Два квартала – и он
дома. Если не считать внезапно заглохшей машины и сдохшего телефона, ему пока
везло. Может, и обойдется. Клиент был не столь проблемный, как казалось по
описанию. Главное, осторожность и внимание.
Роману удалось
преодолеть почти полгорода пешком, осталась ерунда. Два квартала. Автобусы и
трамваи отменяются – сейчас лучше держаться от большого скопления народа
подальше. Потому и метро не воспользовался. Под землей, в сутолоке он
практически беззащитен, отыграться там на нем легче легкого. Высокие платформы,
ток, рельсы, поезда, эскалатор. Нет уж, береженого бог бережет. По той же
причине и водителя личного не нанимал, привык доверять лишь себе.
Он охнул, от толчка в
плечо ступил в лужу, промочив ноги. Молодой амбал, вывернувший невесть откуда,
рявкнул:
– Смотри, куда прешь,
придурок!
Вот оно. Так и знал,
что-нибудь непременно произойдет. Молодой хам продолжал лыбиться, поигрывая
мускулами, словно предлагал: «Ну, давай, рыпнись…». Проучить бы урода… но не
сегодня. Никакого риска. Он молча выбрался из лужи и зашлепал в мокрых ботинках
дальше, стараясь обходить людей. Простуда – не самое страшное, что могло
приключиться.
Как ни странно, удалось
спокойно перейти дорогу. Машина не выскочила неожиданно из-за угла и светофор
не забарахлил. Перебрался благополучно по мостику через траншею. Доски
оказались крепкими, не гнилыми, а трубам не вздумалось прорваться именно в этот
момент кипятком. Когда уже понадеялся, что удастся добраться без неприятностей
до дома и залечь там в тишине и безопасности на несколько дней, как рекламный
щит вырвался из рук рабочих на втором этаже и смел его с ног. В глазах
потемнело. Когда мир прояснился, вокруг стояли какие-то люди, а худощавый
мужчина в очках слушал пульс.
– Я врач. Ветеринар.
Лежите, не двигайтесь, у вас может быть внутреннее кровотечение или сотрясение
мозга.
Роман попытался встать.
Не хватало, чтобы его лечением занимался какой-то ветеринар! И людей толпа
набежала, еще признает кто. Надо делать ноги. Но закружившаяся голова заставила
лечь обратно. Проклятие! За два квартала до дома… Вот что значит расслабиться.
Идиот.
– Оставайтесь на месте,
сейчас вызовем скорую, – продолжал суетиться ветеринар.
Откуда подобное
человеколюбие? Неужели есть еще такие люди, преданные своему делу и клятве
Гиппократа. Боже, о чем он думает? Надо выбираться отсюда побыстрее. Народ,
привлеченный инцидентом, прибывал. Кто-нибудь его точно узнает. Взгляд
остановился на злосчастной вывеске, прислоненной к стене дома. Ветеринарная
лечебница «Мой любимец». Он бы иронично хмыкнул: «Вот и ответ такой заботе», но
давно отвык удивляться.
– Товарищи, вызовите
скорую, человеку плохо! – распалялся ветеринар. Маячивший впереди суд добавлял
волнения его голосу.
– Зачем скорую? –
протиснулся вперед мужчина лет сорока, выправкой похожий на военного. – Пока
приедут – ноги протянешь. У меня машина рядом – довезу до больницы.
Такая общая отзывчивость
напрягала. Что это с народом? То не дозовешься, когда грабят или ногу на льду
подвернешь, а тут повально все как Мать Тереза себя ведут! Ладно, ветеринар
спасает свою шкуру от штрафа, а этот чего в добровольцы рвется?
– Хватайся, приятель, за
шею, помогу дойти до машины, – «военный» заботливо приподнял его, придерживая
за талию. Деваться было некуда, пришлось идти. Какая-то женщина с уставшими
глазами на изможденном лице увязалась следом. Он покосился на нее с
подозрением.
– Не волнуйся, это моя
жена, – успокоил «военный». – Аня, открой заднюю дверцу, человеку надо лечь.
– Не беспокоитесь, я уже
прекрасно себя чувствую. Если не затруднит, просто довезите до дома, тут
близко. – Главное, вырваться из толпы. А семейную пару он уболтает отпустить
его.
– Может, все-таки в
больницу? – стоял на своем «военный».
– В этом нет
необходимости. Я в порядке.
– Потому что вы Лекарь?
– вкрадчиво спросил мужчина, глянув на него в зеркальце заднего вида. Молчавшая
до сих пор жена обернулась вполоборота на кресле, глаза ожили надеждой.
Так и знал. Ничего не
делается в мире бескорыстно.
– Не понимаю, о чем вы,
– произнес он натянуто. Пальцы легли на дверную ручку.
– У вас с внутренней
стороны запястья пятно в виде восьмерки.
– Обычная татуировка.
Глупость юношества.
– Это знак Лекаря.
Насколько мне известно.
Откуда известно?
Он уже был готов нажать
на ручку и выскочить из машины. Движение несильное, угодить под колеса – мало
шансов. А потом в подворотню и задними дворами. Возвращаться в квартиру нельзя,
вдруг и там поджидают? За этой милой семейной парой может скрываться кто угодно.
– Вы обознались, –
холодно произнес он. – Остановите машину. Я выйду. Дальше нам не по пути. – И
заключительным росчерком – брошенные презрительно на сиденье пятьсот рублей. –
За проезд.
Мужчина остался спокоен.
– Вначале так и думал,
но теперь вижу, что прав. Говорили, что Лекарь человек резкий.
Скорее бессердечный
подлец. Но таким его сделали сами люди.
– Пожалуйста, скажите
правду, вы Лекарь? – вцепилась пальцами в сиденье жена «военного». От надежды в
ее глазах хотелось удавиться. – Нам нужна ваша помощь! Мы все перепробовали,
объездили всю страну, прошли лучших целителей и профессоров – светил науки. Все
бесполезно. Только вы один способны спасти нашего Темочку, – говоря взахлеб,
она вытащила из сумки фотографию, протянула ему.
Он шарахнулся от снимка.
Недоставало, чтобы потом их чадо приходило к нему во снах! Да и наперед знал,
что увидит на подобных фото. Милые, счастливые детские лица… еще до того, как
их исковеркала болезнь.
– Я просил остановить
машину.
– И даже не выслушаете?
– мрачно спросил мужчина.
– Нет. Сочувствую вашему
горю, но помочь не могу.
– Умоляю, – всхлипнула
женщина. – Войдите в наше положение.
– Если дело в деньгах,
не сомневайтесь, мы оплатим ваши труды, продадим машину, квартиру, возьмем
кредит. Ради Темы…
Его разобрала злость.
– Как просто мерить все
деньгами! Выложить определенную сумму и получить, что хочется. Даже чудо. И
неважно, как оно дается. Все пытаются избавиться от несчастий, и ни один не
задается вопросом, чем я расплачиваюсь за ваши беды. Кажется, так легко – приложил
руки и опля, человек здоров! А куда девается болезнь – думал хоть кто-нибудь?
Она не растворяется в воздухе. Я забираю ее себе. А потом прохожу все круги
ада, испытываю каждое страдание, каждую надежду и отчаянье больного. Корчусь в
муках, задыхаюсь, вишу над унитазом сутки напролет от рвотных спазмов. Мало
этого, после каждого исцеления, со мной происходят всякие несчастья. Три раза
горела квартира, дважды сбивала машина, ломал ноги, руки, тонул, падал в
колодец, меня грабили, избивали, выслеживали полиция и спецслужбы. Я много лет
не могу уснуть без сильного снотворного, потому что лица просящих идут
бесконечной чередой ночь напролет. А на утро, снова и снова, приходиться
выбирать, давая надежду одним и отнимая у других. Так во сколько вы оцените мои
страдания? – «Военный» понуро молчал, женщина, зажимая рот, беззвучно плакала.
– Правильно, никому нет дела до меня, всем нужен только мой дар. Но каждому
помочь невозможно. И ста жизней не хватит. И все равно преследуют, домогаются,
суют деньги, угрожают, шантажируют. Я живу, как загнанный зверь, не зная ни
покоя, ни счастья. А вы просите войти в ваше положение. А кто войдет в мое?
– Понимаю, вам живется
непросто. За себя бы не просил, но ребенок, он за какие грехи обречен страдать?
– Все задаются этим вопросом.
Но наш мир таков. И мне его не изменить, как бы ни старался.
Машина остановилась.
– Если не передумали
ехать в больницу, задерживать не будем, – проговорил мужчина, сжимая руль как
горло врага.
– Но, Витя, а как же
Тема? – всплеснула руками его жена.
– Он нам не поможет,
Аня. У человека своих проблем куча. Будем искать другие способы, – «военный» с
любовью сжал ей плечо. – Мы не сдадимся.
На женщину жалко было
смотреть. Сломана, раздавлена, потерявшая последнюю надежду. Руки судорожно
сжимали фотографию сына.
Какая же ты скотина
Лекарь.
Но сколько раз он
проходил уже это. Трагичная история, несчастные лица. И один и тот же итог –
очередная неделя кошмаров. Устал. Он вышел из машины. Главное, не оглядываться,
особенно на снимок в дрожащих руках, идти вперед. Всех не спасти.
Он сделал десяток шагов,
дернул зло челюстью, вернулся к машине, открыв дверцу со стороны женщины, вынул
фотографию из ее рук. Как и думал. Милый трогательный ребенок с умными не по
возрасту глазами, переживший страданий больше, чем любой взрослый за всю жизнь.
Море печали и понимания, что его срок среди живых будет недолог.
– Далеко живете?
– На Серпуховской, –
встрепенулся мужчина.
Далековато. Идиот. Зачем
ты это делаешь? Два клиента за день. Представляешь, что тебя ждет?! Он
представлял.
– Поехали.
– Вы поможете нам? –
Засветившаяся снова в глазах женщины надежда обжигала. Хотелось отказаться от
решения и сбежать подальше от этой блаженной веры в него. Хуже нет, когда так
верят, а ты оказываешься бессилен помочь. Случалось и такое.
– Посмотрим на месте.
Ничего не обещаю, – грубо бросил он, забираясь на заднее сиденье.
– Да-да, конечно, поедем
скорее, – засуетилась жена «военного», вытирая слезы. – И спасибо, что
передумали. Хоть глянете, можно ли что сделать.
– Аня, – одернул ее муж.
– Не забивай голову человеку.
– Простите, – смутилась
она. – Просто, когда тяжело заболевают дети, словно сам пребываешь в
невменяемом состоянии, мысли путаются от горя и отчаянья.
Он понимал ее.
Пара жила в рабочем
районе в хрущовке. Обычная двушка, давно требующая ремонта. Даже, если бы они
продали ее и свою старенькую машину, не смогли бы оплатить его услуги. Брал он
дорого. Восстановление после исцеления тоже стоило недешево. Цинично? Но лишь
благодаря цинизму и грубости отгораживался от пропасти безумия, в которую его
толкал каждый клиент.
Он оглядел пустые стены
и минимум обстановки: диван, стол, книги, ноутбук, только самое необходимое.
Нетрудно догадаться, куда делись остальные вещи. Продали, чтобы оплатить услуги
врачей и экстрасенсов. Сколько уже пришлось повидать таких квартир? Долой
жалость. Она выжигает изнутри. Перейдем к делу.
– Где ваш сын?
– В другой комнате. Я
провожу, – женщина торопливо вытерла заплаканные глаза и с улыбкой распахнула
дверь.
– Тимофей, у нас гости,
– мать мальчика в заминке повернулась к нему.
– Роман Олегович, –
подсказал он, перешагнув порог. Глянул на ребенка и понял, что влип. Лысая
голова, бледные, с синевой губы и умные, внимательные глаза, сквозь которые
смерть кричала: «Мое!»
Уходить! Уходить
немедленно, без оглядки и как можно дальше. Иначе – звиздец. Иссушит. Но как
уйти теперь, когда встретился с мальчишкой взглядом, и в памяти осталось его
лицо?
– Вы врач? – голос
ребенка звучал вяло и без доверия к гостю.
– Лекарь.
– А есть разница?
– Существенная. – Роман
глянул на женщину. – Оставьте нас.
Она кивнула, молча
выскользнула из комнаты, притворив дверь.
Ему хватило десяти минут
оценить состояние ребенка и свои возможности. Шансы были хреновые. В первую
очередь для него самого. Сложный случай. Раньше бы он отказался не задумываясь.
Но что-то не давало уйти, равнодушно оставляя за спиной чужое горе.
Родители мальчика сидели
на кухне, нервно сжимая горячие кружки с чаем. Вскинулись при его появлении,
освободили место за столом. Он сел, сцепил пальцы в замок, язык прошелся по
верхним зубам. Дурацкая привычка. Окинув кухню взором, полез во внутренний
карман за портмоне.
– Первое. Нужно красное
сухое вино и мед. Сумеете достать в течение двух часов? Мед и вино должны быть
хорошего качества, а не дешевая дрянь. Вот три тысячи. – Он достал деньги,
положил на стол. – Должно хватить. Меда с полстакана – не больше.
– Не надо, мы купим, –
отказался «военный».
– Это не входит в оплату.
О ней разговор позже.
– Вы беретесь за наш
случай? – робко спросила женщина.
«Да, черт возьми!
Естественно. Раз я, полный болван, еще здесь», – захотелось рявкнуть. Но
сдержался, опять провел языком по зубам. Довольно с них грубости, хамства, лжи.
Без этого натерпелись немало.
– Теперь об оплате.
После сеанса мне нужно спокойное место на неделю: без людей, животных, шума
машин, проблем с электричеством, печками и прочими прелестями цивилизации.
– Знаю такое место. У
друга домик в лесу.
– К этому четырехразовое
питание, – продолжил он, делая заметки в блокноте. Вот список необходимых
продуктов. Еду оставлять за дверью, в дом не входить.
– Сделаем. Что-нибудь
еще?
Разве что помолиться за
нас обоих. Но вряд ли поможет.
– Пока все. Отключите
телефоны, дверной звонок. Создайте максимум тишины. В комнату не входить. Ждать
здесь.
Вновь он появился на
кухне, вернее дотащил на дрожащих ногах обессиленное тело, почти через два с
половиной часа. По ошеломленным лицам Валерия и Ани догадался, что выглядит
неважно. Впрочем, и сам отлично это знал. Потому и перестал глядеться после
сеансов в зеркало.
Бухнулся на стул.
Потянулся за бутылкой. Валерий услужливо подал стакан, Аня протянула вазочку с
медом и ложечку. Оба молчали. Ждали. Он налил вина, добавил меда, неторопливыми
глотками выпил полстакана. Провел языком по зубам. Проклятая привычка.
– С вашим сыном все
будет хорошо, – вскинул руку, предотвращая готовый вырваться у них поток
вопросов и благодарностей. – Сейчас Тема отдыхает. Не тревожьте его. Может
проспать до завтрашнего дня или даже обеда. Потом накормите, чем пожелает. А
теперь самое важное. Чудесное исцеление сына спишите на последствия предыдущего
лечения. Обо мне никому не говорить: ни родным, ни друзьям. Меня здесь не было,
и вы не знаете о моем существовании, – допил оставшееся вино, поднялся на ноги.
– Поехали в ваш домик в лесу.
Женщина упала на колени,
прижалась к его ладони поцелуем.
– Благодарю вас. Вы не
представляете, что сделали для нас…
Роман представлял. На
собственной шкуре испытал. И не раз видел благодарных родителей на коленях.
Вроде и привыкнуть уже должен. А не привык. Выдернул руку, сказал
как можно мягче.
– Не делайте этого.
Никогда. У вас хороший мальчик. Гордитесь им.
– Аня, в самом деле, не
смущай гостя, – Валерий, стерев слезы с глаз, поднял жену. – Нам надо ехать.
Роман Олегович устал.
Он плохо запомнил
дорогу. Скорчившись на заднем сиденье, пытался удержать себя в сознании. Ох, и
встрял ты, Роман Олегович, готовься к веселой недели бреда. Трижды они
останавливались – его рвало. Один раз шла носом кровь. На руках Валерий занес
его в дом, уложил на кровать.
– Здесь вас никто не
побеспокоит. Через пару-тройку часов привезу еды.
– Сегодня не надо.
Утром.
– Что я могу еще сделать
для вас?
– Во внутреннем кармане
пиджака ампулы и шприц, – выдавил он.
Мужчина нашел сверток,
изменился в лице.
– Осуждаете?
– Кто я такой, чтобы
судить вас, – Валерий протянул шприц и ампулы. – То, что вы сделали сегодня,
никогда не уляжется в моем мозгу. Мы в неоплатном долгу перед вами. Что угодно,
когда угодно…
– Тишины.
Лекарь уже не помнил,
как ушел «военный». Мгла закружила его, понесла. А потом как всегда появились
глаза друга. Ну, здравствуй, Борька. Что скажешь? Идиот? Идиот, конечно. Но как
я мог оставить мальца на смерть, когда он так похож на тебя. Словно во второй
раз расписаться в своей беспомощности.
Роман потянулся к
призрачному образу друга.
Хреново мне сегодня.
Одному не вытянуть. Держи меня, друг, держи. Вместе сдюжим. Как в детстве.
Они были странной парой
друзей. Весельчак, болтун, первый выдумщик и заводила любых игр Борька и он,
Ромка, – необщительный, меланхоличный, державшийся всегда особняком,
предпочитавший собак и кошек компании людей. И все же не было в детдоме
настолько прикипевших друг к другу неразлучных приятелей. Везде и всюду, в
любом деле только вместе. Как родные братья. Забравшись на чердак, они часами
разговаривали о космосе, динозаврах, морских приключениях и машинах,
фантазировали о будущем.
Не говорили только о
родителях. Это была запретная тема. У Борьки родители погибли в автокатастрофе,
а его еще младенцем подбросили в корзинке в дом малютки. Единственная память об
отце и матери – родимое пятно в виде восьмерки на запястье.
В остальном они на жизнь
не жаловались, принимали ее такой, как есть, и были вполне счастливы.
А потом Борька заболел.
Неожиданно и тяжело. Друга поместили в отдельную комнату под карантин. Но Ромка
все равно пробирался к нему, пытался развеселить, а когда тот засыпал, прикладывал
ладони и тянул болезнь из усыхающего тела, как делал с раненными бездомными
собаки и кошками. Но что выходило с животными, не особо помогало с Борькой,
давая лишь на короткий срок облегчение. Тогда Роман еще не знал, что не каждую
болезнь можно изгнать из человека. И тянул заразу изо всех детских сил, пока
однажды не упал без сознания. А когда пришел в себя через две недели тяжелейшей
лихорадки, то узнал, что Борька умер. После этого что-то умерло и в нем самом,
сделав его еще более замкнутым. Он не жил, а словно парил вдали от тела и
сознания. Мир стал пресен и неинтересен. Наверное, он ушел бы вслед за другом,
выгорев от тоски и одиночества, но Борька стал ему сниться. Они разговаривали
как прежде, друг отчитывал его за проступки, давал советы, подбадривал в
трудные моменты. Что было удивительным, он не остался тем же семилетним
мальчишкой, в каком возрасте умер, а взрослел вместе с ним. Именно Борька
подтолкнул его помочь обварившейся кипятком девчонке, велев: «Сделай, как со
мной!» После неудачи с другом он разочаровался в своем даре и считал его
выдумкой.
Но девчонке помогло.
Правда, в награду за доброе дело удостоился прозвища «чудик» и косых взглядов
окружающих. Его затаскали по врачам, превратив жизнь в череду экспериментов и
следующего за ними изматывающего бреда. И однажды друг приказал: «Беги».
Подгадав удачный момент, Роман сбежал, долго бродяжничал, переезжал из одного
города в другой, перебиваясь временной работой, пока не решил, что с него
хватит такой жизни. Ему были нужны деньги, а людям его дар. И он использовал
их, как они использовали его. Борька смотрел осуждающе. «О том ли мы мечтали?»
Не о том. Но мир порядком задолжал ему, и он стребует с него все до капли: и за
детство, и за друга, и за эксперименты, и за жизнь, сделавшую его таким
бесчувственным мерзавцем. Иногда на него вдруг снисходило благородство, и он
совершал добрые, но неразумные поступки, как с Темой, за что потом
расплачивался по-крупному…
Что-то пошло не так.
Плохо после сеанса бывало и прежде. Но настолько – никогда. Его корежило, как
червя на сковородке. Боль сменялась еще большей болью, выкручивая тело в
суставах, сжимая внутренности в горошину. Он пошарил рукой по столу, нащупал
бутылку. Глаза видели только смутные расплывающиеся образы. Открутил пробку,
глотнул воды. Жидкость тут же исторглась на пол вместе с едким желудочным
соком. Надо выбраться на воздух. Ползком Роман добрался до двери, перевалился
через порог и скатился с лестницы. В спине опасно хрустнуло.
Ощущение смерти
коснулось холодком висков. Он умирал. Умирал по-настоящему. Не за кого-то. А за
себя самого, невозвратимо.
– Помогите, – с трудом
разлепились пересохшие губы.
Над ним склонился
Борька. Не взрослый мужчина, в облике которого приходил к нему во снах, а
прежний семилетний мальчишка.
– Хреново выглядишь. Ты
перебрал чужих болезней, друг, и теперь умираешь.
– Невозможно. Только не
я.
– Даже звезды гаснут,
израсходовав весь свет.
– И нет никакого
спасения?
-Тебе надо сбросить
накопившуюся тьму.
– Куда сбросить?
– На любого из людей.
Кого не жалко.
От удивления Роман
приподнял от пола голову. Подобный цинизм Борьке был не свойствен. Как и
ледяной бездушный блеск в глазах.
– Я всю жизнь исцелял, а
ты предлагаешь убить?
– Иначе умрешь. Выбирай.
Умирать не хотелось. Он
не раз заглядывал за стену смерти. Ничего занимательного там не было. Слепые,
немые души. Те же страх, боль, отчаянье и непонимание происходящего. Как и в
жизни. Дальше заглядывать он побоялся. Мог не вернуться. Но забрать чужую
жизнь, спасая свою? Как бы он ни презирал людей – это было неприемлемо.
Борька, догадавшись о
его мыслях, улыбнулся.
– Скоро увидимся, друг.
Ты так и не научился делать правильный выбор, понимать, что важнее в жизни.
Детский образ потускнел
и рассеялся в солнечных лучах, бьющих в окно. Лихорадка охватила Романа с новой
силой. Во рту ощущался привкус крови. Сколько у него в запасе времени? День,
час, десять минут? Несправедливо! Он возвращал людям жизнь, делал добро. И как
оно окупилось? Мысль о благих поступках должна была приносить успокоение. Но не
приносила, черт возьми! Хотелось жить как никогда! Борька в чем-то прав. Разве
одна отнятая жизнь не стоит сотен возвращенных? Одна никчемная жизнь никчемного
бомжа. Что тот может дать человечеству, кроме вони и вшей? Он, наоборот, окажет
ему услугу, избавит от убогого прозябания.
Чем хуже ему
становилось, тем легче было убеждать себя, что у него больше прав на этот мир.
Через час он готов был сбросить негативную энергетику на кого угодно. Одна беда
– людей в округе не сыскать, телефон не ловил, а трасса проходила в двух километрах
за лесом. Собравшись с силами, он пополз. Кто-нибудь, а встретится по дороге.
Осень. Время грибников.
Встретилась ему собака.
Худые бока, свалявшаяся рыжая шерсть, хвост в репейниках. Не бомж, но тоже
живое существо. Подойдет. Роман протянул руку, приманивая. Пес приблизился,
потом еще, животные всегда его любили и доверяли. И этот дурень подошел без
боязни, уткнулся мокрым носом в ладонь.
Он погладил его.
– Прости,
иначе никак.
Пес поднял
на него влажные от слез глаза. Словно понимая, опустил смиренно голову. Но
какой болью и надеждой кричал его взгляд, будто в нем собрались лица всех его
пациентов. Или ему мерещится в бреду? Легче легкого обнять животное и передать
ему через руки подбирающуюся смерть. Что же он медлит тогда? Действуй, идиот,
пока тот не убежал. Пальцы зарылись в шерсть, притянули собаку, а затем
оттолкнули со злостью.
– Убирайся!
Беги прочь! Плохой я человек. Ничего кроме смерти уже не дам.
Пес отскочил
на пару шагов, глянул с обидой, а потом лег, умостив на лапы голову. Так они и
лежали, наблюдая друг за другом – умирающий мужчина и истощенное голодом
животное. Роман мог еще подозвать собаку, повторить попытку, но стоит ли жизнь смерти
того, кто искал в тебе надежду?
А потом
обрушилась тьма.
Что-то было
не так. Ничего не болело. В теле ощущалась легкость. Он умер? А как же
слепленные губы и глаза? Роман сглотнул, провел языком по зубам. Остаточная
память прошлого? Приятное тепло растекалось по ноге. Он покосился вниз.
Подсунувшись под его руки, у бедра примостился пес. Горячий язык вылизывал
ладони. И от его прикосновений жизнь возвращалась в тело, прояснялся разум.
– Ты…ты… но
как?! – в ошеломлении пробормотал Роман. Подхватил пса, прижал к груди. – Что
же ты наделал, дурень? Что же ты наделал?
В животном
оказалось благородства больше, чем в нем. Оно будто показало ему: «Вот как ты
должен был жить и умереть. Не думая о себе. Дар не награда – ответственность за
других». Роман опустил собаку на землю, прижал пальцы к голове, потянул обратно
забранные ею болезни. Она не умрет из-за него. Но в ладонях не ощущалось
покалывающей энергии. Вообще ничего, только пустота. Она была и в груди: ни
огня, ни волнения, словно выскребли изнутри начисто. Болезни ушли вместе с
даром, вытянули его, как ночь забирает солнечный свет. А пес для умирающего вел
себя вполне живо: игриво дергал лапами, пытался лизнуть в лицо. Роман
расхохотался, и смеялся до тех пор, пока не полились слезы из глаз. «Что же ты
натворил, блохастый? Ты уничтожил меня. Лучше бы дал умереть».
Солнце заслонила голова
Борьки. Друг присел рядом с ним на пожухлую траву, обхватил руками худые
коленки.
– Чего ноешь? Разве не
ты желал стать обычным человеком, жить как все, не делая каждый день сложный
выбор, кого исцелять и мучиться затем страхом, что дав сегодня избавление от
болезни одному, завтра не удастся помочь более сложному пациенту, потому что
силы потрачены и не успели восстановиться, а для того каждый час может быть
последним? А потом смотреть в глаза проклинающих тебя родственников, кому
отказал или не сумел помочь. Ведь дар не беспределен, и никогда не знаешь, кому
он понадобится в первую очередь. Разве не устал метаться между близкими людьми
или детьми, сверяя по тяжести их недуги, определяя кому жить, а ночами
вымаливая у мертвых прощения? Я не мог видеть твои мучения, и все эти годы вел
тебя к такому исходу. Теперь ты свободен. Можешь стать тем, кем мечтал быть в
детстве. Спокойно засыпать и просыпаться.
– Ты убил меня, друг, –
усмехнулся с горечью Роман. – Без дара я никто. Пустышка. Он был моим
проклятием и жизнью. А ради чего жить сейчас?
– Как и прежде. Помогая
другим. – Борька присел, погладил пса. – Теперь у тебя есть друг, самый
преданный на свете. Будет с кем поговорить вместо меня. Ты нужен ему. А он
тебе. Будет, кому приглядеть за тобой и удержать от глупостей.
– А как же ты?
Борька дурашливо склонил
голову набок, пожал плечами.
– Свидимся еще… через
много лет.
Друг ушел вместе с
утренним туманом, оставив на сердце печаль, и твердое решение что-то сделать
путное со своей жизнью. Роман вытащил из брюк ремень, смастерил ошейник для
пса.
– Ну, пойдем, друг, узнаем, кому нужна наша помощь. Вперед, Лекарь. Как тебе новая кличка? По-моему, отличная.
Международный литературный конкурс «Пролёт Фантазии» - http://fancon.ru