Как обычно перед закатом, над мелководьем вились стрекозы. Они держались поодаль, так, что иной и не отличил бы, но Юрген знал: она там. Особенная, с изумрудным отливом на крыльях и огромными глазами цвета золота, с переливчатым голосом, только услышав который хотелось просто замереть и слушать, смотреть в треугольное личико. А тонкая, звенящая ветром и солнцем фигурка!..

Нет, иной, может, и не отличил бы её в крылатом хороводе, но Юрген безошибочно выхватил бирюзовый отблеск, стрелой метнувшийся над чёрными волнами. Сердце пропустило удар: ни одна другая стрекоза не рисковала опускаться так низко, к самым гребням, и от этого становилось страшно и гордо. Пожалуй, больше страшно, потому что чернильные воды несли смерть и хранили смерть. Выпей воды – умрёшь, Коснись воды – умрёшь. В океан уходили те, кто устал жить, как мама с папой, а из океана не приходило ничего. Кроме доктора, но думать о его башне Юргену и обычно-то не хотелось, а сейчас – вдвойне.

“Зачем она летает так низко? А вдруг водяная шкура вздыбится, ухватит?”

И всё же – как её можно было не любить, когда силуэт на миг замирает между чёрным и синим, а потом со звонким смехом взмывает в солнечную яркость? Как можно?..

От мыслей отвлёк болючий тычок под рёбра.

– Может, делом займёшься? Клюёт!

В голосе Юны раздражения хватало ещё на пару тычков острым локтем, и Юрген виновато моргнул. Снова засмотрелся, и забыл, что обещал помочь… но как же не смотреть? Про себя, совсем тихонько, Юрген признавал, что и пришёл-то с сестрой на берег только для того, чтобы лишний раз посмотреть на стрекозиный хоровод. От этого становилось стыдно, а ещё стыднее от подозрения, что сестра это тоже понимает. Поэтому он поспешно схватился за удочку и дёрнул – хотя и знал, что так делать нельзя, только рыбу потеряешь. И точно: что-то мелкое, юркое, сорвалось с крючка и с пронзительным писком упало обратно в воду. Юрген поёжился, ожидая ругани, но Юна только дёрнула длинным носом.

– Ничего. Всё равно это не был ненасытец. И так отпустили бы. Ладно, уже почти закат, а ненасытцы темноту не любят, – она вытянула собственную удочку и со вздохом поднялась. – В другой день поймаю.

Юрген в последний раз посмотрел на стрекоз. Скоро и они тоже вернутся в гнёзда на скалах, а потом… сестра необычно нежно коснулась плеча, и он вздрогнул, испуганно поднял на неё взгляд.

– Ты ведь понимаешь, что на самом деле ей не нужен?

Уши словно обожгло алым закатным солнцем, и он потупился, а Юна только сжала пальцы на плече – не больно, а словно жалела.

– Ни одна из стаи не станет путаться с человеком. Ни за что. Сожрать, если кто зазевается – конечно, ещё и посмеются над неудачником. А прочее…

“И никого она не жрёт! И вообще это – просто слухи, как и твой ненасытец!”

Юргену очень хотелось сказать это вслух, но вместо этого просто кивнул и опустил взгляд, изучая прилипшие к башмакам песчинки. Спорить было опасно. Слово за слово, так можно и сказать то, чего говорить не стоит. Юрген точно знал, что сестра, пусть она и старше, и умнее, а всё равно ошибается, и поэтому улыбался – про себя, подставляя ветерку уши, которые пылали до самых кисточек.

 

Надолго улыбок не хватило: ровно до ужина, на который всё-таки пришлось выбраться из комнаты. Юна терпеть не могла, когда Юрген ел у себя: дескать, и так целыми днями в комнате сидишь, будь любезен хоть вечером показаться. Когда она так говорила, в огромных чёрных глазах мелькала тень, словно тот самый ненасытец, и Юргену становилось стыдно, словно он отнимал у сестры что-то важное, такое, чего и не понять. Он и не пытался, просто каждый вечер спускался вниз по скрипучей лесенке. Ужинать.

Спустился и сегодня, хотя на это совершенно не было времени.

– Поможешь завтра? – Спросила Юна, ставя перед ним тарелку с салатом, приправленным сладким молочком. – Мне кажется, именно завтра нам повезёт.

Юрген только фыркнул, ковыряя салат вилкой. Солнце, бьющее прямо в окошко, уже почти коснулось моря, а до улочки за башней доктора ещё бежать и бежать…

– Ты так каждый раз говоришь. Можно, я наверх пойду?

– Ужинать в кругу семьи – важно, – заметила Юна, усаживаясь напротив. – Без семьи, как понять, куда идёшь, откуда и зачем?

Юрген сунул в рот листик и захрустел. Он мог бы возразить, что двое – это не круг, но за прошедшие годы сестра увешала все стены фотографиям родителей, дядь, тёть и ещё более дальней родни. Сейчас стул стоял так, что на Юргена очень проникновенно и подозрительно смотрела юная двоюродная родственница в сарафанчике.

– Я и так знаю, куда иду.

– Ага, к стрекозам, – припечатала Юна, раскладывая на коленях салфетку. – А я сколько раз говорила, что…

– А я сколько раз говорил, – перебил её Юрген, – что море – запретно. А ты вечно со своей рыбалкой, словно…

Теперь настала очередь Юны перебивать:

– Если выпить кровь ненасытца – море не убьёт. И тогда я смогу узнать, куда уходят люди, что там, как. Может быть, найду маму… тебе этого разве не хотелось бы? Увидеться, поговорить?

Юрген неуютно поёжился. Вот вечно она так. Скажет что-то, а ему стыдно за то, что какой-то не такой.

– Может, им там, в море, лучше, – проворчал он, отпихивая тарелку, словно саму Юну. – И вообще, может, им не понравится, если туда лезть. К тому же, а если врут? Выпьешь, и сразу в море отправишься.

– Не врут. Это – наверняка. И море стоит риска, – тихо ответила Юна, и принялась за свой салат так спокойно, словно и не о смерти говорила. – Некоторые вещи стоят риска. Просто ты пока что этого не понимаешь. Но, может, поймёшь?

Юрген, не обращая внимания на осуждающие взгляды с фотографий, оттолкнулся от стола и затопал наверх, гордо выпрямившись. Оставлять салат было жаль, зато Юна, решив, что он обиделся, оставит в покое до самой ночи.

 

Сбежать из дома оказалось так легко, словно Юрген всю жизнь только этим и занимался. Осторожно, чтобы не скрипнуло, открыть окно, пройти по удобной ветке до ствола старой развесистой рябины, спуститься в садик – и только его и видели. Конечно, убегать не обязательно. Можно было просто открыть дверь и уйти. Не отвечает же он перед Юной, пусть она и старшая. Да и что сестра сделает? Запрёт в комнате, запретит выходить? Нет. Просто сбегать было интереснее, особенно – сегодня. Может быть, только сегодня.

Ночные улицы встретили его мокрой после дождика мостовой, сладким бризом, который, спускаясь с вышгорода, уносил в море запахи нагретого за день города. Где-то там цвели пятилистники, и ветер кружил белые цветы, кидал их в лицо Юргену, и казалось, что это – хорошая примета.

Узкие улочки вели всё выше, мимо лавок, через пустую рыночную площадь, к важным белёным особнякам с фруктовыми садами за коваными заборчиками. Сейчас, когда солнце уже почти скрылось из виду, город пустел: ночью, в тишине, зов моря становился сильнее. Именно ночью в него чаще уходили те, кто больше не хотел терпеть.

Юрген об этом даже не думал – некогда было. Свернув на Длинную улицу, он взбежал по ступеням, проскочил в воротную арку, которая вела к докторовой башне, и…

Из тени под башней медленно вспучилась тень, распахнула сразу десяток глаз, и Юрген, взвизгнув, отпрыгнул на другую сторону улицы. Сердце колотилось так, что едва не вырывалось из груди.

Тень поднялась на ноги, махнула щупальцем, и Юрген выдохнул, узнав старого безымянного бродягу. Поговаривали, что когда-то он вошёл в башню к доктору, и вышел уже таким, искорёженным, сплавленным из разных кусков. Зачем он туда пошёл, о чём они договаривались с доктором, никто не знал. Хотел ли он именно этого – никто не знал тоже, но гадали по-разному. Был бродяга безобиден, ел, что давали, если кричали – отползал подальше. И никогда не уходил далеко от башни.

Тень жалобно что-то провыла, но Юрген только руками развёл: у него с собой ничегошеньки не было. Словно подтверждая, желудок громко заворчал, напоминая о том, что салат он так и не доел.

Бродяга наклонил голову, моргнул половиной глаз, и внезапно протянул щупальце с половинкой печенья, отчего Юрген снова чуть не отпрыгнул.

– Э… спасибо?..

Печенье, пусть покрытое слизью, выглядело знакомо. Юрген брезгливо взял его, обтёр о рукав – и точно, юнино, с орехами и рассветной ягодой. Надо же, он и не знал, что сестра сюда ходит. Думал, её ничего, кроме моря, и не волнует.

Бродяга кивнул и потянул в пасть что-то ещё – и это что-то, казалось, ещё шевелится. Юрген зачарованно присмотрелся было, но тут часы на ратуше ударили последний предчас, и он вскинулся, поняв, что опаздывает.

– Спасибо!

 

Когда он, тяжело дыша, добрался до драконьего переулка, там было пусто.

“Улетела. Не дождалась, и улетела, - подумал Юрген, и тут же, голосом Юны: – Или вовсе не прилетала. Какое им до нас дело?”

Юрген расстроенно присел на каменную ступень под ало-синим вымпелом, обхватил колени руками. Столько бежать – и всё зря! И без ужина остался.

Когда над головой зашелестели крылья, он сначала не поверил, а потом – вскочил, закружился, глядя в тёмное небо. Точно, вот!

Стрекоза опустилась на мостовую легко, словно танцуя, сложила радужные крылья, и Юрген утонул в золотых глазах. Она что-то говорила, негромко, переливчато словно журчащая вода, и он слушал, не понимая. Кивал. Понял, только когда она протянула лапку с тонкими изящными пальцами.

– Принёс?

Юрген завозился с пуговицей кармана, того, что напротив сердца. Специально закрывал, чтобы не потерять, а теперь вот… рванул пуговицу непослушными пальцами, и та прозвенела по брусчатке. На ладони заблестел браслет, который он собрал из самых красивых и ярких ракушек. Долго отбирал лучшие, сверлил, нанизал на тягучую паутинную нить. Лучшая его работа, за которую на рынке могли дать руку монет, если не две. Не жаль!

Стрекоза мазнула сухими холодными пальцами по ладони, надела браслет на левую лапку и вытянула её к небу. Ракушки вспыхнули звёздным светом, отразили мокрые булыжники, бирюзовую кожу. Она замерла, разглядывая подарок, и Юрген замер тоже, едва дыша.

“Какая же она красивая”.

Браслет внезапно показался тусклым и мёртвым. Надо было сделать лучше, ярче, и в следующий раз он зайдёт дальше. Говорят, на другой стороне острова, там, где прилив бьётся в алые скалы, раковины ярче, но сам Юрген туда ни разу не ходил – алые скалы коварны. Камень там скользкий, гладкий, и тропы меняются каждый день…

– Красивый, – стрекоза коснулась щеки Юргена губами.

Крылья её плеснули, раскрываясь на всю ширину улочки, и Юрген поспешно протянул руку.

– Подожди!

Стрекоза вскинула точёную бровь, но осталась стоять на мостовой, перебирая крыльями.

– Мы можем… мы можем встретиться ещё?

– Если принесёшь ещё браслет.

Юрген помотал головой. Слова кололи, но, может, она просто не поняла?

– Нет! Мы могли бы… знаешь, встречаться?

Звонкий стрекозиный смех разнёсся по улочке, отражаясь от каменных стен, и Юргену показалось, что его унижение слышит весь город. Слышит – и тоже смеётся над дураком. Права была Юна. Он отвернулся, пнул ступеньку, чуть не отбив себе пальцы. Ветер, струящийся к морю, уже не казался сладким. Юрген уже сделал шаг вниз, к дому, когда стрекоза перестала смеяться.

– Подожди. Я не привыкла разговаривать с таким, как ты.

Юрген обернулся, едва не упав. Уставился с надеждой в ничего не выражающие фасетчатые глаза.

– Ты знаешь, что этому не бывать. Сёстры засмеют меня. М'зрил встречается с бескрылым, скажут они. Маленькая Рил ползает в грязи, будут смеяться они. Ты хочешь, чтобы они смеялись надо мной?

Юрген отчаянно замотал головой, и стрекоза кивнула.

– Ты понимаешь. Значит, не бывать этому. Разумеется, если бы…

– Если бы что?! – Юрген даже подался вперёд, словно так ответ долетел бы быстрее.

– Если бы… – стрекоза помедлила, коснулась его подбородка, пробежала пальцами по плечам. – Конечно, если бы у тебя были крылья…

Юрген отшатнулся, чувствуя, как в груди умирает надежда.

– Но это невозможно. Значит… значит, вот так? Всё?

Стрекоза пожала узкими плечами и с низким гулом взмыла в небо. И сверху, как звон колокольчика, до Юргена донеслось прощальное:

– Кто хочет – ищет. Если действительно хочет!

Юрген опустился на ступень, потирая ладонь, которая до сих пор ощущала касание пальцев стрекозы… М'зрил. Нет. Рил, так лучше. Желудок снова заворчал, и он рассеянно достал кусок печенья, сунул в рот и захрустел. Сейчас, когда слизь подсохла, оно не казалось уже таким противным. Всё же, что сестра делала здесь, рядом с башней доктора? Рынок гораздо ближе к дому.

Башня.

Юргена обдало холодом. Говорили, что доктор может всё. Вопрос только в цене.

 

Башня всегда казалась Юргену величественной и очень красивой: мощные белёные стены со строгими прорезями окон, забранных резными решётками, красная черепичная крыша с флюгером, который всегда показывал туда, откуда придёт дождь.

Сейчас, ночью, зелёная в красную полоску дверь казалась чёрной, а бронзовый молоток – скрюченной лапой, которая только и ждёт, пока её коснутся.

Поколебавшись, он ударил в доски кулаком, потом ещё раз.

– Если не ответят, то и ладно, – рассудил он вслух, чтобы нарушить тишину, – Пойду домой. Юна в это время уже спит и не услышит, если я достану остатки салата из подпола.

Он уже чувствовал вкус свежих листьев на языке, как дверь беззвучно отворилась, выплеснув на мостовую свет фонарей. На пороге стоял достор. Высокий, вдвое выше Юргена, тощий, как палка, он походил на пугало в белом костюме. Не говоря ни слова, доктор поманил его за собой и двинулся вверх по лестнице.

Юрген, поколебавшись, пошёл следом. Уже когда дверь закрывалась, он бросил взгляд за спину, и увидел, как через улицу мерцают глаза бродяги.

Звук шагов тонул в толстом ковре, накрывавшем ступени, в гобеленах, скрывавших стены. Странно, но изнутри Юрген не видел ни одного окна, а когда набрался смелости, чтобы приподнять один гобелен, тот даже не пошевелился, словно прилип к стене.

Закончилась лестница круглой залой, все стены которой закрывали высокие, в потолок, шкафы. Ни кресел, ни столов, только серый каменный пол. Доктор остановился в центре и повёл рукой, предлагая говорить.

Юрген сглотнул.

– Мне… мне нужны крылья. Чтобы летать со стрекозами, понимаете? – Поняв, что ему вовсе не хочется, чтобы другие стрекозы смеялись над Рил, он поспешно добавил: – Только красивые!

Один из шкафов открылся сам. Юрген взглянул, и у него захватило дух: под стеклянным шаром, полным светлячков, сияли кожистые крылья, огромные, рубиновые с оранжевым, словно огонь. Он сразу представил, как поднимается на таких в воздух, как танцует там, как красиво это будет, как замрут стрекозы от восхищения, как Юна не найдёт слов, чтобы выразить, как идут эти крылья к его шёрстке…

– Да! Пожалуйста!

Вот только…

У него опустились плечи.

– Вот только, наверное, они слишком дорогие…

Доктор шагнул… нет, оказался рядом, ощупал длинными, как у паука, руками. Только сейчас Юрген заметил, что пальцы его отблескивают прожилками серебра, а ногти и вовсе серебряные.

– Хм, – а вот голос у доктора оказался неожиданно густым, глубоким. – За интересную работу я платы не беру. И взялся бы просто так.

Юрген вскинулся было, но сейчас, в отличие от беседы с Рил, “но” он услышал заранее. И верно.

– Но, к сожалению, ваше тело такого не выдержит.

Доктор помял его плечи, положил широкую ладонь на грудь, помедлил, кивнул.

– Да. Но, разумеется, если…

Юрген знал, что спрашивать нельзя. И всё равно – спросил. И доктор ответил.

 

Когда на следующий день Юна пришла будить, Юрген отговорился болезнью. Это оказалось совсем легко: судя по выражению лица сестры, выглядел он не лучше, чем себя чувствовал. После возвращения под утро – по ночному холоду – глаза горели, горло драло как наждаком, а от одного воспоминания о разговоре с доктором его ещё и тошнило.

Хотя, быть может, тошнило от вины и стыда. Как он только мог согласиться?!

Склянку и нож Юрген спрятал под кроватью, и, пока Юна проверяла, нет ли температуры, пока делала чай с драконьей ягодой, он постоянно боялся, не выкатятся ли. Достаточно ли завесил простынёй. Не решит ли Юна, что надо сменить простынь, если окажется, что у него и правда температура.

Когда сестра ушла на рыбалку – впервые Юрген этому радовался! – он первым делом проверил, всё ли на месте, а потом свернулся на кровати в клубок и накрылся одеялом с головой.

Как он мог согласиться? Да, крылья красивы, да, от Рил захватывает дух, но… вспомнив тот разговор, Юрген вздрогнул.

“Но, разумеется, если бы нашлось второе сердце”.

Уже здесь надо было уходить, но он не ушёл.

“Конечно, подойдёт не всякое”.

Или здесь.

“Наилучшая совместимость достигается пересадкой от доноров-родственников. Кажется, у вас есть сестра? Возможно, она согласится? Нет? Печально. Боюсь, тогда ваша мечта неосуществима”.

А вот здесь уходить стало поздно. Он молча, словно со стороны наблюдал, как тело кивает, берёт аккуратно завёрнутую в вату склянку со снадобьем, странный каменный нож с красными прожилками: “Не переживайте, процедура для неё пройдёт совершенно безболезненно”, – банку для…

Юрген всхлипнул и попытался зарыться в саму кровать. Потом вспомнил, что под ней лежит, и вскинулся, сбрасывая одеяло. Вскочил и только тогда понял, как жарко в комнате: уходя, Юна закрыла окно, от сквозняка.

“Душно!”

Распахнув створки, он полной грудью вдохнул рябинный запах, выдохнул, и тут понял, что ничего он с Юной делать не будет. Не сможет. Неправильно это. А, значит, и стыдиться нечего. Подумаешь, послушал этого безумного доктора. Так на то он и безумный. Может, не зря говорят, что из моря вышел. Чужак. Второго такого на острове не было, так откуда ещё он мог появиться? Только из-под воды. Простительно сойти с ума, но он, Юрген – не такой.

– Не такой! Не буду. А это всё в море выброшу, чтобы никто не нашёл!

– Что выбросишь? – Спросили из-за окна.

Вскрикнув, Юрген распахнул глаза и тут же утонул в золоте и бирюзе. Рил, не дожидаясь ответа, протиснулась в окно, встряхнулась и с холодным интересом оглядела комнату: неубранную кровать у стены, рабочий стол у окошка, ящички с раковинами, жемчугом, нитками и маленькими слитками серебра. Подхватила формочку для плавления, чтобы рассмотреть поближе, небрежно бросила обратно и вдруг повернулась к Юргену, шагнула, оказавшись вплотную.

– Нашёл способ?

Юрген невольно бросил взгляд под кровать, и стрекоза гибко нагнулась, выкатила лапкой нож и кивнула.

– Нашёл. Хорошо.

– Нет! То есть, да, – Юрген замотал головой, пытаясь выразить невозможность. – Есть очень красивые крылья, но чтобы их получить, нужно… нужно ещё одно сердце, и это ведь никак нельзя!

– Стыдно было пробираться к тебе, – заметила Рил, бросая нож обратно. Потянулась, едва не задев его крылом. – Тайком, украдкой от сестёр. Всё равно пришла. Твоя очередь.

Юрген попытался придумать, как объяснить ей, что убийство сестры и просто пробраться в город – это разные вещи, но слова не находились, а Рил продолжала говорить.

– С крыльями будешь один из нас. – Она шагнула ближе, и он вспыхнул, ощутив прохладу её груди. – Другие сёстры. Много. И я. Разве мало?

“Да!”

– Нет…

Холодные губы коснулись его щеки. Пальцы скользнули по груди, открывая ворот пижамы.

– Ей ведь не будет больно?

– Нет…

Стрекоза пожала точёными плечами и прильнула к нему всем телом.

– Принеси эту жертву. Ради нас. Сегодня.

И Юрген, бережно коснувшись кончика её крыла, кивнул. Уже после, лёжа на заново заправленной постели, вспоминая прощальное: “Будет больше. Будет лучше. Будет в танце!”, кивнул снова. Рил была права. В конце концов, Юна всё равно собиралась уйти в море. Причём зря. Если бы не это, он никогда не пошёл бы на такое. Даже ради Рил, даже ради крыльев.

 

Готовя ужин, Юна что-то довольно мурлыкала под нос. Юрген давно не видел её такой довольной, и внутри снова шевельнулся стыд, но – Рил!

– Знаешь, я слышал, что ненасытников как раз лучше ловить ночью, – собравшись с духом, выговорил он.

– Хм? – Юна покачала в воздухе лопаточкой, которой переворачивала мясо, оглянулась. – Это кто же такое говорит?

– Просто слышал, – Юрген, сам поражаясь своей наглости, пожал плечами. – Дескать, темноту они не любят, ты сама говорила, но если ночью и с фонарём, то как раз и приплывут. И я подумал, может…

Юна повела носом.

– Даже если так, одной ночью на берег мне не хочется. Сам знаешь, зазеваешься, волной накроет, и всё. А волны ночью длинные. Но странно, что ты об этом заговорил. Знаешь, я хотела сегодня…

– Я помогу! – Перебил Юрген, опасаясь, что разговор уйдёт не туда. – Знаешь, мне стыдно, что я постоянно отговариваюсь, так может, хоть сегодня вместе сходим?

– Хотела сегодня предложить прогуляться на пляж, – медленно проговорила Юна, подняв бровь, – Какое совпадение.

– Зачем? – Юрген так удивился, что даже забыл и про склянку, и про нож. – Сама же говоришь, волны…

Юна с кривоватой улыбкой поставила перед ним тарелку и покачала головой.

– Это сюрприз. Не хочу портить. Так что – давай, ешь. И, знаешь, приятно, что ты хоть на время забыл про своих стрекоз. Давно пора. Всё же, мерзкие твари…

Совесть замолчала сразу, намертво. И Юна даже не возражала, когда Юрген предложил сам приготовить чай для ночной рыбалки.

 

Юна не торопилась. Шла по тропинке к морю, закинув удочку на плечо. В одной руке несла корзинку для ненасытца, в другой – стакан с горячим вином, из которого прихлёбывала на ходу.

Юрген морщился и старался держаться с подветренной стороны: вино он никогда не любил, а это пахло как-то особенно горько и гадко. Наверное, Юна насыпала каких-то новых специй. И мясо на ужин было, словно праздник какой-то, а он даже не спросил. Сначала стыд не дал, а потом стало не до того.

Впереди всё ближе ревели волны, над головой танцевали светляки звёзд, ветер подгонял в спину, трепал волосы, под ногами хрустели камешки, и Юрген думал о том, что это прекрасная ночь. Что нужно было гулять чаще. Что зря он сидел дома, когда Юна предлагала пройтись, порыбачить или ещё что. Не сбежала бы работа. А теперь – поздно.

– Не знаю, где ты слышал про ненасытцев, – задумчиво говорила сестра, – но если выпить яд, море начнёт тянуть куда сильнее. Интересно, насколько. Ты… ты ведь ещё не слышишь его зов?

Юрген помотал головой. Он думал только о небе. Юна вздохнула, сделала ещё глоток.

– А вот я – слышу, с тех самых пор, как ушли родители. Днём ещё ничего, а сейчас – тяжелее. Поэтому я и спешу, понимаешь? Хочу уйти пока ещё есть силы возвращаться. Тебе пока не понять. Завидую, честно.

Юрген сильнее стиснул термос с чаем, разбавленным докторовым снадобьем. В голосе Юны звенела такая тоска, что тут же хотелось во всём признаться, но – нельзя.

“И если она сама так хочет…”

Юрген кивнул сам себе, отвинчивая крышку термоса.

– Чай? А то всё вино и вино. Гадость.

Юна усмехнулась, салютуя ему пустым стаканом.

– Так я уже напилась. Вдосталь, и больше, наверное, не стоит. А, впрочем, давай. Ты старался, заваривал. Впервые!

Море открылось внезапно, словно Юрген и не ходил этой дорогой чуть не через день. Бугристое, непроглядно чёрное, словно отказывалось отражать даже звёзды. И от берега осталось так мало… Юрген помедлил на краю полоски деревьев, там, где каменные плитки дорожки ещё не сдались песку и хвое. Море лениво тянуло щупальца, пыталось зацепиться за столбики качелей, за скамейки, и казалось, что каждый раз оно подбирается чуть ближе. Внезапно он почувствовал запах: тонкий, острый, живой. Море казалось бесконечным, как небо, хотелось упасть, раствориться в мириаде ядовитых капель, исчезнуть, и тогда… тогда ничего не надо будет делать. Совсем ничего.

“Это и есть зов?..”

– Не думала, что они летают ночью, – заметила Юна, щурясь в небо. – Ещё и одна, без стаи.

Тряхнув головой, Юрген проследил её взгляд: между звёзд плясала бирюзовая искра. Всё ближе и ближе. Рил всё-таки прилетела поддержать. Сердце Юргена приятно заныло. Всё-таки она его любит.

– Странно, – Юна задумчиво покачала крышечку от термоса, сделала глоток чая и скривилась. – Ой, гадость какая. Ты это что такое заварил?

– Это… просто после вина? – Юрген испуганно понюхал чай, но тот не пах ничем, кроме чая. – Допей, может…

– Нет. Сегодня не ночь для чая.

Юрген с отчаянием смотрел, как сестра ставит крышечку на край дорожки, как делает шаг к морю. Удочка так и лежала у неё на плече.

“Но этого мало! Доктор говорил, надо хотя бы чашку!”

У качелей Юна остановилась, повернулась к нему, расплескав по ветру длинные волосы. “Так близко к морю! А если оно напрыгнет? Тогда ему не достанется сердца!”

– Не та ночь! Или как раз та? Я хотела сказать… – Юна помедлила, поднесла руку ко лбу и криво улыбнулась. – Голова кружится.

Юрген нерешительно шагнул к сестре, сжимая в кармане рукоять ножа. Она должна была выпить зелье и уснуть. А сейчас – как? Не может же он – вот так!.. Не может!

Бирюза и золото ударили Юну в спину, бросив на песок. Отлетела удочка, булькнув в чёрной волне, упала и раскрылась корзинка. Не в силах пошевелиться, Юрген смотрел, как Рил – какая она сильная! – прижала Юну к песку на самой границе волн.

– Помоги!

Кто это крикнул? Юна, Рил? Обе?

Юрген сделал шаг, другой, не понимая, что нужно сделать. Но потом Юна вывернулась, вскинулась, почти сбросив Рил, и стрекоза тонко вскрикнула: одно её крыло едва не коснулось моря.

Юрген бросился вперёд, прижал свободную руку Юны. Не услышал, ощутил её изумлённый вздох, вырвал из кармана нож и коснулся каменным лезвием её груди.

Сестра застыла. Ещё через миг её грудь рассекла вертикальная линия, открывая большое алое сердце с чёрными прожилками.

– Молодец, – Рил отряхнула с крыльев песок, тонко мелодично рассмеялась, показав мелкие зубы. Золотые глаза в свете звёзд блестели тускло, матово. – Забирай же. Скоро летать!

Юрген медлил, хотя сам понимал, что выбора уже нет, закончился. Как открыть грудь доктор ему рассказал, а вот как закрыть обратно?.. Вздохнув, он достал сердце.

“Тяжёлое. Может, потому, что её звало море?”.

Опустил в банку и закрыл крышкой. Замер, не понимая, что делать дальше.

“Наверное, надо к доктору. В башню”.

Ноги не двигались. На миг Юргену до слёз захотелось, чтобы Рил коснулась, обняла, но стрекоза склонилась над корзинкой, хмыкнула.

– Ничего себе. Это что ещё.

Юрген неохотно поднялся, подошёл. Уставился на вылезшую из-под крышки зубастую рыбью голову. Выглядела она премерзко: бугристая, со вросшими ракушками.

– Ненасытец, – не веря себе, пробурчал он. – Значит, поймала всё-таки. Поэтому была такой довольной, поэтому… поэтому повела сюда! Она хотела уйти в море!

– Тогда хорошо, не успела, – заметила Рил, поводя крыльями. Глянула на раскрытое тело Юны, кивнула. – Не успела.

Юрген кивнул. На душе сразу стало легче. Он проследил взгляд Рил, сглотнул, плотнее прижимая к себе банку.

– А что… делать с ней? Она же…

– Оставь для сестёр, – холодно проговорила стрекоза. – Это уже не она.

“Сожрут, если кто зазевается…”

Юрген взглянул снова и согласился. То, что лежало на песке, было уже не Юной. Какая теперь разница.

 

С каждым шагом башка становилась тяжелее. Или сердце в ней просто тянуло назад, туда, на берег, где осталась Юна? При воспоминании скрутило желудок, и Юрген прислонился к стене, пытаясь отдышаться. Ещё и море это… грохотало так, что даже здесь, наверху, он постоянно слышал гул. Волна, ещё одна, вперёд, назад, вечно в движении.

“Лучше бы не ужинал”.

Нет, поздно. Стиснув зубы, Юрген двинулся дальше, заставляя себя не слышать море.

Дверь в башню открылась, стоило лишь постучать. Юрген нерешительно загнул внутрь, огляделся, но коридор был пуст. Даже шары горели не так ярко, как в прошлый раз, словно устали.

– Есть тут кто?..

“Неужели зря шёл? Нет уж!”

Лестница шла вверх, виток за витком, дольше, чем он помнил. По крайней мере, стены отрезали гул, и стало чуть легче. Если бы ещё не мутило…

Знакомая дверь, за которой Юрген помнил круглую залу, открылась в небольшой кабинет. Полки с инструментами, столики, платформа в центре, но взгляд сразу же прикипел к подвешенным над платформой крыльям. В тусклом свете ламп они казались ещё прекраснее, благороднее в своём багрянце, в широком, от стены до стены размахе.

“И это будет моим? И они подарят мне Рил?”

– Будет так, как договаривались.

Доктор возник на плечом, взял из рук Юргена банку и поглядел на просвет. Шары со светлячками вспыхнули ярче, и он кивнул, без видимого удовольствия, без осуждения. Указал на платформу.

– Прошу.

Юрген сглотнул. От такого даже желудок на время успокоился, словно тоже испугался. Хорошо было представлять себя с крыльями, порхающим в небе со стрекозами, а как…

– Наверное, будет не больно. На грудь, пожалуйста.

Показалось, или в голосе доктора мелькнуло нетерпение?

Юрген нехотя поднялся на платформу, лёг. Белый камень холодил грудь даже через рубашку.

– Хорошее, сильное сердце. – Доктор гудел так низко, что слова отдавались внутри Юргена и толкались там, постепенно заполняя целиком. Из платформы выдвинулись ремни, оплели руки и ноги. – Любопытный экземпляр. Любопытно, что из этого получится. Любопытно…

Внезапно Юрген задумался о том, почему Рил не проводила его к башне. Уж точно она могла бы помочь нести банку, с её силой, или просто долететь с ней до башни. Так почему она осталась там, у воды, у тела… И так же внезапно он понял, почему.

“Сожрут, если…”

Вокруг что-то загудело, и Юргену на миг показалось, что это море, обрадовавшись, что о нём вспомнили, пробралось за стены башни. Но нет. К этому гулу не тянуло. Спины коснулось что-то влажное, холодное. Протёрло кожу раз, другой.

– Пожалуй, – прогудел доктор, – начнём.

Почти сразу Юрген понял, что про отсутствие боли доктор соврал.

 

– …не могу отвечать за инородные объекты в организме. Впрочем, это тоже любопытно.

Ощущения возвращались медленно. Тепло. Свет. Звук. Стук сердца – нет, сердец! – громкий, сдвоенный. Постепенно Юрген понимал, что сидит, что вокруг – тот самый кабинет, что платформа и пол вокруг выпачканы красным.

– Что?.. – Собственный голос показался Юргену слабым, и он прокашлялся, попробовал снова. – Что?

Слово вырвалось каким-то бульканьем, и он осёкся, не понимая.

– Нельзя есть перед операцией, – медленно, как маленькому, проговорил доктор. – Но в целом всё прошло успешно. Пришлось так же увеличить лёгкие, облегчить общий вес, но это входит в плату.

Он достал белоснежный платочек, протянул Юргену. Тот вытер рот, уставился на алые пятна на ткани. Уронил платок на пол.

– Это…

– Остаточное, – равнодушно заметил доктор, отворачиваясь. – Прокушенные губы моего таланта не стоят. Заживёт своим чередом.

Кивнув, Юрген попробовал встать, и его тут же повело вбок. Вскрикнув, он распахнул крылья…

“Крылья!”

Сердца бились в груди, и сама грудь стала шире, раздвинулась, но главное: крылья развернулись на весь кабинет, почти касаясь стен. Прекрасные, сияющие – его! И – Рил! Она наверняка ждёт, она не может не ждать, и…

Расплываясь в улыбке, Юрген повернулся к доктору, едва не сметя с полочек какие-то приборы. Нетерпеливо указал на узкую дверь.

– Простите, а как мне?..

Доктор хмыкнул и ткнул пальцем вверх. Потолок, словно только этого и ждал, замерцал и исчез, оставив только круг синего чистого неба.

– Спасибо!

Если доктор что и ответил, то Юрген уже не слышал за шумом крыльев.

 

Как обычно перед закатом, над заливом вились стрекозы. Сверху, на фоне морской шкуры, они казались просто яркими искрами, так, что и не отличишь, но Юрген знал: она там. Там, над морем, которое с гулом набегает на берег и откатывается обратно, переливается, манит...

Одно из сердец - наверное, Юны, - стукнуло невпопад. Юрген вздрогнул, огляделся и отчаянно заработал крыльями, снова набирая высоту. Замечтался и не заметил, как опустился к самому песку. Хорошо ещё, не над морем. А то потянулось бы, ухватило!..

Летать оказалось сложнее, чем он думал. Город жил, дышал. Где-то в крылья бил снизу горячий воздух, где-то Юргена прижимало к кронам деревьев в парках, а про то, как менялся над острыми крышами ветер, норовя наколоть его на флюгеры, и вовсе думать не хотелось. Над пляжем, над морем было легче. Главное – не отвлекаться больше. Не думать про…

– Ты – Рил?

Юрген повернул голову и чуть не потерял равновесие снова. Кивнул.

Стрекоза – сине-зелёная, мелкая, – нырнув, ущипнула его за ногу.

– Мохнатый!

Над водой разнёсся серебристый – как пальцы доктора, – смех, и внезапно Юргена окружила вся стая. Он закрутился на месте, хлопая крыльями, пытаясь в мельтешении углядеть бирюзу и золото, но стрекоз было слишком много.

– Мохнатый!

– Неуклюжий!

– Смотрите, падает!

– Неумеха!

– Подтолкнуть!

– Щекотать!

– Большие крылья! Бесполезные!

– Уродливые!

Юрген пытался растолкать, отбиться, пнуть, но стрекозы только смеялись. Он бил крыльями изо всех сил, так, что сердца рвались из груди, но не мог ни убежать, ни догнать, ни увернуться. Слишком быстрые, слишком юркие. В глазах его вскипели жгучие слёзы. Всё не так! Неправильно!

– Танцуй!

– Танцуй! Рил обещала!

– Рил! Где?

– Рил!

Всхлипнув, Юрген провёл рукавом по глазам. Стрекозы перестали его щипать за крылья, притихли. А потом от солнца плеснуло бирюзой и золотом. Рил зависла в воздухе.

– Наконец-то! – Юрген протянул к ней дрожащую руку. – Рил, скажи им! Скажи, что мы вместе, что я теперь с вами! С тобой!

– Танцуй.

– Что?

– Танцуй, – повторила она, обводя воздух рукой. – Чтобы красиво.

– Я..

Юрген повернулся в воздухе, резко, рывком. Кожистые крылья, так не похожие на прозрачные, стрекозиные, бились за спиной, и он кружился, поворачивался, взлетал и опускался, пока стрекозы не слились в один сплошной круг.

Жгучее летнее солнце пекло спину, пот заливал глаза, и желудок снова заворочался, взорвался гулом… нет, не желудок. Гудело море, а Юрген – отзывался всем телом, яро, невозможно.

Едва удерживаясь в воздухе, он взглянул на Рил. Её хватит. Её достаточно, чтобы не уйти.

Стрекозы взорвались смехом, издевками, но он их не слушал. Важны только бирюза и золото.

– Рил?..

– Красиво? – Спросила она, и Юрген не сразу понял, что спрашивают не его, а других стрекоз. – Когда ещё увидите? Как обещала! Наземное, мохнатое, пляшет? Интересно?

Хоровод рассыпался звонкими голосами, блеснул мелкими зубками, но Югрену не было до них дела.

– Рил?..

Теперь она взглянула на него, кивнула. В глазах её блестело солнце, и больше ничего.

– За это не будем есть. Лети. И крылья сбрось. Уродливо.

Стрекозы взвились, как одна, плеснули крыльями, уносясь к скале, где вили гнёзда. Юрген знал, что ни за что он их не догонит. Понимал, что догонять незачем. И возвращаться в пустой дом, к фотографиями на стенах – тоже.

“Лучше бы съели. Как Юну. Лучше умереть”.

Море билось под ногами, звало, и Юрген, чувствуя, как бьются в груди оба сердца, своё и Юны, закрыл глаза, обхватил себя руками, а потом – крыльями.

Падать оказалось невысоко.

 

Море взорвалось плеском, оглушило… и Юрген понял, что не умер. Что покоя не будет даже здесь. Что всё и правда было зря.

Вода качала, как в колыбели. Отвернув край крыла, он с опаской открыл глаза. Чернота медленно таяла вокруг, становясь серостью, потом прозрачностью.

“Почему?..”

И тогда он вспомнил.

“Говорят, что тех, кто выпил кровь ненасытца, море не убьёт”.

Праздничное мясо! Злиться на Юну не было ни сил, ни желания. Не после крыльев, не после Рил. Юрген и не злился. Замер, не зная, что делать и куда идти. Висел в прозрачной пустоте, пока второе сердце не стукнуло сильнее. Ещё раз, и ещё. Вздохнув, Юрген неохотно развернулся, ударил крыльями, уходя в глубину.

Может, там в глубине, и правда ждут родители. Может, он повидается с ними – хотя бы за Юну. За Юну и – самую чуточку – за себя.