В полупустыне, где на жёлтом песке в окружении серых скал росли сухие и колючие, но зелёные кустарники, то и дело проносились зайцы и грызуны, а вдали раздавался смех гиен. И вот на закате напротив заходящего солнца появился одинокий силуэт, который, приближаясь, обрёл форму одинокого путника. При ближайшем рассмотрении путник уже не казался одиноким: это был высокий и крепкий светлокожий мужчина, который нёс, перекинув через плечо, женщину с пышной копной иссиня-чёрных волос. Сапоги, ярко-красные штаны, красный войлочный колпак с загнутым вперёд концом и сиреневая безрукавка на голое тело, мускулистые руки и торс, покрытые золотыми татуировками в виде леопардов, а также висящий на поясе короткий бронзовый меч степняков, акинак – всё выдавало в нём хурзата – чужака в этих краях. Его вытянутое и мужественное лицо, длинные рыжие волосы и острая борода вкупе с дерзким взглядом синих глаз составляли типичный тип коренного жителя лесостепей, расположенных далеко на севере: за Трибейской пустыней, Краесветными горами и огромной степью, называемой оседлыми народами Гибельной Пустошью.

Заметив, что женщина стала приходит в себя, он резко остановился, бережно опустил её на песок и проверил узел верёвки, которым были стянуты тонкие запястья пленницы. Она была облачена в длинное и пёстрое красно-синее платье, а утончённые стопы обуты в сандалии. Её смуглая грудь поднялась с глубоким вдохом, большие неглубоко посаженные тёмно-карие глаза под чёрными соболиными бровями раскрылись. Она повернула голову, осматриваясь, и кочевник восхитился изящным изгибом её закруглённого носа. Это был классический профиль уроженцев Марахана, который можно было видеть на монетах, рисунках и барельефах. Мутный взгляд больших глаз остановился на кочевнике, и некоторое время она осматривала его, пока не протянула медленными, сонным голосом с неопределённой, не вопросительной и не утвердительной интонацией: «Ты?..»

Острый ум позволял ему бегло изъясняться на мараханском языке, но сейчас степняк впервые в жизни удивился тому, насколько интригующими могут быть слова женщины из чужого племени. Глаза хурзата недоверчиво сузились, он спросил с твёрдым акцентом, не особо утруждая себя произношением гортанных звуков:

– Ты говоришь так, будто знаешь меня.

– Так и есть. Как я могу тебя не знать? Я же видела тебя во сне...

Степняк окончательно убедился, что его подопечная слегка не в себе после дурмана, который применяют местные жрецы, и решил перевести дух, пока она приходит в сознание. С тех пор как он потерял в схватке коня, тащить женщину на своём горбу через пустыню ему не улыбалось.

– Кто ты, чужеземец? – спросила девушка, приподнимаясь, и наконец в её голосе зазвучала трезвость рассудка.

– Я Арсак, сын Арсы, всадник из войска царя Ятрагора.

– Значит, ты и есть один из степняков, вторгнувшихся в нашу страну?

– Да, девочка! – Арсак криво усмехнулся, пристально разглядывая её. – А как твоё имя?

– Меня зовут Шамирам.

– Шамирам, – размеренно повторил Арсак и предупредил: – Нам нужно идти быстро!

– Зачем?

– Чтобы найти ночлег и уйти от города как можно дальше.

– Я думала, что хурзаты перекидывают пленниц через луки сёдел и стремительно уносятся в закат.

Арсак вначале решил, что она процитировала стихотворение. Немного подумав, он отмахнулся:

– Конь сдох от жажды, девочка. Ну, всё! Идём!

Степняк встал и потянул девушку за собой по каменистой земле, ловко переступая через колючие кустарники, а шёл он достаточно быстро. Вскоре сзади послышалось её тяжёлое дыхание и оханье, но Арсак даже не думал сбавлять темп. Он не был груб с пленницей, но вёл себя по-хозяйски, на что по неписанному воинскому кодексу имел полное право. О первых словах девушки Арсак поначалу решил умолчать, дабы лучше приглядеться к ней.

– Кажется, тебя не сильно беспокоит, что я украл тебя? – бросил через спину Арсак.

– Что я могу сделать? Я всего лишь слабая женщина.

– У нас, хурзатов, женщина никогда так не скажет. Хурзатки даже участвуют в битвах, хотя им конечно не сравниться по силе с мужчинами, однако многие из них отменные лучницы.

– Как бы то ни было, я мараханка, а у нас женщинам строго-настрого запрещено заниматься мужскими делами.

– Интересные традиции, – Арсак почесал затылок и поправил нечаянно сдвинутый набок колпак.

– Можно узнать твои планы на меня? Я твоя личная рабыня, или ты продашь меня на ближайшем рынке?

– Будешь моей третьей женой, – обыденным тоном отвечал степняк.

– Ты, без сомнения, могучий воин, раз можешь содержать столько жён, – отвечала Шамирам, и её восхищённый тон польстил Арсаку. – За такую судьбу мне будет не стыдно!

– Можешь не сомневаться, девочка! Мой шатёр просторен, а мой тучный скот пасётся на прекрасных заливных лугах. Сама увидишь, когда мы закончим наш поход на юг и вернёмся домой, в Хурзатию!

– А где же остальные хурзаты? Почему ты один?

– Волки охотятся в стаде, а леопард загоняет добычу в одиночку, – теперь Арсак был доволен собой вдвойне за то, что сумел потягаться с девушкой в красноречии, да ещё и на чужом языке.

Смех гиен раздался совсем близко, и вот из-за небольшой скалы показалась стая из пяти голов. Зоркий взгляд голубых глаз хурзата сейчас же пересчитал их, пока гиены неспешно подходили. Очевидно, они избрали людей своей добычей, и теперь начинали окружать.

– Странные тут собаки, – проворчал Арсак.

– Это не собаки, а гиены, – Шамирам прижалась к нему со спины, испуганно глядя на хищников, так что степняк ощутил биение её нежного и хрупкого тела.

Изогнутый составной лук плавно вышел из горита, чехла на поясе, и уже в следующий миг в правой руке хурзата оказалась стрела. В мгновение секунды Арсак натянул лук и выстрелил в ближайшую гиену. Стрела попала точно в глаз, и с жалобным стоном гиена упала на землю, дёргаясь в предсмертных судорогах. Другие гиены отпрянули, однако сдаваться пока не собирались, и Арсак выстрелил во вторую гиену. Стрела угодила в основание передней ноги и фактически лишила гиену возможности двигаться. Лук плавно скользнул обратно в горит, а из ножен на правом поясе блеснул короткий меч – акинак. Немного пригнувшись, словно кошка перед прыжком, Арсак подскочил к гиене. Ловко увернувшись от челюстей, способных в несколько укусов расколоть толстую кость, он несколько раз всадил акинак в толстую шею и брюхо. Шамирам робко и суетливо двигалась за хурзатом и вздрогнула, когда тот издал яростный боевой клич и окончательно спугнул остаток гиен.

– Ты настоящий храбрец! – воскликнула она. – Я думала, они съедят нас.

– Пустяки! Это всего лишь собаки! – отмахнулся степняк и без обиняков добавил: – На родине мне случалось оставаться один на один с царём-бобром.

Бобёр, хоть царского рода хоть обычного, являлся для Шамирам таким же неизвестным созданием, какими были гиены для Арсака. Однако ей приходилось слышать, что на далёком севере, точно также, как и на далёком юге, обитают свои особенные животные титанического размера. Как бы ни выглядел этот «бобёр», он несомненно очень опасен: здесь никаких сомнений у девушки быть не могло, особенно если сами северяне прозвали его «царём».

– Бобры валят огромные деревья при помощи одних лишь зубов там, где человеку на их месте нужно хорошенько поработать топором, – объяснял Арсак, ловко свежуя шкуру гиены бронзовым кинжалом. – Гигантский бобёр в два раза больше обычного: для него ничего не стоит перекусить человека пополам. Так что встреча с гигантским бобром хуже встречи с медведем, скажу я тебе.

Теперь Шамирам окончательно убедилась, что описываемый зверь по-настоящему грозен. Пока она тщетно силилась представить себе это жуткое создание, порождение таинственной северной природы, Арсак закончил свежевать гиену, поднял на свет шкуру, осмотрел её и остался доволен. Скрутив шкуру, он посмотрел на заходящее солнце, понимая, что им срочно нужно искать место для ночлега и желательно там, где можно будет развести костёр побольше.

 

Последние лучи солнца утекали за вершины каменистых и песчаных холмов, когда они вошли в небольшую пальмовую рощу.

– Гишимару! – как-то радостно, по-детски воскликнула Шамирам, разглядывая пальмы.

– Что?

– На этих деревьях растут сладкие плоды, которые называются финиками. Ты не мог бы достать мне немного?

– Сначала вода, а потом эти глупости, – деловито отвечал кочевник.

Между двух отвесных скал из песчаника нашлось озерцо, которое утёсы закрывали от ветра.

– Гляди в оба: если меня утянет на дно водный дракон, ты останешься одна в пустыне, – предупредил Арсак, осторожно подходя к кромке воды. Впрочем, поверхность озера оставалась гладкой, и ему без труда удалось набрать воды.

– Теперь достанешь фиников? – с надеждой в голосе спросила Шамирам.

– А кто будет готовить?

– Я могу последить за костром, если ты развяжешь меня.

– Ещё чего! – проворчал Арсак. – Если хочешь своих фиников, управишься и со связанными руками!

– Хорошо.

Впрочем, кротость девушки смягчила его сердце, и когда он разжёг костёр, то всё же развязал ей руки. Пока кочевник лез за финиками, девушке было не до глупостей: ей приходилось двумя руками держать над огнём акинак с насаженным на него мясом гиены. Затем они вместе уселись у костра, и Арсак жарил гиенье мясо, пока Шамирам ела финики и выплёвывала косточки куда-то через-плечо. Решив, что настал подходящий момент, Арсак спросил:

– Мы же не могли встречаться раньше?

– Конечно нет! Я бы тебя запомнила. Но почему ты спрашиваешь?

Южная экспрессия выдала внутренне напряжение Шамирам, и Арсак безошибочно распознал ложь. Кочевник понятие не имел, что могло связывать его с девушкой, которую он впервые увидел сегодня днём и сразу же украл. Надавить на неё означало обидеть, чего Арсаку делать не хотелось, а потому он отмахнулся:

– Ощущение, будто мы знакомы целую вечность. Не бери в голову!

Шамирам по-доброму улыбнулась, однако было в её улыбке нечто наигранное, и кочевнику это не понравилось.

Поев, он протянул ей остатки мяса и в который раз с опаской огляделся, однако вокруг было спокойно: над головами мерно покачивались пальмовые листья, издавая лёгкое шуршание. Арсак не любил темноту, что подкреплялось свойственным его народу культам огня и солнца.

– Ночью будет холодно. Ты согреешь меня? – спросила Шамирам.

При намёке на сближение с женщиной внутри него проснулась мужская природа, и взгляд хурзата приобрёл немного хищный оттенок. Шамирам поёжилась, глядя на него, и внезапно посмотрела ему куда-то за спину.

– А что там? – спросила она.

Арсак обернулся и увидел у себя за спиной очертания небольшого строения из песчаного кирпича. Тогда он вынул из заплечного мешка заранее заготовленный факел, зажёг от костра и направился туда, а Шамирам робко приподнялась и двинулась вслед за ним. Тусклый свет озарил скромный ступенчатый зиккурат с лестницей, ведущей на вершину.

– Странно, как мы сразу не заметили эту пирамиду, – проговорил Арсак. – Что это может быть?

– Похоже на храм или могилу.

– Мараханскую?

– Не знаю, возможно её построил древний народ гиметов или трибеи, что живут ныне по морским берегам. Но не исключено, что пирамида мараханская.

– Не можешь отличить здание, построенное твоим народом?

– Ты не понимаешь: они все очень похожи! Учителями мараханцев и всех ближайших соседей был один и тот же древний народ.

– Гиметы?

– Нет, много древнее. Никто уже не помнит ни их имени, ни того, как они выглядели.

Арсак вздохнул.

– Что ж, пошли спать.

– Погоди! Ты не хочешь осмотреть пирамиду?

– Утром посмотрим.

– Внутри могут быть сокровища...

Их взгляды встретились, и Арсак задумался: он не сильно нуждался в богатствах сверх того, что у него было, однако если по возвращении хурзатов на родину он станет выглядеть неважно на их фоне, когда на его жёнах не будет золотых украшений, а на конях золотой сбруи, тогда про него скажут, что не такой уж он и хороший воин. И как тогда запоют сказители о воителе, ходившем в поход на юг и одолевшем в поединке гиганта-мараханца Гольяту? Не забудут ли его славу, не перейдёт ли она к кому-либо другому? Нет, гордость не позволит ему уступить, а потому любые богатства послужат на пользу! Кроме того, возможно, по дороге к стану хурзатов ему придётся купить у местных пастухов коня. Как-никак можно украсть красивую женщину, но красть захудалого крестьянского коня уже не приличествует его высокому статусу.

– Утром посмотрим, – непоколебимо отвечал Арсак, разворачиваясь и возвращаясь к костру. После длинного, полного приключений дня и сытного ужина на мужчину накатила усталость, а мысли о результатах похода, который может хорошенько встрясти устоявшийся порядок вещей в княжествах хурзатов, окончательно отвлекли его от чувств к девушке. Расстелив гиенью шкуру мехом вовнутрь, он сбросил с себя обмундирование и тут же свалился спать. Шамирам ничего не оставалось, кроме как молча пристроится рядом с ним и крепко прижаться к его спине, чтобы не замёрзнуть. Обняв кочевника за крепкий торс, она поняла, что тот мгновенно уснул. Однако, будь у неё мысли бежать, она бы побоялась, и правильно сделала: Арсак спал чутко, как кошка. Кроме того, даже имея подобные мысли, любая смышлёная девушка осеклась бы: выйти ночью в пустынную местность, кишащую гиенами, львами и волками, – верная смерть.

Ночью кочевник сквозь сон слышал волчий вой и ему казалось, что кто-то шастает вблизи костра, однако многолетняя привычка к ночёвкам в дикой местности научила относиться к такому как к чему-то естественному и само собой разумеющемуся.

 

Голубые глаза хурзата раскрылись с первыми лучами солнца. Он по привычке собрался встать и потревожил Шамирам, спавшую рядом у него под боком. Первым делом кочевник осмотрелся. Затем его взгляд остановился на девушке: её выразительных чертах лица и нежной золотистой коже. Его рука скользнула по упругому бедру, скрытому за складками платья, после чего он мягко убрал выбившиеся пряди волос с лица Шамирам. Большие огненные глаза раскрылись, и лёгкая улыбка тронула её тонкие губы. Мужская природа мгновенно забурлила в теле кочевника: он резво поднялся и начал сбрасывать с себя одежду. Сонливость спала с них обоих, и взгляд Шамирам тоже приобрёл ясность. Она робко поднялась, сняла широкий пёстро разукрашенный пояс и принялась расстёгивать платье. Арсак к её удивлению терпеливо ждал, не порываясь разорвать одежду девушки, как в её воображении поступали дикие северяне. Тем не менее, она не пыталась злоупотреблять его ожиданием: по мараханским традициям муж имел право накричать на жену и даже вразумлять её тумаками, а как поступит с нею захватчик-хурзат неизвестно. Сбросив покров цивилизации, она встала рядом с кочевником, робко опустив взгляд. Тот обвил руками её талию и осторожно, хотя и грубовато, опустил на шкуру.

В эти минуты Арсак практически не думал о странностях поведения своей подопечной. Да и что такого могла скрывать простая девушка? Впрочем, Шамирам могла быть ведьмой или прорицательницей, ведь кочевник выкрал её из храма, где она служила жрицей. Кажется, храм посвящался некоему женскому божеству, которому не поклонялись в Хурзатии.

После короткого завтрака Арсак быстро собрался, повесил на пояс ножны и горит, закинул за плечи мешок. Он направился к пирамиде, а Шамирам двигалась за ним, и её лицо было исполнено блаженного спокойствия.

Легко взбежав по ступенькам, кочевник почувствовал, как из небольшого отверстия, где узкая винтовая лестница вела вглубь пирамиды, повеяло холодом. Зажёгши факел, он двинулся внутрь и сразу же заметил, что спуск оказался куда глубже, чем сама пирамида. Когда лестница закончилась, их глазам предстал холодный и пустой лабиринт, причём выход на поверхность располагался у самого его края.

– Ну и где твои сокровища? – проворчал Арсак.

– Не знаю, я думала, что мы найдём их в центре пирамиды, – оправдывалась Шамирам.

– Это дело дурно пахнет, – отвечал Арсак. – Здесь могут быть ловушки.

– В конце концов, разве этот риск больше, нежели тот, которому ты подвергаешься во время битвы?

Кочевник хмыкнул и привычной крадущейся походкой зашагал в неизвестность. На стенах лабиринта местами попадались рисунки со сценами из истории и мифологии какого-то смуглого народа с тонкими чертами лица.

– На что это похоже? – спросил Арсак.

– Могу ошибаться, но больше всего напоминает искусство Асхатии, уничтоженной варварами свыше трёхсот лет назад, когда мои предки ещё кочевали между речными долинами и морем.

– Значит, мараханцы не всегда жили в городах? И зря твои предки это затеяли. Они стали слабее: отныне вас легко настигнуть!

– Наши воины считают, что им нечего опасаться.

– И эта гордыня уже сейчас губит их, – подвёл итог кочевник.

Они вошли в просторный зал с высоким потолком, где факел не мог осветить всего пространства. Внезапно как по волшебству загорелись жаровни, осветив каменный стол и троих смуглых бритоголовых мужчин в чёрных одеждах, стоявших через стол напротив вошедших. Арсак отпрянул и нацелился на них из лука.

– Кто вы?! – воскликнул он повелительным тоном.

– Мы тени древних времён, жрецы забытого бога, – непоколебимо отвечал стоявший посередине, и его голос эхом отдавался в пустых и тёмных коридорах. – Мы ждали вас. И вы, наконец, явились!

Краем уха Арсак уловил шорох приближавшихся шагов, и его чуткий слух безошибочно узнал эту походку. В следующий миг у него по спине пробежал холодок, когда он понял, кто всю ночь разгуливал вокруг костра, у которого они спали. Из бокового прохода вышло мохнатое существо, по своему строению один в один повторявшее человека, если бы не голова – оскаленная голова дикой собаки.

Тетива гладко сошла с пальцев и толкнула стрелу, летя точно в середину груди твари, однако стоявший с ближнего краю жрец воздел руки, и непроницаемая стена, похожая на чёрный и в то же время прозрачный минерал, рассекла воздух. Сломавшись, стрела отскочила в сторону, а жрец тут же обессиленно припал к столу и с большим трудом опустился на каменное сидение.

– Если бы не брат Птар, ты бы уничтожил плоды нашего векового труда! – сквозь зубы прошипел стоявший посередине и громко потребовал: – Бросай оружие! Немедленно!

Арсак ничего не отвечал, но лишь молча навёл на него стрелу и на сей раз не мешкая выстрелил. В последний миг бритоголовые совместными усилиями создали новый заслон и, видя, как кочевник уже метит в них свежей стрелой, толкнули магическую стену прямо на него. Удар отбросил Арсака назад. Он ушиб голову и левую руку, а от столкновения с острым углом лабиринта ему перехватило дыхание. Сидя у стены, кочевник держался за живот и с трудом хватал ртом воздух, пока мохнатая тварь приближалась и тянула лапы к составному луку, лежавшему у его ног. Схватив лук степняка и бегло осмотрев, зверолюд сломал его об колено.

Взгляд хищных глаз вновь уставился на ослабшего кочевника. На сей раз чудовище подошло ближе, и его мерзкая лапа потянулась к ножнам, висевшим на поясе Арсака. Однако жилистая бледнокожая ладонь крепкой хваткой сжала волосатое запястье. Раздался утробный рык, и чудовище рефлекторно впилось зубами в руку кочевника, прокусив её почти насквозь. Для ответного удара в лёгких Арсака не хватило воздуха: одной лапой тварь остановила сжатый кулак, другой вынула из его ножен меч-акинак и кинжал. Челюсти разжались, чудовище отошло и бросило оружие на каменный стол, а кочевник остался лежать у стены, задыхаясь от боли.

Стоявший с другого боку жрец подобно первому тяжело опустился, опираясь на стол и едва не падая. Лишь первый остался стоять, сохраняя прямую осанку и ясный, холодный, надменный взгляд. Его глаза, как два коричневых топаза, пронизывающе глядели на чужаков. Губы тронула лёгкая, но зловещая ухмылка.

– Я слыхал, что лук – основное оружие вашего дикого народа, – задумчиво проговорил он. – Что ж! Здесь тебе он не поможет, да и роль твоя уже сыграна!

– Что ты мелешь? – простонал Арсак.

– Тебе не ведомы многие страшные тайны древности. Я приоткрою перед тобой завесу мрака! Видишь ли, мы жрецы тайного культа, зародившегося на просторах Асхатии. Издревле ненавидимые поклонниками солнечного бога Отиша, однажды мы были изгнаны и прибыли сюда, в эту пустыню, населённую дикарями-мараханцами. С тех пор сменилось немало поколений, и даже вчерашние дикари создали подобие цивилизации. Однако, мы по-прежнему не обрели былой магической мощи!

Вначале его голос оставался холодным и равнодушным, но затем бритоголовый жрец распалился и последнюю фразу произнёс едва ли не криком.

– Вы говорите так, словно сами прошли через всё это, – робко подала голос Шамирам.

– Так и было!

– Но Асхатия сгинула три столетия назад. Сколько же вам лет?

– Немного больше, – с этими словами на лице жреца растянулась хитрая ухмылка. – Шамирам, ты уже видела меня, помнишь? Моё имя Дешрат. Со мной мои собратья Птар и Сетеб. Выйди вперёд, дитя! Дай на тебя взглянуть!

– Конечно, я вас помню! Ведь это вы послали мне видение и вашею волей я оказалась здесь, – отвечала Шамирам, послушно направляясь к ним, хотя и с плохом скрываемым страхом косилась на зловещего стража.

– Всё верно, дитя! Ты конечно же поняла, что твоего спутника направляла наша магия. Думаешь, каким ветром его занесло в ваш захудалый городок, где и взять-то нечего? Он провёл тебя через пустыню, и твои братья из храма не ведают, куда ты исчезла. Им неизвестны наши планы – они не должны знать. Всё это часть одного общего замысла: привести тебя сюда, дабы ты могла послужить великой цели!

– Я готова.

– Именем солнца и огня, что здесь происходит?! – грозно спросил Арсак, поднимаясь на неверных ногах.

Страж зарычал, но команды к нападению не получил.

– Что ж, попытайся немного напрячь свои никчёмные мозги! – Дешрат вышел к нему навстречу и положил руку на плечо Шамирам. – Ты конечно же далёк от понимания, в каком храме тебе довелось побывать? У его входа стоит статуя Анумат, богини плодородия. Никто из наивных крестьян даже не догадывается, что на самом деле по ночам жрецы восхваляют совсем иное божество: Эгигона – повелителя страха и отчаяния. Именно наш культ был изгнан из древней Асхатии. Но вскоре асхатцы поплатились, ибо их страна сгинула под напором варваров. Но мы с моими собратьями можем возродить её в новом, куда более жутком воплощении!

– В том храме я служила жрицей сколько себя помню, и оттуда была украдена тобой, – добавила Шамирам.

– Посмотрите на него! – Дешрат указал рукой на стража лабиринта. – Это псоглавец. Их род вывели наши предшественники задолго до изгнания из Асхатии, однако псоглавцы были истреблены жрецами солнечного бога Отиша. Мы потратили больше сотни лет, чтобы воссоздать их творение...

Дешрат указал на дальнюю стену, у которой в вертикально стоячих тёмных жутких саркофагах расположились замотанные в полотно мумии.

– Наши братья: Сетена, Бекента, Нефис, Схулет, Кхнат и Хатсарзим. Мы были вынуждены принести их в жертву! – Дешрат многозначительно посмотрел на Шамирам. – И теперь твой долг дать потомство нашему творению! Ты должна зачать прародителей новой расы, самих отцов-основателей царства Эгигона! Затем род псоглавцев выйдет на поверхность и подчинит себе одно государство людей за другим, пока все прочие боги не окажутся низвергнуты в прах. Пока власть Эгигона не воцарится над миром!

Шамирам задрожала от ужаса: ей даже не приходило в голову, до чего может довести служение владыке страха и отчаяния. Она мало размышляла о будущем: жила одним моментом, довольствуясь своим скромным куском хлеба. Однако, при всём желании девушка не нашла бы в себе сил возразить Дешрату, в голосе которого звучала поступь рока.

– Да свершится воля Эгигона! – тихо отвечала она, с нарастающим страхом косясь на псоглавца.

Дешрат вдруг приложил руку к животу Шамирам.

– Что? Ты носишь в себе семя?!

Он посмотрел на Арсака так, словно впервые узнал, для чего мужчине нужна женщина. В глазах степняка читался страх, подточенный гнетущим ощущением собственного бессилия. Дешрат решил, что тот уже смирился с происходящим.

– Это может усложнить процесс нового зачатия, – проговорил жрец. – Однако, послужит на благо экспериментам. Что ж, варвар станет жертвой иного рода!

Животный страх беспорядочно путал мысли, однако человеческая воля отливала сталью. Кочевник не стал праздно ждать, пока ему озвучат собственную судьбу: в обычаях его народа самим строить своё будущее! Вложив всю энергию в один отчаянный рывок, он подскочил к каменному столу, попросту разбив на своём пути слабый магический заслон – последнее, на что хватило колдовства у Дешрата. Схватив акинак, он в последнюю секунду пригнулся и вонзил его в живот наскочившему псоглавцу. Острие прямого лезвия выглянуло из мохнатой спины, раздался хруст позвонков. Арсак ушёл в бок, выдирая меч из живота твари, и в несколько ударов исполосовал её рубящими выпадами. Слабо поскуливая, тело медленно осело на холодный каменистый пол.

Тем временем Дешрат стоял согнувшись, опираясь двумя руками о стол, а его спутники Птар и Сетеб на глазах Арсака медленно, но решительно поднялись. У Шамирам перехватило дыхание: секунду назад она с визгом отскочила и теперь пятилась мелкими шажками, неотрывно глядя на хурзата. Тот поглядел на неё с явной неприязнью, мельком взглянул на сломанный лук и перевёл на жрецов взгляд, полный отчаянной решимости загнанного хищника. Дав волю эмоциям, кочевник с силой пнул неподвижное тело псоглавца и яростно взревел. Нагнувшись, он в несколько ударов отсёк голову твари, подошёл ближе и бросил её на стол перед жрецами. Смуглые лица исказились затаённым из глубин веков гневом, а кочевник подбросил на левой руке отобранный ранее кинжал, всё также сжимая в правой акинак, и вызывающе смотрел на них.

Ему показалось, что глаза жрецов в буквальном смысле налились кровью, словно их полностью закрыла ярко-красная пелена. Уголки губ потянулись в стороны, обнажая чересчур острые для человека резцы, а кожа на лице рассыпалась подобно песку, оголяя чёрные от времени зубы, кости, мышцы и сухожилия. Дешрат поднял руку, проводя большим пальцем по шее, и только сейчас Арсак заметил, что чёрно-коричневые ногти жрецов длинны и остры и скорее напоминают звериные когти. Глядя на это зрелище, Арсак застыл от ужаса. Теперь ясны стали рассказы жрецов о невероятно долгой жизни: то были настоящие упыри – хтонические живые мертвецы. Бессмертные и владеющие тёмной магией, они не поддадутся земной стали.

И кочевник побежал не оглядываясь, слыша за спиной зловещий топот трёх пар ног, эхом отдававшийся в кромешной темноте лабиринта. Он бежал почти наощупь, ведомый инстинктивным чутьём, то и дело ударяясь о невидимые преграды. Ему казалось, что вот-вот из-за поворота на него наброситься очередная тварь, и смерть застанет его в этом сыром и жутком лабиринте, обнимет мерзкой хваткой и утянет прямиком в подземный мир.

Но вот Арсак споткнулся о ступеньки и едва уловил слабое свечение. Не веря своему счастью, он быстрыми скачками взбежал вверх по лестнице, выпрыгнул наружу и ослеп от солнечного света. Силясь открыть глаза, он со страхом глядел на проём, не выпуская из рук меча и кинжала. Время шло, а снизу так и не показывались отвратительные тела и налитые мёртвой кровью глаза.

Ежесекундно оглядываясь, Арсак осторожно спустился по лестнице и двинулся прочь. Ему всё казалось, что стоит обернуться, и он увидит бегущих следом упырей. Кочевник смог перестать оглядываться лишь тогда, когда зиккурат и оазис скрылись за скалами из песчаника.

Он облегчённо вздохнул, любуясь красотой утренней пустынной земли, слыша пение птиц и далёкий смех гиен. Нужно было раздобыть палку и сделать копьё, прежде чем уходить из проклятого оазиса...

Однако, суеверный страх по-прежнему отбивал всяческое желание возвращаться обратно: уж лучше рискнуть в бою с земными хищниками, чем с подземными мертвецами. Арсак двигался быстро, иногда про себя, а иногда вслух проклиная тварь, сломавшую его главное оружие – составной хурзатских лук. Виданное ли дело кочевнику остаться разом без коня и без лука, да ещё потерять украденную девушку? С какой стороны ни посмотри, а день у Арсака не задался, поэтому на весь остаток жизни он зарёкся не спускаться в таинственные могильники. Лишь одно обстоятельство говорило в пользу степняка: тварь, чей род жрецы намеревались размножить, мертва. Впрочем, для него это было слабым утешением: Арсак всё равно не верил, что какие-то упыри в далёком Марахане могут повлиять на положение дел в хурзатских княжествах. Пусть они здесь претворяют в жизнь свои нечестивые планы, ну и что до них хурзатам, владыкам бескрайних степей?

Кочевник вдруг осознал, что идёт в противоположную сторону от хурзатского лагеря: туда, откуда пришёл вчера. Ничего удивительного, ведь напуганный человек стремиться бежать в уже знакомые места. Он остановился и стал думать, как обойти проклятый оазис, когда слабое движение на линии горизонта отвлекло его от раздумий.

Кочевник приложил ладонь к глазам и всмотрелся вдаль по-орлиному острым взглядом. Вскоре он различил одинокую человеческую фигуру, идущую ему прямо навстречу. Ещё минута, и движения чужака уже выдавали в нём мужчину. Быть может, одинокий пастух? Кто ещё мог объявиться пешим в здешней дикой местности?

Чернобородый мужчина и впрямь опирался на посох, как это делали пастухи оседлых народов, однако весь его внешний вид говорил об обратном. Некогда яркие красно-оранжевые одеяния выцвели под палящим солнцем до бардово-песочных расцветок, голову от жары защищал жёлтый капюшон с отвисшим набок колпаком, тело покрывали штаны и халат, повязанный кушаком поверх кожаного пояса с ножнами, которые венчала рукоятка кривого меча, из-под халата выглядывали штаны, подобные хурзатским, а стопы были облачены в лёгкие и короткие чуть выше щиколотки башмаки.

Он остановился прямо напротив Арсака: смуглый, но высокий, стройный, с тонкими чертами лица, что заметно выделяло его на фоне местного коренастого и горбоносого населения.

– Мир тебе! – обратился незнакомец на мараханском языке после недолгого молчания. – Ты похож на хурзата, как их описывают местные жители. Не беспокойся, я не враждебен тебе! Я всего лишь странник из Заминдарана и ищу место для привала.

Арсак коротко кивнул: ему не приходилось здороваться на мараханском, потому он даже не знал, как надлежало отвечать.

– Да, я хурзат. Опасное время ты выбираешь для странствий, незнакомец. И не менее опасные места...

Внезапно тот перешёл на совершенно другой язык, но кочевник был готов поклясться, что понял каждое слово:

– Мне говорили, что моя речь похожа на хурзатскую и перечислили слова, которые мне все без исключения удалось понять.

– Не может быть! – воскликнул Арсак, по наитию переходя на родной язык. – Откуда же родом твоё наречие?

– В Заминдаране все так говорят, – развёл руками странник.

Кочевник в свою очередь убрал сжатый кулак с рукоятки акинака и спросил:

– Неужели мараханцы ни разу не принимали тебя за хурзата и не пытались убить?

– Моё путешествие неудачно совпало с войной. Но, к счастью, мне до сих пор удавалось избежать смерти!

– Великая удача, клянусь солнцем и огнём! – усмехнулся Арсак.

– Да будут они славны во веки веков! – воскликнул странник, и странное родство их народов вновь бросилось в глаза.

– Ты говоришь, как жрец!

– Что ж, я и есть жрец. Моё имя Ормозд, и я исполняю важную задачу по заветам моего владыки, бога пламени Саргапала. Прошу тебя рассказать мне всё, что ты знаешь, о ближайших оазисах. Особенно такое, что тебе показалось странным.

– Я Арсак, сын Арсы, всадник из войска царя Ятрагора. В окрестностях мне известен лишь один оазис, но его странностей хватит на сотню других!

Тёмные, как вечерние пески, глаза Ормозда расширились. Он жестом ладони указал на приземистый валун, вросший в землю в тени смоковницы, под которой они могли бы продолжить беседу. Сев на валун, Арсак без утайки поведал обо всех событиях, произошедшие с ним накануне и минувшим утром, пока Ормозд ел сорванный с веток дикий инжир, медленно и задумчиво кивая. Солнце вошло в зенит, и тени сжимались под его тяжёлыми лучами, а воздух всё сильнее накалялся.

– Мертвецы говорили правду, – наконец, отвечал Ормозд. – Псоглавцы были звероподобной расой, тайно выведенной жрецами Эгигона из древней Асхатии, но жрецы Отиша в самом деле истребили их. Тем страннее, что упырям вновь удалось возродить эту расу. Впрочем, благодаря тебе – ненадолго.

– Мне непонятно одно: зачем им псоглавцы? Даже колдовство упырей не помогло этой твари одолеть меня. При том очевидно, что сами они обладают могущественным колдовством, раз сумели прожить столь долгое время.

– Ты могучий воин, мало кто на твоём месте совладал бы. Но сколько лет ты тренировался? Годы. А псоглавец готов убивать с самого рождения. Кроме того, тебе повстречался всего один, но представь, если их будут тысячи, десятки тысяч, сотни тысяч! Не всякое человеческое войско сумеет дать отпор. Что касается упырей, то они несомненно более могущественны, но днём не могут покинуть склепа, иначе их испепелят солнечные лучи. Даже свет луны может их обжечь, и лишь свечение огня они способны выносить. Однако, культ солнца пал в небытие после разрушения Асхатии, а потому убивать живых мертвецов отныне стезя моих соратников! И моя стезя. Я один в этой стране и прошу тебя, Арсак вновь вернуться в склеп, дабы помочь мне уничтожить упырей. Впрочем, обещаю, твой отказ не вызовет моего негодования...

– Ты жрец огня, Ормозд, и мой долг сопровождать тебя до безопасного места! Пропади они пропадом мои страхи!

Краем глаза зоркий взгляд степняка уловил новое движение, и его голова резко повернулась. Арсак медленно пригнулся, дабы не привлекать внимания резкими движениями.

– Ты пришёл сюда из мараханского города с храмом Анумат? – спросил он.

Ормозд последовал примеру спутника и кивнул:

– Да, жрецы шли по моему следу. Теперь я понимаю.

Преследователи виднелись в ста шагах и напоминали нищих паломников или пастухов: ветхие накидки и капюшоны скрывали своих владельцев от солнечных лучей.

– Мы можем наброситься на них из засады сразу, а можем пропустить и напасть со спины, – предложил Ормозд.

– Вижу, ты и впрямь не впервой попадаешь в передрягу, – Арсак усмехнулся. – Хотя земля и тверда, но они вскоре поймут, что твоих следов дальше нет. Мы могли бы скрыться, но это идёт вразрез с нашими планами. Что ж, лучше напасть на них прежде, чем они заподозрят неладное!

Кучка преследователей приблизилась: их было семеро. Ормозд достал из сумы медный жезл длиной в локоть, украшенный гравировкой в виде сюжетов из священных легенд. Меч был скорее для отвода глаз: жезл – главное оружие жреца.

Струя пламени метнулась в толпу прежде, чем они успели сообразить, что атакованы. Четверо загорелись, истошно вопя и тщетно силясь погасить пламя, но трое успели отскочить и теперь с пронзительными криками неслись на атакующих.

Ормозд остановился, тяжело дыша, и припал на одно колено. Арсак понял, что настал черёд действовать ему: акинак выскользнул из ножен и рассёк нападавших одного за другим. В последний миг он успел заметить неладное у последнего культиста, и истошный женский крик подтвердил его подозрения. Арсак нагнулся к телу и отбросил накидку, обнажив глубокий порез между двумя судорожно вздымающимися смуглыми грудями. Холодные топазовые глаза глядели на него с ненавистью, и это выражение застыло на лице убитой.

Арсак бесстрастно отёр меч о её одежду и поднялся: вооружённых женщин хурзаты убивали без промедления.

– Можешь идти, Ормозд?

– Я быстро восстанавливаюсь, – отвечал жрец, поднимаясь, и всё же тяжёлое дыхание и неуклюжие движения выдавали его. Боевая магия изматывает жрецов точно также, как физические упражнения утомляют воителей.

 

Разобравшись с преследователями, они беспрепятственно дошли до оазиса. Ормозд сбросил с головы капюшон, оголяя черные волосы, заметно поредевшие надо лбом, и первым делом припал к воде, но Арсак уже не мог заставить себя отвернуться от зловещего зиккурата.

– Многих упырей ты убил? – спросил он.

– Не больше остальных моих братьев, – отвечал Ормозд, утирая бороду. – Но упырей, владеющих магией, да ещё способных к творению демонических чудовищ, впервые.

Они поднялись по ступеням во всеоружии, и Ормозд вызвался идти первым. Спускаясь в темноту, он воздел жезл, и тот загорелся, подобно факелу. Арсак шёл следом, держа в руках настоящий факел из пальмовых веток и листьев. Ормозд осмотрел пол: он был сложен из совершенно гладких камней.

– Эта пирамида возведена в бытность Асхатии, – проговорил жрец, осматривая настенные рисунки, и кочевник поражался его спокойствию. – Здесь изображены ритуалы Отиша, а не Эгигона. Значит, под пирамидой была могила асхатца: прежде, чем её заняли беглые жрецы. Они пришли и осквернили её, а мы восстановим справедливость!

– Меня сопровождает ощущение, что мы идём не иначе как в ловушку, – шепнул Арсак.

– Не стоит сомневаться: так оно и есть!

Они направились прямо в центр. Здесь все ходы вели в центр. За одним из множества поворотов им наконец открылся зал с каменным столом, у которого всё ещё лежал труп псоглавца и сломанный лук. В остальном зал оказался пуст.

– Поразительно! – проговорил жрец, осматривая псоглавца.

Его спокойствие одновременно успокаивало и раздражало кочевника. Животная природа в нём силилась обвинить жреца во всём, в чём только возможно, но Арсак был не из тех, кто слаб духом.

Отсвет факелов скользнул по саркофагам. Арсак вздрогнул, сделал несколько шагов вперёд, поднял факел и застыл: ниши в саркофагах оказались пустыми. Ормозд отскочил к нему, доставая левой рукой кривой меч.

В проходе стояли четверо мумий-умертвий, оскаливших пасти с гнилыми зубами.

– Ты не говорил про гробы! – воскликнул Ормозд.

– Да откуда я мог знать, что это важно?! – отозвался Арсак.

– Сколько гробов?

– Шесть.

– Значит, их всего девять!

Они пятились к столу, когда Арсак обернулся и заметил за спиной в другом проходе ещё троих. Тогда товарищи запрыгнули на стол и встали спина к спине.

– Прекрасно! Ты вернулся и привёл с собой ещё одного, – раздался холодный и властный голос Дешрата с гортанным акцентом. Они с Птаром и Сетебом размеренной походкой вышли из того самого прохода, откуда только что пришли живые люди. Кожа на их лицах таинственным образом восстановилась, вновь возвращая жрецам черты, присущие давно исчезнувшим асхатцам. Кисти рук, выглядывающие из просторных чёрных рукавов, были сложены в замок на животе. Плечи оставались неподвижны при ходьбе, и тела не раскачивались, как раскачиваются у живых людей, словно жрецы не выходили, а выплывали из темноты.

– Каким же надо быть глупцом, чтобы вернуться сюда! Мы-то думали, что нам уже не достать тебя, но ты явился сам. Теперь у нас уже две жертвы для владыки ужаса!

– С дикарём непростой человек, Дешрат, – заметил Птар.

– Быть может, он жрец Отиша? – подозрительно спросил Сетеб.

– Глупости! – отвечал Дешрат, снисходительно улыбаясь. – Я своими глазами видел, как погиб Абану – последний из великих жрецов Отиша!

Дешрат приблизился, холодно разглядывая Ормозда.

– Всего лишь очередной дикарь, – небрежно добавил бритоголовый.

Вместо ответа Ормозд воздел жезл, и лезвия клинков живых смельчаков загорелись вопреки законам природы.

– Священное пламя Саргапала пожрёт вашу плоть! – воскликнул он, направляя жезл в четвёрку умертвий. Струя огня изверглась из навершия, окутав их негасимым пламенем.

Дешрат отшатнулся и попятился обратно, к другим жрецам, а троица умертвий с другой стороны ринулась на чужаков. Арсак прыгнул им навстречу, по-степному одновременно нанося удары и отступая назад, пока все три умертвия не загорелись. Ормозд, тяжело дыша, вышел навстречу древним жрецам. Упыри быстрыми движениями окружили его, сжимая в руках хопеши – рубящие клинки серповидной формы, изобретённые асхатцами. Арсака с обеих сторон прижимали горящие, но до конца не терявшие способностей двигаться умертвия. Кочевник отскочил в сторону, запрыгнул на стол и смотрел, как умертвия пытались следовать за ним, однако пламя отнимало у них всё больше сил, движения становились медленнее. Они тяжело передвигали ногами и тянули руки к Арсаку, словно намереваясь разорвать при помощи когтей, однако одно за другим рассыпались в обугленные кости и золу.

Ормозд отбил несколько ударов асхатцев, но Дешрат уже стремительно заходил ему за спину и заносил хопеш для удара в беззащитную спину жреца. В последний миг, горящий магическим огнём акинак с пронзительным скрипом парировал коварный выпад, и Дешрат оказался лицом к лицу с Арсаком. Несколько взмахов, и кривой меч Ормозда поразил Птара. Упырь загорелся и пронзительно завопил, и от этого крика ужас пробирал насквозь. Но кровь борцов с нежитью кипела от предчувствуя скорой победы. Внезапно Дешрат и Сетеб развернулись и бросились прочь, скрываясь в двух разных, но одинаково тёмных проходах.

– Убежали! – вознегодовал Арсак. Подскочив к вопящему Птару, степняк поверг его на землю пинком ноги и принялся рубить, приговаривая. – Замолчи же! Замолчи, тварь!

Акинак вонзился упырю в рот, вставая между языком и нёбом, и вопль сменился хрипом. Кожа на нём уже сгорела, мышцы лица истончились, глаза лопнули, и в конце концов от могущественного жреца также как от простого умертвия осталась лишь кучка костей и золы.

В наступившей тишине послышался тяжёлый вздох Ормозда.

– Бой ещё не закончен: двое упырей по-прежнему живы. Дело нужно довести до конца!

Арсак коротко кивнул. Тут-то в тишине до них донёсся новый, крайне неожиданный звук: женский плачь. Арсак подкрался к саркофагу, из-за которого доносились всхлипывания, и быстро обошёл его. Послышался испуганный крик. Крепко взяв за руку, он вывел из-за саркофага дрожащую и заплаканную Шамирам. Едва он выпустил её руку, как она упала перед ним на колени и взмолилась:

– Прошу, Арсак, прости меня! Ты будешь моим господином, моим повелителем! Я навсегда отрекусь от Эгигона, только не убивай меня!

– Плохая жена из тебя выйдет, раз из-за страха ты готова попрать всё, что тебе дорого, – холодно отвечал кочевник.

– Господин, хотя бы вы сжальтесь! – мокрые и красные от слёз глаза теперь смотрели на Ормозда. – У меня ведь даже не было выбора: я сирота! Жрецы давали мне кров! Они воспитали меня!

– Это не мне решать, – отвечал жрец, и обратился к Арсаку. – Сколько времени она провела в склепе с упырями? Мне было бы жутковато на твоём месте.

– Ты могла бы стать наложницей, но никак не преданной женой, – заключил кочевник, обращаясь к девушке. – Упырь сказал, что в тебе моё семя. Ты красива, но глупа и слаба духом...

Он почувствовал на своей руке нежную и холодную ладонь Шамирам и встретил её отчаянный взгляд. Разумом он уже презирал большеглазую южную красавицу, однако его по-прежнему влекло к ней помимо собственной воли, а теперь к этому чувству примешивалась жалость. Жалость! Сколько древних героев погубила жалость, а в особенности жалость к женщине? Те древние легенды являлись поучением для ныне живущих. Арсак чувствовал, что с каждой секундой проникается всё большей жалостью. Шамирам уже становилась для него чем-то средним, между женщиной и ребёнком. Тем самым беззащитным ребёнком, который пришёл за защитой к жрецам.

Арсак встряхнул головой. Роковые слова вертелись у него на языке и в какой-то момент он даже был готов удержать их, но, собравшись с духом, кочевник холодно отчеканил:

– Не хочу, чтобы у моих детей была столь жалкая мать!

Кинжал сверкнул и рассёк горло стоявшей на коленях Шамирам. Нежная кожа разверзлась, подчиняясь острому железу, и прекрасное лицо омрачилось гримасой испуга и боли. Она взялась руками за горло и повалилась на холодный каменный пол, истекая горячей алой кровью. Взор Арсака опечалился, когда ему предстало такое зрелище: кто знал, что его любовь закончится столь мрачно.

– Род хурзатский воистину жесток! – заключил Ормозд.

 

Но закончить дело оказалось труднее, чем товарищи предполагали. Они обошли столько тёмных коридоров, что сбились со счёта. Скитались по лабиринту так долго, что потеряли счёт времени, и уже стали волноваться, как бы им самим наконец отсюда выбраться и увидеть солнечный свет. Впрочем, инстинктивное чутьё, дуновение свежего ветерка и, в конце концов, слабое свечение вывели их из лабиринта. Арсак нутром чуял, что за ними наблюдают из темноты, однако колдовской огонь ярко освещал лабиринт, отнимая у упырей возможность подкрасться ближе.

Оказавшись на вершине зиккурата, они стали совещаться, как же быть с последними упырями. Их животы урчали от голода: двое сильных мужчин после тяжёлого дня превыше всего желали подкрепиться и были готовы наплевать на всё, увиденное сегодня. Солнце клонилось к закату, дневная жара спала и песок остывал. Расположившись у бывшего кострища и вновь разведя огонь, они ели хурзатское вяленое мясо с пшеничным заминдарским хлебом. Для них было очевидным, что упыри могут вечно скрываться в лабиринте от двоих человек, пока те сами не заблудятся или не потеряют бдительность. Арсак посетовал, что потерял целый день, да ещё остался без прелестной девушки. Махнув рукой, он подметил, что Ормозду было бы туго в одиночку.

– Отправляйся со мной: в нашем лагере тебе окажут достойный приём, – предложил Арсак.

– Мне надлежало бы отказаться от приглашения в стан разбойников, но куда труднее испытывать симпатии к таким жестоким убийцам, как мараханцы, – отвечал жрец. – Быть может, хурзатский поход на юг – долгожданная кара свыше для Марахана?

– Там, откуда я родом, все грабят друг у друга, – пожал плечами Арсак.

– Тогда чем же вы лучше других?

– Мы грабим лучше, – усмехнулся Арсак.

Товарищи посмеялись.

– И всё же, как быть с упырями? – спросил Ормозд.

– У меня, пожалуй, есть одна мыслишка на их счёт, – задумчиво проговорил Арсак.

 

Наутро, едва слабые лучи солнца скользнули за горизонт, как двое мужчин покинули оазис посреди сухой каменистой полупустыни Марахана. У них за спиной в окружении финиковых пальм всё также оставался стоять таинственный зиккурат, но теперь его вход был завален тяжёлыми плитами и булыжниками, из которых некогда была выстроена пирамида. В округе эхом отдавался смех гиен, но откуда-то издалека раздался сиплый и свирепый рёв длинных боевых труб пробуждавшегося хурзатского войска.