Я встретил Наташу. Привык к ней, а она ко мне, за месяц где-то. Мы говорили о любви. Сначала, как водится, признался я, а потом и она. Ходили по кафетериям. По первости я платил, а со временем, у кого деньги были, но начинали с меня. Когда говорил, что у меня нет, Наташа лезла в кошелёк проверять, хватит ли.

Вскоре я перестал дарить ей цветы, а она теперь пукала при мне, не смущаясь. После такого периода доверия наступает следующий, когда связь узаконивают. Это и произошло. Купили платье. Родственников набежало под сотню. Никогда не думал, что обладаю таким их количеством. Мама обзванивала. Наверное, чем человек старше, тем ярче страх одиночества, и посмертного в том числе, и тем шире круг. Потому и родню мама знала лучше меня и поддерживала дежурные, внешне тёплые отношения, и созвала поэтому. Но она могла думать и другое.

Явились все – кому хочется, чтобы тебя без тебя судили, и обычай соблюсти. Расселись.

- Уважение – основа супружества. Люби её, мою девочку. Я на связи, если что. Строгий, но справедливый, - сказал её отец – крупный мужчина со сбитыми кулаками и припудренным фингалом.

Мама Натальи принималась плакать несколько раз, а моя о чём-то неразборчиво причитала. Но публично обе желали нам счастья и выражали уверенность в хорошем. А к концу мероприятия мамы, как опьянели, уже искренне любили всех и не сокрушались ни о чём. Всё по-людски.

Так мы с Наташей стали мужем и женой. Внезапно. В один день появились обязанности и долг. Обязанности у каждого свои: у неё женские – посуда, пол, пыль, стирка, мне приходилось, если требовалось, сверлить, стучать, двигать, нести, ещё многое. А долг был общий – супружеский. Временами жена пыталась переложить на меня часть своих обязанностей просьбами. Я, было, исполнил несколько её желаний, но скоро разгадал женское вероломство. У них, если сделал что-то пару-тройку раз, то теперь это уже твоё. Ругались, и это помогало. Откатывали систему. Крайне редко в семейных отношениях устанавливается устойчивый паритет. Обыкновенно кто-то начинает захватывать реальную власть в ячейке, как правило, подспудно, мелкими шажками. И плохо, если второй терпит молча – нарыв зреет долго, но и последствия драматичнее. А когда сразу пошумит, отстоит своё право чего-то не делать или делать, или не давать, то уравновесит вовремя, вернёт гармонию.

Пришлось и мне поскандалить, зато отстоял относительную свободу, а Наташа смирилась, но погрустнела. Быт её придавил. Мы думали детьми отвлечься, оживить судьбу, но они не хотели рождаться. И тогда я принёс Эмму.

У неё были огромные коричневые глаза, которые любили меня с первой секунды первой нашей встречи. В остальном это была самая обычная собака без породы. Я гулял и играл с ней, а Наташа кормила специальным кормом для собак. По вечерам, когда день успокаивался, я и Наташа смотрели телевизор, а Эмма его слушала. Мы с женой мало разговаривали о жизни, в основном комментировали новости или поступки героев сериалов. Наташа всегда осуждала мужчин, я – преимущественно, женщин. И тогда Эмма уже слушала нас, повернув волосатое ухо.

Как будто что-то предполагая, мы никогда далеко не планировали: на завтра, максимум – неделя. Просто жили. Эмма тем временем повзрослела и ещё сильнее ко мне привязалась. Жена к ней никак не относилась – нейтрально. Кормила, иногда гладила по голове как кошку, иногда ругала, иногда хвалила без души.

Постепенно я стал замечать подозрительные факты. Например, когда у Наташи начинал звонить сотовый телефон, она сбрасывала вызов и следом отвечала СМСкой. Я не спрашивал кто это, и она не объясняла. Но ведь, если в этом не было ничего предосудительного, могла бы и сказать о звонившем. Или соврать, но не молчать. Затем как-то я увидел жену нетрезвую, идущую под руку с нетрезвым мужчиной, была середина рабочего дня. Вечером я пытался дознаться, не удержал ревнивое любопытство.

- День рождения у Александра Игоревича. Корпоратив. Мы с ним за добавкой ходили.

Хорошо, что в этот раз всё прояснилось. Но стена из подозрений и предположений продолжала строиться. Я долго терпел разобщенность потому, что статичный по натуре – не люблю перемен, а тогда ещё опасался физической грубости тестя. Но Наташа ушла сама.

- Эта грязная посуда меня просто уничтожает. А в кафе сходить, у тебя изжога будто бы, а на самом деле денег нет. И почему я должна стирать? Есть же прачечные, куда и носят вещи порядочные люди. Я не смогу так дальше. Я не для этого, и полюбила другого.

Она исчезла. Через пару дней приходил разбираться её пьяный отец, но увидев Эмму, – она у меня девочка крупная – решил не применять силу. Пошумел и ушёл совсем.

- Другая придёт – такое правило жизни. А, нет, то нам и вдвоём хорошо. Правда? – успокаивала Эмма.

- Наверное, - сказал я после того, как глубоко вздохнул.

 

***

Вести хозяйство одному приспосабливаться не пришлось – в последнее время и так я занимался домашними делами, Наташе с её побочными чувствами некогда было. Любил ли я её когда-нибудь? Уже не помню. А вот бывало, задумаешься случайно, и прошлое начинает лезть, и Наташа, но всё нехорошее чего-то с ней связанное. Наверное, не любил.

Эмма пыталась меня отвлечь от бесполезных воспоминаний и занимала по своему, по-собачьи. Она приносила мячик ещё из своего детства – жёванный, облезлый, и выходила из комнаты. Я прятал игрушку под подушку и впускал Эмму. Она искала под кроватью, за шкафом, заглядывала мне за спину, куда я заводил руки. Моя Эмма знала, где мяч, он всегда был в одном месте, но притворялась для меня, будто ищет. Находила – радовалась натурально.

- Актриса!

- Да нет. Я, правда, забыла, где искать. У собак на некоторые вещи недолгая память.

Я уже было свыкся с условиями одиночества, но тут биография совершила новый житейский финт. Девять месяцев прошло, как Наташа съехала. Символично, правда? Поздним утром я отправился в магазин за содой. Сода – не хлеб, не каждый день покупается, и не каждый месяц. А вот, надо же, именно в этот день и в этом магазине, и у той же витрины оказалась Мила.

- Изжога или печёте?

- Плита газовая обросла, неловко сказать, такой вот хозяин.

- Это вам «Комет» надо или «Пемолюкс». А если толстым слоем жир лежит, то его лучше «Фейри» сначала обработать.

- Толстым.

- Идёмте, покажу, где стоит.

Мила оказалась превосходной хозяйкой, за день квартиру отскребла, отложения различные удалила. Эмма теперь мыла ноги после прогулки. Мила ей мыла. В принципе, они поладили. Без любви. Но это я вперёд забежал. Да, Мила переехала к нам, уже через неделю просто ночёвок. И от такого стремительного развития событий у меня первое время постоянно кружилась голова. Теряюсь в предположениях, как Мила оказалась здесь да ещё так скоро – мне в ней почти ничего не нравилось. Наружность не отталкивающая – всё есть, а вот характер и энергия его проявлений…. Когда мы шли из магазина в первый раз, я тащил пакет с бытовой химией, а она со знанием бубнила о её применении, уже тогда просчитывал варианты, от неё отвязаться, но так ничего и не придумал. Она вошла и задержалась почти на год. Это был чрезвычайно тяжёлый период, я еле дотянул до расставания, причина которого – противоположность темпераментов.

- Я могу умереть, если так будет продолжаться, - признался я.

- А я – если не будет. И так как я женщина порядочная и изменить тебе не смогу, то прощай.

С её именем родители конкретно промахнулись. Больше бы подошло – «Кончита», и родиться ей следовало в Испании или Бразилии. Именно там живут самые страстные дамы. Меня на неё элементарно не хватило, ни физически, ни эмоционально – иссяк.

- Мне она не мешала, а тебя её уход просто спас. Разве желание не должно быть обоюдным? – сказала Эмма, когда за Милой навсегда захлопнулась дверь.

- Всё верно. Не знаю, зачем пересиливал себя, - согласился я.

- Деликатный ты. Купи мне платье, я ведь тоже в некотором роде женщина и хочу быть красивой, и нравиться тебе.

После Милы мне о женщинах и думать не хотелось, думала мама. Мол, внуков хочет потискать и, вообще, положено, и уютней существовать, когда вдвоём. Она и организовала свидание с дочерью своей хорошей знакомой. С хорошей дочерью. Мама накрыла стол и ушла с надеждой.

Не сказать, что мне было всё равно, но я почему-то не переживал. Как получится.

Не получилось. Она представилась не помню каким именем, кажется Надя или Нина. Я назвал себя, предложил войти. Тут вышла встретить гостью Эмма.

- Ой! Почему ваша собака в платье?

- Ей тоже хочется быть красивой не только от природы. Женщины такие.

- Это она вам сказала?

- Да, она. Хотя, я и сам мог бы догадаться.

- Наверное, я забыла выключить утюг, - сказала Надя или Нина, и больше я её не видел.

- Не грусти. Сделать тебе кофе? С коньяком, как ты любишь? – успокаивала Эмма.

- Спасибо! Но уже открыто вино и обед ждёт. Пойдём за стол, раз уж так случилось.

Мама распереживалась, ругала меня за Эмму.

- Я же просила! Ну, сними ты пока с неё платье. Оно по полу тащится – собака чуть не падает.

- Что же Эмма голая бы вышла? Но ты права, платье надо бы укоротить.

- Сынок, я за тебя очень волнуюсь. Ты слишком любишь свою собаку.

- Разве можно слишком любить, мама?

- Человек не должен любить одну, иначе он сходит с ума. Надо любить ещё кого-то, хотя бы себя.

- Мам, не усложняй. Нормально же живём.

- Нормально от слова «норма».

- Давай не будем.

Когда мама ушла, Эмма сняла платье, меня она не стеснялась.

- Я так похожу? Эти церемонии утомляют, всегда в напряжении.

- Конечно, ты же дома. А не купить ли тебе халат? – спросил я.

- Пожалуй. У любой женщины есть халат или несколько. Мне бы хотелось розовый и не слишком длинный, чтобы колени были открыты.

- Ты же не различаешь цвета. Почему именно розовый?

- Другие различают. Будут видеть, что на мне.

- Хорошо. Завтра сходим в магазин, сама выберешь, а цвет подскажу.

- Спасибо, любимый!