Тысяча восемьсот тонн угля для разогрева

(Черновик)

- И как прикажете управляться с этой громадой при том что к ней нет ни чертежей, ни схем, ни вообще какой-либо документации?

Вопрос повис  в ледяном воздухе тающим облачком пара. Наниматели мёрзли и пояснения, вне уютной залы кафе внутри хорошо прогретого здания вокзала, давать не хотели. Но именно с платформы, где разгружался состав угля, открывался наилучший вид на исполинскую гору, покрытую снегом. Правда очертания были слишком правильными для созданного природой – нет, эта гора была рукотворной. Более того, когда-то она даже летала. И мистера Вестерфельда наняли, чтобы снова поднять её в воздух. Но мистер Вестерфельд, автор десятка патентов и множества диковинных устройств с их использованием, только сейчас осознал свою ничтожность.

- Мне не хватит остатка жизни чтобы разобраться в устройстве этого корабля, не то что его в воздух поднять, - буркнул он и, развернувшись, отправился назад, в теплое нутро вагона, буркнув напоследок:

– Аванс я верну, проездные – нет.

Наниматели издали дружный вздох разочарования.

А корабль, чьи размеры не просто поражали воображение, но вбивали его метров на десять в землю, продолжал стоять, покрытый снежной шапкой, словно гора, недвижимый и холодный, вмерзший в лёд.

 

2.

Мистер Ньюман и мистер Хейворд безуспешно искали специалистов по всему миру, рассылая телеграммы и радиограммы, и венцом их усилий был пшик. Каждый, у кого были мозги и свободное время – едва узрев с чем ему придется иметь дело, разворачивался и уезжал восвояси.  А те, у кого мозгов не было, по этой самой причине не могли сделать ничего, чтобы заставить корабль летать.

Причин тому было много. Начиная с того факта, что корабль был построен более восьмидесяти лет назад, и даже если бы удалось найти оригинальные чертежи, они были бы бесполезны, ибо за время эксплуатации корабль минимум трижды модернизировался. И заканчивая тем, что перед запуском следовало произвести хотя бы минимальный ремонт, потому что начиная с 1933 года он изображал горный ландшафт. Конечно, мерзлота защитила детали от коррозии, да и строили в те времена качественно, но что случилось с гидравликой, сальниками и запорной арматурой за двадцать лет – ведал только Всевышний, а мистер Ньюман полагал, что силовая установка полностью неработоспособна. Однако чтобы делать ремонт, сперва требовалось разморозить корабль и избавиться ото льда. А если выяснится, что тонны льда проломили обшивку и корабль по сути дела представляет собой развалины – значит его придется резать на металл, потому что ничего другого не остается, и как следствие – вместо сотен миллионов долларов он будет стоить лишь несколько десятков. Может больше – если каким-то чудом уцелела начинка, а судя по фотографиям интерьеры дизайна конца девятнадцатого века сейчас стоили целое состояние. Но всё равно не так дорого как если бы удалось восстановить корабль в первозданном виде.

Он представлял собой амбициознейшее рукотворное сооружение в мире – километровой длины тепловой дирижабль с паровой силовой установкой и цельнометаллической жесткой обшивкой. Произведение искусства максимальной грузоподъемностью практически в пол миллиона тонн, из которых лишь мизерная часть приходилась на массу собственно корабля.

 

- Какие же они все трусы, - бурчал Ньюман, отогреваясь посредством горячего шоколада, хотя предпочел бы бренди.

- Раз профессионалы пасуют, придется обратиться к любителям, - предложил Хейворд.

– Например?

- К читателям технических журналов. Не поверишь, среди них такие кадры попадаются, что на коленке вертолёт сделают. Полагаю, среди них достаточно любителей истории. Потому что это и есть история.

- Одна сплошная история, - кивнул Ньюман.

- Я отправлю телеграмму в журнал. Пусть это будет конкурс на лучшее знание истории «спящей богини», приз – участие в восстановлении.

- Главное, не упоминай, что здесь холод собачий и белые медведи.

Хейворд расхохотался. Русские рабочие в мохнатых шубах припорошенных снегом весьма походили на медведей.

- Кстати о медведях, где мистер Волков?

- Когда я его видел утром, он собирался откопать погрузочный трап.

- Странные люди эти русские. Мистер Вестерфельд только поглядел на «богиню», и сразу уехал, а этот с самого приезда лопатой машет, даром что ученый.

- у него экскаватор.

- Большой лопатой. Ты понял о чем я.

- Феномен загадочной русской души? – хмыкнул Хейворд.

- Феномен фанатичной преданности делу. Вестерфельду я предложил жалование в размере пяти тысяч долларов в год, и  он отказался. Волков вкалывает как каторжник практически бесплатно.

Оба поёжились. То, как работали русские их приводило в шок.

Началось всё с того, что на официальный запрос ответили буквально на следующий день, причем по телефону прямо с утра. Мягкий голос с русским акцентом предложил обоим джентльменам привести себя в порядок и отбыть в советское посольство на машине, которая будет подана через час прямо к подъезду их офиса. Ещё большее удивление вызвал самолёт, ждущий их под парами в аэропорту, куда их привез блестящий стеклами круглых очков сотрудник посольства. Стотонный четырехмоторный «Туполев» словно пёрышко взмыл в небо и уже к вечеру под крылом поплыли огни вечерней Москвы, а под восемнадцатью тяжелыми колёсами побежала взлётно-посадочная полоса Центрального аэродрома имени Фрунзе. Черный лимузин с хромированными полосами на крыльях отвез их прямо в Кремль, где всё тот же прилизанный чиновник провел их в прокуренную комнату, где за тяжелым дубовым столом сидел человек с покрытым оспинами лицом и рыжими усами.

- Присаживайтесь, - сказал он. – Товарищ Молотов рассказал вам о том, почему я пригласил вас сюда?

Хейворд и Ньюман не знали что этот чиновник был министром иностранных дел, однако тот весьма подробно рассказал о причинах их вызова в столицу Советского Союза.

Со времен посадки «богини» на крайнем севере до неё не было дела – в тридцатых молодая советская республика стремительно индустриализировалась, в сороковых началась тяжелейшая для народа и страны война, затем – восстановление и вот теперь наконец дошли руки и до корабля. Под этим подразумевалось что год назад, в 1952 году товарищ Сталин издал приказ о роспуске коммунистической партии ввиду её ненужности советскому народу. О том, что творилось после этого ходили зловещие слухи, но в целом Советский Союз находился в процессе реформ, и одной из важнейших была реформа управления с децентрализацией власти. Теперь же Сталин проявлял живейший интерес к старинному кораблю.

- Вы, товарищ Ньюман, хотите восстановить экономически убыточный корабль. Для чего?

- Это величайший корабль из рукотворных. Мы хотели бы восстановить его и переправить в США, и открыть в нем музей, гостиницу…

Сталин покачал головой.

- Не так быстро. Для начала вам потребуется его откопать и восстановить. Вам не хватит денег. Я предлагаю вам помощь – советский народ обеспечит вас всем необходимым.

- Какова ваша цена?

- В долларах её не измеришь.

Воцарилась пауза.

- Дружба между народами начинается с детей, - сказал Отец Народов, неспешно набивая трубку. – Страна начинается с детей. Какими вы их вырастите, такой и будет ваша страна.

Американцы непонимающе уставились на него. Сутулый переводчик, стоящий позади них и между, старательно переводил.

- Большинство людей в мире живут и умирают в маленькой его части, которую знают. Из этой части мира растет их предубеждение в том, что то, как живут они, живут повсюду. Правительства же прилагают все усилия к тому, чтобы дети думали что живут в лучшей стране из возможных. Ваше правительство, наше правительство, любое правительство. Эта точка зрения неверная. Человек должен быть свободен. От предвзятости, глупости… От пороков, которые зарождает в нём осознание своего места в устоявшемся обществе. А это начинается с детства. Вы понимаете о чем я говорю?

- Не совсем, если честно, - сказал Ньюман.

- Мы должны показать детям мир. Возить их самолётами и пароходами – это тоже возможно, но накладно. Ещё в тридцатых годах, как раз когда «Богиня» прибыла для дозаправки в Донбасс, родилась идея, что на таком корабле могло бы поместиться много детей, где они могли бы жить и учиться. Мы даже начали строить свой аналог, но война помешала закончить. Однако открывшиеся ныне перспективы делают этот тип кораблей крайне востребованными для очень разных целей. Мы изучим ваш корабль и построим свои, и с их помощью наши дети и ваши дети – вместе – смогут увидеть мир и подружиться. А когда это случится – за будущее наших стран можно будет не волноваться.

«а что за него волноваться?» - подумал Ньюман.

- А мы волнуемся, потому что я не вечен, и Эйзенхауэр не вечен, а вокруг нас – полно людей которые готовы вцепиться друг другу в глотку. Потому что их так воспитали, ненавидеть. В это же самое время нам надлежит объединить усилия, поскольку перед человечеством стоит ещё масса неразрешенных проблем, и поодиночке мы с ними бодаться будем долго.

«Так вот почему они подписали договор о дружбе».

- Но, мистер Сталин, - нерешительно сказал Ньюман. – Эксплуатация такого дирижабля – это целое состояние, только на то, чтобы его запустить потребуется несколько эшелонов угля…

Он замолк под тяжелым взглядом главы Советского Союза.

- Я полагаю в вашей стране, товарищ Ньюман, родители так же любят своих детей, как и в нашей. Но мы даем нашим детям бесплатное образование, а вы нет. Наша страна может себе позволить лучшее будущее для наших – и ваших – детей.

«Одно слово – отец народов».

- Я полагаю, что новейшие достижения науки смогут удешевить эксплуатацию воздушных судов такого типа, но сначала их надо построить. Так что скажете, товарищи?

- А что тут скажешь, - несколько ошеломленно сказал Хейворд. – Ваши планы грандиозны. И, разумеется, без вашего согласия и помощи шансов на успех у нас мало. Так что мы согласны.

- Очень хорошо, - сказал Сталин и что-то сказал по русски Молотову. Тот кивнул и направился к двери, сделав жест американцам следовать за ним.

- Как то странно быть принятым первым лицом государства, - сказал Ньюман.

- Товарищ Сталин - не первое лицо государства, - ответил Молотов. – Он входит в Совет, и все его предложения носят рекомендательный характер. Но, он пользуется авторитетом.

- А Совет хоть одно предложение отклонил?

- Разумеется, - не моргнув глазом сказал Молотов. – Как-то раз товарищ Сталин, находясь на собрании, в ходе дебатов о передаче в состав Украинской ССР Крыма, предложил расстрелять товарища Хрущева, который внёс данное предложение.

У Ньюмана по спине пробежали мурашки. Молотов слабо улыбнулся:

- Как вы понимаете, предложение товарища Сталина было отклонено общим голосованием. Как и предложение товарища Хрущева, который ценит и понимает шутку.

- А что случилось с товарищем Хрущевым дальше?

- В данный момент он руководит строительством доступного жилья по всему Советскому Союзу. Полагаю, вы знакомы с проблемой перенаселённости городов после войны?

- Да, у нас в Чикаго такое творится…

- Вот чтобы и у нас «такого» не творилось, товарищ Хрущев строит для людей просторные дома.

Проходя через Спасские ворота Кремля, Молотов обернулся и поглядел на часы. Ньюман же во всю таращился на рубиновые звезды, пылающие красным в вечерней мгле.

- …Ещё успеем, - сказал Молотов. – Вы никогда не были в Москве?

- Нет, - сказал Хейворд.

- Тогда позвольте небольшую экскурсию. Пройдемся пешком, если не возражаете.

… Ньюман ошеломлённо созерцал сверкающие статуи под арками платформы «Площадь Революции».

- Для чего всё это?! – спросил он.

- Для народа, - ответил Молотов. – Как живые, не правда ли?

- О да. Но… Разве разумно строить дворец под землёй, когда людям жить негде?

- Миллионы людей видят эту красоту, проезжая на работу и домой, это радует глаз. По-вашему лучше если бы они видели круглосуточно серый бетон?

Ньюман сконфузился.

- Это вы ещё дворец пионеров не видели. Как говорит товарищ Сталин – всё лучшее – детям.

На станции «Комсомольская» они вышли. А спустя час – сидели в вагоне дальневосточного поезда.

 

Как выяснилось, железная дорога до места крушения была построена с русским размахом – от моря и до нужного места, проламываясь сквозь тайгу, горы, реки и засыпанные снегом пустоши, чтобы возить людей, продукты и грузы. Вместе с американцами к месту последней стоянки «Богини» прибыл советский ученый Анатолий Волков, правда чем именно он занимался выяснить не удалось – этот представитель ученого сословия говорил на очень плохом английском, к тому же сразу после появления он умчался к дирижаблю, где работала техника, раскапывая снег и завалы льда.

С момента прибытия Ньюман, руководивший финансовой стороной операции, и Хейворд, бывший её духом, отсиживались на станции, отсылая и принимая почту, временами встречая приглашенных, которые увидев масштабы работы, тут же разворачивались и уезжали, вели учет ресурсов и мёрзли. Хейворд пару раз выезжал на раскопки, но ледяной ветер быстро гасил его энтузиазм, и он возвращался, недоумевая как в такой холодрыге вообще можно работать. Дело продвигалось обманчиво медленно, но когда началась оттепель, выяснилось, что комсомольцы Волкова расчистили дорогу к грузовому трапу и протянули туда рельсы – теперь поезда могли въезжать прямо в промороженное нутро корабля.

 

Говорят, на севере июнь – ещё не лето, а август – уже не лето. Так и есть.

Когда снег сошел, началась адская жара короткого лета.

Над раскалённой обшивкой дирижабля дрожал воздух, казалось, сам исполин колеблется, пытаясь оторваться от земли, но это был обман зрения. Корабль не мог взлететь отчасти потому, что довольно большие участки обшивки требовали ремонта – под тяжестью льда, из-за усталости металла и перепадов температуры появились трещины и кое-где металл основательно проржавел. Что творилось внутри – это был один сплошной ужас.

- Сколько теперь он стоит? – буркнул Ньюман, оглядывая бурый от ржавчины металл. – По доллару за тонну?

- Волков сказал, что жилые помещения в лучшем состоянии. Но трюм – да, это ужас.

- Пойдем, посмотрим. Смотри, чтоб у тебя под ногами ничего не провалилось.

 

Анатолий Данилович Волков был в восторге.

- Саша, это просто прелесть а не машина. Воздуховоды и дымовая гарнитура проржавели насквозь, углеподатчику хана, но машина… Черт, да ты сам глянь!

Александр Григорьев, бывший корабельный механик – видел. Внешне машины выглядели непривлекательно – грязные и покрытые потёками ржавчины, однако…

Волков сунул в запальное отверстие факел, и в топке загудело пламя, питаемое как и на кораблях, мазутом. Выше топки располагался бак, набитый углём, от него отходили трубопроводы, на одном из которых Волков орудовал рычагом, открывая клапан перепуска для слива конденсата. Из новеньких труб потекла грязная вода, дохнуло жаром.

- Трубы мы заменили, сигнализация сдохла целиком, генератор тоже – поменяли. Жаль документация сгнила к чертям, придется опытным путем запускать. Для начала раскочегарим балласт. Пока на одной топке поработаем, мы же не взлетать собрались.

Кран был закрыт, факел отправился в отверстие основной топки, на газу, получаемого при пиролизе угля. Открытие задвижек подачи воздуха – и в топке загудело.

- Интересно, долго он будет греться?

- Не-а, полчаса от силы – это пускач, его задача – запитать генератор, чтобы гарнитуру турбин включить. А дальше будет главное веселье. Пошли в рубку.

Рубка управления, так же бывшая в неприглядном состоянии, всё же сияла приборами – многочисленными циферблатами в обрамлении бронзы. Термометры, барометры, позеленевшие от времени рукоятки – управляли исполинскими паровыми машинами там, внизу.

Стрелки лениво покачивались, сигнализируя что температура воды растет.

- Автоматику в норму привести – вообще отлично будет, - возбужденно говорил Волков. – Промоем охлаждение подшипников, подтянем где нужно – и хоть сейчас в небо.

- Ага, дыры на обшивке завари сначала.

- А заварим!

- И, ты поаккуратнее. Трубы заменили, а машины нет. Взорвется – отвечать мне. Так что – поаккуратнее.

- Турбины запускать не будем, хватит генератора. Мне, понимаешь, свет подать на палубы надо, не с фонарем же лазить! Ты смотри как устроили – видишь, тут рамочка, а тут рычаг. Когда дирижабль набирает высоту, давление снаружи падает, барометр тащит вверх рамочку, а рамочка – рычаг. Рычаг управляет подъемной силой,  а стрелка показывает высоту, так что задаешь высоту стрелкой – и вся эта махина летит соблюдая высоту.

- А изменения атмосферного давления?

- А для этого тут гироскоп. Если стрелка ползёт, а гироскоп не показывает отклонения в вертикальной скорости – машина считает что давление не изменилось.

- Умный автомат высоты, хорошо сделали, но примитивно.

- Смотри дальше, тут управление котлами. Оно цикличное, в топки уголь загружается по кругу, после запуска топка выдает газ в магистраль, когда газа становится мало – это сигнал для механики сбросить уголь для дожигания в центральную топку, от которой питаются пиролизные котлы.

- Не работает твоя механика, валы проржавели, шестерни привода надо менять.

- Потом поменяем, а пока вручную. Смотри дальше, от магистрали газовой идет отвод к вспомогательному двигателю, там тоже котёл-самовар, в нем идет парообразование и собственно, пар подается в турбину. Турбина старинная, пульсирующая, но надёжная как трёхлинейка – большая часть деталей делалась из бронзы, а бронза не ржавеет. Турбина компаундная, из одной секции пар подаётся в следующую и так до конденсатора, откуда насос возвращает воду в котёл.

- Смотри, чтоб не взорвалась.

- Да что ты заладил «взорвется-взорвется», я всё простучал, дефектов нет, провернуть бы – дык мы за этим её и запускаем.

- Смотри, чтоб гидроудара не было.

- Не будет, я у второй секции открыл клапана. Видишь как, предусмотрено всё – и для низкого давления и для высокого!

- На низком режиме ты её не провернёшь.

- Спорим на бутылку?

- Ставлю две.

- По рукам!

Волков поглядел на стрелки. Давление в котле росло крайне неохотно.

- На скольки проворачивать будешь? Пятнадцать атмосфер? – хмыкнул Григорьев.

- Десяти хватит, это ж не «Феликс» с двумя тысячами тонн на сцепке.

- А ты прикинь, сколько весит раздатка. Спорим, хрен у тебя что получится?

- На бутылку?

- На две!

- Вот такой вот у меня вопрос возник, Саша, - с загадочной улыбкой сказал Волков. – Вот смотри: если я проигрываю, я должен тебе четыре бутылки. Это неинтересно, мы это не рассматриваем. Если же я выиграю спор, с тебя причитается четыре бутылки. Но пить то мы с тобой вместе будем, а значит, на брата приходится по две. Это равносильно тому, что один из нас проиграл а второй выиграл. Но ты-то ставишь на то, что у меня не получится, дважды. Единственный возможный случай такого - это если у меня получится провернуть генератор на низком режиме, при давлении выше десяти атмосфер, но это получается что я выиграл у тебя две бутылки и проиграл две бутылки, то есть всё бухло остаётся у тебя в любом случае. Так я спрашиваю тебя, Саша, ты случайно не еврей?

В освещённой керосиновой лампой рубке раздался смех на два голоса.

- Что-то быстро давление растет, - сказал Григорьев.

- Нормально, хороший котёл, проточный.

- Разбирали?

- А как же, грязищи было море, но всё в порядке. Трубы в порядке, котёл тоже. Похоже, перед тем как заглушить машины, воду слили, полностью.

- Молодцы американцы.

 

Волков покосился на циферблат.

– Восемь атмосфер. Поехали.

Он взялся за реверс, а Григорьев с интересом поглядел вниз.

- Ничего, - заключил он. – С тебя две бутылки. Ещё две если и на пятнадцати не запустишь.

- Пятнадцать – это всё равно низкий режим. Высокий с тридцати начинается.

Внизу раздался мерзкий звук – то ли скрип, то ли скрежет, и вместе с тем – залихватский свист, перешедший в трубный звук, который смолк, чтобы снова начаться со свиста. Всё быстрее и быстрее.

- Девять атмосфер. С тебя – четыре бутылки, - хмыкнул Волков. Гудение постепенно затихало по мере того как в выпускном коллекторе повышалось давление.

- Да задери тебя медведь, Толя, пророк и всё тут.

- Ему просто надо было прогреться.

- Судя по оборотам, он скоро сварится.

- Пора давать нагрузку.

- Ну, с Богом!

Григорьев включил рубильник, и тусклый свет керосиновой лампы сменился на тёплый, яркий, живой свет новеньких электрических ламп. Освещено оказалось всё – и рубка, и машинное отделение, и даже неработающий лифт.

- А вот интересно, если подать давление на гидропривод лифта, он заработает? – задумчиво сказал Волков.

- Даже не думай, привод мы ещё не меняли, а давление в магистрали поднимать опасно – вдруг кто работает?

- Жа-алко.

- Ты прям как ребёнок, - с укоризной сказал Григорьев. – Ну нельзя же так, в самом деле.

- Нельзя. Но  иногда очень хочется. Знаешь, вот я прям верю – если подать давление – лифт заработает.

- Ему больше полувека и неизвестно когда его в последний раз осматривали.

- Да плевать! Я верю – понимаешь?

- В шараге Туполева все такие?

- Это ты ещё у Королева не был.

- Мне одного тебя хватает.

Пол слегка подрагивал. Машина пробуждалась от сна в двадцать лет.

- Ладно, давай ка заполнять пиролизные котлы и запускать гарнитуру.

- Наверху точно никто не работает?

- Точно. Воздуховоды поменяли, дымососы проверили, тонну разного говна выгребли. Дутьевые вентиляторы в порядке. Хоть сейчас в полёт. А ты что, хочешь винты проверить?

- Было бы неплохо.

- Мы их вертолётом провернуть пробовали – без толку.

- А их не вертолётом, их паровозом проворачивать надо.

- Точно. Но всё равно, надо смазать, а то эти твои атмосферы согнут к чертям вал. И раздаточную коробку проверить – да она с дом высотой.

- Даже с два.

- И кто эту машину придумал…

- Дык, русские же, - хмыкнул Волков.

- Американцы.

- Я тебе говорю – такое только нашему человеку под силу. Ты про войну с Наполеоном знаешь?

- Я механик а не историк. Но знаю, было дело.

- Как Москву сожгли помнишь?

- Меня тогда ещё в проекте не было. Но спалили знатно – там значит, Кутузов вроде, приказал не сдавать Москву врагам, и спалил. А французы, видя что зимовать негде, назад повернули – тут он их и разбил.

- Да, только сожгли Москву ракетами, с дирижабля.

- Да врёшь ты всё!

- С дирижабля. Но дело началось ещё раньше, когда французам попали чертежи дирижабля, и Наполеон велел вознести к небесам корону и флаг, чтобы даже Бог признал его императором.

- И что?

- Этот аэростат улетел в Италию, и короновал гробницу императора Нерона. Наполеон разозлился на инженера, и хотел было его казнить, но он сбежал в Россию, и стал строить новый дирижабль, но уже для наших. С нашими инженерами.

- А что потом?

- Потом он умер. А кто-то не желающий, чтобы эту машину использовали в войне, сел на него и улетел, после чего пропал.

- Что-то не так с этими дирижаблями, вечно пропадают. Но постой, а как он летал, ведь тогда парового двигателя не было!

- А как корабли плавали? На парусах!

- Постой, а наши то тут причем?

- Хейворд эту историю рассказывал, как эту красоту строили. Там было что-то связанное с охотой на сокровища, и вроде бы они их нашли – и начали строить дирижабль. Десять лет строили! И в итоге получилось вот это, - Волков обвел рукой вокруг.

- И причем тут наши?

- А в те времена в Америке много наших было, от царского режима бежали. Только после этого дирижабля, других подобных в Америке не строили, а вот у нас после Революции – начали, да война помешала. Такое только русскому человеку в голову придёт.

- Мысль, конечно, интересная, но надписи тут английские, так что давай-ка достанем твою книжку, и поглядим, как включить гарнитуру.

 

В машинном отделении было шумно.

Пиролизные котлы подавали газ в огневые трубы, свитые внутри баков с водой. Трубы грели воду и воздух, подаваемый вместе с новой порцией газа в следующую секцию труб, уложенных внутри испарителя, где рабочий объем воды испарялся целиком и переходил в пароперегреватель. Здесь давление поднималось до сорока атмосфер и выше, а температура – свыше четырехсот градусов. Пар уходил к четырем огромным конденсационным турбинам, где расширялся, отдавая тепло и энергию, и уходил в барабан-сепаратор, где разделялся на пар и воду, пар уходил назад в пароперегреватель, а вода – в котёл подогрева. Всё было отрегулировано и работало как часы.

Исполинские винты дирижабля медленно вращались, но это было лишь видимостью – на земле каждый взмах порождал бурю, снимающую верхний слой почвы и уносящий вдаль.

- Грандиозно, - выдохнул Волков, глядя на эту картину с верхней обзорной площадки, расчищенной и отремонтированной.

- Так то оно так, но ты лучше заглуши машины – нечего зря уголь жечь, - буркнул Григорьев. – И винты останови – людей сдувает, видишь?

С высоты выше любой башни, построенной человеком во все времена, люди были словно точки, а техника казалась крошечной, словно муравьи. Железная дорога была похожа на тонкую проволоку, а здания – на мелкие камушки.

- Пожалуй ты прав. Но всё же, когда запускать будем?

- Ты посчитал, сколько уйдет на прогрев балласта?

- неделя времени и тысяча восемьсот тонн угля. После этого можно взлетать.

- Тысяча восемьсот тонн угля! Это ж целый состав!

- Ты как механик должен знать. Вот по этой причине каждый запуск этого корабля такой дорогой. Он вообще не должен  стоять на земле. Он должен летать.

- Сгоняй к Хейворду, Толя, и узнай, когда он хочет чтобы мы запустили этот «летучий голландец», потому что если мы его запустим – посадить уже не удастся. Опоры ремонтировать придется в воздухе, слава богу тут для этого даже кран есть.

- Лады, - Волков развернулся и напевая «мы рождены, чтоб сказку сделать былью» зашагал к лифту, проходящему через весь объем дирижабля до самого низа.

В самом низу был трюм, баки воды, ассенизационные агрегаты, грузовые отсеки и угольные ямы. Выше и по краям располагались жилые каюты, в центре…

Это был целый город. Спускаясь на лифте Волков не переставал поражаться великолепию оживающего корабля, хоть и не видел его за толстым слоем теплоизоляции, но знал – ибо пешком, ногами прошелся он по заброшенным палубам. Здесь были театры и магазины, салоны, библиотека, производственные цехи и на то чтобы всё это обойти понадобилось до чертей времени. Большая часть сохранилась достаточно хорошо – кроме верхнего яруса залов в центре, куда нападало льда, и где были самые большие разрушения от гниения и коррозии. Здесь в каждой каюте… вернее в каждом доме была горячая вода и удобный туалет. Пневмопочта и лифты. По коридорам-улицам когда-то ездили сигарообразные монорельсовые вагоны.

Это был целый город.

А на верхних ярусах располагались доки летающих лодок, способных перевозить десятки тонн грузов. Волков заметил, что их меньше чем должно быть по штату – вместо десяти всего две, и те за долгие годы в ангаре пришедшие в негодность.

Самые нижние ярусы находились сильно ниже уровня земли – десятки тысяч тонн металла вдавило в землю, и при взлете наверняка там останется такой огромный вытянутый кратер, который быстро заполнит вода.

 

- Мы готовы, - сказал Хейворд. Он стоял на обзорной площадке дирижабля «Советский Союз», выглядящего сущим карликом на фоне исполинской горы «Спящей Богини», и являющегося самым большим дирижаблем в мире после неё.

На обзорной площадке стояло множество людей – президент Эйзенхауэр, его предшественник Генри Уоллес, переводчики, журналисты. Особняком стоял Сталин,  с наброшенной на плечи старой шинелью, раскуривающий трубку, рядом с ним – председатель Президиума Верховного Совета СССР Ворошилов, с другой стороны – министр иностранных дел Молотов.

Журналисты щелкали фотоаппаратами, запечатлевая исторический момент, Эйзенхауэр улыбался и что-то говорил под бодрое шуршание «вечных перьев», а Сталин улыбался в усы.

- Мне подумалось, товарищи… - задумчиво сказал он и улыбка его увяла. Молотов подался вперед, готовый впитать любое слово, а Ворошилов нахмурился. Сталин некоторое время молчал.

Он думал о том, что настанет время, когда он навсегда покинет мир. И что он оставит после себя? Найдутся люди, которые будут винить его в репрессиях, считая каждого расстрелянного – честным человеком. Найдутся те, кто будет анализировать его политику и скажут, что вся страна держалась на культе личности и с его смертью начнется развал великой империи, медленный но верный. Найдутся те, кто поставит своё, личное, выше всеобщего. Будут строить дворцы для себя, а не для миллионов проходящих каждый год мимо статуй «Площади Революции».

Внизу разгоняли воздух набирающие обороты подъемные винты «Спящей Богини». Последнюю неделю в её топках пылал уголь, отдавая жар воздуху основного балласта, и вот наступил момент, когда исполинская гора, сверкающая на солнце нержавеющей сталью и бронзой, приподнялась, и оставляя за собой вмятину с осыпающимися краями, стала подниматься в небо.

«Спящая богиня» проснулась. Скоро она повезёт детей со всего мира чтобы они поглядели на этот мир, такой большой и необъятный. Узнали историю этого корабля и тех кто летал на нем.

Не важно, сколько потребуется денег. Не важно, сколько потребуется сил. Люди, которых не понимал Ньюман, работали зная, что настанет день, когда их дети совершат путешествие вокруг света – быть может за восемьдесят дней, быть может меньше. И загорятся желанием вырасти и подняться ещё выше. Быть может – в космос, к звездам. Быть может – к вершинам человеческого духа, став более честными и благородными чем все поколения до них.

 

- Вы видели карикатуру товарища Бидструпа, где он изображает Черчилля и Трумена? – спросил Сталин.

- Да, конечно, - сказал Молотов.

Трумен не смог стать президентом после смерти Рузвельта, и был уже три года как в могиле. А Черчилля освистали во время его Фултонской речи. В настоящее время он номинально был премьер-министром, полупарализованным и лишенным способности связно говорить.

- Пошлите Черчиллю бутылку коньяка. Пусть выпьет за мир во всём мире.

«Спящая Богиня» набирала высоту, уходя в облака.

- … Хотя сила и может защитить в какой-либо экстремальной ситуации, но только справедливость, честность, внимание и сотрудничество может, наконец, привести людей к зарождению вечного мира. Этот мир – дружба не правительств – но народов…

«И как всегда, всё скатывается в политику» - подумал всеми забытый Хейворд, стоящий спиной к камерам и глядящий в небо. «Мечтают одни, воплощают другие, ремонтируют третьи, а треплют языком – всегда политики»

- есть и другие аплодисменты, кроме громкого хлопанья в ладоши – слышите их, мистер Хейворд? - раздался рядом голос. Хейворд покосился – на человека с залысинами и умными, проницательными глазами, стоящего рядом.

- А, господин вице-президент…Кажется, моя работа закончена, - с ноткой сожаления сказал он. – Но почему-то я сейчас чувствую лишь опустошение. Нет удовольствия.

- Ну, так оно всегда и бывает, когда вы растрачиваете всю свою энергию на противостояние с хором людей, которые не желают слушать. Вы не махали лопатой или кувалдой, не кидали в топку уголь, не следили за стрелками и не стояли за штурвалом. Но если бы вы не дали пинка Истории, она бы не сдвинулась с места.

- Вот это меня и смущает – все работали, а я болтал. Мой вклад ничтожен.

- Наберитесь храбрости признать, что пинок Истории – это тоже вклад, а если вы хотите большего – ради бога, на заводах всегда нужны руки. Каждый должен быть на своём месте, мистер Хейворд. Вы сейчас присутствуете на историческом моменте начала дружбы двух стран, и хотя лидеры наших стран не вечны - вечны народы, и я верю что всё что делается – делается для того, чтобы единое человечество, наконец, шагнуло к звездам. И мы с вами в этом участвуем.

- Жаль, Герберт Уэллс не дожил до этого мига.

- Просто представьте себе, что он сейчас с нами, - улыбнулся вице-президент Роберт Хайнлайн.
 


Оцените прочитанное:  12345 (Голосов 2. Оценка: 5,00 из 5)
Загрузка...