Живот скрутило.

Маша успела сделать пару судорожных вдохов, когда мышцы опять сократились, выталкивая проглоченное накануне. Она приоткрыла глаза. Солнце ослепило, и по щекам потекли слёзы. От движения голова закружилась, Маша зажмурилась, и её стошнило снова.

– Всё-всё, ребёнок, всё хорошо. – Чьи-то руки вытерли ей губы и убрали упавшие на лицо пряди.

Живот напрягся ещё несколько раз и, больше не сумев ничего исторгнуть, наконец успокоился. Отдышавшись, она осторожно раздвинула веки. Поморгала, прогоняя размывающие вид слёзы. Между упёртыми в землю ладонями на ковре из опавших иголок растеклась лужа густой жёлтой желчи, в которой плавали полурастворившиеся белые кругляшки.

Машу заколотило. Последние минуты до беспамятства замелькали перед глазами.

Вот она вертит пальцами одну кругляшку, не решаясь отправить в рот. Вот насыпает в ладонь пригоршню и собирается проглотить, но в последний момент выплёвывает. Руки трясутся. Будто только сейчас она осознала, что собирается сделать. Будто не было недель размышлений, торгов с самой собой, рационализации в пользу то ли подспудно давно принятого, то ли необычайно манящего решения.

Вот она бросает несколько кругляшек на язык и лихорадочно запивает из принесённой с собой бутылки. Кругляшки падают в траву, а она снова и снова высыпает их в ладонь, швыряет в рот и сопровождает торопливыми глотками воды. Быстро, пока совсем не одолели дурацкие мысли, вмиг нахлынувшие, стоило только сказать себе, что она достаточно углубилась в лес – пора. Мысли, которые, казалось, совершенно покинули её в последние дни, сменившись странной, нарочитой, неизвестно чем подпитанной бодростью. Даже отец вчера отметил, что настроение у дочери необычно приподнялось.

Но вот баночка пуста. Она садится, привалившись щекой к шершавой сосне. Веки слипаются. Кажется, впервые за много месяцев она тогда искренне улыбнулась.

Маша подняла глаза. Рядом с ней на корточках сидела молодая женщина в трекинговых ботинках, эластичных походных штанах, футболке и кепке. Солнце ещё припекало, и ветровку незнакомка завязала вокруг пояса.

– Как ты себя чувствуешь?

У Маши задрожали губы.

– Зачем?! – выкрикнула она той в лицо. – Зачем?

Она повалилась на землю и зарыдала, свернувшись калачиком.

– Нет! – застонала женщина. – Не в блевотину же!

Она положила руку Маше на плечо, но та истерически дёрнулась и перекатилась на другой бок.

Маша ревела, насколько хватало воздуха, надрывно вдыхала и снова ревела. Бессилие и беспомощность, отступившие было в последние дни, обрушились на неё и раздавили. Словно щепку, которую безнаказанно швыряли и вертели волны, зная, что той не утонуть, сперва выбросило далеко за линию прибоя, создав иллюзию, будто закончились бесконечные качка, ураганы и зыбь. А потом, подобрав с тёплого песка, с безжалостным безразличием выкинули обратно в океан.

Поначалу громкие и истошные, рыдания становились всё тише и реже, пока наконец Маша не затихла, лишь иногда сотрясаясь от отрывистых всхлипов.

– Эй-эй, не спать! – незнакомка потормошила её за плечо. – Сядь, вытру тебя.

Маша послушно поднялась на колени, отодвинувшись от жёлтой лужи. Женщина устроилась перед ней, вытирая слёзы и уже начавшие подсыхать сопли на губе и щеке.

– Скоро все салфетки закончатся, – заметила она, очищая испачканный в рвоте рукав Машиной толстовки.

Девочка безучастно смотрела в сторону, изредка сдавленно хныкая.

– Как тебя зовут? Меня Кира.

– М… Маша.

– Очень приятно! Вроде чисто, – заключила Кира, осматривая сырое пятно на рукаве, – но пахнуть всё равно будет, надо постирать. Теперь вставай, отряхнись.

– Зачем? – тихо повторила та.

Кира взяла Машу за руки, помогая подняться. Несколько секунд простояв неподвижно, та отрешённо принялась смахивать с джинсов приставшие иголки и листья.

– Ну, смотри, – начала Кира, понимая, о чём на самом деле вопрос. – Иду я по лесу, никого не трогаю. Вдруг вижу: лежишь ты. Подхожу – дышишь. Рядом – баночка, – она потрясла пустым пластиковым пузырьком. – Как я могла пройти мимо?

– На изи, – всё так же тихо ответила Маша. – Го по своим делам – и всё.

– Нет, – отрезала Кира. – Так нельзя.

Маша бросила на неё тяжелый взгляд исподлобья.

– А если я опять… ну, захочу – будете мешать?

– Если прямо у меня на глазах – да. Живот болит?

Маша помотала головой.

– В больницу бы тебя, конечно. – Кира порылась в рюкзаке и протянула ей тюбик. – На, съешь.

– Что это? – насторожилась та.

– Сорбент. Прочистит тебе всё.

Маша вновь покачала головой.

Кира выпрямилась и решительно шагнула к ней. Та отскочила.

– Не надо!

– Маш, не дури! Ты чуть коньки не… – Она осеклась. – Ладно, извини. Но по-хорошему стоило бы. Нормально себя чувствуешь?

Увидев в ответ уверенный кивок, Кира спрятала тюбик обратно в рюкзак.

– А вы кто? Вы здесь… зачем?

Кира протянула руку.

– На утёсы иду. Хочешь со мной? Ты в кроссовках, должна дойти. К вечеру там будем… – Она посмотрела на часы. – Ну, должны.

– На утё… а назад как? – Маша вскинула брови. – Темно же будет.

– На автобусе. Там внизу ПГТ, остановка. Успеем на последний. Я всегда так делаю.

– Вы всегда ходите на утёсы? По этому лесу?

– Ну, раза четыре-пять за сезон. А что? Посмотри, какая красотища вокруг!

Где-то рядом заклекотала птица. Маша машинально обернулась на заросли тоненьких елей, берёз и редких сосен, темневших между пробивающимися сквозь высокие кроны солнечными столбами. Изумрудные пятна не спешившей желтеть травы чередовались с рыжими островками хвои, шишек и опавшей коры, всюду усыпанные яркими крапинками осенних листьев. Верхушки деревьев зашумели под порывом ветра.

– Да, но… Это же этот лес…

– Знаю. Но всё равно. Сюда часто ходят хайкить.

Маша недоверчиво посмотрела туда, куда только что показала Кира.

– Утёсы там? – Она повернулась в противоположную сторону. – А там что?

– Дорога, – Кира хитро сощурилась, – уверена, откуда ты и пришла. Идти примерно столько же, если не дольше.

– Правда? До вечера?

– Не веришь? Слышишь, как тихо? – Они помолчали. – Было бы близко – услышали бы машины. Впрочем, какая мне разница? Можешь сходить проверить.

Маша недовольно наморщилась и отвернулась.

– Ну что, ребёнок? Пойдём хоть бутылки наполним. А то всё вылила, пока тебя умывала.

– Я не ребёнок! – буркнула та. – Мне уже шестнадцать.

– Да ладно! Ты же ростом метра полтора! – Кира возвышалась над ней больше, чем на голову.

– Метр пятьдесят пять, – поправила Маша.

– Точно нормально себя чувствуешь? – Та вновь кивнула. – Тогда пойдём!

Подхватив рюкзак, Кира зашагала в сторону утёсов. Направившаяся было следом Маша вдруг воскликнула:

– А точно! Здесь ходят.

Она показала на голый клочок земли, где отпечатался чей-то след. Огромный – размера сорок седьмого, а то и больше, – он скорее походил на переплетение корней или побегов плюща, чем какой-нибудь продуманный дизайн. Такой бы она ни с чем не перепутала.

– Ты здесь кого-нибудь видела? – серьёзно спросила Кира.

– Нет.

– Точно нет? Не видела и не слышала? – Маша покачала головой. Кира беспокойно оглянулась и энергично скомандовала: – Всё, вперёд! Ручей тут недалеко.

Они зашагали в чащу.

 

– Чё с таблом, овца? – Две пары сильных рук выволокли её за школьную калитку и прижали к прутьям забора. – Типа, новая блузка, мальчиков пособлазняем, да? Думала, мы проигнорим?

Маша бестолково дёргалась, пытаясь вырваться. Куда там: обе державшие её одноклассницы были на полголовы выше и килограммов на десять тяжелее. Третья подтащила ведро с мутной водой – техничка, мывшая полы рано утром, иногда оставляла его в коридоре или незапертой подсобке.

Ведро было худшим. Подставить подножку, налить в сумку какую-нибудь гадость, даже разбить о голову сырое яйцо – всего этого можно было избежать, если быть осторожной. А уж этому Маша хорошо научилась. Но только не ведро. Обычно, чтобы наверняка, она старалась по утрам приходить в школу среди других учеников – так её не окатят исподтишка. Но сегодня вдвойне не повезло. Ведро оставили без присмотра. А её автобус опоздал.

– Опустите её!

Маше выкрутили локти, надавили на плечи, и она упала на колени.

– На счёт три!

Она изо всех сил выгибалась, пытаясь встать, но железные пальцы сдавили ей шею и наклонили почти до земли.

– Не надо! – вырвался у неё дрожащий крик.

Она вмиг представила язвительные смешки других учеников в коридоре и безразличные взгляды учителей. «Тимина! Почему опять опоздала? Что за внешний вид?» – раздражённо рявкнет русичка, когда та, кое-как умывшись и почистив себя в туалете, под издёвки одноклассников будет стоять в двери, ожидая разрешения сесть. «Опять подралась? Одежду испортила!», – ждёт её вечером дома, куда уже позвонят из школы. Вернее, с этого отец только начнёт.

– Три!

Удерживавшие Машу тиски освободились. Она инстинктивно разогнулась. В лицо ей выплеснулись десять литров грязной воды.

Промокшая, она замерла на коленях, всхлипывая и подрагивая. Только что с визгом разбежавшиеся, обидчицы со смехом выстроились перед ней. Одна из них наставила на Машу камеру телефона.

– Ну вот, всё на своих местах. Шлюхе – шлюшье. Отнеси на место! – Ей на голову набросили ведро.

– Эй! – раздался резкий сердитый окрик. – Это что такое?!

Послышались испуганные крики и торопливый топот.

– Как фамилия?! – прорычал тот же голос.

Маша неловко сбросила ведро. Перед нею стоял коротко стриженный мужчина в спортивном костюме, придерживавший спортивную же сумку через плечо. Свободной рукой он вцепился в предплечье одной из одноклассниц, прежде прижимавших Машу к земле. Остальных двух не было видно.

– Как фамилия, я спрашиваю?! – Пойманная робко пробормотала ответ. – Что ж, других ты назовёшь сама. Нехорошо ведь одной за всё отвечать, правда? Пошли к директору… А ты, – он расстегнул сумку, достал полотенце и протянул Маше, – умойся и тоже приходи. Марш! – Он толкнул её одноклассницу к калитке. – Тоже мне, престижная школа! Прекрасно начали год, ничего не скажешь!

 

Ручей, пробиваясь из родника, бежал по дну неширокой балки среди густой травы и молодых деревцев, нависающих над водой. Кое-где пересечённый повалившимися стволами, поток мерно журчал, перекликаясь с шелестом листвы и щебетанием невидимых птиц.

– А её точно можно пить? – Маша придирчиво осмотрела наполненную бутылку.

Кира откупорила походную флягу и сделала глоток.

– Убедилась? Если что, у меня фильтр есть. Хочешь попить?

Помедлив, та помотала головой.

Пока Кира возилась в рюкзаке, Маша перескочила через ручей и прошла по лужайке, нехотя оглядывая полосу деревьев над склонами.

– Ауф! – вдруг воскликнула она.

Кира оглянулась. Наверху, откуда они только что спустились, раскинулся старенький дуб, протянувший над откосом обломанный острый сук.

– Что такое?

– Ничего… – Маша содрогнулась. – Показалось, будто там висит кто-то.

Кира застегнула рюкзак и встала.

– Может, и правда кто-то висел. – Она перешагнула ручей и, увидев вытаращенные Машины глаза, пояснила: – Когда-то. Ведь знаешь, почему этот лес называют Глагольным?

– Почему?

– Ну, про что раньше иносказательно говорили: «глагол»? Пошли! – Кира зашагала вверх по противоположному от дуба склону. Маша послушно засеменила рядом.

– Про что?

– Про виселицу! На букву «Г» ведь похоже.

– А при чём тут глагол?

– Ну как: «аз», «буки», «веди», «глагол»… Чему вас теперь в школе учат? – засмеялась Кира.

– Алфавит, что ли? – догадалась Маша. – У нас уже другой был.

– Эй! – Кира повернулась к ней. – Ты что, страх потеряла?

Та испуганно отпрянула и выставила перед собой руки.

– Извините, пожалуйста!

– Да ты чего? – растерялась Кира. – Я шучу же…

Минуту они шагали молча. Поднявшись из балки, спутницы вошли в узкую прогалину среди зарослей орешника и молодых берёз. Ветер, прежде шумевших кронами в вышине, переменился и теперь шелестел листвою вокруг. Маша поёжилась. Шорох деревьев слышался ей шёпотом тысячи голосов: предостерегающих, манящих, проклинающих. Она старалась держаться середины прогалины, подальше от тянущихся к ней ветвей.

– Так вот, – решила нарушить затянувшееся молчание Кира, – «Г» похожа на виселицу, а в этот лес часто приходили, чтобы, ну… да и сейчас ходят. И не только за этим – прогресс-то не стоит на месте.

– Я знаю, зачем сюда ходят, – тихо ответила Маша. – А вы часто находите рип… то есть, мёртвых?

– Бывает.

– И что тогда?

– Связываешься с лесничими, – пожала плечами Кира, – показываешь, где. Дальше они работают. Так себе находка, если честно.

– Ой! Что это?

Кира обернулась. Маша стояла, наклонив голову и по-детски положив ладони на живот. На серой толстовке дрожало яркое красное пятнышко.

Не говоря ни слова, Кира схватила её за плечи и оттащила в сторону.

– Совсем охренел? – закричала она, пригнувшись за раскидистой лещиной. – В живых людей целиться!

Пятнышко мелькнуло по кустам и исчезло.

Немного выждав, Кира вылезла из укрытия.

– Ушёл, – уверенно заявила она. – Выходи.

– Кто это был? – испуганно спросила Маша, выкарабкиваясь из орешника.

– Да есть тут один… – Кира задумчиво посмотрела в даль. – Всё, пошли! Скоро будет смеркаться.

Она решительно зашагала вперёд.

– Вы можете объяснить? – спросила Маша, едва поспевая за спутницей. – Чё за «один»? Он здесь работает?

– Работает, если не сказать водится, – процедила Кира.

– Камон! Кто это? Лесничий?

– Нет. Где ты таких лесничих видела? Лазерка, ботинки эти… следы его помнишь?

Маша кивнула.

– А кто он, рейнджер какой-то, что ли?

– Кстати, подходящее слово.

– Вы тро… – Маша замялась и с напряжением закончила: – Издеваться ни к чему.

– Я не!.. Чёрт, как же!.. – Кира остановилась и повернулась к ней. – Слушай: никто… вернее, я не знаю точно, кто он и что он. Но лучше с ним не знакомиться. Окей?

Маша недоумённо заморгала.

– Дичь какая-то.

– Полная, – серьёзно кивнула Кира. – Теперь вперёд! Не хочется здесь ночевать.

Они спустились в просторную лощину. По дну её, отмечая путь бурлящего по весне потока, вилась песчаная полоса, обрамлённая покрытыми мхом валунами.

Солнце клонилось к закату, и внизу, между поросшими порыжевшей ольхой склонами, уже сгущался полумрак. Маша опасливо озиралась: за покачивающимися ветвями ей то и дело мерещились серые фигуры, стоящие посреди леса. Заметив их уголком глаза, она испуганно поворачивала голову, но силуэты тотчас растворялись в шёпоте листвы.

Волнистый песок сухо шуршал под ногами, когда Кира вдруг остановилась.

– Чёрт!

Маша проследила её взгляд. В стороне от них пологие края лощины сужались и обрывами нависали над пересохшим ручьём. На фоне светлого ещё неба чернели острые очертания косых, неуклюже теснившихся над кручами сосен. Маша содрогнулась: между тонкими стволами на ветке висел человек.

– Это… глюки?

– Нет.

– Что теперь делать?

Кира вынула из кармана телефон.

– Сети нет… У посёлка будет. Там сообщу лесничим.

– Смотрите!

Над обрывом показалась фигура. Огромная – метра два точно, – в широкой шляпе и с торчащим из-за плеча ружьём, она размеренно приблизилась к повешенному. Тёмным пятнышком взлетела с далёкой ветки испуганная ворона. Донеслось одинокое карканье.

Протянув руку, фигура сняла тело с дерева и повернулась. По спине Маши пробежал холодок. Она съёжилась и спряталась за Кирой.

– Он на нас смотрит!

– Да. Пошли!

 

Две недели в покое!

Маша по привычке оглянулась у двери и направилась к своему месту, следя за сидящими у прохода одноклассниками. Ребята увлечённо болтали друг с другом, и никто не обращал на неё никакого внимания. Маша проверила сиденье, села за парту и, не переставая осматриваться, достала из сумки тетради. От выработанной с годами осторожности избавиться было сложно.

Незнакомый мужчина, отведший её с одноклассницами в тот день к директору, оказался новым учителем физкультуры. «Да-да, Максим Евгеньевич, безусловно, – слышала она поддакивания директора из-за двери кабинета. – Это абсолютно недопустимо». «Рипайся!» – вперемежку с матами шипели обидчицы, занявшие диванчик в приёмной – её прогнали к окну, «чтоб не воняла». Пахло от Маши вправду неприятно – из-за поломойного ведра. В отличие от десятков раз, когда эти слова произносили безо всякой причины.

Пока ждали родителей, директор вместе с классруком и завучем расспрашивали учениц. Обычно в таких случаях – довольно редких, потому как обидчицы попадались нечасто – Маша отмалчивалась: обвинять одноклассниц было попросту опасно. И теперь, когда очередь дошла до неё, она принялась неразборчиво бормотать в ответ. «Говори спокойно, – произнёс тогда Максим Евгеньевич, – с тобой ничего не случится». Маша вздрогнула и на мгновение поймала его взгляд. «Безусловно», – вновь поддакнул директор. Она вцепилась в сиденье стула и, ощущая непривычную уверенность, заговорила.

«Она врёт!» – кричали одноклассницы. «В чём именно? – холодно спрашивал новенький физрук. – Я видел, как вы вдвоём держали, а ты обливала из ведра». «Это абсолютно недопустимо! – в который раз повторил директор. – У нас образцовая школа!» «Как же так, девочки? – причитала классная. – Такого раньше никогда не было!» Она врала. Она не могла не знать. Но смелости возразить ей у Маши уже не хватило.

«Этого не может быть! – кричала из-за двери одна из вызванных матерей, когда учениц опять попросили подождать в приёмной. – Какие-то несуразные наветы!» «Я лично видел, как ваша дочь облила Тимину из ведра, – спокойно повторял Максим Евгеньевич. – А ваша снимала на телефон». «У моей девочки в телефоне ничего нет! Она у меня круглая отличница!» – в ярости возражала вторая мать. «Удалила, она же не глупая. И при чём тут успеваемость? Речь о поведении».

«Это ваша дочь нарушила порядок! – отрезал Машин отец. – Она и должна быть наказана! Будьте любезны, дисциплинируйте собственного ребёнка. Мы школу менять не собираемся!»

«Детей терроризируют», – негодовали матери одноклассниц, когда взрослые наконец закончили и, по настоянию директора, забирали дочерей домой – всё обсудить и успокоиться. «Не переживай, – улыбнулся Максим Евгеньевич на прощание Маше. – И обращайся, если что». «Верно, Тимина, – подхватил директор. – Заходите, не стесняйтесь».

Вышедший последним из кабинета отец коротко бросил: «Пошли!»

И наступила тишина.

Несколько дней Маша свыкалась с ней.

Три ученицы, облившие её накануне, больше на уроки не приходили. Классная руководительница сухо объявила, что те некоторое время пропустят школу.

Остальные, поначалу совершенно не замечавшие Машу, потихоньку начали просить у неё подсказки. В столовой стали спокойно садиться рядом. Просили сверить ответы. На физкультуре без пререканий вставали в пару. Впрочем, на уроках Максима Евгеньевича ей было спокойнее всего.

Недавно её снова вызвали к директору, где снова ждал новенький физрук.

– Скажи, кто это снимал? – спросил он, протягивая телефон.

Маша вздрогнула: на экране был чат класса. Такой, куда ни учителей, ни родителей не добавляли – только для учеников и друзей. Физрук открыл библиотеку скинутых видео и наугад тапнул одно из них. Этот ролик сняли зимой, когда у неё отобрали расчётное задание по геометрии за полугодие и положили на бортик высоченной ледяной горки недалеко от школы. С земли Маша не дотягивалась, а на лестницу её не пускали. Ей пришлось карабкаться вверх по краю ледяного ската. Несколько раз она поскальзывалась и скатывалась вниз, а однажды разбила о бортик нос и губу. Звук у видео удалили, зато добавили глупой музыки, эффектов и надписей. Сами снимавшие оставались за кадром.

– Говори-говори, не бойся, – подбодрил Максим Евгеньевич.

Поколебавшись, Маша назвала пропускающих школу одноклассниц.

– А это? – Он спросил про ещё несколько видео и фотографий, получая в ответ те же имена.

Наконец директор вздохнул и потёр виски.

– Хорошо. Тимина, сейчас есть какие-то проблемы? – Та покачала головой. – Тогда идите на урок.

Маша послушно направилась к двери.

– А вы… как вы вообще попали в этот чат? – спросил директор Максима Евгеньевича.

– Прикинулся сверстником… Не в этом дело! Вы понимаете, насколько это далеко зашло? Я считаю, надо немедленно привлечь департамент образования… – успела тогда услышать Маша через закрывающуюся дверь.

Она по-прежнему сидела одна на последней парте. По-прежнему одна шла домой. Но через несколько дней оставшиеся годы в школе виделись уже иначе. Спокойнее. Безопаснее. Свободнее.

Выложив тетради на парту, она поймала себя на том, что, похоже, начала привыкать.

– В этой четверти класс на кибербазу не едет! – заявила классная руководительница перед уроком.

Поднялся возмущённый гул. Учительница постучала ключом по столу, утихомиривая ребят.

– Чё за фигня? – выкрикнул кто-то.

– Едут только лучшие классы в рейтинге по оценкам на контрольных, – начала классрук. – На прошлой неделе наши девочки, наши отличницы, контрольную не писали. Поэтому мы сползли на предпоследнее место.

Вновь поднялся негодующий гул. Кто-то зло оглянулся на Машу.

– А когда они вернутся? Будут же контрольные ещё.

– Они не вернутся. Они переводятся в другую школу. Скажите спасибо Тиминой.

Ребята замолчали. Маша не поднимала головы. Она знала: весь класс сейчас повернулся к ней.

 

Красное пятнышко вновь светилось на груди. Маша замерла, с испугом оглядывая окружающие заросли.

– Уходи! – Кира закрыла собой девочку. Пятнышко скользнуло по походным штанам, мелькнуло по земле, пытаясь возвратиться на Машу. – Уходи, я тебе сказала!

Огонёк погас. Впереди, в раскинувшемся метрах в пяти бересклете, раздался резкий металлический лязг. Послышалась короткая возня. Ветки качнулись, и из-за краснеющей листвы донеслись удаляющиеся шаги.

– Ушёл, – уверенно произнесла Кира. – Пойдём скорее!

Она решительно направилась к бересклету.

– Нет, стойте! – выдохнула Маша, шаря испуганным взглядом по всё ещё колышущимся кустам. – Он же там!

– Он ушёл, – повторила Кира. – Иди сюда!

Маша замотала головой и попятилась. Кира отогнула ветви.

– Видишь? Там никого нет. Иди ко мне, – она приглашающе протянула руку. Маша сделала нерешительный шаг. – Иди-иди. Он ушёл, обещаю.

Всхлипывая, Маша приблизилась к бересклету. Вместе спутницы выбрались на тесную поляну. Островки берёз вокруг, окружённые кустарниками, чередовались с тонкими линиями сосен, возвышавшимися над колючими подушками усыпанной шишками хвои. Лес, насквозь пронзаемый оранжевыми лучами нависшего над горизонтом солнца, был совершенно пуст и тих. Умолк даже ветер, до сих пор беспрестанно шуршавший листвой.

Маша взглянула под ноги и взвизгнула – в тени алых ветвей остался знакомый след.

– Где он? – прошептала она, суетливо озираясь. – Как он… что это за чел вообще?

Кира взяла её за плечи.

– Хорошо. Я расскажу. Только надо идти. Мы пойдём, и по я дороге расскажу. Окей?

Маша кивнула. Они зашагали дальше.

– Так вот, этот человек… в смысле, этот лес… – Несколько раз запнувшись, Кира наконец начала: – Есть разные теории. Но самая популярная – и, по-моему, правильная – в том, что здесь грань между мирами зыбкая. То есть, между нашим и миром мёртвых. Поэтому тех, кто хочет покончить с собой, тянет сюда тысячелетиями. Вот.

– Знаю. В И-нете всё есть. И их души остаются здесь.

– Души? Ну да. Говорят, некоторые их видят.

– А вы видите?

– Нет. – Замявшись, Кира с напряжением спросила: – А ты?

– Иногда… как будто глючит. А что это за чел-то?

– Это… ну, вроде как, смотритель леса. Только не с нашей стороны – с той, духовой… душевной…

– Душной, – подсказала Маша.

– Душной! – с усмешкой подхватила Кира. – И тех, кто здесь умирает, он забирает к себе. В свой мир.

Маша на несколько секунд затихла.

– Я ведь… не умерла?

– Нет, милый, я же здесь. – Встретив непонимающий взгляд Маши, Кира пояснила: – Это бородатый анекдот. Извини, не к месту.

– Но… чё он тогда за нами ходит?

– Ты же хотела… к ним. Поэтому. Наверное.

Минуту они шагали молча.

– Он меня заберёт? – наконец тихо спросила Маша.

Кира закусила губу и глубоко вздохнула.

– Говорят, может.

Маша глядела под ноги, время от времени несмело поднимая глаза на идущую впереди Киру. Ерунды об этом месте она наслушалась с детства, а ещё больше начиталась в последние дни, когда решила поискать про этот лес в Интернете. Чем-то неуловимым он её действительно манил – но всерьёз, да ещё взрослому, нести про грань между мирами?

Солнце садилось, и лес погружался в полумрак. Спасаясь от вечерней прохлады, Кира накинула висевшую на талии куртку. Сосны вытеснил березняк, и спутницам всё чаще приходилось продираться сквозь густой кустарник, тускло сереющий в полутьме. Ветер по-прежнему молчал, и тишину нарушали лишь треск ломаемых веток и шорох срываемых листьев.

– Маш, – осторожно начала Кира, – а ведь о тебе будут, ну, волноваться. Искать. Когда узнают, куда ты поехала…

– Нет, – насупившись, отрезала та.

– А мне кажется, будут.

– Не сразу. Я своим нагнала, что класс едет на кибербазу на неделю. Так каждую четверть делают.

– Куда? – не поняла Кира.

– Это… типа базы отдыха, только там ещё компы, и все кодят. Хотя в основном тупо гамают сидят.

– Значит, тебя начнут искать, когда все якобы вернутся, а ты нет.

– Скорее, классручка позвонит домой, типа, чё эта в школу не ходит, – пробурчала Маша. – Но это минимум дней через десять. А до тех пор им пох будет.

– Да ты чего? Быть такого не может!

Маша мрачно покосилась на неё.

– Может.

– Тогда одноклассники заметят. Будут писать, звонить. А хотя, здесь же сети нет…

– Это неважно. Я их всё равно заблочила.

– Всех, что ли?

Маша нахмурилась.

– Нет. То есть, не полностью, – неохотно пояснила она. – Личку, звонки. В школе заставляют быть на связи… Есть чаты с родаками, учителями. Так что полностью нельзя. Но разговаривать с ними не о чем.

– А что, гадости пишут?

Выждав, но так и не получив ответа, Кира вздохнула и неуверенно начала:

– Слушай… я, конечно, и представить не могу, как ты жила, но… Когда ты закончишь школу – а это будет скоро, – всё тоже закончится. То есть, в институте или на работе к тебе совсем по-другому будут относиться.

Та бросила на неё тяжёлый взгляд.

– Вы щас прям как папа. – Она отвернулась и поглубже натянула капюшон толстовки.

Впереди показался просвет. Лес расступился, и дорогу спутницам пересёк неширокий овраг с крутыми осыпающимися склонами. На дне вповалку лежали упавшие деревья, тянувшие к небу изломанные сухие ветки. В нескольких шагах края оврага соединяло одинокое бревно.

– Ах ты ж! Такой хороший мостик был! – Кира подошла к стволу и осторожно покачала ногой – тот угрожающе зашатался. – Нет, рухнет нахрен.

Она присела на корточки, пощупала крутой откос – вниз посыпались комья земли. Оглядела противоположный склон и бурелом на дне.

– Чёрт, ну что за! – досадовала Кира. – Ведь почти пришли! На той стороне дальше метров пятьдесят – и будет видно опушку.

Неподалёку каркнула ворона. Лесную тишину тотчас вновь нарушил шелест листвы. Ветер качнул кроны, сорвал осенние листья и завыл в расщелине, всколыхнув торчащие кверху сухие ветки. Растрепав растущую над оврагом крушину, поднял пыль с осыпающихся откосов и швырнул спутницам в глаза.

«Маша!»

– Что?

Вытерев выступившие слёзы, Маша прислушалась, растерянно вглядываясь в тёмную стену деревьев на другой стороне. Листья настойчиво шуршали на ветру, и голые ветви на дне оврага отзывались сухим перестуком.

«Маша!» – снова донёсся издали женский голос.

– Кто это? – воскликнула та.

– Ты чего? – недоумённо повернулась Кира, по-прежнему осматривавшая шаткое бревно.

– Кто это кричит?

Кира прислушалась.

– Ничего не слышу. Кто-то кричал?

«Маша!» – отчётливо раздался совсем рядом строгий оклик.

– Вот! Вот опять!

Кира пожала плечами.

– Думаю, нет. Это так кажется. Вряд ли кто-то ещё шастает по лесу на ночь глядя.

– Но там же посёлок, – робко пробормотала Маша.

– Он далеко.

Насупившись, Маша молча всматривалась в колышущиеся за оврагом деревья.

– Нет, не залезем, – наконец заявила Кира, отряхивая руки. – Осыплется нахрен. Только с верёвкой.

– А у вас есть?

– Есть, а толку? Кто бы там её закрепил.

– Давайте, я попробую, – тихо вызвалась Маша.

– Что попробуешь?

– Я могу пройти и закрепить там… только покажите, как.

– Ты что? А вдруг оно рухнет? Забудь!

– Я же лёгкая, – Маша шагнула к бревну.

Кира расстегнула рюкзак и вынула моток капронового шнура.

– Не переживай. Сейчас спустимся отсюда, посмотрим. Может, удастся как-то пройти. – Закрепив верёвку на подходящем дереве, она проверила узлы и, убедившись, что те держат надёжно, повернулась к оврагу: – Ноги бы не переломать на этом лесоповале… Маша!!!

Та балансировала на покачивающемся бревне. Завывающий между откосами ветер сорвал с головы капюшон и растрепал волосы. Ливнем шумели листья. Барабанили ветки внизу.

– Маша! – Ветер ударил Кире в лицо, оборвав крик.

Маша неуклюже оглянулась. Взмахнув руками, качнулась под новым порывом.

Сделав несколько шагов, она спрыгнула со ствола на противоположной стороне и помахала Кире.

Раздался сухой треск. Переброшенное через овраг бревно, грузно перекатившись, сорвалось концом с края и рухнуло на дно.

 

– Тимина, к доске!

Класс язвительно загудел. Математичка строго посмотрела на учеников и постучала ключом по столу.

Маша опасливо оглядывалась, шагая между рядами парт и ловя насмешливые взгляды. Вокруг раздавались ехидные шёпотки и злорадное хихиканье.

Учительница поднялась из-за стола и отвернулась что-то настроить на смарт-доске. На пути Маши тотчас выставили ногу. Сильно толкнули в спину. Запнувшись о чужую кроссовку, Маша растянулась на полу, больно ударившись локтем.

Кабинет взорвался смехом.

– Бро, руки помой потом! – орали парни, хлопая друг друга по плечу. – И ноги! Зашквар её трогать!

Сердитые окрики учителя тонули в оглушительном ликующем гвалте.

Вскочив, Маша выбежала к доске и наскоро отряхнулась, исподлобья оглядывая надрывающийся от хохота класс.

– Кто это сделал?! – прокричала учительница, когда гомон наконец начал утихать. – Сейчас же встаньте!

Ученики не отвечали. По-прежнему раздавались едкие смешки, вполголоса отпускались глумливые издёвки.

– Хорошо. Тимина, кто это сделал?

У Маши похолодело в груди. Класс затих, распиная её язвительными взглядами. Парни за партами у прохода, где она только что шла, перешёптывались и косились на неё с довольными ухмылками.

– Что вы молчите?

Маша сжала кулаки. Кто толкнул её в спину, она видеть не могла, но вот кто подставил подножку…

«Говори, не бойся».

– Он. – Она протянула руку.

– Ты охренела?! – мгновенно вскипел одноклассник.

– Так, Чижов! – прикрикнула учительница. – Выйти из класса!

– А чё я-то?

– За дверь, я сказала! – Учительница склонилась над планшетом с электронным дневником. – Мать ваша очень обрадуется, я знаю.

В наступившей тишине Чижов потащился к выходу.

– Капец тебе, Тимина, – бросил он, закрывая за собой дверь. – Лучше рипнись.

На прошлой неделе, когда классрук объявила, что никто не едет на кибербазу, Машу окружили после звонка. Она тогда съёжилась у стены и почти не слышала наперебой сыплющихся оскорблений и угроз. Позже в столовой, когда она с подносом искала свободное место, одноклассник отнял у неё чай и возвратил с большим пузырящимся плевком. На другой день после физкультуры тетради в сумке оказались перемазаны кетчупом.

Больше им пока мало что удалось. Осторожность не всегда спасала от неожиданных тычков на переменах – карандашом или ручкой, потому как касаться Маши было нельзя. Но сумку та больше не выпускала из рук, а на физкультуру договорилась с Максимом Евгеньевичем оставлять вещи в тренерской. К тому же, тот немедленно наказывал всех, кто решался приставать к Маше на его уроке. По классу сразу поползли шёпотки: «Видали, она к нему ходит? Рил ток: он ей там заправляет!» – «Гон, сама отрабатывает». Но, несмотря ни на что, на физре Маша по-прежнему чувствовала себя спокойнее всего. Там было безопасно.

Колющая боль пронзила плечо.

Маша вскрикнула, дёрнулась, выгибая спину. О пол спортзала стукнул увесистый циркуль, разбрызгав багровые капли. На игле, выставленной на всю длину, блестела кровь. По проколотой белой футболке расплывалось бурое пятно.

– Чижов!!! – Разъярённый крик Максима Евгеньевича прокатился по залу, оборвав начавшийся было смех.

Физрук велел классу выполнять упражнения и отвёл Машу в тренерскую. Попросив оттянуть воротник, промазал укол йодом и заклеил пластырем.

– Всем сидеть тихо, – приказал Максим Евгеньевич, вернувшись в зал. – Чтоб ни одного звука! Чижов, Тимина – со мной к директору.

Их расспросили и оставили ждать в приёмной. Из кабинета доносились сердитые возгласы физрука и усталые, раздражённые ответы директора. Наконец дверь открылась.

– Чижов, зайдите. Надо серьёзно поговорить. – Впустив того в кабинет, директор прикрыл дверь и наклонился к Маше: – Тимина, болит? Сходите к медсестре, попросите осмотреть. И скажите, чтобы оформили как следует: кто, когда, на каком уроке.

Вечером, уже дома, на телефоне всплыло уведомление: её добавили в новый тайный чат класса. Прежний – с видео, которые Максим Евгеньевич показал тогда у директора, – оказался удалён.

– Из школы звонили. Обещали, что с родителями того мальчика побеседуют, его накажут, – говорил вечером маме отец. – Больше он так не будет. А в остальном она должна сама решать конфликты со сверстниками! Сколько раз нам звонили, из-за того что она с кем-то подралась! Сколько можно нам с тобой вмешиваться? Эта школа – гарантия поступления, сама знаешь. Мы не для того её туда записывали, чтобы потом переводить!

В школе Маша искала Максима Евгеньевича, чтобы отблагодарить, но так и не встретила. Через пару дней перед физкультурой их собрала классная руководительница и отвела в пустой кабинет.

– Физры не будет. Позанимайтесь тихо, – велела она.

– А чё такое? – спросил кто-то.

– Учителя уволили, не слышали? – Маша тихо ахнула, широко раскрыв глаза. Сердце бешено заколотилось. – Не прошёл испытательный. Ещё бы: у него прям на уроке ребёнок травму получил.

 

Бревно качнулось и рухнуло в овраг, с хрустом ломая ветки на дне. Ощерившийся щепами торец с Машиной стороны пробороздил осыпающийся земляной откос и поднял едва видимую в сумраке тучу пыли, мигом подхваченную ветром. Маша прикрыла лицо и помахала Кире.

– Бросьте верёвку!

Та что-то кричала в ответ, подавала непонятные знаки. Ветер шумел листвой, свистел в расщелине оврага, заглушая слова.

– Верёвку!

Кира порылась в рюкзаке. Наскоро прицепив что-то к концу шнура, она раскрутила его и перекинула Маше – тот сверкнул в полумраке металлом и исчез в овраге. Кира вытянула конец и бросила снова – на этот раз он просвистел рядом, едва не стукнув Машу. На верёвке был закреплён увесистый карабин.

Маша показала Кире большой палец. Оглянулась: края откоса поросли крушиной, и зацепить переброшенный конец оказалось негде. Она раздвинула сереющие в вечерней полутьме ветви и с треском продралась через кусты.

За зарослями ветер слабел, и листва вновь шептала сотнями голосов. Высмотрев в погружающемся в черноту лесу подходящий ствол, Маша подтащила верёвку.

«Маша!»

Это были не листья. Кто-то звал её. И звал где-то рядом.

Она нерешительно шагнула на звук.

«Маша!» – оклик повторился уверенно и настойчиво. Требовательно.

– Мама? – недоверчиво прошептала она.

Маша нащупывала в темноте ветви, раздвигала, шагала на голос. Листья предостерегающе шелестели над ухом. Кусты вцеплялись в одежду, оттягивали назад.

«Маша!» – негромко прозвучал зов. Совсем близко.

Воодушевлённая, Маша сделала несколько быстрых шагов, споткнулась о торчащий корень и упала на колено. На земле, еле различимый в темноте, мелькнул извилистый узор. Маша наклонилась поближе и судорожно вздохнула: между корнями отпечатался тот самый след.

Она медленно подняла глаза. Огромная фигура стояла боком к ней шагах в десяти, полускрытая переплетением ветвей. Рука в рельефной перчатке сжимала небольшую трубочку. С краёв шляпы – вернее, широкополой панамы – свисала антимоскитная сетка, совершенно закрывая лицо. Громадная винтовка блестела металлом за спиной.

Фигура подняла руку с трубочкой под сетку – туда, где должны были быть губы. «Маша!» – раздался из манка мамин голос.

У Маши из горла вырвался хрип. Лёгкие точно сдавило тисками, и ей удавались лишь отрывистые всхлипывающие вдохи. В ушах барабанил мгновенно взбесившийся пульс.

Фигура повернулась. Шагнула к ней сквозь листья.

Ладони словно вросли в землю. Маша застыла, не в силах напрячь ни единый мускул.

«Маша!» – заботливо повторил манок. Свободная рука в перчатке потянулась к ней.

Темноту разрезал белый круг света. Скользнув по деревьям и выхватив из полумрака несколько стволов, он замер на нависшей над Машей фигуре. Круг осветил тёмно-зелёную куртку, увешанную какими-то приборами и подсумками. Выше – за закрывающей лицо сеткой – чернела пустота.

– Беги оттуда!!!

Маша оттолкнулась от земли и упала на спину. Вскочила, метнулась прочь от фигуры. Под ноги подвернулся корень. Маша споткнулась и упала снова, неуклюже поднялась и бросилась бежать дальше на белый свет фонаря.

«Маша!» – прозвучало вслед. По чёрной листве пробежало красное пятнышко.

Кира схватила её за руку, и они помчались к проглядывающим между деревьями на опушке вечерним звёздам. Стволы выныривали из темноты, кусты цеплялись за одежду, хлестали по лицу. С хрустом ломались ветки, рвались осенние листья.

«Маша!» – доносилось громче и громче. Красная точка мелькала на деревьях, на листьях, под ногами. То справа, то слева клацал затвор гигантской винтовки.

Звёзды за чёрными стволами опушки мелькали всё ближе. Вечернее небо выплывало из-за листвы, заглядывало из-под крон в тёмное нутро леса.

«Маша!» – раздалось прямо впереди. В преграждающих путь кустах светился красный огонёк.

– Мама! – пискнула та.

Кира покрепче стиснула её руку и рванула сквозь заросли. С треском пробив дорогу, они выбежали на просторный луг. Под ногами зашуршала трава, а мельтешение теней сменилось ровным лунным светом.

Отбежав подальше от опушки, Кира остановилась и оглянулась. Маша испуганно вцепилась ей в руку и потянула дальше.

– Всё нормально, не бойся. Сюда он не пойдёт.

Мгновение недоверчиво помедлив, Маша согнулась и упёрлась ладонями в колени. Было слышно лишь их тяжёлое дыхание, стрёкот последних осенних насекомых и шелест травы на ветру.

– Ну ты меня напугала, – проговорила наконец Кира.

– Простите, пожалуйста… Я сама не пон, чё за… – затараторила Маша. – Меня звал этот голос, и я попё… а там этот крип! И…

Не договорив, она жалобно всхлипнула и спрятала лицо в ладонях. Обняв девочку, Кира с улыбкой погладила её по голове.

– А чё он… такой? – спросила Маша минуту спустя, успокоившись и вытерев глаза.

– Когда-то, наверное, с берданкой бегал, – вздохнула Кира. – Но прогресс же не стоит на месте.

– Рассказать – никто не поверит.

– Поверят. Некоторые. Кто-то ж пишет про всё это Интернете.

Маша огляделась. Впереди луг поднимался в гору, совершенно чёрную на фоне вечернего неба. Справа спускался к блестящей петле дороги, огонькам светящихся окон и фонарей. Доносились приглушённые голоса, хлопанье дверей и гул машин.

– А что там?

– Как бы пафосно ни звучало: всё, от чего ты… хотела сбежать.

Маша помолчала, глядя на далёкие пятнышки света.

– Знаете, я… одному человеку из-за меня сделали плохо. Как думаете, он на меня агри… злится?

– Не знаю. Это важный тебе человек? – Маша кивнула. – Ты спрашивала? Спроси, если можете как-нибудь связаться.

– Он есть в соцсетях, но… я дико боюсь.

– Понимаю. Вот что, дай телефон, – взяв у Маши мобильник, Кира набрала свой номер. – В любом случае пиши, звони, если захочешь. Не бойся.

– Вам тоже туда? – Маша показала на огни посёлка.

– Чуть позже. Надо на утёсы, – Кира кивнула на чернеющую в темноте гору. – Потом спущусь.

– Так поздно?

– Да. Не волнуйся, – вновь улыбнулась Кира. – Не заблужусь, не впервой. Ты спускайся, на автобус успеешь. Если нет – зайди в магазинчик, он допоздна работает. Там продавщица добрая, попросись подождать, пока я приду. А, впрочем…

К жёлто-рыжему свету фонарей и окон прибавились синие мигающие маячки.

– Случилось что-то. Спускайся, попроси подвезти. Думаю, не откажут. Им тоже в город, сто процентов.

Они попрощались. Маша направилась вниз по лугу, то и дело оглядываясь на исчезавший из вида лес, на поднимавшуюся в гору Киру – та махала ей рукой. У самого посёлка, где луг, до сих пор пологий, круто спускался к дороге, она обернулась в последний раз. Кира исчезла в сгустившейся темноте. Лес замер, затих, острыми верхушками отрезая совсем уже почерневшее небо.

Она отвернулась и шагнула на откос. На миг, на краю зрения, между деревьями на опушке мелькнули призрачные фигуры. Маша поскользнулась, покатилась вниз и ударилась об асфальт.

 

Тусклая лампочка на низком потолке ослепила, когда Маша попыталась открыть глаза. Лоб саднил. Мерно урчал мотор, жужжали какие-то приборы. По телу растекалось тепло.

– Не волнуйтесь, всё будет хорошо, – послышался добрый уверенный голос. – Сотрясения нет, заживёт. Пульс, давление – в норме. На одежде следы рвоты – возможно, на всякий случай возьмут кровь. Может быть, ещё раз прокапают. Но, думаю, беспокоиться не о чем. Немного понаблюдают и отпустят домой.

– Спасибо вам. Мы так перепугались!

Маша снова осторожно разомкнула веки. Скользнула взглядом по нацепленному на палец прибору, по трубке, тянувшейся от руки к покачивающейся под потолком капельнице.

– Очнулась, моя хорошая? – Лампочку заслонил силуэт. Чьи-то пальцы погладили Машу по волосам. Она сощурилась, силясь разглядеть оставшееся в тени лицо.

– Мама?

 

Гора, протянувшая к лесу плавный, пологий склон, с другой стороны отвесно обрывалась над журчащей далеко внизу рекой. Отражённые звёзды мелко дрожали в волнах, с высоты казавшихся лёгкой рябью. Отдышавшись после подъёма, Кира вдохнула ночной ветер, оглядывая освещённые луною поля и перелески.

Чуть поодаль в каменном зубе утёса темнела неглубокая пещера, усыпанная мусором. Порывшись в рюкзаке, Кира зажгла фонарь и, пригнувшись, шагнула под невысокий свод. Круг света выхватил плоский камень у дальней стены, несмотря на заваленный пол пещеры, оставшийся чистым. Положив на камень кусочек хлеба, Кира на минуту закрыла глаза и сложила ладони. После чего направила фонарь на пол – тот оказался покрыт обрывками верёвок и шнуров, проржавевшими ножами и лезвиями, пустыми пузырьками с пожелтевшими этикетками. С трудом найдя свободное место, она поставила туда новенькую пластмассовую баночку.