой, прошептал: – Сначала отыщем Христа. – Но ты же сам этого хотел! – злой шепот в ответ. – Лучше шанса не представится. – Сначала отыщем Христа. Нахмурившись, Сатана схватился за древко копья. Дисмас вырвал оружие и погрозил ему кулаком, но дожидаться ответной реакции не стал, а просто прыгнул вниз. Он мягко приземлился меж широко расставленных колен убийцы, на цыпочках прошел до торца лавки и по рукаву брошенного там камзола спустился на пол. Иуда, постоянно жмурясь и втягивая голову в плечи, последовал его примеру. Сатана же, сложив руки на груди, остался стоять на подоконнике. Дисмаса это не волновало. Вместе с Иудой отправился он дальше, благо что в домике было всего две комнаты. Во второй, возле печки, сложенной из закопченных кирпичей, спала девочка, отвернувшись к стене и укрывшись с головой шерстяным одеялом. На столике возле ее изголовья, среди свечных огарков и яблочных огрызков, стоял Христос. Увидев товарищей по труппе, он вынужден был зажать себе рот руками, чтобы сдержать возглас удивления. Когда шок миновал, Сын Божий спросил сердитым шепотом: – Вы зачем явились? Кто позволил? – Мы за тобой, – в тон ему ответил Дисмас. – Хотим помочь вернуться. – Вернуться? Куда? – К нам. – В сундук, что ли? Создатель умер. Что я там делать буду, на полянке гнить? Нет, разбойник, истинно говорю тебе: отныне место мое здесь. – Постой, – Дисмас никак не мог поверить в то, что услышал. – Они же… убили его. Они! – Ну и что? – Христос устало махнул рукой. – Это несчастные люди. Мать умерла уже давно. Отец потерял руку из-за несправедливого обвинения в воровстве. Он больше не может работать и потому губит свою бессмертную душу, промышляя разбоем, чтобы прокормить дитя. Разве не видишь, как сильно нуждается во мне сей дом? – Я… – слова вдруг подвели Дисмаса, оставили один на один с разверзшейся под ногами пустотой. – Но ведь ты – один из нас… – Уже нет. Уходите. Вам нельзя оставаться. – Поздно, – пробормотал Иуда, с ужасом глядя в соседнюю комнату, где заскрипели, протяжно и отчаянно, половицы. – Радуйся, отче… – Какого дьявола? – раздался над ними сонный голос. Тяжелыми, слегка нетвердыми шагами убийца вышел из спальни. Он тер ладонью лоб и зевал. На левом плече его, уцепившись за одежду, висел Сатана с торжествующей ухмылкой во все свое багровое лицо. Дисмас, не успев толком испугаться, хотел закричать, хотел ринуться в бой, бросить вызов новому зверю, пустить в ход оружие – но удар носком сапога швырнул его через всю комнату, к входной двери, и сломал древко копья. – Какого дьявола?! – заорал во всю глотку убийца. – Совсем рехнулась, сучье отродье?! Он обращался к девочке. Та, разбуженная воплем, села на кровати, еще не понимая, что происходит – и тут же получила пощечину, от которой голова ее едва не оторвалась. Ловким, отработанным движением убийца стянул с себя ремень, замахнулся, ударил с оттягом. Девочка, застонав сквозь зубы, скатилась на пол и забилась под кровать. – Что я тебе сказал, мерзавка?! – продолжал кричать убийца, остервенело хлеща ремнем по кровати. – Нельзя тащить сюда этих кукол! Нельзя! Он сбил со стола Христа и стал топтать его обеими ногами, самозабвенно, со звериным наслаждением. Подкованные подошвы расправились с Сыном Божиим куда быстрее Понтия Пилата. Иуду ждала та же участь. Он лишь хрустнул жалобно, раскалываясь пополам, от промежности до макушки. – Иди сюда, паскуда! – оттоптавшись на марионетках, зарычал убийца и нагнулся, чтобы, ухватив дочь за волосы, выволочь ее из-под кровати. От этого резкого движения Сатана сорвался с его плеча и растянулся на полу рядом с изувеченным Христом. – Что я тебе ночью сказал, а? – еще одна пощечина, оглушительно-звонкая. – Помнишь?! – Только… одну… куклу… – задыхаясь, ответила девочка. Она не смотрела на отца. – Вот именно! А ты сколько притащила? У, крыса! – он толкнул ее, и девочка упала. – Вся в мать, упрямая да безмозглая. Дисмас наблюдал за происходящим безучастно, ничем не выдавая гнева и страха. Он видел, как медленно поднимается на четвереньки Сатана, отвергая извечные законы всех марионеток и кукол. С багровой морды по-прежнему скалилась злобная улыбка того, кто побеждает любой ценой. Чего он хотел? Сбежать? Напасть на человека? Заговорить с ним? Убийца привстал, одной рукой сгреб с пола Сатану вместе с останками Иуды и Христа и, не разбирая, швырнул эту пеструю кучу в печку. Кинул сверху пару поленьев, щедро насыпал древесной стружки из ведра. Когда он, вытащив из кармана камзола огниво, начал высекать искру, девочка поднялась и побрела к выходу. На полу у двери она заметила Дисмаса, торопливо подхватила его и, не оглядываясь, выскочила наружу. Здесь было уже совсем светло. Меж деревьев еще лежала легкая полупрозрачная дымка, и, стряхивая ее, лес пританцовывал под пение бесчисленных птиц. Из деревни доносился заливистый собачий лай. Мычали коровы, которых гнал на пастбище пастух. Девочка обогнула дом, перебралась через поваленный плетень и по дорожке, протоптанной в гуще бурьяна, вышла на небольшую полянку, где под навесом были свалены в кучу дрова – осиновые, березовые, сосновые. Непросто, должно быть, нарубить столько одной рукой, отрешенно подумал Дисмас. Дочь убийцы уселась на чурбак, прижала марионетку к груди, погладила по голове: – Не бойся, я тебя спрячу, а он через два дня все забудет. Он всегда забывает. Дисмас молчал. Отсюда ему было прекрасно видно поросшую мхом крышу дома и торчащую над ней кирпичную трубу. Из трубы поползли клубы бледного дыма. – А потом я тебя переодену, – продолжала девочка, баюкая Дисмаса. – Оторву кусочек от маминого платья, которое в подвале спрятала. Оно белое-белое, как раз для Христа подойдет. И волосы подрисую до плеч. Станешь у меня настоящим Христом, чистым и красивым. Все будет хорошо… Дисмас качался на руках дочери убийцы, как на речных волнах, и, не отрываясь, смотрел на дым, что поднимался из трубы к светлому утреннему небу. Он жаждал вознесения.