Гондола плыла степенно, почти вальяжно, неторопливо поворачивая свой задранный к небесам нос то вправо, то влево. Как будто была не видавшим виды судёнышком, стараниями заклинателей пережившим свой срок не на один десяток лет, а настоящим бучинторо, сверкающим новенькими золотыми бортами и коврами ручной выделки, по какой-то нелепой случайности оказавшимся здесь, в этом узком и дешёвом районе города.

— Ох, не к добру плывете, не к добру, милейший, — пожилой гондольер, прячущий седину под широкой шляпой, такой же истертой и залатанной, какой была его гондола, ворчал всю дорогу, едва только услышал адрес.

Ренато промолчал. Объявление о найме кавальеро, которое он обнаружил сегодня утром на доске в траттории, превратилось в его единственный капитал на всё обозримое будущее. После выплаты закладной и покупки пороха дай Бог, не остаться бы в должниках у этого самого гондольера. Даже на обратную дорогу, вздумай он пойти на попятную и отказаться от заказа, уже не хватит.

Запах морской воды и плесени, гниения и болезней, обречённости и опасности становился тем сильнее, чем ближе они подплывали. Словно сама судьба вторила словам немолодого гондольера, стараясь уберечь Ренато от предстоящего пути, напугать его стариковскими предчувствиями и заставить повернуть назад. Разве это последний заказ? Нет же, будут и другие, и завтра, и послезавтра. Подумаешь, поголодать придётся пару дней. Но кавальеро не собирался сдаваться, отступать под натиском знаков судьбы, пялящимся на него отовсюду. Из воды и из окон, с крыш и карнизов зданий, мимо которых они проплывали, из-под старой шляпы гондольера, даже с неба, серого и мрачного с самого утра.

Отчаявшись, знаки судьбы умолкли. Плотно стоящие друг к другу дома, по самые окна нижних этажей погружённые в воду, расступились, пропуская гондолу с двумя людьми в неожиданно богатый залив, невесть как затесавшийся посреди бедного квартала. В центре его, окружённый широкой полосой свинцовой воды, возвышался трёхэтажный палаццо, облепленный яркими цветами, аромат которых вытеснял любые другие запахи плывущего города.

Сиреневые, розовые, фиолетовые кисти цветущей вистерии пышными каскадами струились по стенам, спускаясь сверху вниз, от крыши до самой воды. Словно занавес в театре во время антракта, скрывающий всё, что не должно быть видно обычному зрителю. Буйство ярких красок да цветочных запахов завораживало, приковывая внимание каждого, кто проплывал мимо, но говорило не столько о любви хозяев этого дома к вистериям, сколько об их неслыханном, бесстыдном богатстве и расточительности. Имея в своём распоряжении столько земли для корней и пресной воды для полива, хозяева тратили их не на съедобные овощи или ценные древовидные лианы, а на бесполезные, пусть и красивые, цветы.

— Ай-ай-ай, — неодобрительно покачал головой гондольер, — сколько цветов, сколько цветов... И хотел бы мимо пройти, да не могу. Тебе сюда, милейший.

Гондола подошла к парадному входу вплотную, чуть царапнув бортом причальные сваи. Перед тем, как шагнуть на крыльцо дома, Ренато поправил висящую на поясе скьявону и протянул гондольеру свои последние девятнадцать сольдо. Даже и не подумав поторговаться, гондольер принял оплату и спешно отчалил, продолжая ворчать себе под нос про нехороший дом, плохую удачу и непомерное количество цветов, словно боялся заразиться восхищением перед их красотой. Или же знал о жителях палаццо больше, чем говорил.

Дверь открылась почти сразу, словно дворецкий стоял прямо за ней в ожидании посетителей с самого утра. Ренато понял, что это был именно дворецкий, по костюму из дамаста, пошитому явно по личным меркам, равнодушно-напыщенному выражению на лице и такому важному виду, будто хозяином дворца является именно он. Настоящим хозяевам такого дома незачем ни открывать двери самим, ни всячески изображать из себя достаток. Подлинное богатство показывают сухой квартал, площади и террасы для прогулок, растения и земля, дерево и бумага... обычно показывают. Почему богатые хозяева палаццо всё ещё живут здесь, в этом уже начавшем своё затопление районе, а не переедут в новый? Обеднели? Вряд ли, говорили бесполезные вистерии, цветущие в таком количестве, да и нанять кавальеро не по карману простому жителю настолько затопленной акватории. Знаки судьбы, отговаривающие Ренато от этого заказа, заговорили с ним вновь.

— Доброго дня, — посетитель вежливо приподнял шляпу, — Ренато Сальви, кавальеро.

Дворецкий смерил гостя тем взглядом, каким оценщик в ломбарде рассматривает только что принесённую вещь. Вот он мысленно назначил цену на шляпу Ренато, на его плащ, сапоги, перчатки, скьявону, пистоль, гроздь мелких мешочков с порохом, висящую на поясе, и, наконец, задержал своё внимание на груди, где были приколоты два металлических символа: знак кавальеро и знак заклинателя. Только после этого оценщик надменно кивнул и посторонился, пропуская Ренато в дом.

— Второй этаж, направо, — голос дворецкого оказался под стать его внешности, такой же горделивый и заносчивый, — синьоры Контарини ждут вас в рабочем кабинете.

Поздороваться и проводить гостя встречающий не посчитал нужным. В ответ Ренато не счёл нужным снять шляпу, ни при входе в вестибюль, ни позднее, на лестнице.

Плесень уже заявила права на этот дом, и даже наличие слуг, ежедневно занимающихся чисткой и обработкой каждой пяди поверхности, не могло остановить её наступления. Затхлый запах, поднимающийся из затопленного подвала, по всей видимости, тоже стал постоянным, и даже цветущие вистерии с ним не справлялись. Так почему эта богатая семья всё ещё продолжает жить здесь?

«Надо потребовать плату вперёд», — подумал Ренато. Вдруг эти Контарини на самом деле куда беднее, чем хотят показать, и чопорный дворецкий да цветы на стенах — это всё, что у них есть.

В кабинете на втором этаже его действительно ждали. Пожилой мужчина в богатом, вручную расшитом золотом костюме, слегка помятом, и в шёлковой рубашке, явно несвежей. Сидел он за столом из цельного дерева, самым настоящим, а за его спиной стояла женщина в роскошном чёрном платье, правда устаревшем по моде на несколько сезонов. Дама была ещё стройная, статная и даже красивая, но её сильно портили залегшие под глазами тёмные круги и траурная вуаль, небрежно накинутая на волосы.

— Альвизе Контарини, — представился мужчина сочным, властным голосом, взгляд его, так же, как и взгляд дворецкого до этого, скользнул по груди Ренато, задержавшись на металлических знаках, а рука указала на женщину, — моя супруга, Паола.

Женщина с достоинством кивнула, приветствуя гостя. Кавальеро снял шляпу и вежливо поклонился обоим:

— Ренато Сальви. Здравствуйте, синьор, синьора, — называть свой род занятий вряд ли было нужно, очевидно, что никого, кроме кавальеро, здесь не ждут.

— Увы, но потеря детей крайне пагубно сказывается на здравии стариков, — вздохнул Альвизе, и тут же отбросил положенную часть беседы, — мы бы хотели, чтобы вы нашли нашу дочь, синьор Сальви.

С места в карьер. Ренато и сам не любил долгих лирических отступлений и пустой болтовни в угоду этикету, но сейчас ему с трудом удалось сохранить на лице должную невозмутимость. Поразил его не столько резкий переход сразу к делу, сколько сама суть заказа. Выдержав паузу, он постарался возразить как можно деликатней:

— Боюсь, вы несколько путаете обязанности городских служб, синьор Контарини. Я сочувствую вашему горю, но розыском пропавших людей занимается полиция.

— Нет, я ничего не путаю, — Альвизе помолчал, и, сделав над собой усилие, продолжил, — дело в том, что нашу дочь похитил умано.

Вот теперь сохранить невозмутимость оказалось никак невозможно. Лицо Ренато вытянулось, он внимательней присмотрелся к Альвизе, выискивая любой намёк на то, что тот шутит, очень плохой, очень чёрной шуткой. Затем перевёл взгляд на Паолу, неподвижно стоявшую всё это время, и только потом попытался поверить в сказанное. Помолчал с минуту, стараясь уложить в мыслях то, что услышал, покачал головой, надел шляпу и развернулся к выходу.

— Прощайте.

— Двадцать цехинов, — раздалось ему в спину. Ренато замер, не успев сделать и шага.

— Двадцать цехинов и пять дукатов задатка, — повторил Альвизе, — если потеряете след, задаток можете не возвращать.

Так вот что они так тщательно рассматривали на его груди. Им нужен был не просто кавальеро, а кавальеро-заклинатель, нанимать простого кавальеро не было никакого смысла, слишком старым, по всей видимости, был след.

— Когда она пропала? — Спросил Ренато, не оборачиваясь.

— Ночью, две недели назад.

Соврал, чтобы не потерять исполнителя, или сказал правду? Ренато повернулся и пристально уставился в лицо богатого нанимателя.

— Вы понимаете, что ваша дочь давно мертва?

— Моя дочь жива! — воскликнул Альвизе и с такой силой ударил по деревянному столу обеими руками, что столешница подпрыгнула, выдавая реальный возраст безумно дорогого предмета мебели, давно и явно отсыревшего. Паола вздрогнула и заплакала, закрыв лицо руками. Ренато и бровью не повел. Альвизе несколько раз вдохнул и выдохнул, беря себя в руки, и хриплым, упавшим голосом произнёс:

— Вы находите мою дочь... или доказательства того, что она мертва. Я плачу вам двадцать цехинов.

— Пятьдесят, — спокойно поправил Ренато, не без доли мстительного удовольствия наблюдая, как теперь вытягиваются лица обоих Контарини, — пятьдесят цехинов, и я не буду спрашивать, сколько кавальеро до меня пропали без вести, пытаясь отыскать след вашей дочери.

На этот раз паузу взяли Контарини. Обменявшись многозначительными взглядами, супруги, не сговариваясь, синхронно кивнули.

— По рукам, — произнёс Альвизе.

— Мне понадобится фотография пропавшей и любая вещь, которая была ей дорога. Желательно осмотреть место, где всё случилось.

— Конечно, синьор Сальви, — теперь, когда сделка была заключена, Альвизе выглядел куда спокойнее, да и говорил без показной властности в голосе, на лице его мелькнула тень надежды. Он почему-то действительно был уверен, что его дочь до сих пор жива, — Паола проводит вас в комнату Даниэлы.

В комнате на третьем этаже не оказалось ни разбитой или перевёрнутой мебели, ни разбросанных игрушек или вещей, залитых и испорченных водой, ни каких-либо иных следов борьбы. Даже плесени ещё не было.

— Я надеюсь, здесь всё осталось именно так, как и было, когда пропала ваша дочь, синьора? — спросил Ренато.

— Разумеется, — ответила Паола, подходя к комоду и открывая верхний ящик. Видеть деревянный предмет мебели в детской Ренато ещё не доводилось, — Альвизе сразу запретил к чему-либо прикасаться здесь, — продолжила Паола, отыскивая что-то, — сказал, что это может сбить заклятье следа.

«Какая изумительная осведомлённость», — подумал Ренато, продолжая осматривать помещение. Ничего, что указывало бы на то, что здесь побывал умано, его намётанный на любой признак присутствия созданий высокой воды взгляд не нашёл.

— Вот фотография, сделана два месяца назад, на её совершеннолетие, — на лице Паолы, протягивающей портрет Даниэлы, вновь появились слезы, — а это... — в другой руке женщина мяла мягкую игрушку. Мышонка. Крупного, с пол-локтя длиной, когда-то белого, но теперь грязно-серого, с протёртыми боками, давно выпавшими усами и болтающимся на одной нити глазом-пуговицей, — ...это... Тополино.

Голос женщины задрожал, а отдельные слезинки грозили обернуться полноценным потопом.

— Эта игрушка была дорога Даниэле? — уточнил Ренато, указав на мышонка.

— Да, — Паола всхлипнула, — она не расставалась с Тополино много лет. Играла, спала с ним в обнимку, носила с собой повсюду... пока... вдруг... не стала взрослой.

Кавальеро кивнул, принимая мышонка и фотографию. С чёрно-белой зачарованной карточки на него смотрела молодая девушка с двумя длинными тёмными косами, с глубоким, не по годам серьёзным, пронзительным взглядом. Даже сейчас, с этого искусственного куска кожи, на котором был отпечатан снимок, казалось, что девушка смотрит в самую душу, а ведь её уже не было живых.

— Так почему вы уверены, что Даниэлу похитил умано? Я не вижу здесь никаких следов морских монстров, — Ренато считал себя опытным кавальеро, а значит, пропустить улики никак не мог.

— Его видели, — с трудом проговорила женщина, изо всех сил стараясь держать себя в руках, — возле нашего дома. И не один раз. Множество свидетелей видели умано совсем рядом, понимаете?..

Паола подняла глаза и посмотрела на кавальеро так, как будто тот был мессией, волшебником, способным обратить время вспять и спасти кого угодно от чего угодно. К сожалению, Ренато был обычным человеком. С клеймом заклинателя и опасной профессией, но всё же просто человеком.

— Понимаю, — сказал он, хотя ровным счётом ничего не понимал. Умано достаточно умён и осторожен, чтобы не рисковать зря. Что могло заставить его подняться на поверхность да ещё позволить случайным свидетелям себя заметить?

Вернув портрет Даниэлы, Ренато опустился на колени, положил на пол перед собой мышонка с говорящим именем Тополино, а сверху на него — обе руки. Закрыл глаза, сосредотачиваясь.

«След».

Подвергшаяся заклятью игрушка на долю секунды будто ожила, дернулась, озарившись изнутри прозрачным синеватым пламенем, и выдала чёткий, не по времени хорошо различимый отсвет, обозначивший сначала всю комнату, каждый предмет в ней, а затем сосредоточившийся на подоконнике. Вероятно, хозяйка заклятой на след вещи любила сидеть там, глядя в окно. Но, задержавшись на подоконнике, отсвет отправился дальше, через окно на улицу. Что ж, этот мышонок действительно был дорог Даниэле, раз нарисовал такую яркую картинку даже спустя столько времени.

— Вы собираетесь идти по следу прямо сейчас? — На лице Паолы появилось неподдельное восхищение. Кажется, в её глазах Ренато только что превратился из мессии в целого бога.

— Разумеется, — Ренато чувствовал себя неловко, такими глазами женщины не смотрели на него ещё ни разу, — не люблю откладывать дела на потом, особенно... настолько печальные.

Кавальеро подошёл к окну и, придерживая шляпу, принялся разглядывать голубоватый отсвет, идущий вертикально вниз, к воде. Пожалуй, это действительно мог быть умано. Во всяком случае Ренато на пальцах одной руки мог пересчитать монстров, способных взобраться по отвесной стене, не только не оставив заметных сколов или царапин, но даже не оборвав цветы. А спуститься обратно, с третьего этажа вниз, так же без явных физических следов, да ещё с грузом в виде почти взрослого человека?.. Только умано. Изучив всё, что было видно из окна, и запомнив направление, указанное заклятьем, Ренато оглянулся, вновь наткнувшись на взгляд безутешной матери.

— Простите, синьора...

Что ещё он мог сказать?

— Я заберу Тополино с собой, если вы не против. Он позволит мне восстановить заклятье там, где след оборвётся.

Паола ответила не сразу, глядя на мышонка, подсвеченного голубым, и кусая губы.

— Хорошо, — вздохнула она наконец, — только верните его, если сможете.

«Если выживете», услышал Ренато сказанное деликатно. Ничего не поделаешь, особенности его профессии. Судя по просьбе Паолы, они будут продолжать нанимать кавальеро и дальше, платя каждому пять дукатов только за попытку найти их дочь, не считаясь ни с деньгами, ни с жизнями нанятых. Какая упорная семья.

Пресловутые пять дукатов и средней паршивости гондолу ему выдал внизу всё тот же дворецкий. Лодку надлежало оставить на любом общественном причале, сообщив служащим адрес её хозяев, но даже такая свобода перемещений по нуждам заказа выпадала не часто. Только если наниматель сам владел целым причалом или производством лодок и действительно ценил каждую минуту, потраченную кавальеро на выслеживание повадившейся тревожить его цеха бестии.

Голубой отсвет повёл Ренато на юго-восток, в сторону ещё более затопленных кварталов, в самые трущобы, к воплощённому оплоту упадка. Почему умано просто не утащил Даниэлу под воду, здесь же, прямо перед домом её родителей? Для чего он вообще заплыл настолько далеко в город, разве нельзя было выбрать жертву в промышленной зоне, среди ферм и вивайо, или в бедном квартале на самой окраине? Быстро, безопасно, и кавальеро никто нанимать не станет. Нищие пропадают каждый день, и одному Богу известно, сколько из них тонут по глупости или спьяну, сколько отправляются на дно убитые людьми, а сколько становятся жертвами заплывшего в город морского чудовища.

Чем дальше уводил его след, тем больше удивлялся Ренато. Голубой отсвет тянулся и тянулся, прямо и ровно, всю дорогу упорно держась у самой поверхности воды, не виляя, не прерываясь и не опускаясь на глубину. Умано с телом девушки на руках проделал огромный путь, тщательно выбирая его вдоль каналов, между границами кварталов и стенами домов, подальше от зажиточных районов, наполненных лодками с вооружёнными людьми даже ночью, пропуская множество прямых подводных стоков к морю, и ни разу, вообще ни разу не нырнул и не спрятался. Ни от шума круглосуточно работающих цехов, ни от света ярких уличных фонарей, ни от галдящих толп у ночных питейных заведений. Действительно, как будто девушка была ещё жива и чудовище делало всё от него зависящее, чтобы не утопить её раньше времени, вопреки собственным инстинктам.

Но этого не может быть. Если бы Даниэла оставалась жива на протяжении такого долгого пути, свидетелей, слышавших её крики, набралось бы с полгорода. Или от пережитого ужаса она всё это время была без сознания?

Помилуй, Боже. Если так рассуждать и дальше, можно и самому поверить, что Даниэла жива.

След повернул к берегу и упёрся в старый технический люк, наполовину затопленный. Когда-то заваренный, как закрывающий проход в тоннель, не подлежащий дальнейшему обслуживанию, но позже выломанный изнутри. Опытные кавальеро наизусть знают расположение всех основных входов и выходов на поверхность, которыми могли бы воспользоваться создания высокой воды, но об этом заброшенном тоннеле Ренато никогда не слышал. Хуже всего было то, что без подсветки заклятия следа найти этот люк посреди нагромождений старых строительных плит, соляных отложений, плавающих отходов, водорослей и зацветшей воды было не так-то просто, иначе бы его тут же взяли на контроль и заварили бы вновь, едва обнаружив. Сколько времени он уже выломан и облюбован чудовищами?

Осмотрев края люка и заглянув внутрь настолько, насколько хватало света, дневного и голубого, от заклятья, уходящего в глубину и тонущего где-то там, в темноте, заклинатель повернул назад и поплыл к ближайшему рынку. Прежде чем спускаться под город, стоило подготовиться.

На подготовку ушло три дуката из пяти. Назад Ренато вернулся уже с гондольером, оставив лодку заказчика на рыночном причале, а письмо с координатами опасного люка, адресованное гвидо кавальеро, на руках у почтового курьера. Расплатившись и выслушав заискивающие пожелания удачной охоты, Ренато спрыгнул с гондолы уже внутри потерны, оказавшись по пояс в воде.

Через несколько сотен метров полузатопленного тоннеля, ведущего вниз, вода отступила, выпуская кавальеро на веками мокрую, но всё же твёрдую поверхность. Ренато находится уже на глубине тридцати метров ниже уровня моря, ниже поверхности, под городом, и путь его только начинался. Заклятие следа ещё держалось, подсвечивая не только направление движения, но и саму дорогу достаточно, чтобы можно было отказаться от факела или заклятия освещения. Это было хорошо, лишний свет давал преимущество многим созданиям, позволяя им обнаружить кавальеро раньше, чем те могли заметить их.

Осторожно, почти бесшумно, несмотря на экипировку, самой громоздкой частью которой была скьявона, Ренато продвигался всё дальше, прислушиваясь к каждому шороху, каплям воды, писку множества обитающих здесь крыс. На десятки километров поверхности, застроенные и обжитые, приходились сотни и тысячи километров технических тоннелей, штолен и потерн, пронзающих уходящее глубоко под воду основание города, фондо, состоящее из зачарованного каркаса, коммуникаций, морских отложений, а ещё мусора и отходов, неисчислимых отходов человеческой жизнедеятельности. Часть переходов активно обслуживалась, но бо́льшая часть — заброшена, закрыта заваренными люками, где-то даже затоплена. Тоннели искусственно наполнялись воздухом, наряду с зачарованием каркаса поддерживая плавучесть города, веками медленно дрейфующего по мировому океану, словно айсберг из камней и металла с плоской, населенной поверхностью, постоянно подтапливаемой, которая была лишь его верхушкой.

Пять часов пути по переходам, зловонным и мокрым, покрытым обширными каменистыми и соляными отложениями, прошли относительно спокойно. Это настораживало сильнее, чем если бы стычки начались под самой поверхностью. Когда что-то слишком легко начинается, оно может закончиться слишком плохо. Знаки судьбы уже не кричали на каждом шагу, а обессиленно роптали: «уходи, уходи отсюда. Забудь про золото, брось этот заказ и уходи». Но кавальеро упорно продолжал двигаться дальше, как будто это его дочь была где-то там, в конце пути.

В полутьме, нарушаемой лишь заклятьем следа, не решившись зажечь ничего больше, Ренато устроил небольшой привал и наскоро перекусил, размышляя о том, сколько уже довелось пройти, и о том, куда же мог направляться умано. В самый низ, к добывающим машинам, скоблящим своими длинными носами океанское дно? Обычно шум механизмов отпугивает монстров. Пока же след продолжал тянуться на глубину, и чем дальше, тем больше заклинатель склонялся к мысли, что ему придётся найти и потревожить самое логово, разворошить улей созданий высокой воды. Рано или поздно кому-то из кавальеро всё равно пришлось бы это сделать. Умано, живущий не где-то далеко в море, а поселившийся внутри фондо и осмелевший настолько, что начал регулярно выходить на поверхность, — случай из ряда вон.

Что-то было не так. Ренато понадобилось несколько напряжённых минут, чтобы понять, что именно. «Не так» было со звуками. Если точнее, замолчали крысы. Но тишина не была абсолютной, откуда-то из темноты потерны тихий шорох и писк по-прежнему доносились. Только тренированный слух кавальеро отличил этот писк от другого, который производили обычные, живущие с людьми, грызуны.

Стараясь сам не издавать ни звука, Ренато отстегнул с пояса складной стек, и, двигаясь медленно и осторожно, установил его поперёк тоннеля, перегородив проход как можно выше. Затем он взялся за стек двумя руками и закрыл глаза, сосредотачиваясь.

«Барьер».

Тонкий прут подсветился голубым, впитывая в себя заклятье. Но наступившая впереди тишина подсказала, что присутствие кавальеро не осталось незамеченным. Сделав пару шагов назад, Ренато достал пистоль и быстро, на ощупь, продолжая смотреть вперёд, в глубину тоннеля, насыпал затравочный порох, точно отмеренный заранее и хранящийся в одном из зачарованных от влаги мешочков. В тот же момент в тёмном тоннеле полыхнуло голубым: мастикаро, попытавшийся проскочить под стеком, завизжал и отлетел назад, размахивая в воздухе длинными кривыми лапами с перепонками между когтистыми пальцами. Короткая вспышка сработавшего барьера осветила ещё двоих, остановившихся прямо перед ним, словно полуслепые создания успели разглядеть, где именно заклинатель установил стек. Беззвучно распахивая и захлопывая широкие жабьи рты с несколькими рядами зубов, они зыркали крошечными злыми глазками, вращая ими во все стороны и поводя круглыми, пупырчато-кожистыми, покрытыми слизью, тельцами, голова на которых составляла одно целое с туловищем. Не дожидаясь, пока темнота снова скроет их, Ренато взвёл пистоль и выстрелил, наповал убив одного. Сколько их здесь ещё осталось — одному Богу известно: эти мелкие, не больше кошки, чудища держались стаями. Поодиночке не слишком опасные, все вместе они могли распотрошить не только одного кавальеро, но и целый квартал на поверхности.

Вторая порция пороха ушла впустую — искры, высеченной ударным замком, не хватило на воспламенение, и кавальеро выругался, стряхивая порох и убирая пистоль. Настала очередь скьявоны. Но прежде всего ему нужен свет.

«Свети».

Ренато не носил с собой факелов, хотя зажжённые они могли бы стать хорошим подспорьем против тех же мастикаро. Огонь — лучшее средство против порождений высокой воды. Но в переходах фондо, вечно мокрых, огонь был слишком капризной стихией, и заклинатели, имея возможность обходиться магией, предпочитали именно её. Вот и сейчас, за неимением подходящего носителя, Ренато заставил светиться ближайшую стену: яркая неровная клякса, парой метров в диаметре, разбежалась от его рук, возложенных на поверхность, и её голубоватый свет залил всё пространство вокруг. Скрыть своё присутствие теперь невозможно, продвигаться дальше, оставаясь незамеченным, тоже. Но сейчас главное, чтобы никто не обошёл его с фланга и не напал сзади, остальное — потом.

Барьер остановил еще троих мастикаро прежде, чем заклятие сошло на нет и оставшаяся стая, клацая зубами, пощёлкивая и попискивая, ринулась вперед, больше ничего не страшась. Самого быстрого скьявона разрезала пополам, следующий оказался нанизан на длинное лезвие, его пришлось стряхивать и быстро менять позицию, следя за дистанцией и пространством вокруг. Светящаяся клякса на стене в узком пространстве тоннеля не оставила шансов стае существ, не способных разглядеть ни стойки, ни движения клинка. Чудища бросались на кавальеро по очереди, как будто он и сам был таким же неразумным животным, которого только и нужно было, что побороть числом. Скьявона собирала дань, защищая руку своего владельца корзинчатой гардой, совершая по его велению множество выпадов, венчающихся колющими или режущими ударами, каждый из которых находил свою цель.

Но вот атаки прекратились. Ренато простоял в средней стойке ещё некоторое время, готовый отражать новые нападения. Прислушиваясь к звукам и запахам, пока свет от кляксы не начал тускнеть, означая ослабление заклинания. Но никто больше не спешил нападать на него из темноты.

За время драки заклятие следа сбилось, затёртое другими, сработавшими в бою, пришлось доставать мышонка и заклинать его снова. На этот раз голубой отсвет, всё так же тянущийся на глубину, вышел куда слабее, заклинатель едва различал его, даже в темноте... но ведь и суток не прошло? Объяснить такую разницу в яркости одним лишь временем между первым и вторым заклятиями, Ренато не мог. Как будто важная для Даниэлы вещь вдруг перестала быть таковой.

Продвигаться дальше в темноте не было смысла, после стычки с мастикаро о присутствии на глубине кавальеро должны были знать уже все. Кто-то из созданий предпочтёт покинуть фондо, на время уплыв в море, чтобы только избежать схватки, а кто-то поступит ровно наоборот. Весь успех этого погружения сейчас зависел от того, какие именно монстры и в каком количестве присоединятся к первым, а какие и сколько — ко вторым. Даже поверни сейчас Ренато назад, это уже ничего не изменит, слишком далеко от поверхности, и те, кто собирался на него напасть, всё равно это сделают. Сняв стек, работавший барьером, он заклял его на свет, превратив в голубой факел, и отправился по следу дальше, уже не скрываясь.

Ещё через час он спустился до уровня, на котором, если прислушаться, можно было различить гул придонных машин. Но не этот шум, означающий добычу ресурсов, плавучесть для фондо и жизнь для города, заставил Ренато замереть на месте. Из темноты, из глубины очередного тоннеля на него кто-то смотрел. Он чувствовал это явственно, знал наверняка. Отточенные инстинкты кавальеро кричали об опасности, о враге, который ищет сейчас слабое место, выбирает момент, чтобы напасть.

Раз... Два...

Раз... Два...

Капли воды отсчитывали секунды, и каждая могла стоить жизни.

Раз... Два...

Раз... Два...

Ренато отсчитывал про себя ритм, который следовало поймать, чтобы выжить.

Раз — светящийся стек брошен на пол, рука легла на эфес.

Два — в темноте тоннеля спружинили сильные лапы, выталкивая мощное тело вперёд.

Раз — скьявона выпрыгнула из ножен, взметаясь в высокую стойку, над головой кавальеро.

Два — раздвоенная пасть с крупными, длинными клыками, тремя парами глаз и змеиным языком, замерла в нескольких сантиметрах от лезвия, напротив лица заклинателя. Большое мускулистое туловище на шести трёхпалых лапах, с вывернутыми назад коленными суставами, с длинным и толстым подвижным хвостом, заканчивающимся тремя щупальцами, которыми монстр мог орудовать как уродливой, но сильной рукой, вырывая оружие, а то и голову жертвы... Астуто редко поднимался на поверхность, но каждый такой случай мог обойтись людям в сотни жизней. И охотиться на него никто не ходил в одиночку, только слаженной группой опытных кавальеро.

Ренато выиграл в ритме. Его скьявона на всю длину почти метрового лезвия была готова врезаться в клыкастую пасть. Но удар этот не убьёт монстра мгновенно, а второго у него не получится — скьявона застрянет в крепкой кости. Придётся бросать меч, отпрыгивать назад, доставать пистоль, насыпать порох, целиться, стрелять... слишком много действий, и все — под ударами шести лап и хвоста. В лучшем случае у этого поединка не будет победителя, враг разорвет его на части и только потом умрёт сам. Кавальеро уже просчитал каждый шаг наперёд, на то он и кавальеро. Но и астуто не пожелал получать смертельных травм. Тонкий раздвоенный язык выскочил из пасти, не касаясь, но осязая стоящего перед ним человека, скьявону, готовую к бою, вытянулся вниз... и нащупал тряпичного мышонка. Тополино висел на поясе, Ренато, теряя след, готовился заклинать его заново. Что-то, похожее на тихий рык, родилось в пасти чудовища, и оно отступило. Шаг назад одной лапой, другой, третьей. Скьявона не двинулась, пока астуто не отпрыгнул, не развернулся, осторожно махнув хвостом, и не скрылся в темноте переходов.

Что ж, он хорошо понимал, что заказ этот может оказаться дорогой в один конец. Ни двадцать цехинов, ни, тем более, пятьдесят не платят просто так даже самые богатые люди. И всё же поначалу у него была надежда, что не придётся спускаться настолько глубоко, туда, где можно встретить астуто. Если уж совсем начистоту, Ренато рассчитывал найти останки Даниэлы максимум на средних уровнях, а то и раньше. Ни один голодный монстр не будет тащить свою жертву так далеко, этот заказ с самого начала был чересчур неправильный. И вот теперь ещё одна неправильность — астуто, с которым они разошлись миром. Конечно, монстр может вернуться и попытаться напасть снова, особенно на одинокого кавальеро, а не на группу. Но что-то подсказывало Ренато: второй попытки не будет.

На нижние уровни фондо спускались только в случае крайней необходимости, если замолчала какая-то из придонных машин. Ходили большими группами, инженеры и заклинатели, в сопровождении не менее десятка кавальеро. Вернее сказать, пробивались с боем, — созданий, считающих эти переходы своим домом, удобной норой с прямым выходом в глубокое море, было не сосчитать. Погружение Ренато, попавшего сюда в одиночку, каждый новый шаг делавшего в расчете на то, что вот сейчас, за этим поворотом, найдутся искомые доказательства смерти девушки, стало самоубийственным исключением. Но это был его собственный выбор, неважно, сделанный ради золота или из принципа, но только его. Так же, как и выбор стать кавальеро когда-то, хотя способностям заклинателя можно было найти множество других применений, куда более безопасных.

Да и это уже неважно. Всё было неважно сейчас. Только тоннель, светящийся стек и заклятье следа, как путеводная нить в лабиринте жизни и смерти. Нить, которая продолжала вести его всё дальше и глубже, поворот за поворотом, проход за проходом, час за часом, пока, наконец, не привела к цели.

Своды тоннеля расступились, пропуская Ренато в большое, когда-то давно бывшее техническим помещение, всё оборудование из которого унесли с собой, переселяясь выше. Потом стены его проржавели, покрылись толстым слоем остатков водорослей и моллюсков, накапливавшихся веками, соляных и каменных отложений, приносимых приходящей и уходящей водой, слизью и отходами множества созданий, облюбовавших это логово. Посередине, удобно устроившись на собственных лапах, лежал астуто, тот же или другой, спокойно глядя на Ренато всеми своими шестью глазами и время от времени высовывая раздвоенный язык. А позади него, так же спокойно, почти не двигаясь, стоял... умано. Высокий, выше любого человека, худой, покрытый слизью кожистый монстр с треугольной головой, увенчанной на макушке двумя огромными, разнесёнными по углам глазами, спрятанными под костяными наростами. С длинными, ниже колен, на вид почти человеческими руками, соединяющимися с телом широкими плечами и тонкими, прозрачными перепонками по всей их длине, до пальцев-щупалец. Ноги существа, несмотря на наличие коленей, больше походили на ласты, и для Ренато стало открытием, что умано мог не только плавать или ползать, но и стоять на них, как стоит человек. А может быть, даже ходить.

Страх или паника, присущие любому обычному человеку, для кавальеро были недопустимы. Двигаясь так же спокойно, как и создания перед ним, Ренато аккуратно положил стек, извлёк пистоль и медленно, без резких движений, насыпал на полку затравочный порох. Меткий выстрел из пистоля убивал наповал практически любого, только с порохом было много проблем, а значит, второй выстрел сделать ему не дадут. Немного поколебавшись, Ренато выбрал астуто: пуля пробьёт его кость надёжней скьявоны, а другому монстру он попытается снести голову.

В этот момент рот умано, большой и овальный, с тонкими, едва ли толще волоса, зубами, торчащими наружу большим пучком, открылся и закрылся, как будто он попытался что-то сказать, но ничего, кроме воды или слизи, из него не появилось.

— Не стреляй, — раздался откуда-то сбоку мелодичный женский голос. Ренато вздрогнул и повернул голову. Справа от него, незамеченная раньше, с маленьким астуто на руках, стояла девушка. Даниэла. Почти такая же, как на портрете, только чуть похудевшая, в лохмотьях, оставшихся от ночной сорочки, мокрых и липнущих к обнажённому телу, босиком. Отсвет заклятья следа, выполнившего свою работу, окончательно погас у её ног.

— Ты слишком далеко зашёл, чтобы умереть сейчас, убийца, — продолжила Даниэла. Ренато оторвал от неё взгляд и перевёл его на умано. Показалось? Или шевелящийся рот, полный зубов, двигается так же, как и губы Даниэлы, произносящей слова?

— Вы пропустили сами, — Ренато хмыкнул, ему вдруг стало весело. Нижний уровень, много часов ходьбы, в одиночку. Слишком хорошо, чтобы оказаться случайностью.

— Верно, — женский голос произносил слова вслух, но Ренато отчего-то казалось, что говорит он на самом деле с умано. — И это тоже верно, убийца.

Ренато понадобилось с полминуты, чтобы понять, что ему ответили не только на сказанное вслух, но и оставшееся в мыслях. Он снова посмотрел на Даниэлу. Девушку похитили, чтобы сделать своим голосом? Даниэла моргнула и улыбнулась, милой, очаровательной улыбкой. Ещё одно усилие, чтобы подавить следующую мысль.

— Я кавальеро, а не убийца, монстр, — ответил он раздражённо.

— Кавальеро. Рыцарь. Защитник. Паладин. Ратник. Витязь. Воин. Солдат. Ополченец. Боец. Крестоносец. Рубака. Наёмник. Рейдер. Корсар. Боевик. Ассасин. Убийца. Всё это не более, чем слова, смысл которых зависит от того, с какой стороны смотреть. Так же, как и монстр. Чудовище. Уродец. Бестия. Тварь. Зверь. Создание. Существо. Мы с тобой по разные стороны. Ты называешь себя и нас так, чтобы оправдать убийства. Но суть от замены слов не меняется.

— Морали мне будешь читать? — вспылил Ренато, — а скольких убил ты сам, монстр? Отпусти девушку, тогда и поговорим.

Умано снова открыл и закрыл рот, потом повернул треугольное лицо в сторону Даниэлы. Моргнул глазами, слегка наклонил голову, как будто обсуждал с ней что-то. Без слов.

— Боюсь, он не сможет этого сделать, синьор, — спустя пару минут ответила Даниэла, — потому что я этого не хочу.

Заклинатель снова внимательно пригляделся к ней. Длинные чёрные косы наследницы Контарини блестели от воды, и Ренато почему-то показалось, что если потянуть за них, то волосы вылезут, как у двухнедельного утопленника.

— Да, я могу говорить его мыслями и даже иногда путаю их со своими, — продолжила Даниэла, — в нашем роду порой рождаются такие. Кто слышит детей высокой воды. Слышит и понимает. А поняв, уходит, как и я, добровольно.

Это действительно была Даниэла. Пронзительный взгляд девушки был точно таким же, как на фото. Вот только она и правда соблазнилась речами, то есть мыслями морского чудовища, или была подавлена ими? Ренато молчал, понимая, что и эту его мысль могли услышать.

— Детям высокой воды не нужны слова, чтобы говорить, — если Даниэла и услышала мысль, то никак на неё не отреагировала, — а если не знаешь слов, но знаешь всё, что в душе, то ни обмануть, ни использовать не получится.

Маленький астуто на руках у девушки пошевелился, махнул хвостиком, уцепившись им за её руку, и легко взобрался на плечо, не оставив на обнажённой человеческой коже ни единой царапинки.

— Они родились тогда, когда мир людей ушёл под воду. Но люди выжили, как выживали раньше, не становясь частью природы, а насилуя её. Каменные города, плавающие на поверхности воды, засоряют море вокруг себя, ранят дно добывающими механизмами. Они — раковые опухоли на лице нового мира. Мира высокой воды, принадлежащего его детям.

Даниэла погладила маленького астуто. Замена старого тряпичного Тополино, только живая и смертельно опасная, когда повзрослеет, с удовольствием потёрлась о женские руки, помахивая хвостом.

— Я решила стать частью нового мира, частью океана. Полноценным гражданином общества, в котором обмениваются мыслями и чувствами на расстоянии. Общества, которому не нужны слова, в котором нет никакой фальши. Скоро и я обрету способность жить и дышать под водой, но разучусь говорить. Зато весь океан, целый мир будет принадлежать мне.

Теперь Ренато догадывался, почему Контарини продолжали жить в старом квартале, не торопясь переезжать в новый и сухой, как все богачи. Их район располагался куда дальше от открытого океана, они хотели отгородить свою дочь от него расстоянием. Глупая, отчаянная мера, которая не помогла, — умано всё равно нашёл Даниэлу. Или она его.

— Нельзя стать гражданином против собственной воли, слышите, синьор? — Даниэла выжидающе посмотрела на Ренато. Её пронзительный взгляд окатил кавальеро с ног до головы, словно холодная вода.

— Вы позволили мне прийти сюда, чтобы сказать всё это? — Спросил Ренато. Забрать Даниэлу силой он не сможет — даже если бы его мысли не читали сейчас, обрекая любой план побега на провал ещё до того, как он мог быть придуман, выйти отсюда у него получится, только если его выпустят.

— Верно, — кивнула девушка, — Канолино распознал мой запах, когда встретил вас. Тополино спас вам жизнь.

Взрослый астуто, по-прежнему лежащий у ног умано, махнул хвостом, привлекая к себе внимание. Канолино, значит. Не отводящий шести глаз от кавальеро и пистоля в его руках. А тряпичному мышонку Ренато, получается, теперь обязан.

— Я могу обвинить вас в выборе профессии, синьор, — продолжила Даниэла, — но не могу обвинить вас в том, что мои родители слишком много платят. Возвращайтесь, и скажите им, что я мертва. Иначе они не остановятся, и ваши коллеги продолжат искать меня в этих тоннелях, умножая количество жертв. С обеих сторон.

— Мне нужны доказательства вашей смерти, синьорита, иначе они не только не поверят, но и не заплатят.

— Даже так? — брови Даниэлы сдвинулись, а голос её за долю секунды превратился в бурный поток, сметающий всё на своём пути. Умано тоже дёрнулся, заставив кавальеро напрячься, но, кажется, выражение гнева ограничилось молчаливым обсуждением чего-то между собой. Ренато оставалось только ждать.

— В таком случае нам придётся затопить эту часть фондо, синьор, — спустя какое-то время произнесла Даниэла, — плавучесть города сильно не пострадает, но вам придётся уйти отсюда как можно быстрее. Если вы не успеете выбраться, — девушка пожала плечами, — мы ничем не сможем помочь. Прощайте.

 

Вода прибывала быстро, залив тоннель, по которому мчался Ренато, уже через четверть часа по щиколотку, а к исходу его — по колено. Нужно было торопиться, но всё же кавальеро задержался на минуту, чтобы замерить скорость затопления. Пара нехитрых подсчётов в уме, и от выхода на средние уровни, на который он рассчитывал, пришлось отказаться. Слишком далеко, не успеть. Мимо пропрыгала троица мастикаро, не обратив на человека никакого внимания, и с радостным писком нырнула под воду в боковое ответвление, уходящее ещё ниже. Да, пожалуй, другого выхода у него нет. Ренато повернул в сторону от переходов, ведущих наверх. К границе фондо он должен успеть.

Заваренный века назад люк, отделяющий тоннель от открытого океана, разглядеть оказалось непросто. Прибывающая вода скрывала его уже наполовину, но и без неё, под толстым слоем ржавчины и наростов люк давно стал частью стены, слившись с ней почти полностью. Не будь Ренато кавальеро, наизусть знающим слабые места фондо, как и все возможные подходы к ним, шансов бы у него совсем не было. Стянув перчатки, заклинатель тщательно ощупал края люка со всех сторон, отыскивая какой-нибудь изъян — любой, самый крошечный, зазор, дефект или трещину. Сгодился бы даже намёк на неё, всё, что угодно, что можно было бы заклясть на слабость. Подходящее место скоро нашлось, но одного заклятья здесь мало.

Весь порох, мешочек за мешочком, осторожно, чтобы не уронить или не намочить, Ренато высыпал на место заклятья, оставив при себе только одну, последнюю порцию. Теперь отойти как можно дальше, насколько позволяет тоннель, подготовить пистоль и коротко помолиться о том, чтобы всё получилось. Грохот выстрела, слившийся с грохотом взрыва, возвестил, что молитва была услышана. Но прошла еще одна долгая, томительная минута, прежде чем люк вздрогнул, сдвинулся, и внутрь хлынула вода из океана. Под давлением моря снаружи трещина на глазах разрослась, люк деформировался и закачался основательно, словно выпадающий зуб. Вода стала наполнять тоннель намного быстрее, за считанные секунды затопив его почти под самый потолок. Когда давление выровнялось, Ренато, глубоко вдохнув, нырнул, уцепился за люк обеими руками, и всем телом, изо всех сил толкнул его наружу.

«Плыви».

Вывалившись в океан вместе с уцепившимся за него человеком, тяжелый металлический люк не отправился на дно, а взмыл к поверхности. Ренато не знал, как долго продержится заклятье на плавучесть, и не знал, хватит ли ему воздуха подняться с такой глубины. Но всё, что ему оставалось сейчас, — это держаться. Перед ним был открытый океан, полный живущих в нём созданий, позади — края фондо, основания огромного плавучего города, а сверху — сотни метров воды.

Потом наступила темнота.

Первое, что он почувствовал, это песок, струящийся в голове. Следующими пришли звуки, запахи, ощущения. Холод, вода. Песок в голове заструился быстрее, становясь более жидким, пока не превратился в кровь. С трудом открыв глаза, Ренато увидел над собой тёмное небо, усыпанное звёздами. Он лежал на мелководье, на самой окраине города, где-то в районе водорослевых ферм, врезающихся далеко в море. Рядом с ним, заботливо разложенные друг за другом, ровненько, словно по линейке, лежали его шляпа, скьявона, погасший стек и безнадёжно промокший пистоль. А ещё Тополино, потерявший последний глаз, чем-то обмотанный. Когда Ренато смог подняться и подобрать вещи, он понял, что мышонка завернули в волосы. Две длинные чёрные косы, с крошечными остатками кожи, из которой они всё-таки вылезли. Спрятав мышонка и волосы Даниэлы, Ренато осторожно, чтобы не свалиться с ферм, побрел к городу, ориентируясь на яркие огни.

Его ждали пятьдесят цехинов.